Всё непросто, или Малыш от первого встречного

Сучка!

Не позвонила ни разу с той ночи, не нашла повод встретиться! Ей что – совсем не понравилось? Обычно я не знаю, как на утро от девчонки отделаться, а эта «Мы не были и не будем знакомы». Совсем офигела?

– Юли нет. И вещей ее тоже, – недовольная Вадькина невеста садится напротив. – Что ты ей сказал? – с претензией.

Будто это я накосячил! Я во всем виноват!

– Что надо, то и сказал, – огрызаюсь.

Наливаю себе еще, никому не предлагая.

– Она беременна! – не сдерживается в эмоциях Ксюша. – От тебя!

Саня и Вадя присвистывают от удивления. Наташа зажимает рот рукой. Вот и для них шокирующая новость.

Которая на них никак не скажется! А мне пипец! По всем фронтам!

– Не факт.

– Юля никогда не врет!

Ага–ага.

– Ты чо ей сказал, Жек? – недобро сощурился Саня.

– У нас было всего один раз черт знает когда! – психую. Мужики меня должны понять! – Сегодня я ее видел второй раз в жизни! Какой нафиг ребенок? Я что – больной жениться на всякой б…

Договорить не успеваю.

Взмахнув руками, падаю навзничь с лавки, сбитый кулаком Ольшевского.

Девчонки кричат.

– Ты чо, братишка? – ошалев, медленно смыкаю и размыкаю веки. Все расплывается и двоится, в том числе морды склонившихся надо мной братишек.

Затылок жжет болью и левый глаз тоже.

Удар у Сани что надо. С младших классов тренировались.

Нашли, блин, мальчика для битья что он, что Юля.

– Я щас тоже ему втащу! – рычит Брянцев.

О, и этот туда же.

– Подожди, – Ольшевский кладет ему на грудь ладонь, – пусть оклемается сначала.

– Живой? – помогают сесть. – Поехали в больницу.

– Зачем?

– Мозги проверить надо. Вдруг сотряс.

– Раньше проверять надо было, – бурчит Саня.

Наташа приносит из холодильника ледяную жестяную банку с тоником.

– Приложи, – холодно.

Ну правильно. Их подруга залетела, она святая, а я говнюк. Где справедливость?

Но самое обидное, что братья того же мнения. Каблуки!

А эта Юля… даже не девственницей была!

Нафиг–нафиг мне жениться. Пусть другого козла отпущения ищет.

Убирают всё со стола. Собираются. Без настроения все.

Наливаю себе еще анестезии. Выпиваю.

Не действует.

Наташа забирает мою стопку, моет в раковине.

Тишина что плита бетонная. Давит.

– Вы это… ребят… простите, что мальчишник вам испортил. Не хотел.

– На Юльке женишься, простим. А нет…

Меня опять взрывает:

– Вы чо, из–за какой–то девки–однодневки двадцать лет дружбы похерите?

– Не, я ему все–таки тоже втащу, – дергается в мою сторону Брянцев.

Ольшевский с Ксюшей успевают перехватить.

– Эта, как ты выражаешься, девка, – фыркает ноздрями Саня, – носит под сердцем ребенка нашего брата и друга. Тем самым автоматически входит в наш круг. А ты, увы, из этого круга выбываешь.

– Надо доказать сначала, что ребенок мой!

– Вот и займись этим, папаша, – язвительно. – Современная медицина тебе в помощь.

– Да пошли вы! – выплевываю.

Пошатываясь, иду в раздевалку, одеваюсь. Глаз почти не видит. Башка трещит.

– В машину иди, – Саня кидает мне ключи. На автомате ловлю. – Мы щас.

Выхожу на воздух. Слишком свежо, пьянит до головокружения. Задираю голову вверх.

– Эй, ты, там, наверху, – шарю глазами по темнеющему небу. – Я че тебе сделал? За что ты так со мной?

Приваливаюсь к столбу на крыльце, закрываю глаза.

Привет, вертолеты.

9. Юля

Просыпаюсь от тревожного шума. За окном темно, а в дверь звонят и тарабанят.

Так шуметь может только Ковалева. И я не ошиблась в догадке, когда доковыляла до двери и глянула в глазок.

На всякий случай посмотрела на себя в зеркало. Мамочки! Кто ж в таком виде гостей принимает. После бассейна и естественной сушки на голове гнездо.

– Минуточку!

Схватила расческу, кое–как привела в порядок волосы, только после этого открыла дверь.

– Наконец–то! – взволнованная Ксюшка сгребает меня в объятия. – Живая!

– Конечно живая! Какая еще? – слабо трепыхаюсь, стараясь ослабиться хватку. – Спала я!

– А мы уже чего только не придумали себе. Хотели МЧС вызывать, дверь вскрывать.

Она с Вадимом. Он, хмурясь, сверлит меня тяжелым взглядом. Вижу, он в курсе моего положения. И еще не до конца протрезвел.

– Проходите уже, чего на пороге стоять.

На всякий случай заглядываю через плечо Брянцеву. Ну мало, вдруг дружок его где прячется.

Наивная.

А не надо было идеализировать!

Убедившись, что их только двое, иду вперед них на кухню, ставлю чайник. Достаю чашки, сканирую холодильник на предмет угощения к чаю.

– Ты когда успела сбежать из сауны, Юля? Даже не попрощалась! – с укором отчитывает подруга, присев за стол.

Вадим сел рядом с ней. А я – напротив.

– Извините. Так получилось.

– Что сказал Женя?

– Ничего, – пожимаю плечами. – Сомневается, что ребенок от него.

– А он от него? – у Вадима слегка заплетается язык.

– И ты туда же! – воскликнула Ксю и с чувством ударила ладошкой по столу. – Юлька врать не будет! Они же наш диван на прочность проверяли, помнишь?

– Хороший диван, – мотнул головой Брянцев. – Качественный. Дети с первого раза получаются. У нас сразу двойня, а у вас?

– Я не знаю…

Я этот вариант не рассматривала! И теперь мне становится реально страшно, как я буду справляться одна, если детей родится больше одного…

– Кто о чем, – изобразила фейспалм Королева. – Юль, ты не переживай, – считала мою реакцию. – Женька переспит с этой новостью и на коленях к тебе приползет, вот увидишь. И ребенка признает, и замуж позовет.

– Приползет, – согласился с невестой жених. – Он из нас троих самый расп**дяистый расп**дяй, – произносит практически по слогам. Ксюшка пшикает на него за словечки. – Но добрый и ответственный.

Да уж. Ответственный.

Смешно.

– Ты извини за эту сцену в сауне, – покаянно тряхнул головой Вадим. – Я шуткануть решил, а тут видишь, как получилось…

– Да, ладно. Я даже рада, что все так вышло…

Чайник, вскипев, отключился. И я рада небольшой паузе. Подскакиваю, как гостеприимная хозяйка, наливаю всем чай.

– Я не хочу за него замуж. Я ему о беременности рассказала, просто чтобы он знал. Но больше между нами ничего нет. Мне ничего от него не надо.

– Эй, ты что такое говоришь, Жданова! – Ксюха округляет глаза. – Ты хоть представляешь как тяжело одной растить ребенка!

– Конечно представляю! У меня же пример был перед глазами, – улыбаюсь ей. – Ты же справилась. И мне не страшно.

– Я – это другое! У меня были тетя Лида и ты.

– У моего малыша есть я, – снова пожимаю плечами. Не запугает.

– И мы есть у твоего малыша, – на стол с грохотом опустился кулак Брянцева, да так, что чашки подпрыгнули. И мы с Ксюхой тоже.

– Вот видишь, – взмахиваю пальцами в воздухе, поддерживая жениха подруги. – Вырастим. Воспитаем.

Пьем чай, поглядывая друг на друга из–под полуопущенных ресниц.

– Долго еще в сауне были? – заполняю паузу.

– Только что оттуда. Младший Ольшевский бунтовать начал, они первые уехали.

– И Жека с ними, – зачем–то добавил Вадим, хотя мне это совсем (не) интересно! – Он в дрова и кашу.

– Кашу – это как?

– Саша ему по морде врезал, – понизила голос Ксюха. – За тебя. Мой тоже хотел ему по шее надавать, я не разрешила.

У меня от ее слов под ребрами стало больно, хотя казалось бы – с чего. «В кашу» – это с переломами? А если последствия? Мамочки! Из–за меня!

Едва подавила в себе желание подскочить, схватить ключи и деньги на дорогу, мчаться куда–то, искать Азанова, жалеть и ухаживать за болезным.

– Ольшевские его в клинику повезли, – продолжает подруга, – сотрясение проверить, но уже отписались, что все обошлось. Фингалом отделался.

От сердца отлегло. И вообще не должно меня состояние Жени беспокоить, у него есть кому утешить. Гарем пусть свой вызовет…

– Юль, Женя переживает, – Ксюшка сжала мое запястье, поддерживая. – Для него это слишком внезапно и неожиданно.

– Хм. Еще бы. Такая новость. Одноразовая девушка и вдруг беременна, – я уже пришла в себя, и яд из моего рта сам выплескивается.

– Не говори так.

– Как есть, что уж. Будем считать, что я намеренно его соблазнила и забеременела. Просто потому, что искала нужный генофонд и он мне подошел. Можете так и передать. Претензий не имею.

– Злая ты, Юлька, – зыркнул из–под бровей Брянцев, за что получил толчок коленом от невесты.

– Какая есть, – развожу руками.

– А ты как себя чувствуешь? – перевела разговор подруга. – Токсикоз есть?

– Утром был. Кофе из–за него не выпила, – с улыбкой хмыкаю. Теперь можно делиться с подругой своими ощущениями так же, как она с Наташей обсуждала свою беременность.

– Мне вода с лимоном помогает. А кофе врач не рекомендует.

– Я этих лимонов уже два ящика купил, – вставляет пять копеек Брянцев. – Два пацана! – гордо растопыривает два пальца. – Все в двойном размере.

– Ну, во–первых, не два ящика, а всего лишь два раза по два килограмма. Во–вторых, мы еще не знаем пацаны там или девчонки, – делает ему глаза Ксюха.

– Пацаны конечно! Бабуля моя с космосом, – Вадим задрал голову, посмотрел на потолок, мы с подругой тоже посмотрели наверх. Потолок как потолок. Белый, натяжной, – сконектилась, а там врать не будут!

– Ладно, пусть будут пацаны, – смилостивилась Ксения. – А в–третьих, привыкай, папочка. То ли еще будет.

– Не пугай его, – журю подругу. – Сбежит еще.

– Не, я не трус, – вспыхнул Вадим. – Я после пацанов еще девчонок сделаю, вот увидишь. Если диван никуда не сбагрим, – шепотом добавил, закрыв рот ладошкой, якобы чтобы Ксюха не слышала.

– Балабол, – смеемся вместе с ней.

Они такие милые. Наблюдать за Ксюшей и Вадимом одно удовольствие. Рада за подружку. Она заслужила свое счастье.

Провожаю их ближе к полуночи.

Ксюшка вспомнила, что привезла мне телефон. Едва не уехала с ним домой. Забираю, попутно проверив вызовы и сообщения. Пусто.

Долго стоим на площадке, шумно прощаемся.

Дверь квартиры напротив открылась. Я успела забыть, что теперь живу не одна на этаже.

10. Юля

Долго стоим на площадке, шумно прощаемся.

Дверь квартиры напротив открылась. Я успела забыть, что теперь живу не одна на этаже.

Мы замолкаем.

Сначала из–за двери показался белый лабрадор. Важный, красивый пес с ремешком на шее. Поводок тянется внутрь квартиры.

Уставился на нас внимательным темным взглядом.

– Меня жди, – раздался оттуда мужской баритон.

Вывалив длинный розовый язык, пес сел у порога, продолжая разглядывать нашу компанию. Вроде не злой, все понимающий, умный.

– Ой, какая прелесть! – всплеснула руками Ковалева, умилившись собаке. – У тебя новые соседи?

– Вероятно, да. Не видела еще никого. Сегодня заехали, наверное.

Из квартиры вышел высокий статный мужчина лет под сорок. В кроссовках, синих джинсах, тонкой ветровке, под которой светлая футболка. С поводком в руке.

– Здравствуйте, – хором.

Встречаемся с ним глазами. И в его – неподдельное удивление. Он как будто увидел привидение перед собой. Замер.

Вздергиваю бровь с немым вопросом. С чего такая реакция? Первый раз видимся. Или он ожидал, что на этаже будет один жить?

Пользуясь заминкой, разглядываю его.

Симпатичный мужчина. Темноволосый, темноглазый. С выразительными чертами лица: нос с небольшой горбинкой, четко очерченные губы, квадратный подбородок. Фигура спортивная, выправка… военная. Форма ему бы очень пошла.

Моргнув, мужчина встряхнул головой, будто прогнал видение.

– Идем, – скомандовал лабрадору. У него и голос командирский.

Пес послушно поднялся и пошел рядом с хозяином.

Подошли к лифту.

– Ну все, нам пора, – Ксюшка целует меня в щеку, обнимает. Вадим обнимает нас обеих сразу.

Открываются дверки лифта.

Сосед с собакой входят внутрь. Ксюша с Вадимом медлят, с осторожностью поглядывая на животное.

– Заходите, он не тронет, – спокойно реагирует мужчина.

– Он без намордника, мы лучше на следующем. У меня жена беременная, ей стрессы ни к чему.

– Ваше право, – звучит из кабинки сухой ответ.

Створки закрываются. Лифт с тихим урчанием уезжает.

– Это кто? – с круглыми глазами шепотом спрашивает Ксюша.

– Первый раз вижу, – пожимаю плечами. – Новосел, наверное.

– Он та–ак на тебя смотрел.

– Не знаю. Не заметила.

Заметила! Но не поняла реакции. Да и неважно мне.

Вадим потянулся к кнопке лифта. Не успел нажать, дверки распахнулись. Очевидно, сосед отправил его наверх.

– Чудо! – выразительно посмотрел на нас с Ксюхой Брянцев.

– Еще какое! – хохочем с подругой, уже не сдерживаясь.

– Тс–с! Тс–с! – пшикает на нас Вадим. – Вдруг там еще кто–то есть? – показывает на соседскую дверь.

Точно! Вдруг там жена, дети, а мы громкие.

– Ну все, теперь точно пока–пока.

Прощаемся снова. Обещаю Ксюшке позвонить завтра.

Мои гости уезжают вниз, погружая этаж в звенящую тишину.

.

Та самая ночь

– Юльк, а Юльк, – задорно блеснули шоколадные глаза. – А я один спать не люблю.

– Гусю возьми.

– Да, – поддержала меня крестница, – Гусю возьми.

Бедная Гуся. Сегодня эта бедная мягкая игрушка–обнимашка стала нашим с Дашкой оружием против двух великовозрастных мальчишек – Саши и вот этого красавчика Жени. Мы дурачились на новехоньком диване Ковалевой. Парни его сегодня собрали. И конечно же, мы проверили его, так сказать, на прочность: Даша прыгала, мужчины страховали ее и дразнили меня, так что пришлось пожертвовать мягкой игрушкой крестницы.

Саша уже ушел, а Женя остался ночевать. Это потому, что Ксюха, моя подруга, сегодня проводит ночь со своим мужчиной <*>, а я присматриваю за ее дочкой. И чтобы вдруг не явился ее бывший муж и не перепугал нас с Дашей, с нами остался ночевать Евгений. И он совсем был не против.

– Мм, – скуксился красавчик. – Я с пернатыми как–то не очень. Я больше женщин люблю.

По нему и видно. Вообще кажется озабоченным каким–то. И потрогать ему надо, и потискать, и в уголочке зажать. Ладони горят от шлепков по нахалу.

Но внимание бесспорно приятно.

Вообще мужики хорошие. И Ксюхин Вадим – он с нее глаз не сводит, там такая любовь–морковь, что зависть берет. И Саша хорош собой, но я как женщина его не интересую. Женя проговорился, что Саша влюблен в сестру Вадима и там все очень серьезно <**>. И собственно, сам Женя – балагур, красавчик, холостяк.

– Юльк, а Юльк, – загадочно щурясь, улыбается, – а приходи ко мне на свидание, как Дашка уснет.

– На диван, что ли?

– Не, давай с кухни начнем. Я тортик порежу.

Тортик медовый. А медовые тортики – моя страсть.

– Я подумаю.

Ну а что? Девушка я свободная, могу себе позволить легкий флирт с чертовски привлекательным мужчиной.

Укладываю Дашу спать. Обожаю свою крестницу и втайне мечтаю о такой же малышке. Наверное, с рождением этого чудесного ребенка во мне проснулся материнский инстинкт.

Жду, когда девочка уснет, а потом на цыпочках выхожу из детской.

Диван разложен и застелен новеньким комплектом. На нем никого.

Иду на кухню.

Свет выключен, на столе свечи горят, уж не знаю, где их Женя нашел. Два блюдца с треугольниками торта. Полный стеклянный заварник. Чашки.

Сам мужчина стоит спиной ко мне, сложив руки на груди, широко расставив ноги. Смотрит в окно и делает вид, что не слышал моего прихода.

Любуюсь представшим мне видом, оставаясь типа незамеченной.

Сзади вид такой же идеальный, как и спереди. Мощная спина, сильные мускулистые руки, крепкий зад, длинные ноги. Ладони зачесались от желания пожамкать его булочки.

Непроизвольно сжимаю бедра. Низ живота наполнился горячей тяжестью.

Сцепляю руки в замок. Еле как подавила шумный выдох.

– Романтично, – обозначаю свое присутствие. – А ты хозяйственный.

Женя разворачивается. Мажет меня любопытным взглядом снизу вверх, улыбается уголком губ.

– А у меня вообще много достоинств, – с хрипотцой.

М–м! Красавчик!

<*> «Измена? Все подстроено!» – роман о Ксюше и Вадиме.

<**> «Все серьезно» – роман о Наташе и Саше.

Все истории самостоятельные.

11. Женя

Просыпаюсь от жуткого сушняка и головной боли в чужой постели и чужой квартире.

За окном светло.

Поднимаю одеяло – из одежды на мне только трусы. Поворачиваю голову направо – женское тело лежит спиной ко мне под отдельным одеялом. Копна рыжих кудряшек объемной шапкой возвышается на подушке. Волосы похожи на медные пружинки. Не помню, чтобы трогал их.

Кто такая? Ни имени, ни лица, одни размытые фрагменты в больной голове.

А нет, кое–какие проблески есть. Познакомился я с одной рыжей где–то с неделю назад. В супермаркете. Она попросила найти ей молоко с датой посвежее, для этого надо было перелопатить четыре ряда бутылок, что я и сделал. Красивым девушкам грех не помочь. Нашел молоко со вчерашней датой в самой глубине. За это был вознагражден очаровательной улыбкой и обещанием сходить со мной на свидание. Обменялись телефонами.

Как ее зовут? Надо посмотреть, как она в контактах у меня забита.

Где мой телефон?

Свешиваюсь с кровати в поиске своих вещей. На полу нет, штаны и футболка аккуратно развешаны на стуле.

Осматриваюсь.

Не гостиница. Квартира.

Комната типично женская – кровать, шкаф во всю стену, туалетный столик с зеркалом. На полу песочного цвета ковер с высоким ворсом. Входная дверь и еще одна, видимо в отдельный санузел.

Дорого–богато тут. А рыбка–то золотая здесь живет. Надеюсь, без мужа.

Башка трещит, глаз болит. Дотрагиваюсь до нижнего века.

– Ауч! – дергаюсь от боли.

Тут же на меня обрушиваются картинки вчерашнего вечера.

Сауна, друганы, их беременные невесты и Юля. Которая заявила, что тоже беременна. От меня.

Черт!

Что я такого сделал, что мне в наказание свалилась та черноглазая с якобы моим ребенком?

Ладно, с этим я позже разберусь. Другое волнует: как я здесь оказался?

Так, так, так.

Ольшевские силой увезли меня в клинику, заставили просветить череп на предмет сотрясения. На Санино счастье мне диагностировали только ушиб.

Потом… потом они отвезли меня домой, высадили возле подъезда. Друг порывался довести до квартиры, уложить в кровать. Послал его. Поругались…

Они уехали.

А я…до квартиры не дошел…

До своей.

Зато вот, в чужой кровати с рыжей…

Кто кому первый позвонил?

И насколько дееспособным я был сегодня ночью?

Надо завязывать пить. Раньше со мной такого не было.

Свешиваюсь снова с кровати. На полу средств защиты нет. Они вообще были?

Сдираю с себя одеяло. Трусы точно на мне, но это еще ни о чем не говорит.

– Эй, – толкаю девчонку в конопатое плечо. – Мы хоть предохранялись?

Женское тело рядом что–то недовольно бурчит.

– Слышишь меня, нет? – психую.

– Чего? – разворачивается полубоком. Сонно моргает. В профиль ничо так, но не цепляет. И да, эта та самая, из супермаркета.

– Мы предохранялись или нет?

– Нет.

Ё…перный театр!

Со стоном падаю навзничь на подушку, зажмуриваю глаза, наплевав на боль.

Пристрелите меня кто–нибудь! Мне еще от рыжей беременности не хватало.

– Пить надо меньше, – кривит веснушчатое лицо. – Импотент хренов.

– Не понял…

– Чего непонятного? – выговаривает с ядом в голосе. – Лыка не вязал, когда приехал. Не хотела пускать, да соседей боялась разбудишь.

– И что? Мы это…

– Не было ничего. Едва до кровати тебя дотащила, раздела и всю ночь храп твой слушала. Не выспалась ни фига.

Господи, спасибо!

– У тебя фингал под глазом. Если что – ты таким уже приехал.

– Ага. Я в курсе. Помню.

Помню кто и за что врезал. Ему можно, ему простительно. Исключительно потому, что друг.

Из круга друзей он меня исключил. Ага. Разбежался.

Подскакиваю с кровати, хватаю одежду, торопясь, надеваю.

– Телефон мой где? – шарю глазами по периметру.

– Возле зеркала посмотри. Я отключила, мешал. Тебя там эсэмэсками всякие Даши–Глаши завалили.

Телефон действительно лежит на комоде.

Включаю, жду, когда прогрузится, попутно обуваюсь.

– Ты это… – разворачиваюсь к рыжей. Черт, как ее зовут–то? – Извини, если что. Перебрал я вчера. На мальчишнике был.

– Номер мой из своего телефона удали, Казанова. И дверь захлопни.

Отвернулась к стене, натянув одеяло до ушей.

В другой ситуации ее слова больно бы ударили по самолюбию. Еще никто не смел со мной разговаривать таким тоном и такими словами. Я бы обязательно доказал какой я на самом деле импотент и потребовал бы забрать свои слова обратно. Извиниться. Каким–нибудь изощренным способом.

Но сейчас, что удивительно, с радостью исполняю команду хозяйки квартиры!

Только еще дверь на выход найти надо! Тут комнат как во дворце. А неплохо рыжая живет.

Поплутав, нахожу все–таки выход.

Покидаю чужую квартиру с легким сердцем. Хоть тут повезло.

Телефон, прогрузившись, ожил. Посыпались сообщения и уведомления о пропущенных звонках.

Выхожу на улицу, осматриваюсь.

Эва, куда меня занесло. Нехилый райончик. Элитный. Двор охраняемый, со шлагбаумом и будкой для охраны.

Иду на выход со двора. Оттуда такси вызову.

Сушняк дерет горло. Рядом ни киоска, ни магазина, ни аптеки. Изверги.

Звонок. Мама.

Ей не отвечать нельзя.

– Доброе утро, мам, – хриплю на ходу.

– Утро? Ты на часы смотрел?

Убираю телефон от уха, смотрю на экран.

– Упс…

Скоро полдень.

– Вот тебе и упс. Ты где? Опять у девки какой ночевал? Когда ты уже одумаешься и остепенишься? Доиграешься, что наградят тебя твои девицы венерическим букетом.

– Тьфу, тьфу, тьфу, мам! – возмущенно. – Я ж не маленький! Предохраняюсь.

Почти всегда…

– Не маленький, а ума до сих пор нет. Вон, Вадик с Сашей женятся, а ты все как перекати–поле.

Закатываю глаза. Маман в своем репертуаре. К счастью, знает, когда остановиться.

– Домой приедешь? – ласково. – Обед почти готов.

– Уже еду.

Машу подъехавшей к шлагбауму машине такси. Водила кивает, что свободен.

Сажусь в тачку, называю адрес.

Ради домашней еды готов терпеть родительский гундеж и нравоучения.

Через полчаса вхожу в отчий дом.

– Господи, – ахает родительница вместо приветствия. – Подрался! – прикрывает рот пальцами, укоризненно качает головой.

12. Женя

– Господи, – ахнула родительница вместо приветствия. – Подрался! – прикрыла рот пальцами, укоризненно покачала головой.

Мать у меня красивая и молодо выглядит, за собой следит. Выдержкой и манерой поведения похожа на английскую королеву. Но это – при посторонних, а со мной – добрая, милая, сердобольная.

Чувствую себя маленьким и провинившимся. Я забыл про синяк! Башка так трещит, что все мысли только о боли в черепушке.

– Да где бы я подрался, ма! – по привычке, выработанной с детства, отмазываюсь. – У нас мальчишник в сауне был с Вадькой и Санькой. Поскользнулся на мокром полу, вот и…

По глазам вижу – не верит.

Ох уж это материнское сердце, – мысленно закатываю глаза.

– Проходи уже, стол накрыт.

– Батя дома?

– Дома. У себя.

– Пойду позову. Мне аспиринчик найдется?

– Найду.

Отец на своем неизменном месте: в кабинете за столом. Бумаги, бумаги, бумаги вокруг.

Застрял в прошлом веке – не приемлет технику, по старинке требует документы в печатном виде. Благо, не на пишущей машинке и не от руки, хотя не удивлюсь, если и такие найдутся.

Предку шестьдесят, он в ясном уме и здравой памяти, а его деловой хватке остается только позавидовать. Умеет просчитывать ходы наперед и ни одной провальной сделки. Как он это делает, для меня до сих пор остается загадкой.

Жаль, не могу похвастаться тем же. Усидчивости не хватает, чтобы вникать во все тонкости отцовского бизнеса. В конце концов у него огромный штат аналитиков, если что – всегда могу обратиться к ним.

Отца я уважаю, несмотря на его скверный характер и в старости представляю себя именно таким – умным, остепенившимся, с проницательным взглядом, от которого подчиненные мгновенно втягивают головы в плечи и боятся поднять глаза.

Густые абсолютно белые волосы и аккуратная бородка придают отцу некий лоск олигарха. Сам он поджарый, следит за питанием, плавает и посещает спортзал, что никак не вяжется с его отказом осваивать современную технику. Списываю это на стариковские причуды.

– Батя, привет, – взмахиваю ладошкой, опираясь плечом о косяк. – Мать обедать зовет.