Психоделика. Книга для мертвых

Услыхав наши имена и титулы, сей достойный рыцарь прокашлялся, снова помедлил, но все-таки произнес:

– Барон де Луаре.

«Ого! Целый барон, а войско-то где? Тем более не похоже, чтоб они уже побывали в серьезном бою и понесли потери. Захудалый ты у нас барон, а спеси-то спеси!»

Все это я успел продумать за ту секунду, что я рассматривал барона и делал выводы.

– Как добрались, барон? Не беспокоили ли вас неверные?

– Пусть только сунутся! Они боятся приближаться на длину клинка, постреливают издали – барон сжал кулак,– но ничего де Луаре покажет им …

Что именно покажет им де Луаре, осталось загадкой, потому что кучка крестьян бросилась вдруг в рассыпную, и освободившееся бревно радостно плюхнулось на землю подняв облако пыли. Я заметил, что из него торчит свежевыпущенная стрела. Очевидно, летучий разъезд хорезмийцев, шутя выпустил стрелу, чтобы повеселить новичков. С юмором у этих ребят в отличие от фламандцев все было в полном порядке. Зато я понял почему фламандцы не бросили свои бревна, видимо они за ними прятались, по крайней мере, они это выполнили довольно шустро, по мере появления стрелы.

Еще краем глаза я заметил, что де Грасси как-то хитро ухмыляется при этом ухмылку свою, пряча от барона.

– Сарацины, шалят,– любезно пояснил ваш покорный слуга. Барон витиевато выругался. И вынув кнут, грозно стал надвигаться на своих подопечных. Те нехотя потянулись к бревну.

– С прибытием, – сказал я, переглянувшись с де Грасси, – когда обустроитесь, разумеется.

– О, Фландрия! Страна чудес… – прошептал де Грасси и фыркнул.

– Что? – не разобрав, обернул на нас свой багровый лик де Луаре.

– Вам нужна помощь? – с невинным видом поинтересовался рыцарь.

– Справимся! Разве что немного воды… Эти свиньи выхлебали всю.

– Присоединяйтесь и скоро мы доберемся до источника, с водой тут как вы заметили проблемы…

– Уж заметил, так заметил. Шевелитесь свиньи!

Кнут врезался в спину сразу двух бойцов, де Луаре владел им в совершенстве. Думаю, своего предводителя фламандцы боялись более, чем неведомых сарацин. Мне стало вдруг тошно глядеть на это.

– Позвольте дать вам совет…

– Я в советах не нуждаюсь, – кнут рассек воздух,– Свиньи! Грязные свиньи!

– Барон де Луаре! – четко проговорил я, и снова барон обернулся.

– Барон вы вступаете в объединенное войско трех королей, и у нас тут не принято издеваться над солдатами без причины. Ваши люди вымотаны, а нам еще предстоит немало боев..

– Эти свиньи!

– Эти люди сейчас получат воду, и займут свое место в колонне. Похоже, они вас не любят, и это плохо.

– Мне не нужна их любовь,– процедил барон,– мне иногда могут понадобиться их жизни. Только и всего.

– Только и всего… Действительно, забавно. А вам никогда не приходило в голову, что когда-нибудь и ваша жизнь может понадобиться солдатам?

– Что? – глаза барона быстро наливались кровью, было в нем все-таки что-то испанское…

Рыцарь снова злобно сверкнул на меня глазами:

– Бунт? Они слишком тупы для этого. Эти грязные свиньи знают твердо только одну вещь, о том, что их брюхо должно быть постоянно набито. Служба в армии дает им это, зачем им бунтовать?

– Действительно,– восхитился я, одновременно обратив свой взгляд на двух замызганных по уши в грязи доходяг куда-то тащивших две огромные охапки хвороста, едва не падая от усталости, – а не слишком ли они у вас перекормленные?

– В самый раз, – процедил сквозь зубы рыцарь,– они мне нужны максимум до завтрашнего вечера, а там пусть убираются к дьяволу. Если сумеют…

Какое-то время мы внимательно рассматривали друг друга, потом барон скрипнул зубами, но взглянув в безмятежные глаза и де Грасси и окинув суровый лик Девольта, прикинул шансы и последствия, соизмерил их со своими возможностями и взгляд отвел.

– Прошу вас следовать за нами, представиться командору и отобедать, да угодно сие будет Господу нашему… – предложил Девольт.

Барон нехотя подчинился, чего бы это ему не стоило…

– Откуда такое богатство? – поинтересовался Де Грасси указывая на бревна и меняя тему опасной беседы.

– Мы волокли все это от самого побережья, та жалкая посудина на которой мы плыли, имела несчастье перевернуться у самого берега, а объединенное командование испытывает недостаток в строительных материалах, а здесь…

– Барон – вы герой! – улыбнулся де Грасси, я уже изучил эту улыбку и ждал продолжения. Барон подбоченился и что-то буркнул.

– Треклятые неверные, – из-за них я уже потерял половину отряда и две осадные машины, – можно сделать крюк в пару десятков лье и мы подберем, их они понадобятся потом…

– К сожалению мы не можем сейчас сворачивать и дробить силы, – Вздохнул Де Грасси, – но помилуйте барон, вы шли от самого побережья Неаполя и я полагаю к Тиру?

– Да.

– Но как вы очутились здесь?

– Чертовы местные названия, я все время их путаю, – покраснел барон, и потом добавил, – к тому же мы немного заблудились…

Ловить тут было нечего, я уже с трудом сдерживал смех и потому, быстро кивнув дворянам, поспешил прочь, развернув коня, успев услышать продолжение этой милой беседы.

– Что означает ваш герб? – поинтересовался Де Грасси, заметив стоящего в стороне со щитом оруженосца, либо лицо осуществляющее сии обязанности. Впрочем, рисунок на нем был выполнен довольно небрежно и как по мне мог обозначать все что угодно.

– Кнут, разбивающий пряник,– ответствовал рыцарь.

– О1 Элегант! – восхитился де Грасси.

«Хм, солдаты вас точно не любят, обладатель такого забавного герба забавно,– подумал я..

х х х

Глава XXXVII

Aphrodite’s Child “End Of The Word”

явь

Курили тут изрядно и как-то все одновременно, чтобы не выделяться, я тоже с удовольствием закурил.

– Давай!

– За здравие!

Чокнулись. Выпили. Хорошо. Собеседник медленно исчезал в сизых клубах сигаретного дыма, обволакивающих его со всех сторон. Музыка орала из темноты, но это было даже хорошо, можно было вырубиться и из разговора и из реальности, и этого никто бы не заметил, и не услышал.

– Ты учти, что проблемы жидомасонов, это проблемы самих жидомасонов! – мозолистый палец медленно поднялся и завис на уровне моих глаз, я инстинктивно отпрянул.

– Америке скоро пиздец,– донеслось слева, – причем полный и окончательный.

– Самый полный!

– Это подтверждено самыми точными математическими выкладками.

Палец покинул опасную зону, и я вернул голову в исходное состояние, над столом, на руке. Жутко захотелось спать.

– А как понять, жидомасон человек, или нет? – вместо этого спросил я.

– Это просто, если бабки есть, много, значит, жидомасон, а если нет…

Против воли я заинтересовался такой постановкой вопроса:

– Значит и этот, миллиардер, который русский…

–Тоже жидомасон,– безапелляционно ответил мне клуб дыма с противоположной стороны стола.

– И кто бы мог подумать, ай-яй-яй.

– Не юродствуй, это закон бытия. А все законы создали они.

– Жидомасоны? – на всякий случай я уточнил.

– Обязательно, кха-кха-кху! Пойду отолью… Кха!

Я уронил голову на руки. Мрачная картина бытия сначала тяжко нависла, а потом сомкнулась надо мной и я уснул.

Кто-то еще добавил:

«А в недрах инета сидит под сервером инопланетная тварь, и таращится…»

А вот и еще одна странность. Это у меня вечно с утра, если не выспался, подобная дребедень в голову лезет. Сна не помню, как такового, а такое ощущение, что не спал, а где-то лес валил. Устал, что называется…

Нет, вчера, конечно, приняли, как положено, ну не то чтобы сильно, а так, ну, как положено, короче…

Эх, чегой-то я заговариваться стал, словами паразитами. Так о чем это я? Ага. Сны, сны… Лес валил. Хрен с ним, не вспомнить все равно. Вот что там сегодня снилось? Думаете, помню? Фига, чего там я помню.

А еще, вот… Допустим сновидения большей частью рыцарские, и если предположить, что все это отзвуки моих предыдущих жизней, то что ж получается, сколько это я лет-то живу? В смысле душа моя. Где-то я читал, что четырнадцать перерождений допускается, выходит, что больше? Прикол.

А с другой стороны, ну больше и больше, какая в хера разница. Другое непонятно, Вот я, допустим, людей там убивал, мечом рубил и копьем колол, а сейчас почему от крови то мутит? Не порядок. Курицы за свою жизнь не зарезал, даже, извините, представить себе этого не могу, как можно животную жизни лишить, притом, что рыбу чищу вполне нормально, даже живую. И ем и тех и других тоже абсолютно спокойно.

Короче, одни вопросы. С другой стороны может оно дело-то наживное, может зарезать надо было кого-нибудь попробовать, гада какого-нибудь, а там глядишь и стронулось бы дело с мертвой точки. Хе-хке…

Не, на фиг. А меня ж гады резали, и неоднократно, и ничего. Недорезали, и ножиком и бутылочкой. Суки, но позаживало, ничего так.

И тут вдруг Саня говорит:

– Мне кажется, что после смерти мы все соберемся здесь на этой камере ВОМД. И будем сидеть и молча курить, в ожидании, пока кто-нибудь ходит за бутылочкой. Это будет очень большая камера, и очень большая бутылочка. Ее будут пить до той поры, пока новый Входящий не принесет следующую.

Все такие замолчали сразу, а потом сразу еще по одной налили, да уж, Санек как скажет, так скажет.

И еще мне понравилось, что никто ничего комментировать не стал, такие вот у нас в метро железные люди работают.

Не я че, я тоже придумать могу, вот вам допустим сценарий готовый для фильма.

Странного фильма, без слов. Вот представьте, огромная бетонная коробка, окруженная бетонными же заборами и колючей проволокой. Внутри работают четверо, изо дня в день. Молча, по-крайней мере зритель не слышит того, о чем они переговариваются, а может они и не переговариваются, потому что говорить уже не о чем и все сказано.

И все в вязаных шапочках, и в фуфайках, причем фуфайки одинаковые, а шапочки разные, это чтоб зрителю удобнее было работяг различать. И так несколько дней подряд одно и тоже, железо гнут, сверлят, сварка там, все дела. Ага, а потом в один прекрасный день, в цех приходят трое, и приносят одну шапочку, и вешают ее на крюк. Садятся под ней, достают бутылку водки, стаканы, разливают ее. Выпивают. Немного сидят, а потом встают разбирают инструменты и снова начинают пилить, сверлить, резать. А шапочка висит крупным планом. И все молча, а потом музыка, сначала тихо, потом громче и громче. Aphrodite’s Child “End Of The Word” или Лука Турилли, тоже мне нравится, паразит. И камера выше и выше, и прочь из цеха в небеса. И оттуда цех маленький-маленький такой, и снег всюду на многие километры…

Через некоторое время замечаю, что говорю вслух, даже не говорю, кричу и все слушают молча, а у Петрович слеза с края глаза…

И молоточки в висках: тук-тук-тук… тук-тук-тук… тук-тук-тук…

х х х

Сон

…уже через три дня мы оказались в ущельях Атлита. К тому времени нас уже набралось ровно 123 человека, я от скуки пересчитал. Наш отряд, почти полностью состоящий из полутора десятка тамплиеров, шел в авангарде, очень медленно и отчасти печально. Конница была вынуждена передвигаться со скоростью пехоты оттого, что мы и так сильно растянулись, и появилась опасность набегов легкой конницы противника с целью истощить наши силы и ресурсы.

Замыкали госпитальеры, их было около десятка, они примкнули к нам накануне и держались обособленно, к неудовольствию Гарольда они оказались каталонцами. Остальное разношерстное войско, почти сотня измученных плохо кормленных и отчасти как бы выразился Гийом: «немного не в себе» отягченное обозом двигалось между нами, когда сарацины появлялись на горизонте, вся наша процессия останавливалась, обозы сдвигались, люди укрывались щитами и поджидали дождь сарацинских стрел. Пока нас не трогали, Сарацины тоже шли к Арсуфу, стягиваясь под знамена султана. Их командиры трезво оценивали соотношение сил и потому исчезали так быстро, как могли себе позволить. Это было дважды. Во второй раз горячий де Грасси сотоварищи, к коим примкнул и ваш покорный слуга, кинулись было в погоню для острастки, но погоня закончилась ничем, ибо кони наши были очень уставшие.

Лазутчики, которых де Лузиньяк отправлял в ставку пару недель тому назад, вернулись вчера и донесли, что главное войско Саладина уже поджидает нас под Арсуфом. По их подсчетам там находилось до двадцати тысяч одних только конников.

В данный момент я жевал полоску сушеного мяса и наблюдал, как мой неунывающий германец наводит лоск на своем новом ноже.

От нечего делать я поинтересовался:

– Думаешь понадобиться?

Он мотнул головой отрицательно.

– Нет, это не для неверных… Разве, что попадется сам Саладин…

– Ого! – восхитился я широтой фантазии Гарольда.

Германец ухмыльнулся и продолжил драить клинок.

– Или по возвращении, когда мы не будем единым войском, с этими…

Он презрительно ткнул пальцем назад в сторону арьергарда.

– Не любишь ты госпитальеров…

– А за что их любить? – пожал могучими плечами Гарольд, – они не женщины…

– Женщины? А если бы ты был связан обетами?

Гарольд странно посмотрел на меня и вдруг громко расхохотался:

– Ты бываешь таким наивным… Обеты… Это для высших, а меня Бог любит таким какой я есть… А я есть…

– Такой! – подсказал я.

– Ну да, – кивнул Гарольд и продолжил драить клинок. Иронии моей он не понял, ну и хорошо не будем омрачать чистоту его души грязными намеками.

Спустя пару минут вокруг началось серьезное движение.

Сарацины! Сарацины!

Паники не было. Отрывистые команды, бряцанье доспехов и оружия. Отряды готовились к бою.

Потом началось, их оказалось. как-то очень и очень много. Кто бы мог подумать. Навскидку их было сотен пять. Регулярное войско не иначе. Со знаменем, словно на парад двигались. И командир у них наверное амбициозный. Решил неверных покрошить и с таким подарком пожаловать к Султану. Стратег ни дать ни взять.

– Да, – эти не откажутся нас пощипать, – поделился я своими предположениями с Гарольдом и де Грасси. Они хмуро промолчали в ответ, а вечно хмурый немногословный Девольт выдал неожиданно:

– И отверзнутся хляби морские, и выйдет оттуда нам …

И еще добавил неприличное, наверное, чисто гасконское словцо для обозначения этого самого нашего мужского естества. Из чего следовало, что конец наш близок.

Мы заржали одновременно с конями и очень довольный Девольт даже слегка покраснел, чего за ним ни разу не замечено было за короткое время нашего с ним знакомства.

Оставалось ждать, и по возможности молиться на благоприятный исход дела.

Ожидание было томительным, но кто знает, может быть иногда лучше такое ожидание, чем сеча с заведомо известным результатом?

Нет, предстоящее сражение не страшило, их было немало на моем веку, тоскливо было просто как-то от этого песчаного пейзажа, от этой духоты, хотелось к морю, или еще лучше на реку, под сень раскидистых деревьев, полежать на траве, закинув за голову руки, и ни о чем не думать. Не думать, не думать…

Обозы сдвинули, позиция как для обороны получилась неплохая. С двух сторон отвесные стены ущелья. Сзади пологий подъем. В случае отступления мы бы медленно поднимались наверх, а противник все время оказывался бы ниже нас. Для королевских арбалетчиков то, что надо. Только успевай заряжать.

Первые стрелы запели свою песню. В ответ наши арбалетчики дали организованный зал.

– Конников мало у них, – констатировал де Грасси, – и тяжелых так нет вовсе.

– Стрелами закидают.

– Пускай не впервой. Нам бы сблизиться…

– Хочешь? – Гарольд протянул мне свой мешочек с грибами, и я с улыбкой снова отказался:

– Ну как знаешь, – он кинул себе щепотку в рот и стал тщательно их пережевывать.

За нашими спинами кто-то отчетливо и весьма уважительно произнес слово:

– Берсеркер!

Мы прикрыли собой хороший кусок пространства. Стали двумя шеренгами. Рыцари впереди, щит воткнут в песок, сзади стрелки со своим нехитрым оружием. Стоим, опираясь на длинные копья, знамена развернуты, флажки трепещут. Сарацинское войско надвигалось снизу, и мы смогли оценить соотношение сил. Поучалось примерно один к четырем-пяти, как я и думал.

Справа, я отметил, держался де Луаре со своими несчастными фламандцами. Лошадей отвели подальше, не хватало их потерять.

– Жаркое намечается дельце, – проговорил кузнец Жозе, стоящий справа от меня, по его лицу ручьем тек пот. Он был полностью закован в собственного изготовления латный доспех, хотя и не принадлежал к рыцарскому сословию, как по мне так немного переусердствовал, одно дело, когда ты верхом и совсем другое сражаться в этом железе пешим. Слева молился Рауль, каталонец. Он был смугл и высушен как доска. Похоже жара на него не оказывала никакого воздействия. Сейчас госпитальеры перемешались с нами. Сейчас ощущалось, что перед Богом реально все были равны. Неизменный Гарольд меланхолично опирался на щит, словно раздумывая использовать его или нет в предстоящей мясорубке, и я склонялся ко второму варианту.

Франциско я сразу и не признал. Он вышел из наспех поставленного шатра над которым установили знамя в компании Лузиньяка. Оба выглядели торжественно и благочестиво. Наш монах наконец-то нарядился, как подобает, в шикарной кирасе украшенной лилиями и тонком вышитом странными крестами белом плаще поверх нее. Он сидел верхом на абиссинском черном жеребце и двигался к нам со стороны обоза, выполнявшего сейчас функцию заслона для арбалетчиков, но заслона условного, ибо крики боли доносились и оттуда по мере увеличения интенсивности обстрелов со стороны сарацинских лучников.

В руках у монаха был отливающий серебром шлем, который он не спешил надевать. Красавец! Где он все это взял? Разве что в личном гардеробе командора. Что делать, у францисканцев везде свои люди и снабжение на уровне. Мы с моим верным германцем были одеты попроще, хорошо хоть оружие досталось добротное, хотя Гарольд и сетовал на отсутствие лишнего двуручника. Он всегда мечтал поработать с двумя мечами сразу, но все как-то не подворачивался удобный случай. А я представил себе Гарольда попеременно работающего двумя этими монстрами и воображение нарисовало совершенно жуткую картину.

Со стороны лагеря сарацин неприятно и резко задули в дудки, это конным лучникам дали приказ отойти. Они сразу же прекратили свое хаотическое передвижение и организованно свернули в сторону лагеря.

Сарацины запели, если этот немелодичный вой можно было назвать пением. И двинулись вперед.

Я оглядел строй, он выглядел непоколебимым и внушал уверенность. Кровь стыла в жилах от этого пения, несмотря на жару, но я знал, что это сейчас пройдет, так и случилось.

– За веру! Мы не отступим ни на пядь! – это де Грасси. Ему ответил нестройный шум голосов, на миг перекрывший пение детей пустыни.

Сарацинское мертвенное пение не умолкало. Они пошли на приступ. Откуда-то из глубины резко забил гонг. Их было много примерно три к одному. Я увидел, как барон собирает тяжелых всадников вокруг себя, он явно вознамерился нанести прямой сокрушительный удар в самом начале драки, чтобы располовинить пехоту противника. Их легкая кавалерия никак не могла бы препятствовать этому. Но вот пехота… Дышать стало трудно, а тут как на грех на нас поперли во всю мощь крепкие парни в кожаных доспехах, вооруженные кривыми клинкам и круглыми небольшими щитами, причем и тем и другим они действовали достаточно ловко.

Гарольд тоже тяжело дышал и смотрел на все отрешенным замученным взглядом. Не такой войны он хотел, и я его прекрасно понимал.

– Скажи, я вот тут подумал…

– Ого…

–Не смейся! Это серьезно. Вот интересно, если я истово молился, долго, а Божья милость не снизошла ко мне, это что значит, что я молился недостаточно, или …

– Что или?

– Наш Бог, слаб?

– Гарольд!

– Я серьезно.

– Это ересь, Бог не может быть слабым, потому что он всесилен. Понимаешь всесилен. Он сам решает, кому помогать, а кому нет.

– Даже сарацинам?

– Причем тут сарацины?

– Как причем? Почему он помогает им? Один никогда не стал бы этого делать!

Я сделал паузу и шумно вобрал в себя воздух, этот ревностный северный язычник сведет меня когда-нибудь с ума.

– Гарольд пойми, он не помогает сарацинам, он отворачивается от нас. Иногда, понял?

Гарольд шел, низко опустив голову, и молчал. Задумался, это хорошо.

–Как же все это сложно, – наконец произнес он.

На том беседа и кончилась потому что, дико завывая, противник пошел на приступ.

Это было красиво, художник вознамерившийся описать эту битву был бы доволен. Белые плащи рыцарей неуклонно складывались в кулак. Минута и вот они двинулись навстречу сарацинскому гонгу. Перестраиваясь на ходу в клинообразное построение. В передних рядах мелькнул серебряный шлем нашего монаха. Медленно неуклонно, все набирая темп.

– Похоже, наше время не пришло… – несколько разочарованно произнес Гарольд.

Я кивнул.

И как выяснилось зря. Пришло, ох как пришло!

– Рыцари отойти к лошадям! – колокольный бас Лузиньяка пронесся над ущельем.

Вот и нам занятие. Гарольд сплюнул на руки и подмигнул мне заговорщицки.

– Это дело!

Конников набралось ровно 22. Это с командором и нашим блистательным монахом.

– Клемент! – позвал он меня. Я уже был в седле. Вблизи Франциско был не похож сам на себя. Это был совершенно другой человек. Даже вечная смуглота куда-то сошла с его лица. Потом присмотревшись, я увидел, что лицо его натерто чем-то белым, что и создавало это ощущение бледности. Зачем все это? Снова какой-то ритуал?

–– Послушай меня, рыцарь, не знаю, кто выберется из этой мышеловки, на всякий случай, я хочу чтобы ты знал…

Я вопросительно поглядел на него, монах да нет, как есть кардинал или магистр Ордена тени, кто знает, что у них там за иерархия, и это красное перо…

– Временем можно управлять. Тот, кто создавал наш мир, это умел. Мы тоже это умеем, но никто не знает об этом, и я не знал до недавних событий… – он криво ухмыльнулся и прежний Франциско проступил сквозь кардинальский лик, – … То, зачем мы находимся здесь, помогает в этом, заложенном внутри, каждого из нас умении.

– Как так?

– А так, Господь же умеет?

– Наверное…

– А нас создавал он по образу и подобию своему…

– Возможно. Как вас величать теперь ваше…

– Перестань, – это уже прежний Франциско ответил, – для тебя и Гарольда я всегда останусь францисканцем Франциско… В общем, так. Следи за мной внимательно, и если что-то случится…

– Подбери Реликвию и доставь… А кстати кому? Ваше святейшество… И что у вас с лицом?

– Клемент, все шутишь. Впрочем, так и надо. А с лицом… Это маска смерти… Сегодня мой день.

Я не знал что сказать. Просто заткнулся.

– Если встретишь братьев, скажешь, что я любил их…

– Они знают, я думаю.

– Да.

Подъехал Лузиньяк и вопросительно поглядел на нас. Внизу уже вовсю рубились пехотинцы.

Оппа, а у нас, похоже, сменился командор! Вот это да!

– Пора? – это Лузиньяк спросил у Франциско.

– Пора, – откликнулся тот.

– Рыцари на коней!

И мы поскакали.

Около часа мы кололи пиками, рубили мечами, отбивались щитами. Противники падали, истекая кровью Падали и мы. Обе стороны горячо молились на десятке разных языков и наречий, и алыми розами были устланы дороги на небеса для тех, кто не пережил тот день.

Удар наш был мощен и силен. Несмотря на численное превосходство, враг рассеялся и стал позорно отступать. Даже гонг захлебнулся.

Эх, не бывать ихнему командиру султаном. Еще восхитила меня слаженная работа арбалетчиков, кажется, ни один болт не пропадал у них зря. А тут еще мы в броне…

Нет, мусульмане сопротивлялись, их было много, но вскоре на лицах у них возник благоговейный ужас, а это было первым знаком нашей победы.

Франциско носился над полем брани подобно бледному ангелу смерти, он был великолепен, как и Гарольд, сменивший неудобный меч на тяжелую кованую секиру.

– Ариман! Ариман! – вопили сарацины, завидя его окровавленную бороду.

В конце концов, они побежали. Это был разгром, полный и беспрекословный. Какое-то время мы преследовали их, те кто остался в седле, потом решили поберечь лошадей и преследование прекратили.

Фанатики, прекрасно проявившие себя в ближнем бою, теперь бродили по полю боя и с видимым удовольствием да под молитву добивали раненых не забывая мародерствовать.

Гарольд сидел на сером камне, напоминающем трон, и тупо глядел на свою секиру. Он был похож на большого уставшего пахаря в конце трудовой недели. Но никто не спешил к нему с кувшинчиком вина и краюхой хлеба.

Но не успели мы перевести дух, как с той стороны, куда спешно ретировались сарацины, появились воины Чина…

х х х

Глава XXXVIII

Пикник “Вплети меня в свое кружево»