скачать книгу бесплатно
Мы на месте, ура! Ну начинаем, Дневник, «Записки юной колхозницы, житие, значит, её бытие!»
Вчера некогда было писать. Прибыли. Сначала на теплоходах до станицы, потом на автобусах. Когда плыли, странные мысли меня посещали. Я смотрела на реку, которая несла свои воды и думала, как она похожа на нашу жизнь! У города – вода мутная, словно глину в ней разболтали, по волнам качались бумажки, окурки. Но, чем дальше, тем чище Дон, тем течение быстрее, всё наносное скрывается в водовороте, остаётся истина. И несмотря на унижения, доставленные человеком, он не утратил ни величия, ни своего предназначения. Тихий Дон-Батюшка, хочу как ты! Приносить пользу!
25 июня.
Собрали вместе 4 школы! Бедные учителя: достанется им на орехи. Мы вырвались на свободу. Не знаю, как фрукты-овощи, а девчонки точно на личную жизнь настроены. Лерка оглядела контингент, ручки довольно потёрла, мол, есть где развернуться. Катька, из параллельного, ходит довольная – работы непочатый край. И ведь это она не о кабачках, ха-ха три раза. Мне, кстати тоже один понравился. Но с моей везучестью, лучше стоять в сторонке и помалкивать.
26 июня.
Но невозможное – возможно,
Когда души порвётся нить,
Когда забыв про осторожность
Нам вновь захочется любить.
Чего прекрасней в мире нету?
Что воскресает веру вновь?
Как мне поверить в чудо это,
Что называется любовь?
Имя ему Виталик, я узнала. И глаза карие.
29 июня.
Погода испортилась. Холодно, сыро, грязно. Мои тапки скоро расползутся как картон. В поля не ездим. Комары замучили. Вчера наша школа была дежурной, чистили картошку. Видеть её не могу! И вообще, всё время есть хочется!
30 июня.
Сплошная драма. Поругалась с Леркой. Она сказала, что я старомодная, что от моих убеждений попахивает нафталином и отцу всех народов – товарищу Сталину далеко до моих принципов инквизиции. Мол, потому никогда и ничего у меня ни с кем не получится. Она права, блин. Виталик только снится.
1 июля.
Кабачки, кабачки, кабачки… ненавижу кабачки!!! Хорошо, пацаны научились ломать агрегат: засунут под конвейерную ленту кабачок и бац! – работа стала. Пока Федя вокруг трактора бегает, руками машет, мы устраиваем «бои». Кто кабачками, как шпагами дерётся, кто в снежки играет! Никогда, никогда больше не буду есть кабачки!
3 июля.
И почему я такая нескладная, неуклюжая и вообще?! У кастрюли облила Виталика чаем! Я ж его сварила почти. Он как заорёт: Дура! Сам – козёл, говорю. И пошла такая гордая, от бедра! Глотая слёзы. Жизнь кончена.
5 июля.
Бредим кабачками. Голодные как стая волчат. Сегодня пошли «на дело»: воровали у столовой огурцы и капусту. Гоп-стоп, мы подошли из-за угла! Обожрались и оборжались. Промокли до нитки. Утешились тем, что дождь смоет следы преступления. Катька серьёзно сообщила, мол, научно доказано, от капусты титьки растут. Профессор, блин. От смеха, чуть капусту не растеряли. Наелись ею до отвала. И тут Лерка выдаёт: прикинь, завтра проснёмся, а у нас – до потолка выросли! Чуть с кроватей не попадали, как представили эту картину!
6 июля.
Ура, ура! Мы помирились с Леркой окончательно!
Мальчишки приходят каждый вечер. Мы играем в карты с фонариком. Чуть что – прячем «товарищей» под кроватью. Придурки из 64 школы спалились с сигаретами, у нас теперь комендантский час в 21—00. Из-за каких-то растяп всё пойдёт насмарку, и дискотека, и походы в столовку под покровом ночи – не бывать этому! А завтра родительский день. Может, вкусненького чего отец привезёт, а? И соскучилась я по нему, если честно!
9 июля.
Папа не приехал. Обещал же. Эх, Обещалкин его фамилия!
11 июля.
За пошлые шутки пацаны изгнаны из рая подушками. Ничего, вечером на прощальном дискаче встретимся. Танцы, блииин… боюсь! Девчонки обещали сделать из меня «отпад»! Просто страшно представить. Жуткую Катькину кофточку ни за что не возьму, ни за какие коврижки!
Интересно, Виталик попросит номер телефона? Если попросит, буду на седьмом небе от счастья, а не попросит – так ему и надо!».
Я вернулась из колхоза в свой день рождения. В свой пятнадцатый день рождения. Как быстро летит время: ведь только вчера я пошла в первый класс, а сегодня я притащилась на 5 этаж с двумя хабарями, полными под завязочку огурцами, кабачками и капустой – добытчица, блин. Ах, да – и в кармане честно заработанные на прополке 15 рублей. Пардоньте – уже 5, ибо червонец стремительно растаял в кооперативном ларьке подземного перехода: я купила кассету с альбомом «Синих беретов» и «Каскада». На «Кино» уже не хватило, и я до зелёных мушек в глазах выбирала между любимыми группами. «А что скажет папа?» – вопрос по старику Малышу и его подельнику Карлсону меня почему-то не волновал. И не зря.
Дома – никого. Только записка отца с поздравлением. Я прижала её к груди – милый папка! Прости транжиру! Но ведь сегодня мой день, не правда ли? И только после увидела на буфете журналы и письма, ух ты – но всё потом, потом, потом. Пожалуй, письма успею глянуть. И пока не пришли девчонки поздравлять, нужно записать в дневник последние события в колхозе.
?
«12 июля.
И рассказывать им нечего, провалила задание партии – без принца не возвращаться. Никаких принцев в радиусе 40 км, ну что ты будешь делать. И вообще, мне понравился один, я – другому, и всё это безответно. Как там в «перемене»: «Мы выбираем, нас выбирают, часто желанья не совпадают». Круговорот несовпадений в природе. Да, мы привыкаем к несовпаденью. Представь, выяснилось на дискаче. Я размечталась, что с Виталиком стасуюсь, а он! А он, оказывается, хотел свести меня со своим другом! В принципе свёл, познакомил. И сбежал. А мне пришлось всю дорогу с этим Колей медляки танцевать, номер телефона дать, а потом теряться! Ну их, короче, Дневник! Одно расстройство с ними.
Зато пришло два письма из армии. Я в отпаде! Один хлопчик ответил, из Латвии, и другой, из какого-то п. Эльбан, аж из Хабаровского края! Вот пена, чё мне теперь делать, чё писать им? Я ж думала, никто не отзовётся. Теперь думай, чего им поумнее накарябать, чтоб не упасть мордой, ой, простите, личиком в грязь. Ещё и фото им подавай. Попрошу Алинку со мной завтра на рынок съездить, в автоматы. Думаю, сойдут фотки, 35 копеек всего. Дёшево и сердито!»
Подруги прискакали с жаркими объятиями. После радостных воплей и поцелуев приступили к допросу с пристрастием, только лампы мне в лицо не хватало, ну вылитые товарищи из КГБ. Пришлось отчитываться о «проделанной работе». О женихах, то есть.
– Не густо, не густо, – подвела итоги Алинка. – Выходит один Колян, да и тот тебе до фени. А что этот, как его, Виталик, с ним точно никаких шансов?
– Никаких, – вздохнула я. – Да и не увидимся мы больше. Где их школа, а где – наша.
– Ну, почему же? Тебе позвонит Коля, вы с ним стасанётесь, вольёшься в его компашу, снова встретишь Виталика, они ж друзья? Друзья. Ну, и вперёд, кривые ноги, на завоевание.
– А Коля?
– А чего – Коля? Разойдётесь, как в море корабли. Так, мол, и так, товарищ судья, не сошлись характерами, прошла любовь, заявил помидоры.
– Не, я так не могу.
– Да чё ты грузишься, – повела плечом Алинка и переглянулась с Ликой. – Может, ты с Коляном до того наобщаешься, что тебе и Виталик никакой не понадобится. Соглашайся, если позвонит, и баста. А то я знаю тебя: умчишь завтра-послезавтра и будешь сиднем сидеть в своём курятнике, на плужков глазеть деревенских. Или без толку втюхаешься опять там. Оно нам надо?
– Не втюхаюсь, – буркнула я. Чувствую, стала раздражаться на подружкины заявления. – И, если Колька позвонит, я его отошью, пудрить мозги не стану. Использовать тем более!
– Ладно, ладно! – перебили меня подруги в три голоса, пока из искры, как говорится, пламя не возгорелось. – Твоё дело!
– Тоже нам Крупская нашлась, – не удержалась всё-таки в конце Ирка и моргнула Алинке, – принцип на принципе сидит, старым режимом погоняет. Тебе бы и Ленин не подошёл с такими завихрениями.
– Почему это?
– Говорят, он ей изменял. Ты бы сразу его бросила.
– А ты бы не сразу?
– А я б ещё подумала… минут пять!
Мы расхохотались. «До чего же они классные, – подумала я, щурясь то ли от солнца, то ли от избытка эмоций, – до чего же я счастливая! До чего же мне везёт!».
На следующий день приехал папа из деревни. Привёз яблок, алычи и подарок от Лены – умопомрачительную майку: цвет бирюзовый, рукава регланом, да ещё из сеточки, на груди сногсшибательная надпись на английском. Sport. Обалдеть, отпад полный!
– Спасибо! Кайф какой! – вопила я и прыгала по комнате, ни на минутку не задумываясь о судьбе люстры соседей снизу.
– Это не мне, – смеялся отец, – это сестре спасибо, да тётке. Привезли из Новосибирска. Вот поедем в деревню, сама и скажешь. Кстати о птичках, – тут он замялся. – Они там ещё десять рублей тебе передали. Но я их экспроприировал.
– Экспро… чё?
– Занял. На неопределённый срок.
– Да? И насколько неопределённый: до первой получки или потом как-нибудь вчера?
– Как-нибудь потом, – подмигнул родитель.
– Хорошо. Тогда отдашь с процентами, – подмигнула в ответ.
– Вот смотрю ты, доча, не промах. Прям капиталистка!
– А чё делать, па, – притворно вздохнула, – в какую эпоху живём.
– Старуха-процентщица, видали? – фыркнул он в ответ, – вырастили поколение. Раскольниковых на вас нету.
Мы ещё пол вечера весело препирались и упражнялись в остроумии. Не знаю почему, но тот факт, что не видать мне подарочных денег, как своих ушей, совершенно не огорчал. Возможно потому, что я с нетерпением ждала скорую поездку в деревню, к новым летним приключениям, и какие-то мифические рубли – да бог с ними. Тут же папа записку привёз от деревенских девчат: у них там какой-то новый ковбой Мальборо объявился, звезда дискотек и вечерних посиделок на лавочке. Вот это – да, новость, не копейки вам. А я до сих пор в городе прохлаждаюсь, без дела да без жениха. Не годится.
«24 июля.
Ну вот, я и в Донском, до конца каникул. Ура! Правда, есть одна ложка дёгтя, то есть целый половник: папа с Галиной Михайловной тоже здесь. Почему у нас с ней не сложилось? Почему так и не смогла назвать её мамой? – я откинулась на спинку стула. Посмотрела на плюшевый ковёр с оленями. Как будто они ответят. Сколько себя помню, столько он и висит над кроватью. Нарядный, с бахромой по краям. И горки подушек в три ряда, накидка на каждую, сверху словно фата невесты. Рыжий Васька на покрывале спит бубликом. На стене ходики тикали уже сто лет, наверное. Мамы нет – 6, но здесь, у бабушки, время застыло: ничего не изменилось. И оленям, и Ваське, и равнодушным часам безразлично с кем приезжает папа. И только мне – нет. Может быть, прошло мало времени с тех пор? События той зимы, последнее посещение больницы часто стоит перед глазами, будто всё произошло вчера. Мне часто снится… Тусклый свет. Блеклые голубые стены. Тёмно-красный паркет отражает блики лампочек. Пусто. Тихо.
– Мама! – кричу я, – ма-ма!
В конце коридора открывается дверь. В люминесцентном прямоугольнике появляется фигурка. Я вижу розовые пионы на чёрном фоне. Вижу руку на стене.
– Пусти, – вырываюсь. Отец разжимает ладонь.
– Мама! – бегу, и мне кажется, что – в бесконечность. Боюсь, что не успею добежать, силуэт исчезнет…
* * *
Январь 1983 года. Третий месяц у руля страны Андропов; отшумело турне хоккейных игр сборной СССР в Северной Америке; по телевизору показали праздничную программу «Аттракцион». «Миллион алых роз» Аллы Пугачёвой навсегда войдут в репертуар народа. А у нас с Сашкой Сушковым свои суперсерии игр и премьеры ссор. Вот уже третью неделю живу с его семьёй. Дружим домами, что называется: наши мамы подруги, старшие братья – одноклассники, как и мы с Сашкой. Правда, братья – бывшие одноклассники, а мы – нынешние, так что между нами всякое бывает. Нет, у Сушковых хорошо! Но я соскучилась по родителям, по дому, по нашей кухне, где мы собирались всё вместе. Слышу, как папа шуршит газетой, а мама напевает «И сшила платье белое, когда цвели сады», когда жарит котлеты. Кот Абдулла лежит на батарее и делает вид, что спит. Я хочу в свой уголок нашей однокомнатной квартиры. В привычный мир вещей. К старому доброму секретеру. Мне кажется, что даже уроки за ним делать будет легче. Моё кресло-кровать, полки с криками и игрушками – я так явственно вижу всё, словно передо мной плакат или одна из картинок, которую я вырезала из «Работница». Ой, влетит от мамы за испорченный журнал, и пусть!
– Папа пришёл! – с порога висну на отце, – мы домой, или к маме?
Его приход это – ветер. Ветер, что разогнал тучи. И снова солнышко греет.
– Домой. А к маме завтра.
– Ура, ура!
Прощаюсь с Сашкой и выскакиваю из квартиры. Папа задержался. Но не жду его, весело скачу по ступенькам. Наконец-то буду ночевать дома. Попрошу отца купить «Крем-соду». А ещё мороженое. Или пирожных. Мы и маме отнесём завтра в больницу. Она очень любит пирожные. Хотя… и я бегу назад с идеей.
– Папа! – сталкиваюсь с ним возле дверей. – Поедем в больницу прямо сейчас! Давай сделаем маме сюрприз, а? – смотрю на него с мольбой. Почему-то мне нужно, мне непременно нужно – сегодня. Отец отвернулся.
– Пап, ты чего? – робко трогаю за рукав. Он, наверное, устал, а тут – я с просьбами.
– Да, мартышка, ты права. Давай. Мы ещё успеваем.
Тусклый свет. Блеклые голубые стены. Коридор в бесконечность. Мы не успели.
* * *
Вдруг так пить захотелось, будто сутки жажду испытываю. Спрятала тетрадку под матрас и выскочила на кухню. За тюлевой занавеской на дверях – двор, щедро залитый полуденным солнцем. Вода в ведре на лавке нагрелась и стала невкусной, пить невозможно. Похода к колодцу не избежать, поняла я. Ну, блииин, там же горячо! Высунула нос наружу. Жара, как всегда – воздух плавился, и ветер сухой, явно не в помощь. Днём на улице – ни души, ни звука. Не жужжали мухи, не лаяли собаки, хлопотливые куры примолкли на насесте. Хотела прошмыгнуть босиком, но тут же взвизгнула и запрыгнула в шлёпки: серая пудра обожгла пятки. Земля – хоть чай заваривай. Ещё бы до колодца добраться. Тропинка вилась сквозь заросли лопухов мимо сеновала. Там, я знала, уединились Лена с мачехой. Пробиралась на цыпочках – вдруг решат, что подслушиваю, и не удержалась от искушения: замерла, что твоя цапля на охоте за лягушками, уши растопырила, как инопланетянин из мультика про Громозеку – интересно, о чём они уже целый час болтают?
– Я старалась, я правда, старалась. Не понимаю, что делала не так? Любила, терпела, жалела. Мне ведь много не нужно – простое семейное счастье, мечтала о своём маленьком рае, а получился ад. Почему? – в голосе двоюродной сестры столько боли, что у меня покрылись руки мурашками.
– Знаешь, куда вымощена дорога благами намерениями? То-то. Мы желаем как лучше, а получается через одно место, – ответила Галина Михайловна.
Я покинула засаду, смущённая своим поступком. Думала, они косточки отцу перемывают, или мне, но оказалось, что я не права. И обрадовалась почему-то, что не права. «Интересно, если в ад мостят дорогу благами намерениями, то какими – в рай? – размышляла, набирая воду, – и вообще, чё за бред церковный, как попадьи на лавочке. Ленина на них нет. Ерунда какая-то!». Ворчанием я пыталась отогнать мрачные мысли. И удивилась тому, что Лена до сих пор так переживает. Тем более, она никому не рассказывала, что произошло. Почему собрала дочек, узелки и – прямым рейсом из Новосибирска к бабушке в деревню. Казалось, что у неё уже наладилось за летние месяцы жизнь, настроение. Всегда улыбчивая, приветливая, и вдруг – столько боли!
«Я не ангел, ты мне не доверяй.
Я тебе пообещаю этот рай,
И к глубокой пропасти подтолкну,
И оставлю на краю одну.
Ты шагнёшь или замрёшь, тебе решать:
Падая, взлететь, иль, стоя, умирать,
Выбор сделать всё равно придётся
Между небом жизни и её колодцем.
Я тебе пообещаю этот рай.
Ты пойдёшь со мной? – теперь решай.
Бедная, бедная Лена»,
– вздохнула я, записывая, когда вернулась в комнату. И помочь ей ничем не могу. От невесёлых дум меня отвлекли девчонки, позвали на речку.
Ах, как хорошо было на Кагальнике в такой жаркий день! От тёмно-зелёной, почти чёрной воды веяло прохладой. Едва слышно перешептывались камыши с ивушками. Ласточки рассекали воздух, чертили на голубом ватмане небес свои гиперболы да параболы. Мы с девчонками на середине реки прыгали с камеры Камаза. С восторгом, с воплями, с шумными брызгами. Чёрный круг весело уворачивался, скользил упругим боком под руками, мы хохотали, пытаясь его приручить. Прислушалась к себе: грустные мысли отступили совсем, отдавая душевные просторы чувству простому, но необъятному, от которого всё замирало внутри, натягивалось – тронь, зазвенит – чувству безотчётного счастья.
Счастье, потому что только пятнадцать лет, вся жизнь впереди, уж месяц-то лета точно, а рядом папа, подруги, сестра. Вечером будут вареники с поздней вишней и домашней сметаной. Приедут пацаны на лавочку, обсуждать завтрашний футбол. Девчонки говорят – всем составом примчат. Так что я, наконец, увижу: кто там у нас девичий кумир. Не на «Риге» там какой-то затрапезной, (ты, чё, с дуба рухнула, он на мопеде не ездит), а на самом «Минске» прискачет, как прынц на белом коне! Счастья внутри столько, что не раздражала даже домашняя повинность трудовая – успеть до вечера налущить фасоль, а то ведь никуда не пустят. Видимо, Кагальник смывал с души всё ненужное, плохое, и уносил с собой, куда-то в даль, в Азовское море.
Всё я успела, подружки помогли. Гуртом и батьку легче бить, смеялся отец. А мы спешили, почти не болтали. Зато в семь, как штыки, заняли наблюдательный пункт в ожидании. Радовались, как буйно у двора Оксанки разрослись «жёлтые шары» и жимолость: можно же запросто в них спрятаться (как бы ягод пособирать, или мы тут в прятки играем, а вы что подумали) и рассмотреть всех мальчишек подробно. Поближе. Мне так вообще любопытно – я их с весны толком ещё не видела.
«Я тебе пообещаю этот рай», – мелькнула в голове сегодняшняя строчка, когда услышала приближающиеся звуки мопедов. Сердце больно стукнуло в ответ.
«4 августа.
Ой, блин! Илья в воду пописал, поэтому нас не пустили купаться на речку. Предрассудки какие-то! Зато, Дневничок, появилось время, чтобы поздоровкаться с тобой. Привет, тебе, привет! Столько всего произошло, что не знаю с чего и начать, чесслово! Я как тот человек, что набрал полный рот воды: ткнёшь пальцем – и брызги полетят на всю Ивановскую, только из меня – буквы и слова! А теперь закройте уши, как говорится, потому что всё остальное… секрет! Мы не виделись кое с кем три дня. Целых три дня! Это так много! Даже боюсь думать о том, что скоро уезжать в Ростов», – я, конечно, пыталась выбросить мысли о разлуки из головы, ведь до отъезда оставалось три недели с хвостиком, но напрасный труд.
И какое тебе до этого дело, правда же? Не переживаешь, что мы теряем время, когда каждый миг на счету. Возможно, твоё сердце не колотится так громко, как моё, будто стучат сотни шахтёрских касок об асфальт в дни забастовок. И не бледнеешь каждый раз в страхе, что все, все, вокруг услышат стук и будут усмехаться. Но тогда зачем приезжал семь дней подряд? Зачем улыбался? Где ты вообще взялся на мою голову?
«Начать, пожалуй, нужно с тех злополучных кустов. Понадобилось, блин, мне разглядеть поближе кумира молодёжи. Не, Дневник, ну все девчонки по нему сохнут, и мне ж надо. Конечно, мы с Оксанкой влезли в эту чёртову жимолость, толкались как килька в банке. Она чуть ли не визжала мне в ухо „вон он, вон, смотри“ – щекотно, жарко. А самое обидное, что пацаны-то все – к нам спиной, и только один – лицом…».
Подруга тыкала пальцем в чью-то рубашку, я ухмыльнулась:
