скачать книгу бесплатно
Максим будто листал в голове файлы, постепенно лицо его разгладилось, как море после шторма.
– Ну пойдём, – решил он.
Мы молча поднялись в лифте, посматривая друг на друга. Максим ещё раз застыл на пороге квартиры, но, будто сделав усилие над собой, перешагнул.
– Для пу-эра нужна максимально чистая вода, – я заливал кипяток в глиняный заварник ручной работы.
Максим повёл носом.
– Мои носки вкуснее пахнут, – ожидаемо отметил он.
Слил первую воду, снова залил кипяток.
– Ты распробуешь, почему-то я уверен.
– Много ты знаешь.
– Я не спал с твоей женой, Максим, – говорю, смотря ему в глаза.
– Но вы, очевидно, общаетесь? – Максим почёсывает бороду, упирает локти в стол, сплетая кисти в замок.
– Ну, так уж вышло.
Я никогда не делал выводы о человеке, не поговорив с ним сам. Сейчас я видел перед собой вполне адекватного мужчину на пару лет младше меня, со спокойным уверенным голосом и поведением.
– Максим, что ты сейчас чувствуешь?
– Оставим самокопание бабам, – ухмыляется он.
– Я лишь хочу помочь тебе понять свои претензии.
– Я понимаю о чём ты. Ты невольный свидетель наших с ней ссор и возомнил себя спасителем. Думаешь, что вправе судить меня?
Я разливаю чай по кружкам.
– Ты знал, что люди не поступают постоянно только плохо или только хорошо? Мы подчиняемся моменту, воле множества обстоятельств. За нас решает мозг, он знает, что нужно сделать за три миллисекунды до того, как мы осознаём, казалось бы, своё решение.
– Брр, стой, стой. Хрен поймёшь, что ты тут несёшь и к чему. Я вообще должен был разбить тебе лицо минут двадцать назад, – говорит Максим, громко сербая чай.
– Вот я и говорю, что твой мозг за тебя решил этого не делать, – я развёл руками и дожал, – наверное, ты пропил ещё не все нейроны.
Максим сводит брови.
– И сейчас мой мозг говорит не вмазать тебе? А если я ему не подчинюсь?
– Попробуй.
Я подливаю забористый пу-эр максимально беззаботно.
– Ладно, это может всё твоя бурда или я сегодня добрый. Я не знаю… Понимаешь, у нас с ней не ладится в последнее время.
Максим будто всё же решил отпустить поводья.
– Если тебе нужна помощь, у меня есть хорошие наркологи и психотерапевты.
– Ещё чего. Вам, шарлатанам, веры нет. И вообще, какая помощь? У меня-то всё в порядке. Это у неё проблемы.
– А кому ты веришь, если не врачам? Сам себе сможешь помочь?
Максим потёр лоб ладонью.
– Я, знаешь ли, и сам врач, не дурак… – Максим будто потерял мысль. – У меня башка разболелась от твоей болтовни. Я пойду. Ещё раз увижу рядом с женой – твоё смазливое личико не узнает мать родная.
– Всего хорошего, Максим.
Максим вышел, качая головой, хлопнул дверью.
Я держался молодцом. Снял серую рубашку с тёмными разводами от пота. Да, я держался молодцом, но было страшно. Он ведь отчасти прав? Или нет? Изменяет ли ему жена? Если б сам не слышал их ссор, не подумал бы, что он способен бить женщину. Хотя чего только алкоголь не делает с людьми, дело известное. Для таких простых истин не нужно быть психиатром.
Я подумал, что нужно позвонить или написать Вере. Но мало ли он и телефон её контролирует?
Я всё больше и больше чувствовал, что втягиваюсь в какую-то мутную историю и добром она не закончится. Словно отчаянный самоубийца я нажимал на педаль, зная, что впереди обрыв. Но казалось, что можно затормозить в любой момент.
– У него держится температура. Наше лечение, к сожалению, не помогает, Сергею становится хуже. Поэтому мы снова вынуждены провести электро-судорожную терапию, чтобы попытаться спасти вашего сына. Но не как раньше. – Мать закрывает рот ладонью, влажные глаза блестят. – На этот раз ток будет максимально допустимым и сеансов будет больше.
Я формально повторил суть процедуры и взял её письменное согласие.
– Ну, чего дрожишь?
– Да нет, всё в порядке.
Я стою рядом с Ризо, перебираю в уме, где мы могли ошибиться, что я мог сделать иначе.
– Не первый и не последний раз, – бодро говорит главврач, хлопая меня по плечу.
На мониторе цифры. Всё в норме. Можно начинать. В палате реаниматолог и две медсестры.
Я смачиваю два электрода и накладываю в височной области. На аппарате, размером с коробку от инструментов,, выбираю максимальный ток, смотрю на серое существо на кушетке. Ну, с… Нажимаю пуск.
Лицо Серёжи подёргивается, рот приоткрывается, затем сжимается. Зафиксированные руки и ноги ритмично дрожат. Всё заканчивается быстро. Я слышу в ушах своё сердце. Серёжа спит. Через два час я захожу к нему в палату. Серёжа так и лежит, как положили, распрямившись. Только открытые глаза буравят потолок.
– Всё будет хорошо. Всё будет хорошо, – глажу я его по лохматой голове.
– Привет, – в телефоне нежный голос Веры.
– Привет. Ты в порядке? Тут на днях твой муж заходил.
– Да, я знаю, – тихо отвечает она, – он рассказал, что ты пытался…, но, видимо, разговор не сложился…
– Он что, опять тебя бил?
Вера в трубке начинает шмыгать носом.
– Он работает?
– Да.
– Давай-ка приходи вечером.
– Хорошо, только не будем о нём.
Мы поужинали вместе, я заварил чай с фруктами.
– У тебя прямо культ чая, – замечает Вера.
– Есть такое. Люблю пробовать разные сорта и сочетания.
– А я не разбираюсь, да и пью обычно кофе, причём любой, какой есть, я не привередливая.
Мы сидели на диване и долго говорили ни о чём, то и дело касаясь руками друг друга. В конце концов, после того как Вера рассказала, что недавно наконец попала на страйк с друзьями и так оторвалась, что снова почувствовала себя живой, мы оба надолго замолчали. Вера посматривала на меня, собираясь что-то сказать, но никак не решалась.
– Руминация, – говорю я.
– Что, прости?
– Слово нравится. Означает умственную жвачку, зацикленные мысли. У всех периодически случается.
Как я и рассчитывал, Вера клюнула, решилась на свой вопрос.
– Вот скажи мне, как избавиться от прошлого, от камня, который таскаешь с собой?
– Правильный ответ – психотерапия.
– А честный? – её брови изогнулись, а лоб разрезало несколько морщин.
– А честный – не знаю. Может, для начала нужно перестать считать это камнем?
Вера смотрит в пустоту.
– Я хочу тебе кое-что рассказать.
– Весь внимание.
Она ещё какое-то время смотрела мне в глаза а потом выпалила:
– В тринадцать лет меня изнасиловали, – говорит она и снова замолкает.
– Продолжай, – я не смотрю на неё, боясь прервать порыв.
– Мне говорили, что травмирующие события могут вытесняться из памяти, но я помню всё в деталях. – Вера поёрзала на диване. – Тогда я будто покинула тело и смотрела со стороны. Это не я отбиваюсь от пьяного дяди Саши. Это не меня он тащит к кустам и говорит, чтобы я молчала, говорит, что больно не будет… Нет людей. Лес шумит… – Мы жили в маленьком посёлке, где после восьми вечера народ уже сидит по домам, а я возвращалась от подружки и где-то на полпути меня должна была встретить мама… Это не я кусаю его за руку. Это не меня он бьёт и стаскивает трусики. Он зажал рот. Больно что-то вошло внутрь меня. Да, это случилось со мной. Это я здесь и сейчас, от осознания стало ещё больнее. Но всё вроде закончилось. Довольно быстро. Отшвыривает как куклу. Я чувствую, как там всё горит. Я ощущаю пустоту, смотрю на ноги, кровь тонкой струйкой спускается к ступне. Я отираю её сорванным листом. Меня трясёт от холода, хотя на улице жара. Я нечто хрупкое. Это хрупкое было прекрасным, а теперь в нём трещина. Хрупкое изуродовано, оно грязно, ничтожно…
Вот чёрт. Ещё один момент, когда не знаешь, где найти правильные слова.
– Ты рассказала кому-то? Его наказали?
– Кому я могла рассказать? Хотела сначала маме, но вспомнила, как совсем недавно она говорила мне о роли женщины, о девственности, которую, как жемчужину, я должна подарить одному единственному. Мне казалось, что мама обвинит меня в случившемся, поэтому я молчала.
Я обнимаю Веру.
– Это ужасно. Я могу только представить, через что ты прошла. Как ты справилась с этим? – искренне спрашиваю я.
– Я просто жила. Прикрыла свою трещину. Наложила грубый шов из отрешённости и напускного веселья. Маме казалось, что это переходный возраст. Меня устраивало такое её объяснение. Нет, я не боялась мужчин. Но, видимо, после этого не могу быть полноценной женщиной.
– Почему?
– Ну хотя бы потому, что я так и не знаю, что такое оргазм.
– Пятьдесят процентов девушек этого не знает. Хорошо, что ты сейчас можешь говорить об этом.
Солнце упало на её лицо, и она зажмурилась, отклонилась, невольно прижавшись ко мне.
– Спасибо за откровенность. Ты полноценна. Ты же хорошая, красивая, умная девушка, но пережила травмирующий опыт, это не делает тебя хуже. С этим можно и нужно справляться. Я теперь кое-что понимаю. Ты не уходишь от Максима, потому что наказываешь себя за то, в чём не виновата… И страйкбол этот – тоже оттуда – скрытая агрессия к мужчинам…
– Я думаю, вся это стрельба действительно немного освободила меня. Это плохо?
Её щека возле моей.
– Нет.
– Но камень остался.
– Тебе нужно поговорить с матерью, расскажи ей всё. Тебе станет легче.
Она трётся о мою грудь лицом, как кошка.
Мы оба должны подумать. Ощутить, что поменяло в нас такое признание. Я молча приношу нам ещё чаю.
– Знаешь что, психиатр?
– Ммм?
– Мне кажется, у тебя тоже есть такой отпечаток несовершенства мира, который ты несёшь камнем. Я права?
Я немного отстраняюсь, смотрю на Веру. Женщины от природы проницательны.
– Да. Видимо, своя боль есть у каждого, – признаю я.
– И что же это у тебя?
