Синий маяк

«Знамя с последнего корабля, – объясняю я, – в нём какая-то магия. Не даёт замёрзнуть».

– Это, наверное, чтобы не леденело на мачте, – соображает он, чуть поразмыслив, – а не подскажете, если это не военная тайна, кто победил?

«Неизвестно – все уплыли. А вы что же?»

– Да вот, – вздыхает он, – попался, а потом моё дерево прикончили. Теперь я ни туда, ни сюда. Вы там наших не видели, пока шли?

«По-моему, видел, только они мёртвые».

– Давно?

«Вероятно, с тех пор, как вы здесь».

– Печально. Но я подозревал нечто подобное, ― сообщает он с горечью. ― Чудо, что мимо вообще кто-то прошёл! Я вас попрошу, только не обижайтесь. Не могли бы вы меня убить чем-нибудь? Пока мы не слишком знакомы.

«Не хотелось бы этого делать, – признаюсь я, сглотнув, – да мне и нечем!».

– Действительно, – соглашается он, – простите, если лезу не в своё дупло, но с вооружением у вас неважно.

«У меня было вооружение, – пытаюсь я оправдаться, – но его два раза отбирали. Прискорбно, но что делать?»

– Да, – призадумывается он, – в средствах мы с вами ограничены. Но вот, что я могу предложить – у меня меч на поясе. То есть, там, где был пояс. Вы его достаньте. В рукояти драгоценные камни, они кое-чего стоят. Камни вам, а услуга – мне. Всё будет честно.

«Вы рано отчаялись, – предупреждаю я его, – корабли вернутся. И вас вызволят. А ещё – у меня Перо есть! Если скажете, что делать, я вас освобожу. Или хотите, так дёрну?».

– Нет, – качает он головой, – дёргать не нужно. И Перо поберегите. Я не волшебник, да и как тут выручит магия? Не могу же я существовать совсем без нижней части! И без соплеменников. Вы не смущайтесь, тяните меч.

Прямо не знаю. Оружие не помешает, кто бы спорил. Но как-то оно…

«А вам не больно будет?».

– Мне всегда некомфортно, – успокаивает он, – не обращайте внимания.

Я опасливо протискиваю руку в дупло. Вдруг там зубы? Зубов нет, только холодное нечто – густое, будто свернувшаяся кровь. Я нащупываю рукоять меча, но ухватить не могу.

– На поясе сбоку должна быть пряжка, – подсказывает мне обитатель дерева, – попробуйте отстегнуть!

Мне приходится опереться на его плечо, чтобы забраться глубже, но в итоге я выуживаю пояс, не расстёгивая. Меня слегка мутит от этого, но хозяину меча гораздо хуже, так что я не жалуюсь. Я бережно откладываю ножны и разглядываю меч. Камни на рукояти перемазаны чёрной кровью, как и моя рука по плечо. Чья это кровь – дерева или его добычи – теперь уже не различишь. Но клинок совершенно чист, прямо прозрачен. Он острее любого стекла и холоднее льда. Лучше не трогать, а то я сразу палец порезал.

Мой собеседник тяжело дышит, а его жёлтые глаза делаются чёрными – так расширяются зрачки.

– Со временем освоитесь, – уверяет он меня, – там деньги зашиты в ремень. Забирайте, если пригодятся.

«Не уверен, что пригодятся, – сомневаюсь я, – но на память возьму. Да ведь я ещё с мечом не разобрался! Вы в сердце желаете или как?».

– Об этом стоит поразмыслить, – бормочет он в замешательстве, – я не уверен, что сердце на месте. Наверное, лучше голову отрубить. Вы как думаете?

«Думаю, так будет надёжнее, – соглашаюсь я, разглядывая острие на просвет, – только я не могу так сразу. Я ведь прежде голов не рубил».

– Вы счастливый человек, – отмечает он со знанием дела, – если желаете, я могу вам всякие ужасы поведать. Про то, что мы делали на войне. Вам будет проще решиться.

«Лучше что-нибудь приятное расскажите, – прошу я, опустив меч, – ужасов как-то не хочется. И вам будет тяжело вспоминать. Надеюсь, вы не сильно торопитесь? Как стемнеет, я постараюсь собраться с духом и выполнить вашу просьбу».

– Благодарю, – кивает он. – Мне трудновато говорить, но я попробую. А сами вы разве не спешите?

Я вытираю о плащ рукоять меча, чтобы не скользили пальцы, и смотрю, как солнце садится в просеку.

«Что вам ответить? И да, и нет. У меня жена пропала. Ищу-ищу, и никакого следа».

– Если она заблудилась в здешних краях, следа может не остаться, – предупреждает он деликатно.

«Сам об этом думаю. Но она вампир, так что надежда есть».

– Раз так, то пожалуй, – соглашается мой собеседник, – вампиров я не видел, но у меня ограниченный обзор. А оружие вы неправильно держите! Вы так либо руку себе вывернете, либо ногу отсечёте. Поупражняйтесь сперва на дереве, а то голова у меня одна. Хочется, чтобы наверняка.

Я пытаюсь отточить мастерство на ветках и едва не перерубаю ту, что подо мной. Трудно приноровиться к мечу, который едва видно.

«И зачем вы их прозрачными сделали? – расстраиваюсь я. – Неудобно ведь!»

– Это не мы, – поясняет он, – это вы. Оборотня другим не прикончить. А всех прочих меч разит не хуже обычного. Полезная вещь, надо только приноровиться. Но для одного удара вы достаточно обучились, лучше передохните. Ещё свалитесь ненароком! А я уже поверил, что хуже не будет.

«Из чего их изготавливают?» – интересуюсь я, пряча клинок в ножны.

– Зачем вам это? – уточняет он, поколебавшись. – Вы же просили хороших историй.

«Но вам ведь говорить трудно! – вспоминаю я. – Хотите, я вам книжку почитаю? У меня есть с собой, даже с картинками».

– Было бы чудно, – улыбается он слегка растерянно.

«Вы часом не голодный? – соображаю я, перекапывая мешок. – У меня припасы однообразные, но заколдованные. Так что вы меня не обремените. Джема, к сожалению, не осталось. Но есть печенье. Поломанное, правда».

– Не уверен, что питание мне пойдёт на пользу, – сомневается он, – впрочем, и вреда не будет. А попробовать тянет. Совсем забыл ощущение.

Наконец кто-то соглашается со мной отужинать! Особенно ему нравится компот, целую бутылку выпивает. Потом я читаю – вслух, то есть про себя. О поющих мостах между островами, которых никогда не было. О драконах, которые то ли были, то ли нет, но точно летали выше птиц и сверкали в закатном солнце золотой чешуёй.

– Перья, – задумчиво произносит древесный житель, – не чешуя у них была, а перья.

Читать уже темно. Я захлопываю книгу и рассказываю ему, что знаю. А что я знаю? Только про маяк и своё путешествие.

– Это хорошо, – отмечает он, выслушав.

«Что же, – удивляюсь я, – хорошего? По ту сторону один песок и руины. По эту сторону – кровожадные джунгли. Все вокруг умирают, и вы вот собрались».

– Но вы-то не умираете, – возражает он, – вы молоды, влюблены, это и хорошо. Войны нет, опять-таки.

«Я не влюблён», – отвечаю я, потирая шею.

Ранки теперь открываются каждую ночь, приходится прижигать.

«У меня Связь, это когда нет выбора».

– Какая разница, почему любить? – спрашивает он. – И выбора у вас предостаточно, уж поверьте моему опыту.

«На этот счёт с вами глупо спорить, – не могу я не согласиться, – а про любовь расскажете, если не очень долго?».

– Пожалуй, – решается он, – под конец лучшей темы не подберёшь.

Он рассказывает, потом мы болтаем о всякой чепухе, потом молчим, дожидаясь, когда луна окажется за тучами. Потом я наношу тот самый удар. Меч проскальзывает вдоль мёртвой коры, почти не встречая сопротивления. У подножия слышится глухой стук, и я опять остаюсь в одиночестве. Вытираю клинок и плачу. Что за проклятие такое? Стоит мне встретить друга, как я его убиваю!

Оставаться на этом дереве невыносимо, у меня нет желания видеть всё в утреннем свете. Но что решить с похоронами? Нехорошо как-то – голова там, всё прочее здесь… В итоге я вырезаю мечом то, что осталось в дупле. Пытаюсь стащить вниз и чуть не падаю, прежде чем соображаю, что мою ношу можно сбросить. Нашариваю в потёмках голову и начинаю копать яму. Но мечом это делать неудобно, а земля тут чересчур липкая и вязкая. Ну её. Мне приходит на ум затея получше, и я оттаскиваю всё, что собрал, на просеку, к другим костям. Пусть мой знакомый теперь будет не один, а с народом. Одному ему надоело.

Обтиревшись первым снегом, я швыряю камнем в восьминогую – она обнаглела и всё-таки подобралась ближе. Видно, почуяла кровь. Потом я высыпаю из пояса монеты – тяжело нести. Нет, одну подбираю. Обещал же взять на память! Пристёгиваю меч, которого сам боюсь, и отправляюсь дальше.

Счастье, что тут оборотни не водятся! Сейчас было бы развлечение – ночью пробираться… Но южные ворота уже рядом. По словам того, кто подарил мне меч. Напоследок я всё-таки спросил у него дорогу. Он же никому не расскажет о нашем разговоре! Он удивился, зачем мне туда, но указал направление. Если я постараюсь, то доберусь к утру и следующую ночь проведу не на дереве. Эта надежда придаёт сил, но не оправдывается. Ворота тоже стоят среди чащи. Чтоб их!

Да, я ведь просил только о хорошем рассказывать! Вот мой знакомый и рассказал о том, что видел в последний раз. А это было давненько.

Стены, в которой находились ворота, больше нет. Глазам открывается снежное поле, облитое лунным светом, а посреди него – витая решётка под каменной аркой. За металлическим переплетением птиц и трав опять виднеется кромка леса. Почему-то мне не хочется подходить ближе. И тянет позвать Эй. Если бы она откликнулась, я бы мог повернуть назад. Мысль несуразная – откликнется любая дикая тварь, только не Эйка! Эйка уже сто раз могла объявиться.

Я одолеваю примерно половину пути по сухой, запорошенной первым снегом, траве. Но иду всё медленнее и, наконец, замираю. Может, я вообще не туда забрёл? Так и подмывает оглянуться, но боязно оглядываться. Я не слышал, чтобы хрустнула ветка или вспорхнула бабочка. Я различаю лишь звенящую тишину и сам не знаю, почему оборачиваюсь.

Лес позади сверкает оранжевыми огнями. Их так много, что начинает рябить в глазах. Непонятно, они только теперь меня нагнали или всё время крались следом? Выжидали, когда я окажусь в чистом поле… Гадать некогда – волки пускаются в погоню, и я делаю то, чего делать нельзя – бросаюсь бежать.

Кажется, что этот бег длится вечность. А на деле мне не суждено добраться до дальних деревьев. Волки поймают раньше. Я думаю лишь о том, чтобы не споткнуться, и не успеваю даже сбросить мешок. Перед самыми воротами я поскальзываюсь, вскакиваю и кидаюсь на ажурные створки. Трясу их что есть мочи, но они не поддаются, хотя замков нет. Ясное дело, я взбираюсь на решётку. Волки тянут за плащ, я вырываюсь, обдираю ладони о бронзовые цветы и карабкаюсь снова.

Оборотни кружат внизу, разевая горячие пасти. Они смышлёные, между прочим! Заскакивают друг другу на спины, но арка для них высока. Это пока не рассвело. На рассвете они меня мечами порубят. Или обратно поведут – тоже вариант. Уркис мне будет рад. Надо забраться на самый верх, иначе меня стряхнут на землю. Но ноги слабеют, а руки не слушаются. Я вишу, прижавшись лбом к ледяным лепесткам, и пытаюсь отдышаться, но взамен воздуха сегодня налили кипяток. Лишь с пятого рывка я возвращаю власть над своим телом и переваливаюсь на каменную арку. Что делать дальше, понятия не имею.

Волки не уходят, восток светлеет, ледяной вихрь носится над проклятым полем и швыряет мне в глаза снежное крошево. Надо решаться. Надо, в конце концов, слезть и сражаться, у меня и меч подходящий! Но оборотней много. И я не хочу их убивать, они же себя не помнят.

Для начала я пробую разогнать зверьё огненными искрами. Искры уносит ветер, но одну тварь я успеваю поджечь. В зябком воздухе расплывается запах горелой шкуры, волк катается по снегу, сбивая пламя. Будут его теперь звать Палёным. Приятели Палёного ненадолго отходят. Караулят меня и делят кого-то за бугорком. Вероятно, восьминогую. Пока их челюсти заняты, я осмеливаюсь вытащить меч. Теперь или никогда.

Сперва я пытаюсь рассечь решётку, но клинок отскакивает и чудом не перерубает меня пополам. Ладно, я и не ждал, что слажу с воротами. Я калечу двух оборотней неловкими ударами сверху, но быстро отчаиваюсь пробиться назад. Они меня просто свалят. С другой стороны та же картина – волки рыщут вокруг ворот, как вокруг маяка. Придётся спуститься до половины решётки и зарезать тех, до кого дотянусь… Потом прыгнуть как можно дальше… Порубить тех, что окажутся рядом… И бежать. Если я сразу не напорюсь на меч, не сломаю ногу и не останусь без внутренностей.

Собравшись с духом, я начинаю сползать по внутренней стороне ворот, и оборотни пропадают. Я отчаянно кручу головой, но их нет! Волки мечутся по ту сторону, но снег подо мной нетронут. В остальном всё без перемен, включая границу леса вдали. Исключая замок из искристо-багряного камня. Сумрачная громада появляется ниоткуда, причём ни дороги, ни иных строений я не нахожу. Это странно.

Это странно ещё и потому, что мой знакомый – тот, что сидел в дупле – не имел понятия, что теперь за воротами. А как это возможно, если… Я нашариваю в кармане памятную монетку и верчу её в предутреннем свете. На обороте выбит замок. По очертаниям тот самый.

Не помешало бы разведать, нет ли там опасных сторожевых чар? Но в данный момент волки заботят меня больше, чем неведомые обитатели замка. Едва солнце поднимется, оборотни сообразят, как одолеть ворота, и что тогда? Я колеблюсь ещё мгновение, а потом кидаю свой мешок на девственный снег. Ничего не происходит.

Я спрыгиваю следом и с головой ухожу под лёд. Плащ зацепляется за кованых птиц, не давая мне утонуть, но горловина душит, и я едва успеваю вынырнуть из воды. Всё равно холод не даёт глотнуть воздуха. Ощущение такое, будто в тело вгрызлись все твари сразу. И за решётку не подержишься – волчьи зубы там всюду! К счастью, меч отлетел чуть в сторону – до него я успеваю дотянуться. Потом мышцы перестают слушаться, и я безумно медленно выволакиваю себя на лёд, опираясь на самоцветную рукоять.

Дальше не лучше. Я отдираю плащ от решётки, разрываю ворот и лежу не в силах пошевелиться. Замок безмолвствует, волки бесятся – сейчас они видны так близко, что только руку протяни. Была охота! Мне даже думать тяжело о движениях. Но всё же надо идти, а то замёрзну. Надо идти, а то светает. Светает, чтоб его. А я ведь всегда любил восходы!

Я встаю, налегая на меч, подбираю мешок, и пытаюсь отойти от арки, но ноги отказывают, а о руках лучше забыть. И голова перестала соображать. Пока она соображала, я предполагал обойти замок стороной. Но теперь вряд ли дотяну до леса. Костёр бы развести, но какой от него толк на ветру? И нет здесь ничего для костра – голое поле, только лёд трещит под ногами. Трещит и трещит. Если снова попаду в воду, тем всё и кончится.

На волков я больше не гляжу, навряд ли они за мной увяжутся. Как сунутся, так и потонут. Лёд-то тонкий! Перед самым замком он так тонок и прозрачен, что можно различить тех, кто лежит на дне. Их много, но непонятно, люди это или уже нет. Бледные светящиеся тени снуют над ними, и я дольше, чем нужно, стою на первой ступени лестницы, скованный диковинным зрелищем. Счастье, что я этого не видел прежде, чем к ним провалиться!

Я не хочу в этот замок.

Заря, наконец, заливает правую половину неба, зажигая рубиновые искры на лестнице. Волки на той стороне ворот обращаются людьми и в ужасе устремляются обратно к лесу, подхватив мёртвых. Меня они не замечают и не помнят про драку. Но местность им не по душе. Надеюсь, у нас разные вкусы.

Я опасаюсь враждебного колдовства, но существ подо льдом боюсь не меньше. Пожалуй, стоит подняться на пару ступеней. Если я сосредоточусь, то смогу дойти. Ладно, доползти. Зато внутри нет снега и ветра, а в замке должен найтись очаг. Только бы дожить до огня…

На первый взгляд дверей нет. Но я ударяюсь в них лбом, и створки распахиваются. Кажется, они той же природы, что и мой меч – прозрачные, но крепче металла. Непонятно, какой в этом смысл, если не ставить засовы? Ладно, я тут жить не собираюсь. Я захлопываю двери ногой и остаюсь лежать на полу.

Глава 6

Тёмный каменный зал озарён только рассветными лучами – через прозрачную дверь. На потолке угадывается хитрая роспись, на стенах – бледные гобелены… Всё очень старое. И всё ещё очень холодно.

Я закрываю глаза и прислушиваюсь, но не улавливаю ни звука. Кто бы согласился жить в таком доме? Один лёд кругом! Вряд ли я рискну идти по этому льду дальше. В случае чего придётся бежать назад к волкам.

Бежать – слишком бодрое слово. Не представляю, что бы меня сейчас заставило бегать. Раз десять я мысленно считаю до трёх, прежде чем отчаянным усилием вздёрнуть себя на ноги. Чтобы не упасть и не выронить меч, мне приходится ухватиться за гобелен. А! Я не могу ничего выронить! Рукоять примёрзла, и пальцы свело намертво. Прекрасно. Одежда на мне хрустит, волосы застыли ледяными сосульками. Первым делом необходимо раздобыть свет и тепло. Остальное терпит.

Самодельный факел я позабыл под мёртвым деревом, но на стенах хватает факелов. Я забираю один. Надеюсь, хозяева не огорчатся. Хотели бы, давно бы огорчились. Я поджигаю факел Пером, и в утренней полумгле вспыхивает трескучее изумрудное пламя, холодное, как и всё здесь. Ух ты, у них есть зелёная вода! Интересно, много ли?

Теперь можно заметить, что дальше стены кончаются. Из сумрака проступают каменные пролёты, украшенные фигурной резьбой, и за каждым тянется коридор. Не уверен, что стоит их пересчитывать. Через час коридоров окажется вдвое больше, а назавтра – ни одного. На всякий случай я выбираю центральный проход. Потому что… Да, собственно, ни почему. Просто он один, а остальные парные.

Иду долго. По бокам встречаются двери, но все заперты, а я не настолько обнаглел, чтобы рубить их с плеча. Это довольно жуткий старый замок, к тому же насквозь промёрзший. Но пока что тихий. Только каменные чудища с живыми глазами, присевшие на перила у основания лестницы, заставляют меня поёжиться. Для красоты они тут, что ли? Пугающая красота, но здесь всё такое. Сделано искусно и не без дуновения волшебства, но посмотришь – и вздрогнешь. Потом приглядишься – а неплохо так, западает в душу. В какой-то мере даже симпатично. Вроде чёрных волков. Они великолепны, если отвлечься от губительной сущности.

На лестнице дико сквозит, и статуи по краям недобро косятся, но я благополучно поднимаюсь на два пролёта. Двери там чем-то завалены изнутри, а ещё выше обе створки на входе выбиты с косяками. Но в остальном всё в порядке. Зелёный свет дробится в зеркалах между рядами дверей. Зеркала скучают и отражают сами себя. Все двери распахнуты настежь, и по гулким комнатам с занавешенными окнами носится зимний ветер.

Мне пора где-то остановиться, но я хочу до конца проверить этаж и направляюсь к дальней стене, которая целиком состоит из тёмного стекла. Огонёк факела пляшет в недрах отражённого коридора, и, даже когда я замираю, там что-то движется. Залы по обе стороны манят потускневшей росписью из лихорадочных сновидений, но я теперь смотрю только вперёд.

Вблизи зеркало выглядит обычным, и я разбираю в нём своё мутное отражение – оно больше смахивает на здешние страшные картинки, чем на то лицо, к которому я привык, но неразумно винить за это кусок стекла. Вглядевшись в зеркальный сумрак, я улавливаю в его сердцевине слабый отсвет, и не зелёный, а золотистый – как от обычного огня. Крохотный тёплый фитилёк.

Часть моего заледенелого сознания понимает, что лучше идти своей дорогой. Но оставшаяся часть рвётся к огню и жаждет понять хоть что-нибудь. Плюнув на усталость и холод, я стараюсь оттереть стекло. Сперва рукой, потом рукавом, а под конец и о Пере вспоминаю. Я в жизни разве что сковородку чистил, но понемногу поверхность зеркала проясняется. Как будто тает ледяная корка, а под ней проступает вода – прозрачная и пугающе глубокая. Под толщей этой воды я вижу лампу… Или свечу. И человека с Пером, который случайно поднимает глаза от книги и вскакивает, роняя светильник.

По ту сторону зеркала разливается мгла, но лицо незнакомца на секунду подменяет моё отражение. Я успеваю заметить, что он выше меня и старше. С длинными, как у Уркиса, волосами, но без бороды. Поэтому я хорошо разбираю на его лице диковинное столкновение чувств – то ли восторг, то ли ужас. Словом, смятение. Я силюсь заговорить, но слова не идут с языка. Отражение поднимает над головой Перо, и я опасливо слежу за его рукой, надеясь отгадать заклинание…

Неизвестно, чем бы всё кончилось, но под верхним краем рамы, где зеркало осталось недомытым, я замечаю беззвучный промельк и в панике отшатываюсь. Порыв ветра проносится по коридору и со зверской силой ударяет в стекло там, где я только что стоял. Зеркало идёт трещинами, и я едва успеваю вжаться в стену, когда исполинская рама рушится на паркет. Осколки разлетаются по полу, гул прокатывается от крыши до подвалов. Теперь я невольно слежу и за другими зеркалами. Какого… Что это было вообще?

Эта штука на потолке… Тварь – не тварь, тень – не тень. И чем дольше я смотрю, тем больше тварей выбирается из теней, из сумрака в углах, из щелей за зеркалами и тёмных пространств за распахнутыми дверями. Они неторопливы, но уверенны. Я не вижу этого въяве, но чёрные омуты зеркал выдают их передвижения. Там, как в озере у ступеней замка, скользят беззвучные силуэты. Чтоб им пропасть!

Но они не пропадают, а бежать до лестницы долго. Кто сказал, что я не в силах бегать? Что угодно, только не эта пакость! Когда я мельком различаю в зеркале, как длинная фигура тянет ко мне подобие руки, я ощущаю рывок за плащ и едва не падаю. Я отбиваюсь мечом и факелом, но от кого защищаться? От пустоты? Я луплю по зеркалам, но они несокрушимы. А твари неслышно спускаются с потолка по стенам и смыкают ряды.

Перемещаются они плавно, как в воде. Или это уловка, или они так постепенно пробуждаются… Воплощаются. Они уже почти обрели форму. Похожи на людей, и это особенно неприятно. Бледные влажные тела – гладкие, как у мраморных статуй. Ни волос, ни глаз, ни одежды. И лиц нет, только оскаленные рты! Может, они и неплохие, просто любопытные. Но один уже стиснул челюсти на моём факеле, и факел от этого треснул пополам. Вряд ли это жест мира.

К лестнице не пробиться, и я отступаю в недра заброшенного жилища. Настолько заброшенного, что тут уже что-то завелось. Я сознаю ошибочность решения, но пячусь и пячусь назад по хрустким осколкам. За разбитым зеркалом открывается новый коридор, и там тоже просыпаются зеркала. Я сворачиваю на боковую лестницу, но пролётом ниже опять отражаюсь в зачарованном стекле и несусь наверх.

Факела теперь нет, но день медленно разгорается, и в сквозных галереях комнат уже не черно, а серо. Я отчётливо различаю тушки мелких зверьков, устилающие очередной коридор. Они лежат сплошным ковром, и дышать там невозможно, несмотря на сквозняки. Как здесь всё-таки студёно! Я больше не могу идти, я натурально застываю и через шаг спотыкаюсь о дохлых белок и лис.

Обитатели замка вновь и вновь выпрыгивают из зеркал, а в конце пути нет ни поворота, ни лестницы – только кованая двустворчатая дверь. Запертая, а то как же! Я пинаю её и долблю мечом, но всё безрезультатно. К таким мелким потугам здешние ловушки нечувствительны. Наверное, магия помогла бы, но у меня из головы выдувает все известные заклинания. Прямо все пять с половиной.

Я стою, прижавшись к двери, точнее лежу на ней, и жду, когда подберутся ближе эти бледные твари. Дыхание паром срывается с моих губ, но это ненадолго. План у меня отличный – попробую ещё раз их порубить, а потом заколюсь. Я бы прыгнул в окно, но вдруг те, что в воде, ещё хуже?

Пока я судорожно выбираю способ покончить с жизнью (главное, что есть выбор!), двери за спиной приотворяются, и кто-то утягивает меня во мрак. Я разворачиваюсь с безумным криком, но меч описывает дугу в пустоте. Коротко лязгает задвижка, и тут же в мою свободную руку впиваются когти, а на глаза ложатся мёртвые пальцы. Я застываю и слушаю, как царапают дверь обманутые твари. Теперь хотя бы понятно, в какой стороне выход.

– Я тебя выведу, – обещает чернота, – только не гляди по сторонам.

Робкое поскрёбывание снаружи переходит в свирепый скрежет, и я торопливо киваю. Не страшно, что сердце у меня остановилось – сердце тут мало, у кого бьётся, все давно привыкли. Меня тянут за рукав через залы и лестницы. Глаза прямо чешутся – так хочется их открыть! Но всякий раз мне заведомо грозят смертью, и я не рискую ослушаться. Спотыкаясь о пороги и ударяясь о косяки, я различаю копошение зеркал то слева, то справа, но всё реже и отдалённее. Пока за очередной дверью не настаёт благословенная тишина.

В тишине она звякает последней защёлкой и кидается мне на шею. В смысле обнимает, а не ест. Я, наконец, открываю глаза и окунаюсь в чёрный водоворот бури. Эйка немного отступает назад, и ещё немного. И ещё.

Не знаю, что теперь делать. Никогда себе этого не представлял. Если бы представил, то сказал бы, что мы опять поругаемся. Или я буду так рад, что никогда не захочу с ней ругаться. Но не случается ни того, ни другого. Я цепенею, словно опять угодил в прорубь, а Эйка застывает напротив, ошалело переводя взгляд с меча на моё лицо и снова на меч. Она словно не узнаёт меня.

– Здравствуй, – произношу я, не веря, что это мой голос.