Всадник Апокалипсиса: Прелюдия для смертных

– От той, что хвалила… исходит волна лёгкой зависти и злорадства. Её подруга сделала неудачную химическую завивку, и она это прекрасно видит. Но говорит комплимент. Со стороны второй… чувствуется тревога, неуверенность в своей внешности и… слабая, но тёплая волна благодарности за похвалу. Она хочет верить, что всё выглядит хорошо.Лира нахмурилась, сосредоточившись.

– Браво! – Бальтазар аплодировал, облизывая пальцы. – Считывание на пятёрку с плюсом. А теперь главный вопрос: что скажет в ответ дама с завивкой, если она хоть на секунду усомнится в искренности подруги?

– Спросит: «Правда? Тебе нравится?» – ответила она, вспомнив шаблон из прошлых наблюдений.Лира задумалась.

– Повторит комплимент, но с большей уверенностью, – безжизненно отбарабанила Лира.– Верно! И что ответит первая?

– Именно! – Бальтазар ткнул в неё пальцем. – И это, моя дорогая глыба льда, называется Урок третий: Искусство маленькой лжи. Или, если хочешь, социальная смазка. Без неё человеческое общество рассыпалось бы в кровавое месиво из оскорблённых чувств и драк за правду.

– Но зачем? Это неэффективно. Это трата энергии на поддержание иллюзии.Лира смотрела на него пустым взглядом.

– Ах, если бы мир был логичным! – вздохнул Бальтазар, закатывая глаза. – Людям нужны иллюзии. Им нужно чувствовать себя хорошими, красивыми, нужными. Даже если это не так. Прямая правда – это как удар молотком по хрустальной вазе. Она разобьёт хрупкое эго вдребезги. А маленькая ложь… она как мягкая упаковка для горькой пилюли. Её проглатывают, не подавившись.

– Вот смотри. Урок №1 был «Как не напугать людей» – это про базовое выживание. Урок №2 – «Как притворяться, что тебе не всё равно» – это про создание комфортной атмосферы вокруг себя. А этот урок… он про активное социальное взаимодействие. Про то, как нравиться. Как располагать к себе. Это следующий уровень.Он наклонился ближе, понизив голос до конспиративного шёпота.

– Зачем мне нравиться? – спросила Лира с искренним, ледяным недоумением.

– Чтобы тебя не съели, глупышка! – фыркнул Бальтазар. – Чем больше ты нравишься, тем меньше тебя исследуют. Внимательно изучают тех, кто раздражает или пугает. На симпатичных, приятных людей смотрят сквозь розовые очки. Они могут творить что угодно, и им простят. «Ой, да она же такая милая, наверное, не со зла!». Понимаешь? Это твой щит.

Он описывал ситуацию, а она должна была придумать социально приемлемый, «приятный» ответ.Он заставил её просидеть ещё час, играя в игру «Что сказать?».

– Слабо! Слишком прозрачно! – отмахнулся Бальтазар. – Лучше сказать: «Как вкусно! Я обязательно съем, но потом, а то только пообедала». И сделать один маленький вежливый укус. Бабушка будет счастлива, а пирог потом можно отдать собаке или выбросить. Это и есть – маленькая ложь во спасение. Её души и твоего желудка.– Твоя одноклассница показывает тебе кривой рисунок. Твои действия? – Сказать: «Мне нравятся цвета», – ответила Лира. – Отлично! Уходим от оценки качества, хвалим нейтральный параметр! Молодец! – Твой учитель сделал ошибку в уравнении на доске. – Вежливо указать на это, начав со слов: «Извините, возможно, я ошибаюсь, но…» – Прекрасно! Смягчающая конструкция! Снимаем с себя обвинительный тон! – Бабушка угостила тебя пирогом, который на вкус как пропитанная сахаром тряпка. Лира замерла. Это было сложнее. – Сказать… «Спасибо, я не голодна»?

Лира слушала, и в её холодном, безэмоциональном разуме что-то щёлкнуло. Она начала понимать извращённую логику этого мира. Правда была опасна. Правда ранила и изолировала. Ложь – сплачивала и защищала.

– Это… очень сложно, – призналась она.

– Ещё бы! – рассмеялся Бальтазар. – Люди учатся этому с пелёнок. А ты пытаешься освоить за пару лет. Но у тебя есть преимущество – ты не обременена собственными чувствами. Ты как чистый лист. Ты просто заучиваешь алгоритмы. Для тебя это легкая когнитивная задача. Как шахматы.

В тот вечер, вернувшись «домой» (в семью, которая так и не стала своей), Лира применила урок на практике. Мать той, первой Лиры, спросила её, как прошёл день.

Вместо своего обычного «нормально», Лира заставила себя сказать: «Не плохо. А у тебя?» – и даже сделала небольшое усилие, чтобы уголки её губ дрогнули в подобии улыбки.

Женщина расцвела. Она начала рассказывать о своей работе, о какой-то сплетне из магазина. Лира не слушала содержание, она наблюдала за процессом. За тем, как простое проявление мнимого интереса разоружило человека, сделало его мягче, счастливее.

Позже, лёжа в кровати, она смотрела на тонкие тёмные линии на своих запястьях. Они не увеличились сегодня. Возможно, потому что она не совершила ни одного грубого промаха. Возможно, её «грехи» были не в самом вранье, а в неуклюжести, которая привлекала ненужное внимание.

Она закрыла глаза, повторяя про себя новые правила. Она была смертью. А смерть, чтобы быть эффективной, должна быть… невидимой. И чтобы быть невидимой в мире людей, ей предстояло стать мастером маленькой, спасительной лжи.

Глава 9. Ангел для невинной души

Война – это не линии на картах и не громкие речи политиков. Для Мавт война была конкретна и осязаема. Это был запах – едкая смесь пороха, гари, разлагающейся плоти и человеческого страха, такой густой, что его можно было резать ножом. Это был звук – оглушительный рёв артиллерии, треск автоматных очередей, и над всем этим – тихие, невыносимые стоны, которые слышала только она.

Она стояла на окраине поля боя, недавно отбитого одной из сторон. Дым стелился по земле, скрывая груды искалеченного металла и тел. Её взгляд, холодный и аналитический, скользил по окопам. Она видела не солдат, не врагов и союзников. Она видела клубки угасающей жизни, всплески агонии, последние вспышки отчаяния и, очень редко – принятия.

Вот молодой солдат, прижавшийся к стене траншеи. Его пальцы судорожно сжимают автомат, но он не стреляет. Сквозь грохот она слышит его внутренний монолог, не слова, а самую суть: «Не хочу. Не могу. Мама, прости. Я не могу в них стрелять. Они такие же, как я…» Его страх смешан с острейшим чувством вины – он подводит своих товарищей, он трус.

Рядом с ним – его сержант, седой, видавший виды мужчина. Его мысли жёстче, проще: «Контракт. Деньги. Выжить. Вернуться к дочери. Этот щенок меня подведёт. Надо заставить его стрелять, или пристрелю сам…»

Мавт наблюдала, как сержант толкает молодого солдата, кричит что-то, тыча пальцем в сторону вражеских позиций. Молодой солдат зажмуривается, даёт очередь куда-то в воздух. Его внутренний крик – чистая, безоговорочная боль.

Этот танец страха, долга и инстинкта самосохранения был для неё скучным, предсказуемым спектаклем. Она ждала своего выхода. Её интересовали те, кто застрял.

Она двинулась вглубь позиций, её чёрный плащ не шелестел, а поглощал звук. Она шла мимо бойцов, и они, не видя её, невольно поёживались от внезапного холода.

И тогда она увидела его. Того самого молодого солдата. Снаряд разорвался неподалёку от их окопа. Сержанта разорвало на куски. Молодого бойца отбросило взрывной волной, он ударился головой о бревно и теперь лежал, истекая кровью из раны на голове и от многочисленных осколочных ранений. Он был в сознании, но его мысли были мутными, расплывчатыми.

«…тихо… как тихо… боль… но уже не так страшно… небо… какое странное небо…»

Мавт подошла к нему. Её тень упала на его лицо. Он медленно перевёл на неё взгляд. Его глаза, затуманенные близостью конца, широко раскрылись. Он видел её. Не иллюзию, не маскировку. Её истинную форму. Высокую, тёмную фигуру в развевающемся плаще. Острые, как бритва, крылья, сложенные за спиной. Бледное лицо, испещрённое чёрными прожилками, и бездонные глаза, в которых отражалась вечная ночь.

Но он не увидел ужаса. Его разум, отключающийся, интерпретировал образ через призму своего невинного сознания.

«Ангел… – пронеслось в его последней мысли. – Ко мне ангел пришёл…»

– Как… ты прекрасна… – прошептал он, и в его шёпоте не было ни капли страха. Только благоговение и облегчение.На его окровавленных губах появилась слабая, детская улыбка.

Мавт замерла. Это была первая подобная реакция. Люди обычно видели в ней кошмар. Ужас. Конец. А этот… этот ребёнок в солдатской форме видел в ней красоту. Спасение.

Она наклонилась, её холодные пальцы коснулись его лба. Её прикосновение должно было забрать его, завершить процесс. Но в этот миг она почувствовала нечто особенное. Его душа… она была невероятно светлой, почти сияющей. Чистой. Он не успел запятнать её. Он даже здесь, на войне, не смог никого убить.

Её обычное безразличие дало трещину. На её лице появилось нечто вроде удивления, смешанного с лёгким недоумением. Она не ухмыльнулась. Её губы лишь чуть дрогнули.

– Вряд ли, – тихо, почти беззвучно ответила она на его последний комплимент.

Но он уже не слышал. Его глаза потухли, на лице застыла блаженная улыбка. Он умер счастливым, обманутым собственным восприятием.

Мавт выпрямилась, держа в руке тёплую, яркую, почти невесомую душу. Она смотрела на неё, чувствуя странный, непривычный диссонанс. Эта душа не должна была быть здесь. Она была ошибкой системы, сорняком, выросшим на кровавой ниве.

И в этот момент тень от тела юноши сгустилась, заколебалась. Из неё, словно из чёрной воды, поднялась фигура Бальтазара. Но на сей раз на его обычно насмешливом лице не было и тени ухмылки. Он был бледен, его глаза-змеёныши метались, а пальцы нервно теребили прядь волос.

– Наконец-то, – прошипела Мавт, отпуская душу мальчика в небытие. – Где ты пропадал? Что выяснил?

Бальтазар даже не взглянул на исчезающую душу. Его взгляд был прикован к ней, полный незнакомой ей тревоги.

– Всё гораздо хуже, чем мы думали, – его голос сорвался на хриплый шёпот. – Это не просто слухи. Это охота. На тебя объявлена настоящая охота, Мавт. И за тобой уже идут.

Глава 10. Урок четвёртый: Анатомия человеческого страха

Лире было семнадцать. Чёрные прожилки, словно корни ядовитого растения, медленно, но неотвратимо ползли вверх по её предплечьям, добираясь до локтей. Каждый миллиметр давался ей тупой, ноющей болью – платой за каждую фальшивую улыбку, за каждое вымученное «спасибо», за каждую секунду, проведённую в гуще человеческого стада. Боль стала её постоянной спутницей, фоном к урокам Бальтазара.

Сегодня они были в торговом центре. Для Мавт это место было одним из кругов ада, который Данте по незнанию пропустил. Оглушительный гул голосов, визг детей, назойливая музыка, мигающие рекламные экраны и – самое ужасное – плотный коктейль из тысяч эмоций, давивший на её сознание, как водолазный колокол. Она стояла, вжавшись в стену у фуд-корта, стараясь дышать ровно и пропускать через себя этот поток, как учил Бальтазар. Получалось плохо.

– Ну что, чувствуешь? – Бальтазар, сидя за столиком с бургером и наблюдая за ней, как учёный за подопытным кроликом, сделал большой глоток колы. – Что витает в воздухе?

– Желание, – выдавила Лира, сжимая виски. – Желание купить, съесть, обладать. Раздражение от очередей. Усталость. Скука. И… – она замолчала, прислушиваясь к более тонким нотам. – И страх.

– Бинго! – Бальтазар щёлкнул пальцами. – Урок четвёртый: что такое человеческий страх. Самая вкусная, на мой взгляд, эмоция. После похоти, разумеется. Но куда более универсальная.

Он отодвинул тарелку и жестом подозвал её к столику. Она подошла, двигаясь скованно, как марионетка.

– Страх – это не просто боязнь темноты или монстра под кроватью, – начал он, понизив голос. – Это базовая операционная система их выживания. Это то, что не дало им вымереть, пока они карабкались с деревьев. Но со временем он… эволюционировал. Стал изощрённым.

– Видишь этих счастливцев? Каждым из них прямо сейчас движет тот или иной страх. Тот парень у киоска с телефонами боится, что его техника устареет, и он будет выглядеть лузером на фоне друзей. Это страх социального несоответствия. Та девушка, примеряющая десятое платье, боится, что не понравится парню на свидании. Страх отвержения. А вон та дама с перекошенным лицом кричит на ребёнка… она боится, что не справляется с материнством. Страх оказаться плохой матерью.Он обвёл рукой пространство торгового центра.

Лира слушала, и её аналитический ум, лишённый эмоциональных шор, начал раскладывать всё по полочкам. Это имело смысл. Страх как двигатель поведения.

– Но это всё… абстрактно, – заметила она. – Они не боятся смерти прямо сейчас.

– О, самая сильная боль – это ожидание боли! – воскликнул Бальтазар. – Прямая, физическая угроза – это примитивно. Настоящая вкуснятина – это страх перед будущим. Боязнь бедности, одиночества, болезней, неудач. Это то, что гложет их изнутри годами. Ты, как… специалист по финалу, должна это понимать как никто. Сам момент смерти – это секунда. А вот страх перед ней… он может отравить всю жизнь.

– И именно поэтому, моя дорогая, тебе нужно не просто не пугать их. Тебе нужно научиться различать их страхи и… сыграть на них. Урок №3 был про ложь как щит. Этот урок – про понимание страха как… инструмента.Он посмотрел на неё с хитрой ухмылкой.

– Инструмента? – переспросила Лира.

– Конечно! – Бальтазар понизил голос до конспиративного шёпота. – Допустим, ты хочешь, чтобы кто-то тебе помог. Можно попросить. А можно ненароком намекнуть, что без его помощи ты не справишься и тебя уволят (страх оказаться виноватым). Или что без его совета ты совершишь ужасную ошибку (страх последствий). Видишь? Понимая, чего человек боится, ты можешь мягко направлять его в нужную тебе сторону. Не приказывая, а… предлагая избавить его от этого страха.

Лира смотрела на него, и в её глазах что-то щёлкнуло. Это была та же манипуляция, что и с ложью, но на более глубоком уровне. Это была стратегия. И тут её осенило.

– Ведь… ведь именно так управляют людьми не только другие люди, – произнесла она медленно, подбирая слова. – Призраки, нечисть, демоны… они ведь тоже этим пользуются? Они существуют, чтобы сбивать человека с пути, играя на его страхах. Так?

Бальтазар замер с куском бургера на полпути ко рту. Его брови поползли вверх, а на губах появилась широкая, одобрительная улыбка.

– Браво! Прямо в яблочко! – воскликнул он. – Да, детка, именно так. Вся наша, так сказать, «нижняя лига» существует на этой диете. Призрак является в виде того, кого человек боялся потерять. Демон-искуситель шепчет о его самых тёмных тревогах и предлагает «лёгкий» выход – за определённую плату, разумеется. Мы все, от мелкого беса до архидъявола, – спекулянты человеческим страхом. Это наш хлеб, наше вино и наша икра.

– Но тогда… ангелы? – продолжила она свой логичный ряд. – Они созданы как инструмент. У них нет этих… человеческих чувств. Они просто исполняют приказы. Получается, страх – это исключительно удел смертных и… вашей братии?

– О, ангелы… Да, они идеальные солдаты. Чистые функции. Но в этом их слабость. Они не понимают изворотливости страха, его многослойности. Они видят грех, нарушение правила – и уничтожают его. Прямо, без изысков. Мы же… мы искушаем. Мы предлагаем выбор. Мы играем на той самой серой зоне, где страх встречается с желанием. Это куда более тонкая работа. Ангел может сжечь грешника молнией. А демон может заставить его самого продать душу, убедив, что это его единственный выход из тупика, в который его загнал… как раз-таки страх.Бальтазар рассмеялся, но в его смехе прозвучала странная, почти завистливая нотка.

– А ты… ты стоишь ровно посередине. Ты – функция, как ангел. Но теперь ты застряла в самой гуще этой человеческой кухни, полной страхов и желаний. Уникальная ситуация. Потенциал просто колоссальный.Он посмотрел на неё с новым, почти уважительным интересом.

Лира переваривала эту информацию. Вся сложная механика мироздания, борьба света и тьмы, сводилась к этой простой, грязной бирже, где валютой был человеческий страх.

– Но… зачем мне это? – спросила она с прежним холодным недоумением, возвращаясь к исходному вопросу.

– Потому что однажды тебе может понадобиться не просто слиться с толпой, а что-то получить от конкретного человека, – терпеливо объяснил Бальтазар. – Или, что более вероятно, тебе придётся иметь дело не только с людьми. Кто знает, какие встречи тебе готовит будущее? Понимая механизм страха, ты сможешь предугадывать действия не только смертных, но и тех, кто на них охотится. Ты будешь понимать их мотивацию. А тот, кто понимает мотивацию противника, всегда на шаг впереди. Это оружие, которое нельзя потрогать, но которое может быть страшнее любого клинка. Особенно для таких, как мы.

Возвращаясь домой, Лира размышляла об уроке. Она смотрела на людей в метро – на уставшие, озабоченные лица – и теперь видела за ними не просто шум, а целую симфонию скрытых тревог, на которых паразитировали целые легионы существ из иных миров. Она была частью этой системы. Функцией. Но теперь, благодаря Бальтазару, она начинала понимать изнанку этого механизма.

Она была Смертью. И теперь она знала, что её царство – это не конец пути. Это всего лишь финальная точка в долгой игре, где главными фигурами были страх и те, кто умело им манипулировал.

Глава 11. Охота на охотников

Бальтазар выпалил свою тревожную весть, и в воздухе повисла тягучая, звенящая тишина, которую не в силах был нарушить даже отдалённый грохот войны. Он ждал реакции – шока, гнева, вопросов. Но не этого.

Мавт стояла неподвижно, её лицо, испещрённое тенями от далёких пожаров, оставалось бесстрастной маской. Лишь бездонные глаза, в которых отражались отсветы разрывов, казалось, впитывали информацию, перемалывая её в холодных глубинах её сознания.

– И? – прозвучал её ровный, лишённый каких-либо интонаций голос.

– «И»? – переспросил Бальтазар, и его собственная тревога на мгновение уступила место изумлению. – Мавт, ты поняла? За тобой охотятся! Кто-то знает, кто ты, и хочет тебя устранить!

– Это логично, – парировала она, и её взгляд скользнул по его лицу, изучая каждую морщинку беспокойства. – Если я – угроза, устранение угрозы – рациональный поступок. Меня удивляет другое. Ты. Ты обеспокоен.

Она сделала паузу, давая словам просочиться в его сознание.

– Ты, который учил меня, что страх и жадность – единственные двигатели разумных существ. Ты, полудемон, для которого понятия верности не должно существовать в принципе. Почему ты здесь? Почему ты не с теми, кто предлагает за мою голову «повышение»?

Бальтазар замер. Его рот приоткрылся для язвительного ответа, но слова застряли в горле. Он сам не мог дать себе чёткого ответа.

И тут она ухмыльнулась. Это был не тот жуткий оскал, что она показывала демону в школе, а нечто более тонкое, проницательное и от того – более пугающее.

– Ах, да, – прошептала она, и в её шёпоте прозвучала ледяная насмешка. – Ты же наполовину человек. И, кажется, твоя человеческая половина сделала тебя… сентиментальным. Ты всё ещё называешь себя моим учителем. Но роли давно поменялись, Бальтазар. Ты – моя пешка. Тебе, конечно, приятнее думать, что ты мой «друг». Это такая тёплая, человеческая иллюзия. Но ты сам научил меня разбивать иллюзии.

Он отшатнулся, словно от удара. Её слова, холодные и безжалостные, попали в самую точку. Он открыл ей механику человеческой души, показал, как дергать за ниточки страхов и желаний. И теперь она видела эти ниточки на нём самом. Привязанность. Беспокойство. Глупую, иррациональную преданность существу, которое было самой Смертью. Это было смешно и трагично одновременно.

Мавт наблюдала за его замешательством без тени злорадства. Для неё это был просто факт. Данность. Но из этой данности рождалась новая, куда более масштабная мысль.

Если за ней объявили охоту… значит, кто-то знает. Кто-то понимает, что грядет. И хочет этого избежать.

Она отвернулась от него, её взгляд устремился в клубящееся дымное небо. Когда она заговорила снова, её голос изменился. Он приобрёл глубину и металлический резонанс, словно скрежет тектонических плит, голос самой вечности, лишённый тепла, возраста и пощады. Она говорила на арамейском, и каждое слово было похоже на падающий в пустоту камень, чей звук рождался не от удара, а от самого его падения.

«И вот, я увидел, и вот, конь белый, и сидящий на нём имел лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить. И когда он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри.

И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нём дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч. И когда он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри.

Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нём всадник, имеющий меру в руке своей. И слышал я голос посреди четырёх животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай. И когда он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящее: иди и смотри.

И вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя "смерть"; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными».

Она замолкла. Эхо её слов растворилось в вой сирен и грохоте артиллерии. Бальтазар смотрел на неё, заворожённый и подавленный. Он не понял языка, но понял смысл. Он почувствовал его кожей, костями, своей демонической сутью. Это было пророчество. Приговор.

– Это были слова из книги, которую люди называют Откровением, – её голос снова стал обычным, но теперь он казался лишь тонкой плёнкой, натянутой над бездной. – И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя Смерть; и ад следовал за ним. Апокалипсис – не событие, куда ты приезжаешь по приглашению. Это процесс. Он уже начался. Мор скачет на своём белом коне, сея заразу. Война – на рыжем, и его пир в самом разгаре. – Она кивнула в сторону линии фронта. – Голод на своём вороном коне уже точит когти, готовясь прийти на выжженную землю. Их время пришло.

Она повернула голову, и её взгляд, полный безразличия вселенского масштаба, снова упал на полудемона.

– Сейчас время Войны. Потом Голод. А за ним придёт моя очередь. И тот, кто охотится за мной… скорее всего, охотится за всеми нами. Кто-то пытается остановить часы, выдернув стрелки.

Бальтазар слушал, и его охватил леденящий душу ужас, по сравнению с которым все демонические ужасы его прошлого казались детскими страшилками. Он все эти годы учил её, шутил с ней, иногда даже… чувствовал нечто, отдалённо напоминающее привязанность. А сейчас он смотрел не на свою странную ученицу. Он смотрел на саму Конечную Грань. На Пустоту, в которую однажды рухнет всё сущее. На тишину, что поглотит все звуки, включая его собственные остроумные шуточки.

Перед ним стоял финал. И понимание этого придавило его всей тяжестью вечности, лишив дара речи и выбив из головы всю его обычную браваду. Это уже не были шуточки. Это был конец.

Глава 12. Урок пятый: Анатомия гнева – от кипения крови до принципа воздаяния

Её тело почти смирилось с ролью оболочки, а разум всё больше напоминал высокоточный механизм, поглощающий данные о человечестве. Уроки Бальтазара стали для неё единственным островком структуры в хаосе чужих чувств.

Сегодня они сидели на пустой трибуне заброшенного стадиона. Шёл дождь, и Бальтазар, кутаясь в своё изысканное пальто, ворчал что-то о «неподходящих условиях для педагогического процесса». Но место было выбрано не случайно. Напротив, за забором, шла ожесточённая драка двух соседей – из-за парковки, из-за ветки дерева, упавшей на забор, из-за чего-то ещё, абсолютно ничтожного.

– Ну, что скажешь? – Бальтазар кивнул в сторону кричащих и размахивающих руками мужчин. – Чувствуешь?

Лира смотрела на них с холодным любопытством энтомолога, наблюдающего за дерущимися жуками.

– Гнев, – констатировала она. – Примитивный, импульсивный. Их мысли путаются, в них много крови, шума. Они хотят причинить боль, но боятся последствий. Это… неэффективно.

– Браво! – Бальтазар похлопал в ладоши, но без обычного веселья. Сегодня он казался сосредоточенным, почти серьёзным. – Урок пятый: человеческий гнев. И да, ты права. Он редко бывает эффективен. Потому что человеческий гнев – это кипение крови, вспышка в мозгу, химический сбой. Ощущение, что твои границы нарушены, твоя справедливость попрана, твоё эго уязвлено. Это эмоция-авария. Они кричат, потому что не могут выразить себя иначе. Бьют, потому что слова иссякли. Это чувство – словно в тебе вскипает ядовитый котёл. Сначала идёт лёгкий пар обиды, потом пузыри раздражения, и наконец – мощный выброс кипящей ярости.

Один из соседей, красный от натуги, толкнул другого. Тот, поскользнувшись на мокром асфальте, грохнулся в лужу.

– Видишь? – продолжил Бальтазар. – Пик ярости. Мгновенная разрядка. А теперь посмотри – он уже не так зол. Появилась доза страха: «А что, если я его серьёзно травмировал?». Гнев человека почти всегда замешан на страхе. На уязвлённом эго, на чувстве беспомощности, на нарушенных границах. Это реакция раненого зверя. Люди в гневе становятся сильными, но глупыми. Они теряют контроль. И это делает их такими… управляемыми. Подобрав ключик к их гневу, можно заставить их сделать что угодно. Оскорби их семью, посягни на их собственность, высмей их убеждения – и ты получишь идеального, слепого мстителя.