Традиции & Авангард. №4 (23) 2024

Мы с Виталиком знакомы давно, ещё со школы, но он об этом хорошо помнит, а вот я – не очень. Я её как раз оканчивал, когда он туда только поступил, причём сразу во второй класс – за исключительные свои способности и качества ума. И Виталик мне часто, как выпьем, пересказывает этот наш совместный с ним год пребывания в школе, но я всё равно ничего такого не припоминаю. У меня, в отличие от него, с памятью-то не очень, я больше по наитию привык функционировать, да и не всё подряд из богатого прошлого стоит и хочется вспоминать.

А теперь он меня уже и в чинах превзошёл: я-то всего лишь отставной армейский майор, а он вполне себе ещё действующий «полуполковник» и долго ещё будет приближаться к давно имеющейся у меня пенсионерской привилегии делать что хочется, а не то, что начальство велит.

Ну, сдали мы на входе, что не положено в зал проносить: он – кобуру с огурцами (еда, нельзя!), я – фляжку с коньяком, только что в магазе закупленную (со своей выпивкой тоже нельзя), – и по полутёмному и довольно узкому коридору быстренько прошли в основной зал. Для него там всё известное, конечно, – немного тесноватое пространство с двумя десятками накрытых едой и вином столиков и неширокой сценой-подиумом, белый экран за ней, целая куча радостных от предвкушения предстоящей интеллектуальной схватки людей, праздничный антураж, все эти воздушные шарики с гирляндами, – а я-то в первый раз на подобное сборище попал, мне всё интересно.

Пока Виталий со своей брейн-командой (две симпатичные девчоночки да три мужика, все разных возрастов, комплекций и навыков) здоровался да обнимался, пока они там рассаживались группами за отдельные столы, я к барной стойке по соседству решил прилепиться и заказал себе для лучшей адаптации к общей атмосфере «стописят» коньячку в пузатом таком бокале (между прочим, аж по цене моей поллитровки, на входе оставленной, вышло, считай, втридорога). Минут через двадцать и игра началась, но сначала ведущий представил участвующие в соревновании команды, напомнил порядок и правила.

Ну, появляются там на белом экране картинки с вопросами, даётся время на их обсуждение и на ответы – и всё это под громкую музыку, жизнерадостное позвякивание бокалов да хруст закусок.

Я тоже постепенно начал втягиваться в этот их общий гомон и настрой, даже иногда в азарте наклонялся со своего высокого барного стула к уху Виталика, пытаясь ответы подсказывать, за что успел получить аж два предупреждения от наблюдавших за залом контролёрш, помощниц ведущего, и их конкретное обещание быть удалённым в случае третьего раза… Но тут я постепенно что-то не то стал вдруг чувствовать, появилось у меня ощущение, будто как-то не так всё идёт, неправильность какая-то формируется в процессе, а что именно и почему – понять не могу, опыта-то подходящего нет, я ж здесь впервые.

Наконец после двух синхронов по десять вопросов и полуфинала с предваряющими его допами (это такие дополнительные вопросы, чтобы убрать одну из пяти полуфинально финишировавших команд, – ага, уже и терминологию здешнюю стал постепенно осваивать) распахиваются вдруг двери в дальнем углу, и через них начинают стремительно просачиваться, заполняя проходы между столиками, какие-то чёрные фигуры в доспехах и масках… Музыка почти сразу смолкла, но общий галдёж ещё какое-то время в зале висел.

Вот в этом месте, по законам приключенческого жанра, следовало бы, конечно, добавить треск автоматных очередей в потолок, брызнувшую осколками во все стороны хрустальную люстру и суровый начальственный рык: «Всем лежать-бояться, мордами в пол! Работает ОМОН!» – но ничего такого как раз не приключилось, было совсем даже непонятно, кто это, и зачем тут сейчас с нами «работает», и уж тем более почему.

Вслед за короткими переговорами со старшим «группы захвата» ведущий игры просто вышел вместе с ним на подиум в центре зала и объявил в микрофон: извините, мол, друзья, но окончание сегодняшнего соревнования из-за форс-мажорных обстоятельств переносится на другое время, о котором мы вас, конечно же, известим дополнительно. А сейчас, мол, нужно вам как можно скорее и по возможности спокойненько покинуть помещение. Кроме всего одной команды вместе с её гостями.

И вот ведь фокус какой: оказывается, это как раз та самая команда, в которой присутствует мой друг Виталик сотоварищи, а я, получается, их единственный гость – такая вот «цыганочка с выходом» вырисовывается. Поиграли, называется, в этот их брейн-до с последствиями.

– Полковник Шварц, Служба охраны Родины, или попросту СОР, как говорится, – представился старший «группы захвата» чуть погодя, когда в зале остались только мы и его люди.

Ну, СОР так сор… К сору и даже ссорам нам не привыкать. Когда этот седовласый крепыш с внимательным и холодным взглядом назвал себя, лично у меня никаких особых претензий или там ассоциаций вообще не возникло поначалу – какая нам, в сущности, разница, СОР, СОБР, ОМОН или ещё что-то? Главное, не бандиты и не террористы, с которыми беседовать о чём-либо вообще бессмысленно. Выходит, можно будет говорить, а возможно, и договариваться.

– Товарищи граждане, – обратился полковник к присутствующим, пока его бойцы занимали круговую оборону, и с упрёком посмотрел на меня, аки горный орёл восседавшего на высоком барном стуле чуть в сторонке, – не могли бы вот и вы тоже пересесть ко всем, за общий стол, как говорится?

Ну, в целом-то мне это было вовсе не трудно, тем более что мои «стописят» давно закончились, а взять себе ещё один четвертьбокальчик по цене полулитра – жаба давила. Потому я легко и с удовольствием исполнил его просьбу, в коллективе ж и вправду веселей.

– Товарищи граждане, – повторил он так же задушевно, – возникла довольно нелепая и сложная ситуация, как говорится: видите ли, кто-то из вашей шестёрки – ай, простите, теперь уже семёрки – определённо представляет особый интерес для нашей скромной службы – а именно тот, кого мы давно пытаемся найти, но пока не знаем, кто это конкретно. Надеюсь, вы нам с этим сейчас сразу и поможете, как говорится… Ведь все вы здесь патриоты, конечно?! Или я не прав?

– Да-да, мы патриоты! – дружно закивали присутствующие, а я просто уткнулся взглядом в стол, чтоб не заржать. Очень уж это у них резво и слаженно получилось, как будто в сидячем строю.

– Вот и хорошо, – улыбнулся полковник, – давайте тогда определимся с некоторыми параметрами. Что мы с вами имеем, как говорится? Даже не знаю, с чего начать… В общем, так: ваша выдающаяся команда неожиданно и вдруг проявила некую уникальную способность, зафиксированную нашей спецаппаратурой. Возможно, не вся команда, а только кто-то один или даже пара или тройка отдельных игроков… Способность эта состоит в том, как говорится, что вам удалось каким-то неизвестным нам пока образом или способом отклонить базовый вектор окружающей вас реальности немного в сторону от основной линии… Не знаю, как это выразить более точно, но тут одно из двух, а может, и больше: либо вы способны воздействовать на реальность, либо сама реальность подстраивается под вас, под какие-то ваши, возможно, не совсем осознаваемые вами, как говорится, запросы или потребности. Причём сегодня это проявилось особенно резко, раньше мы только подозревали нечто подобное и просто осторожно наблюдали со стороны за всем залом… Почему, собственно, и вынуждены, как говорится, теперь так внезапно взять вас под свою опеку, уж извините.

– Хорошее слово «опека», ласковое такое, доброе, – подала тихий голос одна из наших девушек.

– Согласен, доброе. Вот и давайте пока по-доброму, как говорится… Честно признайтесь – кто. И тогда ничего вам плохого не будет. Вы потом об этом даже и вспомнить не сможете.

Вот такая последняя его фраза меня слегка насторожила, где-то я нечто подобное уже раньше встречал или слышал… Но до полного понимания, с кем мы имеем дело, было ещё далеко.

– Вообще-то нас всех раньше учили, что каждый может изменить окружающую его действительность – во благо общества, страны и даже всего мира – своими действиями или бездействием, – сунулся тут и я вставлять свои пять копеек в общий разговор (коньяк, собака, иногда толкает на такое в самый неподходящий момент, прям хоть совсем его не пей).

– Теоретически так, конечно, – прищурился Шварц, – однако на практике это очень непросто осуществить, как говорится. Есть определённые ограничители, включая специальные службы, народные массы и всё такое… Да вот хоть у подполковника своего спросите: сильно его полиция способствует подобным изменениям или совсем наоборот? Но мы сейчас с вами говорим не о физических возможностях каждого, а… Как бы вот поточнее-то выразиться… Мы говорим как раз о невозможном для остальных, почти фантастическом – о некой ментальной или физической способности… Силе мысли, так сказать, а не мышцы.

– И что вы с ним потом будете делать, с тем, кого мы должны вам сейчас сдать? Какая такая судьба его ждёт? – опять не удержался я (нет, с коньяком надо точно завязывать).

– А вот это уже сугубая забота нашей специально под такое настроенной службы: либо сумеем взять объект под надёжный контроль, окружить своей заботой, как говорится, либо придётся попросту изъять его или её из социума в целях сохранения, так сказать, стабильности и статус-кво. И тут ключевой вопрос: кого именно из вас всех взять и изъять? Привлечь к сотрудничеству или списать. Нейтрализовать, короче говоря.

Тишина, повисшая над столом после этих его слов, была такой же хрустально-мутной, как люстра под потолком, и такой же хрупкой, почти звенящей.

– То есть вы что нам здесь предлагаете, – разбил её вдруг возмущённый голос тормозившего до сих пор капитана команды (кажется, его звали Борисом), – предать кого-то из своих, чтобы самим жилось спокойней?

– Предательство, товарищи граждане, есть наиболее рациональная из всех форм социального сотрудничества, – спокойно и взвешенно ответил ему старший. – С общей теорией игр, я надеюсь, многие из вас знакомы? Вы же тут все не только сплошь патриоты, но и очень продвинутые интеллектуалы, так сказать, игроки и даже, не побоюсь этого слова, эрудиты? А значит, должны были как минимум слышать и хотя бы отдалённо представлять себе дилемму заключённого, эту фундаментальную основу общей теории игр… Согласен, обычно правильная тактика в неизвестной ситуации – просто отмалчиваться. Правильная, но не рациональная и бесперспективная. Да и ситуация вам всем теперь известна. Поэтому рациональнее будет всё же рассказать, что знаешь, и надеяться на заслуженное послабление участи… Проще говоря, каким бы ни было поведение остальных игроков, каждый выиграет больше, если сам же их сдаст.

Наши игроки-эрудиты растерянно молчали, переваривая эту фундаментальную проблему, а меня внезапно осенило – я вдруг сразу почти всё нужное вспомнил и теперь твёрдо знал, с какой именно службой и какой такой родины имею дело. Как говорится, приходилось встречаться.

– Ладно, раз добровольно никто из вас открывать себя или товарищей не собирается, своих вы все не сдаёте… Ведь не сдаёте же? Я так и думал. Начнём тогда со стартового сканирования. – Полковник как-то недобро ухмыльнулся и бросил через плечо: – Чернов, давай сюда сканер.

Сканер являл собой ящик причудливой формы размером с баскетбольный мяч, имел две обрезиненные ручки по бокам и цветной дисплей сверху. Был он традиционно, как я понимаю, для этой службы чёрного цвета и не имел никакой маркировки на корпусе. Служивый Чернов (извините, не стал там сразу уточнять его звание, сдержался на этот раз: коньяк уже постепенно выветривался) довольно шустро обошёл по периметру трижды весь наш стол, на пару минут зависая над каждым игроком и тихо бормоча что-то себе под нос (при этом Виталика он почему-то сканировал чуть дольше остальных), и вынес предварительный вердикт:

– Все они: у каждого что-то есть, но очень-очень слабенько. Кроме вот этого, – и указал вдруг на единственного здесь гостя, то есть на меня.

– Не понял, – поднял на него взгляд Шварц, – в каком именно смысле? Он самый сильный, что ли?

– Ну, этот просто не определяется. Совсем. Нулевой уровень.

– Точно, уверен? – переспросил полковник, а потом, обращаясь ко мне, сурово изрёк: – Что ж, тогда мы вас лично задерживать пока не будем, но всё равно придётся проехать с нами, чтобы пройти, как говорится, процедуру стирания памяти…

– А что, вы и такое уже научились делать? – оторопел я.

– Да, мы уже и не такое умеем! – ухмыльнулся этот служака, напирая на слово «уже».

«О да, что и как вы умеете вытворять, я ещё с прошлого раза хорошо помню, “гестаповцы” вы недоделанные», – сразу подумалось мне. Но спорить с ним не стал, только кивнул.

Ну, вывели нас наружу, к целой своре чёрных гелендвагенов без номеров и каких-либо надписей или опознавательных знаков на бортах и крышах. Рассаживать стали отдельно, по одному в каждую из этих брутальных «карет», подпирая с боков плечистыми бойцами в чёрной броне и масках.

И вот тогда меня будто искрой пробило: очень уж живо и ясно представилось вдруг (алкоголь – он воображение будит просто на раз!), что по прибытии в неведомое никому место этих вот наивных ребят и девчат, свежих «молодогвардейцев» эпохи всеобщего потребления, разводят по разным камерам и начинают, постепенно усиливая нажим, «прессовать», как умеют. И даже какую-то новую спецаппаратуру используют… Как вот этих бравых пока эрудитов по отдельности принуждают «колоться». Не сразу, конечно, но сломать их всё равно смогут – поверьте, я подобное видел… Но что такого особо ценного от них можно узнать или выведать? Они ведь и не знают ничего. А значит, будут пытать каждого и каждую. До самого предела, вплоть до агонии.

С настоящими пытками или без – это уже будет тогда без разницы (хотя с пытками, конечно, надёжней), – они успеют наговорить себе и другим на целую кучу статей, наплетут вранья и разных домыслов, наподписывают таких признаний с показаниями, после которых и жить-то уже не захочется. Знаю я, и не такие соколы «кололись» за милую душу. Помню, как-то в одной далёкой-далёкой стране попали мы в немного похожий замес… Ладно, не будем пока о гнусном, я ж говорил – плохая у меня память. Не всё хочется вспоминать.

Самое эффективное ведь в этом деле, хотя и чуть более сложное, – раздавить и сломать их интеллектуально, нравственно, морально – называйте как хотите, – тогда появится шанс получить реальную информацию, а не всякие там придумки с откорячками. От них же теперь хотят совсем не тупых признаний и самооговоров, как в прежние времена. Знания этим вот «гестаповцам» нужны, хотя бы крупицы хоть каких-то знаний. Которых у ребят-то и нет, да и быть не может! Вот и примутся в конце концов давить до самого финала, пока они кровавыми и бесформенными кусками мяса не станут корчиться на заблёванном бетонном полу, соглашаясь подтвердить что угодно и подписывая любую ересь.

И тут вот в чём на самом деле дилемма-то: поступать в таких ситуациях надо бы рационально, как диктует эта их всеобщая теория игр, но хочется-то всё равно – правильно, по-человечески, по-нашему.

«А наши не придут… Все наши – это мы»[2], — вспомнилась тут любимая песня, и я, пока остальных рассаживали по машинам, тихонько стал прокручивать её в голове, постепенно накачивая себя и пытаясь найти правильный выход, – да, «наши не придут… такое время ныне – не тот сегодня год, война совсем не та». А ведь и правда: получается, что единственный, кто может им теперь помочь, выдернуть из этой стремительно приближающейся бездушной мясорубки и хоть что-то изменить в настоящем (не спрашивайте, что именно и как – сам ещё не знаю), – это тихий и никому, слава богу, до сих пор неинтересный армейский майор в глубокой отставке, за плечами которого много чего всякого-разного, даже избыточного… И гляди ж ты, а ведь долго же этой сволочной конторе пришлось его выискивать, совсем даже неплохо у старого майора до сих пор получалось скрываться-прятаться! Но стоило только раз расслабиться тут случайно, и теперь уж получай, родной, по самой полной…

Увы, в обратную сторону по линии реальности я пока ещё ни разу не замахивался и совсем не уверен, что такое могло получиться. Наверное, стоит всё-таки как-нибудь попробовать. Но не сейчас, Виталика-то с его командой надо по-любому срочно отсюда вытаскивать. Пока не знаю, как именно, – я ж с самого начала предупреждал, что у меня это по наитию получается… Ладно, будем тогда её цинично и беззастенчиво попросту ломать о колено, реальность эту вашу тухлую. Но, видит бог, как же мне не хочется снова в такое вписываться!

Это ведь только для игроков дилемма: как поступать – рационально или же правильно. А я им не игрок и чётко знаю: поступать надо только по-человечески всегда, без вариантов! И потому, подходя к предназначенной мне как «нулевому» игроку последней из чёрных машин, я неторопливо оглядываюсь на довольного своим теперешним успехом полковника и обращаюсь к нему с простым и, казалось бы, нелепым вопросом:

– А вы точно уверены, что ваш чёрный сканер не глючит опять, как прежде?

И, не дожидаясь его реакции, начинаю неотвратимо довлеть.

2. Сто первая причина

…Если я кричу тебе: «воздух»,Не смотри наверх, слышишь, – падай!Екатерина Агафонова

Я ведь и майором-то стал только «под самый занавес», когда в запас увольнялся. Зато, как у нас говорят, хоронить теперь будут за счёт Минобороны – с оружейным салютом и военным оркестром. Капитанам такая честь не положена, только старшему и высшему офицерскому составу.

А вообще-то я по внутреннему своему состоянию до сих пор чувствую и ощущаю себя простым капитаном. Мало ли, много, но целых два срока в этом звании пришлось отпахать, приварился к нему более чем прочно. Думаю, каждый военный со временем застывает в основном своём, природой назначенном чине, именно потому среди нынешнего генералитета столько дуболомов-сержантов, способных оценивать обстановку «не выше сапога» и, соответственно, действовать-бездействовать. Впрочем, это всё лирика.

Ты спросил, как у меня такое получается. А чёрт его знает как! Приходит вдруг откуда-то волна сплошного непонимания – чувство, будто идёт что-то не так и не совсем правильно; за ней чуть позже – вторая волна: как надо действовать, чтобы всё исправить; и уж тогда начинаешь постепенно… довлеть в обоих смыслах этого слова. Я так это называю – довлеть, а уж как правильно будет по-научному, пусть тебе паучники рассказывают… И только потом, после довления, можно начинать разбираться, что мы такое вокруг понаворотили и не надо ли ещё чего-нибудь подворачивать.

В первый раз это со мной приключилось сразу после школы, когда в военное училище поступал. Знания не шибко большие, здоровье тоже не очень, да и умишко не самый резвый. Но как-то ведь удалось поступить туда, где отбирали исключительно по здоровью и складу ума с психологической готовностью, – чудо и только! Да ещё и имя с отчеством слегка подкачали, сам понимаешь.

Тогда я ещё не понимал этой своей особенности – умения (да нет – ещё не умения, а только неясной какой-то способности) менять окружающую реальность под себя. Потом было ещё несколько случаев, когда уже мог бы и догадаться, в чём дело, но так и не дотумкал (говорю же, умишком был не из самых резвых). Зато прослыл среди всех своих редкостным везунчиком, разные командиры даже старались друг у друга меня перехватить, обязательно забрать с собой на самые трудные задания, чтобы в конце всем им тоже свезло.

Впервые – уже старлеем – начал задумываться, что происходит и как с этим бороться (ага, поначалу именно бороться хотел), когда нашу разведгруппу забросили в азиатские джунгли и после выполнения задачи пришлось почти две недели выкарабкиваться оттуда с двумя ранеными на горбах. Подвернулось время подумать о себе и о том, как же это нам всем опять и снова удалось вывернуться и остаться в живых, несмотря ни на что. Сначала понимать начал, потом пришлось вырабатывать и оттачивать навыки, и только после, совсем не очень скоро, стал использовать их по назначению вполне осознанно, то есть полноценно довлеть.

Помню, мне в этом ещё одна кошка очень помогла. Я как раз тогда после Афгана в госпитале мыкался с осколочным в грудь. Больше лежать приходилось, чем сидеть или ходить. Так вот, зачастила она меня навещать. Подкрадётся – и прыг сверху, уляжется прямо на бинтах, глазищи прикроет и ну урчать… А я глажу её и думаю: почему она именно меня-то выбрала, почему ни к кому другому не подходит и всех избегает? Видимо, почуяла во мне нечто особенное. А от урчания её сразу так легко становилось, так волшебно. И казалось, что даже рана быстрей затягивается… Чудо что за кошка была!

Только не долечила она меня, не успела – кисонька моя. Пришлось дальше самому выкарабкиваться. Какой-то контуженный на всю голову поймал её, распотрошил и подвесил на дереве прямо перед моим окном. Из ревности, что ли? Или от обиды? Война ведь многим совсем крышу сносит – не узнать заранее, что каждый может учудить.

Так вот, как раз перед этой его расправой такая вдруг на меня тяжёлая волна недопонимания действительности накатила, что взвыл в голос: не понимаю, не понимаю, ничего не понимаю же! Прибежавшая на крик медсестричка, добрая душа, сразу вколола мне что-то, и я провалился в беспамятство… А когда очнулся, исправлять было уже совсем поздно да и нечего. В обратную сторону это у меня, похоже, не работает.

Вот так простая дворовая кошка научила ценить самую первую волну, уважать её, не паниковать и готовиться сразу к следующей. А вторую волну я, только словив её, тут же перестаю чувствовать: просто плыву с ней по любым обстоятельствам – куда она, родимая, вынесет – и сам почти не замечаю, что делаю. Только доверяюсь ей и ясно сознаю: всё идёт правильно, и по-другому нам не надо. Будто несёт меня она, точно планируя, как действовать. Этому меня ещё чуть позже один мудрый старик научил – как-нибудь потом расскажу.

И вот ещё что благодаря той кошке удалось понять: я не такой, как все, а может, даже и вообще не здешний, высшее какое-то существо, майор (ведь так это слово на наш русский переводится?). Могу и умею то, чего другим не дано. Да я, блин, наверняка прирождённый корректировщик реальности, действующий на упреждение!

В конце концов через время выписали меня из той тягомотной госпитальной лечёбы, а потом и совсем со счетов списали. Орденом никаким, правда, не наградили, но майора напоследок присвоили. Именно так – старшим, высшим, майором! – я себя тогда и стал ощущать. Опрометчиво.

А когда уже списали и кое-что потом ещё произошло, понял: надо бы мне теперь хорошенько затихариться, сильно не отсвечивать и податься для окончательного доживания в сторону от всех ваших столиц, в тихий мой и по большому счёту никому из высоких властей не интересный Хабруйск – Город Воинской Славы, между прочим (самое то для ветерана, правда же?). Следы потихоньку принялся заметать, потому что некий смутно осознаваемый и не совсем здоровый интерес к своей персоне постепенно стал чувствовать. Нет, это даже отдалённо не походило ни на какую там первую волну, и оттого я сильно встревожился: надо было, чтоб все вокруг как можно быстрее и желательно навсегда забыли про мою такую редкую везучесть, просто замылить её следовало как-то, чтоб и не вспоминал никто. Ни бывшие командиры, ни новые, на гражданской уже стезе, начальники.

А вот когда случилась в стране вся эта их восторженная контрреволюция, я просто не знал, что делать. Первая волна постоянно прёт сплошным валом, но второй – как не было, так и нет, не возникает… А делать-то что? Как реагировать? Ведь ты же, блин, корректировщик реальности, майор, и должен действовать на упреждение, а не по следам исторических событий!

Гораздо позже пришло осознание того, что никакой я вам тут не корректировщик и даже не высшее существо. Я – всего лишь букашка на стекле, иногда пытающаяся увернуться от приближающегося конца, но которую постоянно заставляют что-то ненужное ей самой делать… Тяжёлое и тягостное чувство, совсем не приятное.

Как раз тогда-то и потянуло меня опять на войну. Гражданская жизнь, конечно, имеет свои прелести, но очень уж она ровная и дюже скучноватая для военного человека. Война ведь как наркотик: кто с самого детства затачивал себя под неё и большую часть жизни прошагал в строю, без этого уже не может. Не скажу, что начинается какая-то особая ломка, но без постоянного притока адреналина чувствуешь себя не в своей тарелке до такой степени, что иногда и жить не хочется… К тому же из всех тяжёлых наркотиков война – наверняка самый гуманный, потому что убивает далеко не всех.

Не стану открывать тебе как, но через какое-то время удалось подписать рядовой контракт с Иностранным легионом французским на четыре года – анонимно, естественно. Вернее, псевдонимно. Дослужился там аж до капрала парашютно-десантного полка (поверь, такое сделать непросто, совсем не легче, чем у нас стать майором), но продлевать это дело не стал: показалось, что мало платят… Интереснейший, скажу я тебе, друг, опыт, особенно если с нашей армией постоянно сравнивать. Но об этом – как-нибудь в другой раз.