Райдер

– Спокойной ночи, – в коридоре послышались удаляющиеся шаги.

Илья снова перевел взгляд на возбужденное покрасневшее лицо сестры и задумался: какие же они с ней все-таки разные. И его душу постигло холодное и сжатое чувство одиночества: такое чувство, которое испытывает человек, когда остается совершенно один. Один на необитаемом острове. Один на всей Земле. Один на всем свете. И больше нет единомышленников, людей с похожими взглядами, людей с таким непонятным, все еще неизведанным для него самого, характером. Эта душа – потемки.

Он нахмурился, и его брови сделали шаг друг к другу навстречу. Илья встал с кровати и улыбнулся сестре. Вот она сидит, небольшая, но уже и не маленькая, вроде не девочка, но еще и не женщина; сидит, и светлые волосы ее взъерошены от недавней словесной борьбы, светлые голубые глаза блестят добротой и любовью, улыбаются и умеют говорить вместо рта – да, так гораздо лучше, пусть молчит.

– Приятных снов, – Илья остановился в дверях и снова внимательно взглянул на сестру.

– Приятных снов, Илья! Пусть тебе приснятся розовые слоники в голубых облаках! – восторженно произнесла она.

И все-таки он не мог понять, что в ней поменялось – повзрослела, и всё тут. Да! Выросла, да и всё. И что голову ломать…

– Облака же вроде белые, – заметил Илья.

– Ой, всё!

8. Серая пятница

Давно Илья не просыпался в своей кровати. Он нехотя открыл глаза и уголки его губ немного приподнялись от приятного чувства: того самого, когда знаешь, что тебе никуда не надо идти, ничего не надо делать, вставать по будильнику тоже нет надобности, а нос уже улавливает приятные нотки самого вкусного завтрака на свете – завтрака, который готовит мама.

Единственная засада в этом раю – это орущая рядом с домом коза. Илья встал с кровати и высунулся в окно, не веря своим ушам.

– Какого черта?! – и вот ему в глаза смотрит это несчастное, привязанное к соседскому забору существо.

Но чем больше он смотрел на нее – тем больше она ему нравилась. И когда коза услышала в свой адрес какие-то непонятные слова, произносимые с такой нежностью и теплотой, что любая девушка из Далматово была бы не прочь оказаться на ее месте, она невольно завиляла своим коротким смешным хвостиком и подбежала к высунувшемуся из окна Илье. Он дотянулся до ее головы и погладил твердую черепушку. Ее странные выразительные глаза, казалось, несли какой-то огромный смысл и этот смысл, который таился в этих нелепых квадратных зрачках, она доносила для каждого с периодичностью в десять секунд.

– Беее! – снова заорала она, и Илья поспешил закрыть окно.

Итак, до боли знакомая уютная комната. Вчера не особо удалось ее разглядеть. Голубые стены, компьютерный стол, кровать, шкаф и плакаты, плакаты, плакаты…

– Что ты делаешь? – удивленный взгляд мамы столкнулся с темными глазами Ильи.

Она остановилась в дверях и обеспокоенно смотрела, как сын срывает со стен фотографии. Он обратил на нее лишь секунду своего внимания – все остальное было обращено на Юлию Мертц. Надо уж расквитаться с ней до конца.

– Разве не видишь? – спокойно ответил он, скомкивая последний плакат.

Он мельком глянул на голые стены комнаты и яркий огонек в его глазах потух, оставив после себя тихие тлеющие угли. На секунду маме показалось его лицо грустным, а живые темные глаза – потухшими… но вот он полностью обратился к ней и больше нет следа ни печали, ни уныния.

– Что на тебя нашло? Столько лет ты со школы собирал эти плакаты…

– Мам, я уже не маленький мальчик, чтобы сходить с ума по какой-то модельке!

– Ладно, хорошо.

– Давно надо было это сделать! Что вы тут храните весь этот хлам? Выкинуть все надо к чертям собачим! Я ведь здесь больше не живу!

– Хорошо.

– Не комната, а помойка!

– Теперь – точно.

– И что за коза там орет без умолку?!

– Это Анютка.

– Кто?!

– Анютка.

За завтраком пыл Ильи прошел, беседа с мамой отвлекла его от занявших голову мыслей. Но как только он отводил в сторону глаза, как только мама на минуту замолкала, обдумывая следующую тему допроса, мысли эти неизменно проявлялись из глубины сознания на поверхность. И мысли эти, не изменяя себе, несли образ Юлии Мертц, несли в себе воспоминания о ней, эмоции, давно ушедшие, но будто бы стоящие здесь неподалеку, за порогом; они витали где-то поблизости, и Илья чувствовал, что любая мысль о ней была так же неуловима, как самая противная мелкая мошка, которая летом благодаря своим размерам может пробираться сквозь оконные сетки и ползать по человеческому телу, оставаясь незаметной и давая о себе знать только лишь тогда, когда ее жажда крови удовлетворена. И вот она его укусила. И вот он сидит за столом отчужденный вместе со своими мыслями, но чешется у него не тело, а искусанная душа. И с этим нет примирения…

– Ты вроде собирался сегодня в школу? – мама снова нарушила тишину, и Илья, словно очнувшись, сделал большой глоток горячего чая.

– Да.

– Тогда тебе надо идти. Сегодня пятница – последний день отработки.

Не успела она это сказать, как Илья тут же вскочил из-за стола. Очень уж хотелось ему посмотреть на этого кабана, у которого наглости хватает вести разговоры с его сестрой.

Он вышел из дома и при свете яркого летнего солнца окинул родной дом внимательным теплым взглядом. Небольшой одноэтажный кирпичный домик, большие окна, серая крыша… Перед домом небольшая оградка с цветником, в который все норовила пробраться соседская коза, за домом – огород, теплица, баня и большое черное колесо от трактора – для полива. Илья улыбнулся, вспомнив, как еще не так давно они вместе с Никой брызгались, и бултыхались, и заливались смехом, купаясь в нем; для них это был настоящий бассейн – большой и глубокий.

Его семья была обыкновенной, простой и, казалось, ничем не отличимой от других. Мама – врач, папа – пожарный. Илья вдохнул свежий утренний воздух всей грудью и не обнаружил в нем никакого отзвука пожара: мама утром сообщила, что с утра горит лес и все силы брошены на него. Июнь – самое излюбленное время для пожаров с этой непривычной для всего живого засухой, палящим солнцем и вездесущим тополиным пухом, который без преувеличений может насытить человека, если он выйдет на улицу и пройдется с открытым ртом до следующего перекрестка.

Илья свернул с дороги и направился во двор школы коротким путем, а когда он в нем очутился, что-то тяжелое ухнуло у него в груди. Он стоял посередине двора и его блуждающий кроткий взгляд осматривал эту серую реальность. Ему не вспомнились школьные годы, ему не был дорог двор, в котором он находился; Илья с удивлением заметил то, чего не замечал, пожалуй, никогда: здесь слишком много серости. Серое небо тяжело висело над школой, казалось, что именно оно посылало вниз огромные хлопья серого пушистого пуха, который был повсюду и везде, словно снег во время метели. Серые хлопья кружились вокруг школы нескончаемым вихрем, а пошарпанные стены здания аккомпанировали в такт серому оттенку, который заполонил всё в округе.

Илья поспешил зайти в школу, но в дверях обернулся на двор: слишком резкий контраст представлялся его взору после недавних ярко насыщенных, эмоциональных дней. Сейчас это тихое бесцветное умиротворение пыталось заглушить в его сознании ту, другую, жизнь, которая была в другом городе. Сейчас последние дни в Екатеринбурге отметились на отрезке его спокойной скучной жизни красной жирной точкой. И эта красная жирная точка непременно давала о себе знать, как единственная яркая лампочка в огромной пустынной комнате сознания, как светящийся во мгле ночного моря блеклый маяк, становившийся все ярче и заметнее, как только мысли глубже устремлялись к нему. И словно нашедший спасение моряк он рвался к этому свету, греб своими раскаленными докрасна извилинами к желанной цели, но лодка его безнадежно была разбита: сквозь серые прогнившие доски то и дело просачивалась вода, и судно его шло ко дну…

– Илья! – вдруг окликнул его до боли знакомый голос.

Он обернулся – перед ним стояла Вероника с выражением крайнего удивления на лице. Он подошел к ней и, положив крепкие руки на плечи, улыбнулся:

– Ну что, где этот кабан?

– Ах! Неужели ради этого ты сюда приперся?! – Она возмущенно стряхнула его тяжелые руки. – Видимо, сам бог подсказал ему сегодня заболеть и не прийти на отработку.

– Вот козел!

– Слушай, если ты меня немного подождешь, минут пятнадцать, мы сможем вместе пойти домой. – Она загорелась этой мыслью. – Нас сегодня раньше освободили от прополки грядок и отправили на репетицию. У нас же завтра выпускной!

– А! Хорошо, – Илья кивнул, одобрив ее план, и сел на скамейку.

В сером коридоре раздался громкий звук удаляющихся шагов, и через мгновение всё стихло. Илья прислушался к тишине и озадаченно вздохнул; его взгляд поплыл по школьным вывескам и газетам, пестро насыщающим стены. Он посидел с минуту, потом ему надоело, и он встал.

Илья неторопливо расхаживал по коридору и его медленные мягкие шаги не нарушали тишину школьных каникул. Однако вдруг до него донеслись голоса, и он с интересом пригляделся: дверь последнего кабинета была открыта. Он так же бесшумно подошел к дверям и уловил доносящиеся до него голоса:

– Молодец, Соня, садись.

– Можно выйти?!

– Скоро урок закончится.

– Ну Анастасия Алексеевна, пожалуйста!

– Нет! – строгий женский голос потушил детские вопли, и на мгновение в классе стало тихо.

Илья стоял возле дверей, но не осмеливался заглянуть в кабинет. Анастасия Алексеевна… Как Илья ни напрягал память, он не мог вспомнить учительницу с таким именем. Кабинет русского языка и литературы… Нет! Этой учительницы при нем не было. И вдруг, прислушиваясь к разговорам за стеной, он неожиданно для себя почувствовал, что этот голос ему очень знаком. До боли знаком.

– К доске… Нестеров Никита.

– Ой, нет…

– Что нет?!

– Можно я завтра стих расскажу?

– Опять?! – Прошла пауза возмущения. – Письменное домашнее задание выполнено?

– Ой…

– Два.

Илья улыбнулся, и любопытство взяло вверх: он сделал шаг вперед, и его взору представилась часть класса с сосредоточенными лицами детей. На вид это был класс шестой или седьмой, ученики внимательно следили глазами за учительницей, но Илье не хватало наглости полностью заглянуть в класс и увидеть строгую учительницу.

– К доске… – Снова послышался женский голос. – Саша Соколов.

По классу пронесся гул голосов, и теперь все глаза были устремлены на невысокого смешного мальчика; он единственный был одет неподобающе: в красные спортивные шорты, явно предназначенные для футбола. Вид их был ужасен: помятые, в черных земляных пятнах; его прекрасный образ существенно дополняли белые носки, которые превратились в серые лохмотья разной длины, а кеды – разодранные, черные от грязи, уже были не пригодны для использования. Тем не менее, сверху на нем была белая рубаха, заботливо выглаженная когда-то, но и она уже не была белоснежной и не могла спасти положения. А самое главное – лицо. Загорелое, с огромными голубыми глазами, взъерошенными светлыми волосами, длинными ресницами и с ухмылкой на губах: этакая улыбка хулигана.

– Чо? – сказал мальчик.

– К доске. Стихотворение рассказывать.

– Не, я не буду.

– Опять не готов?! Иди тогда показывай мне свою рабочую тетрадь.

Мальчик громко шмыгнул носом и растер сопли рукой: от запястья до локтя. Потом снова ухмыльнулся.

– Я ее забыл принести. А чо?

– А ничо! Два!

В классе раздался хохот, и учительница вышла на середину класса. Илья пригляделся к ней, и его лицо вытянулось от удивления. Он узнал, кто это.

– Ребята, наш урок окончен, можете идти. Не забудьте записать домашнее задание с доски!

И она снова отошла к своему рабочему столу и пропала в вихре подносимых к ней разноцветных дневников.

– Поставьте мне оценку в дневник! – слышалось со всех сторон, когда Илья показался в дверях кабинета. Он остановился и, облокотившись об стену, принял позу внимательного наблюдателя. Казалось, никто его не видит: ни радостные убегающие дети с красными пятерками в дневниках, ни унылые двоечники, которые поникнув, с грустью ковыляли из кабинета с мыслями о родителях и о том, что скоро им предстоит узнать о плохих оценках своих любимых детей.

– Бегите, – добродушно крикнула учительница, когда последняя группа девочек выпорхнула из кабинета.

И вот наконец-то Илья смог без помех полюбоваться картиной: молодая учительница, блондинка с забранными вверх волосами, ожесточенно и очень внимательно вырисовывает оценки в школьном журнале. Она так поглощена работой, что даже не видит его. На ней строгое темно-синее платье; лакированные туфли с невысоким каблуком немного блестят, отражая лучи яркого солнца, протискивающегося сквозь жалюзи. И в кабинете такая тишина – спокойствие, будто даже стены с молчаливыми портретами великих писателей и поэтов отдыхают от присутствия детей и от их непрекращающихся реплик.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.