Учитель. Назад в СССР 2

Я не забыл о своём обещании, сделать необычную вещицу для демонстрации в честь Октября. Но в суматохе последних дней так и не поинтересовался у Митрича, сумеет он достать для меня нужные запчасти, или нет. Понятно, что поршень в селе я раздобуду. А вот гирлянду или красные маленькие лампочки вряд ли смогу купить в сельпо. Потому с утра пораньше решил отправиться на разведку боем.

И вот тут я завис, не зная, как поступить с Марией Фёдоровной: не таскать же с собой по всему городу пожилую женщину, пережившую приступ. К тому же босую. Когда появится Митрич – неизвестно. Да и на автовокзал не мешает наведаться, прицениться к билетам. Но это потом. Сначала лампочки и батарейки.

Машенька меня утешила, заявив, что если уж пациентку оставили на ночь, то раньше обеда не выпишут. Значит, руки у меня хоть немного, но развязаны для забегов по новосибирским магазинам.

Так, за разговорами, мы выпили по четыре чашки чаю, вдвоём незаметно слопали все Машины пряники, отчего я почувствовал себя крайне неловко. Мысленно пообещал себе возместить милой Марии всё, что съел.

Опомнились, когда за окнами начало светать. Машенька всплеснула руками и принялась наводить порядок в сестринской. Попутно выпроваживать меня обратно в коридорный тупичок. Ещё раз уточнив насчёт выписки, я попрощался с симпатичной медсестричкой и отправился навстречу новым приключениям.

Меня ждал Новосибирск – совершенно незнакомый для меня город. Как выяснилось позже, приключения тоже меня поджидали. В какой-то момент нового дня я даже подумал, что отныне в моей новой жизни казусы и необычные происшествия станут моим вторым именем.

Глава 4

Я вышел из больницы и глубоко вдохнул свежий, чуть прохладный воздух. Город сыпался. Люди спешили по своим делам, больничный двор оживал. Спешили на работу врачи и медсестры, дворники шаркали вениками, водители машин скорой помощи кемарили в кабинах или курили, зябко ёжась спросонья. Откуда-то издалека прилетал звук задорного трамвайного звонка. Я со смаком потянулся и зашагал к автобусной остановке, которую заприметил, ориентируясь на скопление людей.

Хотелось прогуляться, но я прикинул и решил: в следующий раз обязательное. А сейчас нужно как можно быстрее решить все свои вопросы и вернуться в больницу. Нехорошо получится, если Марию Фёдоровну выпишут в тот самый момент, когда меня не будет рядом. Разволнуется, распереживается, да и Василию Дмитриевичу как потом в глаза смотреть? Он мне доверился, а я его подведу.

Когда подошёл красно-жёлтый автобус, и толпа советских граждан принялась штурмовать двери, желая попасть на работу, на учебу, я, не раздумывая, присоединился. И только потом сообразил две вещи. Во-первых, я забыл предупредить Беспалову, что собираюсь отлучиться по делам. Во-вторых, пока стоял, даже не подумал поинтересоваться, куда мне ехать. Теперь уже поздно. Меня засосало в автобусное нутро, сжало со всех сторон человеческими телами.

Про билет я тоже как-то не подумал и теперь судорожно вспоминал, как его приобрести. В конце концов, толпа переместила меня к аппарату, куда я и опустил свои единственные пять копеек за проезд.

Какое-то время просто ехал, ни о чём не думая, разглядывая в автобусное окно незнакомый город. Люди входили и выходили, так я неведомым образом оказался на задней площадке и мог наблюдать прекрасные виды. Город-миллионник, третий по численности в моей России. Город-сказка, город-мечта. Один Академгородок чего только стоит.

Народ потихоньку рассасывался, я же прилип к окну, как в детстве, и разглядывал, всматриваясь в детали. Вспоминал всё, что читал или видел по телевизору про одну из самых мощных всесоюзных площадок строительной индустрии.

Сибирский завод тяжёлого электромашиностроения с его турбогененраторами. Сиблитмаш, который начали строить через пять лет после войны, а к концу пятидесятых в его цехах создавали сорок комбайнов в сутки. Заводы Коминтерна, Сибэлектротерм, Экран… Предприятия транспорта, связи, пищевой и лё-о-о-генькой промышленности, – улыбнулся про себя. Практически все они зародились в период эвакуации западной части советской страны во время Великой Отечественной войны.

Один завод «Экран» чего стоит! Большая часть его продукции во время Союза была засекречена. Из общедоступного известен только телевизионный кинескоп. Первый кинескоп с круглым экраном, который стал частью легендарного телевизора «КВН–49»…

Академгородок, кстати, совсем ещё молодой. Сколько ему сейчас? Я задумался, напряг память, посчитал. Получается круглая дата – десять лет с того самого дня, как в Сибири появилось первое здание крупнейшего научного центра Советского Союза.

Новосибирская гидроэлектростанция, Обское море. Не Чёрное, конечно, но созданное руками советского человека. Горло отчего-то перехватило, я потряс головой, прогоняя непривычные эмоции. А ведь есть чем гордиться, и не одному поколению.

– Ваш билет.

– Что? – я уставился на женщину в форме, которая остановилась возле меня и выжидательно смотрела.

– Ваш билет, гражданин, – голос слегка изменился, как и женский взгляд.

Через пару секунд я сообразил, чего от меня хочет кондуктор. Накрыло воспоминанием, как сматывались с другом Вовкой из автобуса, увидев тётку с сумкой и с грозным призывом: «Граждане, предъявите ваши билеты». В первый момент у меня даже сердце дрогнуло и заколотилось, как у того зайца. Ну а что, кто из нас в детстве не катался в автобусе без билета?

Видимо что-то такое отразилось на моём лице, потому как кондуктор слегка напряглась. Я похлопал себя по карманам, отыскал бумажку и протянул суровому контролёру. Женщина долго изучала документ, но, в конце концов, вернула его. Ну а я заодно поинтересовался у важной дамы, куда еду. Женщина снова напряглась, но ответила. Выяснилось, что автобус я выбрал правильный, и следую верной дорогой, аккурат в сторону нужного мне магазина.

Почему-то я думал, что «Тысяча мелочей» – маленькая скобяная лавчонка, навроде как прилавки на рынке со всяким хламом. Но магазин оказался большим, с самым разнообразным товаром. Собственно, хозяйственных мелочей я себе набрал под завязку. Шпингалеты, молоток, крючки, гвозди… Короче, прибарахлился немного, чтобы было чем приводить в порядок дом.

Вот только не нашёл ничего для поделки, которую обещал сделать для школы. Побродил ещё немного по улицам, заглянул по дороге в один универсам, не обнаружил ничего подходящего, решил выдвигаться обратно в больницу. Заскочил в столовку, прикупил разных пирожков, уточнил у прохожих, как доехать до места, и покатил к Марии Фёдоровне. И снова улицы, проспекты, красота…

В больницу добрался быстро. Моя подопечная даже не узнала про моё отсутствие. Не успели мы с ней перекинуться парой слов и съесть по пирожку, как в коридоре раздался какой-то непонятный шум, ругань, а потом всё стихло так же внезапно, как и началось.

– Егорушка… ты вот чего… ты глянь-ка, кто там шумел-то… – отчего-то встревожилась Мария Фёдоровна.

– Да стихло уже, какая разница? – удивился я. Любителем сплетен никогда не был, как и тем, кто жаждал приобщиться к человеческому горю или несчастью, снимая всё на камеру, вместо того, чтобы помочь или вызвать спецмашины.

– Дед мой… Василь Дмитрич… Говорю тебе, дед мой буянил… – зашептала Беспалова. – Что ж я его голос не признаю? Только стих быстро, не к добру это… Ты уж проверь, Егорушка, сделай милость!

Мария Фёдоровна схватила меня за руку, неприкрытая тревога в женских глазах заставила меня прислушаться к просьбе и выйти из палаты в коридор. На посту никого не было, а в конце прохода мельтешила девичья спина в белом халате рядом с мужичком, подозрительно похожим на Митрича.

Я ускорился, удивляясь тому, что дядь Вася не зашёл в палату к жене, да и вообще, шагает себе непонятно куда, при этом молчит. Такое поведение ему в принципе несвойственно, насколько я успел узнать этого неугомонного живчика. Догнав, замедлил шаг, пытаясь расслышать, что вещает медсестричка сердитому Василию Дмитриевичу.

– Главврач вас не примет! Он на совещание! Дежурный врач на обходе! Ну куда же вы! Подождите! Остановитесь! Пожалуйста, поверьте! Врачи сделали всё возможное! Я вам очень соболезную! Ну нельзя же так! – с отчаяньем в голосе лепетала молоденькая девчонка.

Не Маруся, что характерно. Новая смена заступила? Ну да, бог с ними. Надо понять, куда так стремительно несётся дядь Вася, сопя, как разъярённый носорог.

– Где тута у вас морг? – рявкнул он медсестре.

Морг? На кой-ляд Митричу сдался больничный холодильник? И тут до меня дошло. По всей видимости, в палате номер семнадцать, на койке, где ночевала Мария Фёдоровна, с предыдущей пациенткой случилось непоправимое. И кто-то сказал об этом Василию Дмитриевичу. Кто-то, кто не в курсе, что на пустую кровать определили временную больную.

Другой вопрос, как дядь Вася выяснил, куда жену положили, как разыскал? И почему приключилась такая несуразица?

– Василий Дмитриевич! Дядь Вась! – окликнул я.

Но Митрича уже прорвало. Он громко возмущался безалаберностью докторов, хорошо хоть не обвинял никого в смерти жены. Лишь требовал показать тело, уверяя, что пигалица в халате ошиблась и «быть такого не может, чтоб Манюня наперёд меня на тот свет отправилась! Я ей обещался первым быть!» Вот прям такими словами и шпарил.

– Дядь Вась! Василий Дмитриевич!

– А? что? Егор Ляксандрыч! – Митрич резко обернулся, признал меня и кинулся навстречу. За ним семенила несчастная девчонка.

– Нет, ты слыхал? Слыхал? А? Они мне говорят: Маша померла! А я им – шиш вам, а не Машка моя. Она всех нас переживёт! Назло мне!

Я пытался вставить словечко, но Василия Дмитриевича трясло от волнения, будто словами он пытался оттолкнуть реальность.

– Василий Дмитриевич… – очередная попытка вклиниться бесславно провалилась.

– Подумаешь, сердце! – дядь Вася возмущённо фыркнул. – Да она с этим сердцем всю войну! И сына… И… Егор… Ляксандрыч… Что же это, а? Как я без неё? А Серёжка? Серёжке-то как скажу?

Дядь Вася вдруг сник, утёр рукавом глаза, протяжно вздохнул, сдерживая то ли всхлип, то ли стон.

– Жива она, Василий Дмитриевич, – тронул его за плечо, привлекая внимание.

– Да что уж теперь… – махнул рукой дядь Вася.

– Василий Дмитриевич, жива Мария Фёдоровна, – ещё раз повторил я.

– Да что вы такое говорите! – зашипел сердитая медсестра – Зачем так! У человека горе, а вы!

– Девушка, милая, нас вчера в семнадцатую вечером определили всего лишь на ночь. Вы там у себя в бумагах гляньте. К обеду уже выпишут. В смысле определили Беспалову Марию Фёдоровну. Положили в палату номер семнадцать на свободную койку. Её ночью на скорой привезли, в смену Галины Львовны и Маруси… Марии, не помню отчество.

Девчонка поледенела, кинула испуганный взгляд на Митрича, охнула и рванула к сестринскому посту.

– Жива, говоришь? – переспросил Митрич. – А ты не врёшь, Ляксандрыч? – дядь Вася прищурился, с недоверием глядя на меня. Ответить я не успел.

– А ты и рад, да? – раздалось за моей спиной.

– Маша! Манюнечка! – расцвёл Василий Дмитриевич и, обогнув меня, кинулся обниматься с воскресшей женой.

– Что, злыдень, обрадовался, поди? Свободу почуял? – беззлобно погрозила кулаком Мария Фёдоровна, смущённо принимая объятия мужа. – Да пусти ты, медведь. Что люди-то подумают!

– Пущай думают, что хотят! У меня жена живая! Эх-ма! Радость-то какая! – обрадованно завопил Митрич, ощупывая свою вторую половинку.

– Да хватит тебе! Ты гляди, завёлся, чисто молодой! – отбивалась Беспалова от мужниных объятий.

– Это чего, а? Ляксандрыч, ты видал? А? Как так-то? А чего жеж мне сказали, померла, мол, дедушка, твоя бабушка? А?

– Ошиблись, человеческий фактор, с кем не бывает, – сочувственно прокомментировал я.

– Какой такой фактор? Не знаю такого! – возмутился Митрич. – А ежели бы я тут окочурился?

– А ну, цыц, – шикнула Мария Фёдоровна. – Раздухарился тут. В больничке, чай, не на базаре! Понимать надо! Людям тишина нужна!

– Так, я это… – притих дядь Вася.

– Вот и веди себя тихо… герой… – фыркнула Беспалова, но я прекрасно видел: не со зла, а по любви и фырчит, и ворчит.

– Теперь-то что делать? – Митрич растерянно оглянулся на меня.

– Дождёмся выписки, и поезжайте домой, – подсказал семейству. – Вы на машине или на автобусе?

– На машине, – кивнул дядь Вася. – Звениконь по делам в город, я с ним.

– А Серёжа? Как Серёженька? – заволновалась Мария Фёдоровна.

– Что ему станется, лбу здоровому, – отмахнулся муж. – На работу отправил, неча отлынивать. Сказал, в выходные навестит. А ты вона, уже домой собралась! – довольно покивал Беспалов старший.

– Ты гляди, какой командир выискался, – покачала головой жена. – Егорушка… Егор Александрович… так нам чего теперь-то?

– Ждём обхода, врач вас осмотрит и домой, – подумав, определил я дальнейшую больничную программу.

– Так может, ну его, врача-то? Чего его ждать? – предложил Василий Дмитриевич. – Вона, моя Машка-то… Мария, стало быть, Фёдоровна! Живая вся и здоровая, чего зря лёжмя лежать? На своей-то кровати всяком лучше!

– Нельзя, не положено. Марию Фёдоровну выписать должны, такой порядок, – остановил я Митрича. – Вы что-то хотели, девушка? – вежливо уточнил у медсестры, которая маячила за нашими спинами.

– Вот! Это она мне сказал, что ты померла, Маша! – дядь Вася возмущённо ткнул пальцем в совершенно растерянную девчонку.

– Простите, пожалуйста… я не знала… я не хотела… случайно так получилась! – едва не рыдая, лепетала медработница.

– Не реви, нос распухнет, – посоветовал Митрич. – И внимательней надо на рабочем месте! Внимательней! – строго погрозил пальцем. – Всех перепутаешь да похоронишь, кого лечить будешь? – дядь Вася подмигнул вконец обалдевшей девчонке.

– Простите, пожалуйста… Только не жалуйтесь, ладно? Пожалуйста! – взмолилась девчонка.

– Да что ты, милая, – махнула рукой Мария Фёдоровна. – Ты нас выпиши скоренько, а? Сделай милость, – попросила ожившая Беспалова. – Да мы пойдём себе потихоньку…

– Не могу, – испуганно замотала головой медсестричка. – Доктор посмотрит, тогда…

– Эх, – вздохнул Василий Дмитриевич. – Ну, пойдём, что ли, Маша, ждать доктора твоего. Красивый, небось? – ревниво поинтересовался Митрич.

– Да ну тебя, балабол, – легонько толкнула мужа в плечо и неторопливо пошла в палату.

– Василий Дмитриевич, я отлучусь по делам, – окликнул я Беспалова.

– В палате буду, – солидно кивнул Митрич, сопровождая свою вторую половину. – Маш, а ты мне вот чего скажи. Ты чего это помирать вздумала, а?

– Дурак, ну как есть дура-а-ак, – протянула Мария Фёдоровна.

Я улыбнулся и отправился на поиски телефона. Карман грел листок бумаги, которую мне вручил Почемучка, то бишь профессор Лапшин Геннадий Анатольевич. Я как-то сразу о нём подумал, когда не нашёл нужные мне запчасти для поделки. Придумал я вещь простую, но забавную. Уверен, в советское время в эти годы светодиодные ленты ещё не пользовались популярностью по причине их отсутствия в продаже. Ну а мне нужно раздобыть что-то вроде диодов для лампы Ильича, которую я придумал.

В принципе, можно выпросить у Почемучки миниатюрные лампочки вроде как для гирлянды, но ещё мельче. Ну а что, покрашу и в красный цвет, и все дела. Для демонстрационной модели вполне подойдёт. Если директору понравится моя идея, для большего масштаба будем искать фотолампочки. Либо приспособлю красный фотофонарь под свою задумку.

Собственно, раздобыть «гирляндные» светильники в советское время не очень сложно, если знать, где искать в чужом городе. Но времени у меня оставалось маловато, не за горами первое сентября. Поэтому я решил убить двух зайцев одни звонком: и Геннадий Анатольевича уважить, рассказав про свою идею, и заодно помощи попросить.

Помимо мелочёвки, которую я смогу достать у себя в селе, мне жизненно необходим переключатель режима работы. Чтобы, значит, щёлкнул пимпочку один раз, светильник загорелся, нажал «флажок» дважды – лампа мерцает. А где можно раздобыть транзисторы и прочие детали для моей модели? Правильно! В Академгородке. Потому что там этого добра, как дров возле бани.

С этими мыслями я оказался в вестибюле и огляделся по сторонам, разыскивая телефон-автомат. Улыбнулся, вспомнив свою же фразу, которую регулярно говорил своим ученикам: «И как мы раньше без телефонов жили? В глаза друг другу смотрели!»

Вот он красавчик, висит на стене, ждёт меня. Я похлопал по карманам в поисках мелочи, но нигде не зазвенело. Прикинул, где могу поменять, и решил поискать бочку с квасом. Должен же в Новосибирске летом продаваться любимый советский напиток?

При мыслях о квасе захотелось холодненького разливного пива в пол-литровой кружечке да с сушёной воблочкой. Но лучше с таранкой. Есть у меня дружок закадычный на кубанской земле. Раз в год Петрович обязательно ко мне в гости приезжает и привозит рыбку собственного посола.

Хороша, зараза. Как и вечера под яблонькой в собственном дворе, когда сидишь с другом за столом, своими руками сколоченным, за тихой неторопливой беседой под баллончик разливного «Советского». Были. Но остались в прошлом.

Я отмахнулся от ненужных воспоминаний и вышел на улицу. В дверях на секунду отвлёкся на красивую девчонку с косой до пояса и в кого-то врезался. Этот кто-то чертыхнулся знакомым голосом. Я поднял портфель, который отлетел в сторону, выпрямился и радостно выпалил:

– Почемучка… Чёрт! Простите… Геннадий Анатольевич! А я как раз вам звонить собирался!

Глава 5

Если я и удивился, снова увидев Почемучку в холле больнице, то не подал виду, сейчас меня волновало другое.

– Вы не заболели, Геннадий Анатольевич? – озадачился я, сообразив, что преподаватель посещает больничку второй день подряд.

– А? – рассеянно переспросил Почемучка, отряхивая пузатый портфель. – Заболели… заболели… Что? Нет-нет, со мной всё в порядке. Товарища навещаю, – педагог вернулся в реальность. – Гостинцы… документы… – Лапшин потряс сумкой. – Вы-то что здесь делаете, Егор? Заболели? – нахмурился Почемучка.

– Нет, я тут в качестве сопровождающего, – пояснил педагогу. При всех неоспоримых талантах профессора его рассеянность вошла в легенды института.

– Геннадий Анатольевич, мне очень нужна ваша помощь, – начал я.

– Да-да, Егор, это хорошо… Болеть не надо… – Лапшин щёлкнул замком, залез в портфель, покопался там, стоял на левой ноге, используя правую как подставку, закрыл клапан, клацнув застёжкой, и посмотрел на меня. – Так что случилось, Егор? Чем могу помочь?

– Мне с вами посоветоваться нужно по поводу одного небольшого изобретения. Совет нужен.

– Изобретения, говорите? – Геннадий Анатольевич склонил голову к плечу, задумчиво на меня посмотрел, затем друг широко улыбнулся, хлопнул по плечу и извиняющим тоном произнёс:

– Конечно, Егор, всенепременно помогу, чем смогу. Обсудим, но позвольте, я вас внимательно выслушаю, скажем, где-то через полчасика. Договорились? – Почемучка вопросительно приподнял брови.

– Извините, Геннадий Анатольевич. Вы сюда по делу, а тут я со своими глупостями, – покаялся я.

– Всё в порядке, Егор. Я очень рад вас видеть! И с удовольствием обсужу вашу задумку. Но позже! Как только отнесу документы своему товарищу, мы сможем с вами поговорить… – преподаватель завертел головой. – Да вот хотя бы на той лавочке. Думаю, там нас никто не потревожит.

– Спасибо, Геннадий Анатольевич. Буду ждать!

Мы кивнули друг другу и разошлись каждый по своим делам. Я же задумался, как мне лучше поступить. Василий Дмитриевич прибыл за Марией Фёдоровной на машине. Как только её выпишут, загрузит Митрич свою ненаглядную половинку в авто и отчалит в родное село. До выписки времени осталось всего нечего. Утро пролетело незаметно, поскольку практически полдня я занимался своими делами.

Кинув взгляд на больничные часы, я отправился на поиски Митрича. Нужно предупредить, что я с ними не поеду, вернусь позже.

– Это чего это ты так такое удумал, Егор Ляксандрыч? – ожидаемо возмутился дядь Вася. – А ну как заблудишься? Ты в наших местах человек новый, мне потом Ильич голову оторвёт, ежели чего.

– Василий Дмитриевич, – мягко, но настойчиво прервал его возмущения. – Слово своё я привык держать. Обещал Юрию Ильичу соорудить одну занятную штуку к первому сентября. Помнится, и вы мне обещали помочь, сказали, поршень от двигателя можете раздобыть… – напомнил Митричу.

Мужичок крякнул, покрутил головой, пожевал губами, но так и не нашел, чем отговориться. Я мысленно улыбнулся и продолжил:

– Ну вот… Для моей задумки запчастей в магазинах не оказалось. С утра пробежался, ничего не нашёл. А тут случайно встретил своего преподавателя, он нынче работает в Академгородке. Так вот, хочу с ним поговорить, вдруг он мне чем-то поможет.

– Ну так-то да, нужное дело, пе-да-го-ги-чес-кое, – крякнул Митрич, смиряясь с моим решением. – А то подождём мы тебя, Егор Ляксандрыч? – закинул удочку дядь Вася.

– Не стоит, Василий Дмитриевич. Председатель, поди, тоже не в игрушки играть приехал, – отказался я. – У него дел по горло, а тут ещё меня ждать. Неизвестно, как оно всё обернётся. Если просто разговор и встречу назначит, одно дело. Может, и успею. А если ехать придётся, так день до вечера и уйдёт, нехорошо получится.

– Ну, так-то прав ты, Егор Ляксандрыч, – согласился дядь Вася.

По лицу Митрича было видно: ему очень любопытно, для чего же мне понадобился автомобильный поршень, и что же такое я искал, но не нашёл ни в одном городском магазине. Но спрашивать дядь Вася постеснялся, а сам я не стал распространяться. Сделаю, тогда и продемонстрирую, что да как.

На всякий случай попрощавшись с Василием Дмитриевичем и с Марией Федоровной, я помчался к месту встречи, надеясь, что не опоздал. На обозначенной скамейке сидела пожилая парочка и солидно так завтракала варёными яичками, хлебом с солью и пирожками, вкусно запивая всё это молоком. Я аж сглотнул, настолько смачно мужичок откусывал от пирога. И остался стоять поодаль, надеясь, что к тому времени, как появится Геннадий Анатольевич, товарищи накушаются и покинут скамейку. Ну а если нет, облюбуем другую.

Спустя сорок минут парочка действительно освободила лавочку и отправилась на остановку. Я занял стратегический объект и уставился на больничный выход, выглядывая Почемучку. Ждать пришлось недолго. Геннадий Анатольевич показался на пороге, заметил меня, махнул рукой, и едва не зашиб своим портфелем, которым активно размахивал, женщину средних лет. Минут пять смущённо извинялся перед возмущённой дамой, и, наконец, двинулся в мою сторону.

– Ух… – качая головой, выдохнул Лапшин. – Неловко получилось.

Педагог обернулся, отыскал глазами суровую даму, невольно втянул голову в плечи и выдал:

– Суровая. У такой не забалуешь.

В этот момент Почемучка очень походил на студента-заочника. Встрёпанный, моложавый, подтянутый, с несуразным, изрядно похудевшим портфелем, он ни капли не соответствовал образу советского учёного, профессора с аккуратной бородкой в круглых очёчках и костюме-тройке. И если смешливые морщинки возле глаз и глубокая между бровей выдавали возраст, со спины Лапшина легко можно было принять за старшекурсника, ну или аспиранта. Да и повадками педагог больше смахивал на студента, чем на серьёзного преподавателя с научными трудами и всякими диссертациями.

Почемучка поставил портфель на скамью, щёлкнул замком, вытащил из саквояжа два зеленых яблока, одно протянул мне, другое со смаком надкусил. Да так, что сок брызнул во все стороны.

– Ох, Егор… извини! – растерялся Лапшин, когда капли полетели в мою сторону.

– Да будет вам, – отмахнулся я.

– Где-то у меня был платок, – забормотал Почемучка, хлопая по карманам.

– Геннадий Анатольевич, всё в порядке, не волнуйтесь, – пришлось доставать свой платок, вытирать незаметное пятнышко, только после этого Лапшин успокоился и присел на скамейку, поставив свой портфель между нами.

– Ну, рассказывай. Никак надумал пойти к нам в Академгородок? Правильно, Егор! Там такие возможности! Да ты скоро сам всё увидишь! – начал вчерашнюю песню Геннадий Анатольевич, но я решительное его оборвал.

– Нет, не передумал. У меня десятый класс, я за них отвечаю, – твёрдо заявил, глядя прямо в глаза преподавателю. – Некрасиво получится, школа на меня рассчитывает, а я к вам сбегу. Не по-комсомольски.

– Ну что ж… Прав, во всём прав… Но я надеюсь, надеюсь, да! – Лапшин помахал перед моим носом указательным пальцем. – Слушаю тебя, Егор. Чем могу помочь?

Я задумался, прикидывая, с чего начать разговор, а потом решил не заморачиваться и обсказать всё как есть. Ну и выдал свою идею со светильником в виде серпа и молота с подсветкой из светодиодных лент.

– Ну и вот, задумку мою надо к первому сентября сделать. Желательно как можно раньше, чтобы Юрий Ильич – это директор мой, успел показать начальству. Я пока образец планирую, а если одобрят, то масштабный проект с ребятами сделаем. Собственно, вот, – закончил я свой рассказ и вытащил из кармана тетрадный лист, на котором успел нарисовать схему лампы.