Ангел для инквизитора

Скверна в комнате ощущалась плотнее всего: здесь вчера изливали гнев и скуку множество людей, включая самого Каса. Экспертная группа распотрошила каждый ящик, каждую коробку, каждый чемодан с инструментами. При виде бардака под перчатками начался лютый зуд. Кас проигнорировал его. Подвинул к письменному столу компьютерное кресло, на котором нашли тело. Уселся. Подлокотники приятно спружинили под локтями.

– Смена ракурса осмотра. Попытка реконструкции состяния потерпевшего.

В принципе, если тут как следует прибраться, будет очень даже хорошо, почти как дома. Кас снова оглядел комнату, примеряя мысль к действительности. Как дома значит слишком… организованно. Предсказуемо. И очень знакомо. Видимо, Полан тоже предпочёл неуправляемой жизни вокруг собственный островок порядка. А когда почувствовал кризис, не позвал на помощь и умер прямо за работой, упав лицом на клавиатуру. Кас продолжил описывать обстановку, хотя уже пару минут смотрел в одну точку.

«Что бы на его месте делал я, если бы не был инквизитором? Итак, однажды я ощутил рядом нечто, чему не знаю даже имени? А если и знаю, то отношусь как к выдумке древних невежд? – Кас закрыл глаза. – Вряд ли я умел бы молиться. Но точно хотел бы определённости. Скорее всего, понимания. Возможно, защиты. И в орден за этим я бы не пошёл. Там, говорят, людей в застенках пытают до сих пор. Но если бы кто-то в частном разговоре, например, в баре, сумел меня убедить, что есть способ… Маккорин права насчёт секты. Получив оружие, я почувствовал бы себя увереннее. Проснулась бы гордость, а за ней и храбрость. И вот вместо благоразумного отступления я вступаю в противостояние. Я уверен, что выйду победителем. Затем понимаю, борьба обречёна на провал. Дальше либо одержимость и вечные муки, либо смерть».

Кас сжал зубы. Полан погиб, но сохранил свою душу свободной. Так не ему, инквизитору, бояться ада! Стянутые перчатки медленно легли на стол.

– Приступаю к работе по протоколу 11-0-6. Код служащего – ЭСР-19-30-75. – Голос прозвучал спокойно. – Канал восприятия – тактильный.

«Да поможет мне небо».

Кас развернулся к столу. Повторил позу потерпевшего. Обнажёнными ладонями дотронулся до оборудования, которое держал перед смертью Полан. Отдался паническому, животному ужасу, который испытывал перед вечными муками. Внутри кольнуло. Разгорелось. Пробежало по костям, в поисках выхода. Впилось в левое плечо, выкрутило судорогой правую ногу. Онемевшие пальцы дрогнули, кисть соскользнула. Кас схватился за подлокотники, как за борта операционного стола. Восстановил дыхание. тыльной стороной ладони вытер испарину со лба.

– Резонанс достигнут, – глухо сказал он в диктофон, чувствуя себя победителем и проигравшим одновременно. – Остаточный инфернальный след подтверждён, предположительный уровень ниже третьего. Источник – подозреваемый по делу D-2238.02.14-IN0-CP75/604. Вызываю экспертную группу для фиксации обнаруженных следов на месте происшествия. Протокол окончен шестнадцатого февраля 2541 года в четырнадцать часов ноль три минуты.

– Эль, по тебе часы сверять можно, – усмехнулась Ани, плюхаясь за столик и наливая себе зелёный чай. «Привет, дорогие! Сегодня обедаем с девочками». Ровно в половину первого.

– Регулярность публикаций – первое правило блогера, – гордо отозвалась Элли, делая фото стакана с авторским сладким коктейлем. – Кто бы мог подумать, что в нашем районе откроется приличное кафе.

– Я же говорила, – Ирэн откусила панини. – И красиво, и вкусно.

– Интерьер – ладно, – пробурчала Мари, ковыряя вилкой диетический салат с креветками. – Но стулья здесь убийственные. Мои бёдра вспомнили вчерашние приседания.

Ани отпила чая. Галерея, встреча, взгляд Каса, уличный холод – и девочки, которые шумят, спорят, перебивают друг друга. Что из этого сон? И что будет вокруг, когда прозвонит будильник?

– Как свидание? – спросила Лиз, подтолкнув засыпающую Ани под локоть.

– Хорошо, – ответила она, зевнув. – Разморило в тепле.

– Он не давал тебе спать всю ночь? – Лиз мысленно потёрла руки в ожидании.

– Четыреста страниц брачного договора, – кивнула Ани. – Так что да, мне было, чем заняться. Что ты фыркаешь, Клео?

– Тебе точно нужно моё мнение? – подала голос та, наматывая на вилку спагетти.

– Всем нужно, – заявила Мари. – Давай, штатная ведьма, напророчь что-нибудь нашей Ани!

– Ладно, – Клео положила локти на стол, наклонилась вперёд и понизила голос. Девушки потянулись навстречу, чтобы лучше слышать. – Только чур не перебивать и без обид.

Все кивнули.

– Эрлен уже смотрит на тебя, как на потенциальную проблему. Разве он ухаживает? В лучшем случае, оценивает, во сколько ты ему обойдёшься. Я не о деньгах сейчас, инквизиторы нормально получают. Просто ты никогда не узнаешь, где он на самом деле, с кем, почему вернулся в три ночи, почему не отвечает. О чём думает, когда лежит с тобой в постели. А когда он тебе будет нужен больше всего, ты останешься одна. Потому что у него служба. Орден. Что угодно, кроме тебя. Это во-первых. – Ани сжалась внутри. Наверное, так чувствует себя осуждённый, когда ему выносят приговор. – Во-вторых, ты будешь жить, как в тюрьме. Прогулки, друзья, коллеги, покупки – он будет контролировать всё. Если ты нарушишь его правила, он не потребует объяснений, а будет молча вести бухгалтерский баланс твоих ошибок. И молись, чтобы арифметика была в твою пользу. Когда мы спросим, как дела, ты будешь говорить: «Всё нормально». Да ты уже это делаешь. Хотя и не признаёшь, что приняла его правила. Невеста инквизитора. Девушка сильная, достойная, воспитанная. Видно, что тебе льстит быть избранной. Только подумай о том, как лет через пять будешь реветь в пустой квартире, потому что родственников и друзей твой муж распугал, и мечтать, чтобы нашёлся человек, который мог бы дать тебе хоть чуть-чуть человеческого тепла.

– Клё…

– Вы хотели правду, – Клео отодвинулась и занялась своими спагетти. – Вот. Кушайте – не обляпайтесь.

Ирэн отошла поболтать по телефону. Круг развалился. Девушки запили неприятные слова подруги кто чаем, кто кофе, кто коктейлем.

– Злая ты, – расстроилась Лиз и, убедившись, что Ирэн не слышит, продолжила:

– Ты и про Марка говорила, что он не собирается жениться. А он Ирэн предложение сделал. Видишь, ты тоже ошибешься.

Клео кивнула, будто соглашаясь:

– Поживём – увидим.

– Всё, – объявила Элли, хлопнув по столу, – клуб страданий по вторникам закрывается. Объявляется открытым следствие по делу «Жених Ани». Подозреваемый: Эрлен, Кассиан, инквизитор. Нарушитель гармонии женских мозгов. Обвиняется в скрытности, загадочности и…

– Виновен, – провозгласила Мари. – Родная, давай, пока мы не передумали.

Элли протянула телефон к центру стола. Она походила на шеф-повара, готового удивить гостей нереально вкусным блюдом:

– Девочки, держитесь крепче. У него. Были. Щёки!

На разблокированном экране возникла фотография.

– Уи-и-и!

– Милашка!

– Ани, это точно он?!

– Слушай, если вы расстанетесь, он мой!

Ани попыталась умилиться вместе со всеми, но после «пророчества» получилось чуть вымученно.

Элли провела целое расследование, чтобы добыть в архивах и скрытых страницах несколько детских снимков Каса, репортажи с соревнований и пакет рекламной кампании древнего бренда одежды для старшеклассников «SELECT». Ими девушки заинтересовались в первую очередь. На сером фоне, типичном для фэшн-съёмки, попытались воссоздать комнату мальчика-подростка: письменный стол, какая-то полка с типа книжками и тетрадками, низкая кровать без бортов, как будто высокий матрас просто положили на паллеты, застелили пледом и закидали подушками. На стене уютным белым светом горело название бренда и слоган: «Быть избранным – это стиль». На вид Касу было лет шестнадцать. Его несколько раз переодевали. Сначала он немного смущался, поправляя галстук или накидывая поверх рубашки кардиган, а потом вошёл во вкус и стал шалить: сидел на столе, бросал бумажный самолётик, рассыпал карандаши. Подруги увеличивали снимки, тыкали пальцами в экран и чуть не визжали от восторга, препарируя чужую жизнь. И Ани стала смеяться с ними, и смеялась, пока не споткнулась о последний образ.

Кас сидел на полу. Его одели в клетчатую рубашку поверх светлой майки, джинсы и кеды. Он закатал рукава, позволяя рассмотреть сразу четыре кожаных браслета на запястье, обнял подушку, как старого друга, и глядел в камеру. Длинная чёлка, закрывая лоб, падала на глаза, делала взгляд и застенчивую улыбку немного лукавыми. Волосы взъерошены, щёки чуть румяные, взгляд прямой, смелый. Ани остро захотелось защитить от хищных подруг этого юношу с фотографии, который так светло улыбался своим мучительницам.

«Что же с тобой случилось, Кас? Что?»

Завибрировал телефон. Ани посмотрела на экран проверить входящие. «Люк». Полгода рука не поднималась удалить этот номер. Видимо, зря. Ани не стала брать трубку. Тогда пришло сообщение: «Привет, солнце! Только ты можешь меня спасти».

Глава 4

– Мне сейчас мать позвонила, – Виктор Эрлен перешёл сразу к сути вопроса, – и что-то я не понял: это она психует или ты реально накуролесил?

‎Префект-инквизитор периодически выступал мировым судьёй в семейных конфликтах, его решение принималось обеими сторонами как окончательное, не подлежащее обжалованию, соответственно, обращались к нему только в крайних случаях. Кас рапортовал как есть. Его приоритет изменился: что такое ссора с матерью, даже если она не права, после по сравнению с инфернальной угрозой? Так, стихийное бедствие. Каса волновала судьба рапорта о приоритетных полномочиях, который он подал утром.

– Ты знаешь правила ордена, – сухо ответил отец. – И знаешь, что не мне их нарушать.

– Разумеется, – Значит, рапорт отклонён. Что ж, Кас хотя бы попытался. – Но я хотел бы сохранить дело за собой. Какие у меня варианты?

– Подожди. – Виктор отвлекся от телефона: отдавал распоряжения секретарю. Этого времени ему хватило, чтобы обдумать ответ. Он не стал скрывать иронию:

– Можешь, например, пойти под венец прямо сейчас с первой попавшейся девицей. Я подал тебя на повышение, так что четвёртый ранг будет вместе со свадьбой. Ещё можешь подать рапорт напрямую в магистрат, приложив доказательства, что ты единственный, кто проведёт расследование как полагается. В обоих случаях ты пролетаешь. Значит, будь хорошим парнем, не расстраивай маму и сдай дело.

Кас стукнул кулаком по подлокотнику. Если бы вариантов не было, префект-инквизитор не стал бы дразнить – он спросил бы о перспективах и отдал прямой приказ. Но он хочет посмотреть, как хомячок будет бегать в колесе. Увольте. Инквизитор, пусть и третьего ранга, не бесплатное развлечение. На руки полился антисептик.

– Пап, у мамы есть рычаги, чтобы исключить меня из ордена?

‎– Чего?

‎Это был удар ниже пояса. Кас по голосу ощутил, как у отца на загривке поднялась шерсть, и нанёс контрольный:

‎– Она сказала, что сделает для этого всё возможное, если я не женюсь на Ани Пернель. Запись есть.

‎– Интересно, – протянул отец после паузы, – за какие такие «рычаги» мадам собралась дёргать. Сейчас наберу её, спрошу. Всё. Работай.

«Папе на маму жалуетесь, господин инквизитор?» Внутренний судья произнёс это с усмешкой. Кресло вздохнуло: Кас поднялся расхаживать сведённую ногу. Он заметно хромал. «Жалуюсь, – внутренний подсудимый согласился с обвинением. – И стыжусь, что заставляю их играть друг против друга. Но иначе они съедят мне мозг чайной ложечкой и скажут, что им невкусно». Он понимал: всему виной предстоящая свадьба. Родители, которые стремительно поженились перед отъездом отца на военную миссию, видели возможность воплотить то, чего сами не пережили, из-за этого волновались о церемонии и подготовке к ней больше сына. Кас даже пытался им сочувствовать. До сегодняшней нервотрёпки.

Ани, наверное, ещё тяжелее: к невесте требования выше. Да и жених из младшего Эрлена тот ещё. Кассиан представил начало запланированного созвона с невестой: «Привет! Как прошёл твой день?» – наверняка спросит она и услышит в ответ дежурное «Нормально». Ведь рассказывать, как провёл несколько часов в воняющей трупом квартире и прогулялся недалеко от адских врат, он точно не станет. И дело не только в том, что рядовая работа инквизитора часто скучна, а местами отвратительна. Есть запрет на разглашение служебной информации: места, время, события, имена – и ещё много чего просто нельзя произносить вслух даже на исповеди и при сослуживцах. Разговоры «ни о чём» быстро надоедают, попытки сблизиться переходят в отчуждение. Чем раньше она это поймёт, тем лучше. Впрочем, эксперты приехали. Кас включил диктофон:

– Орден Меча и Оливы, шестнадцатое февраля 2541 года, четырнадцать часов сорок две минуты…

Если бы семнадцатилетний Кас предложил встречаться, Ани бы не раздумывала ни секунды: румяный парень с взъерошенными волосами, смеющийся в камеру, будто видит за ней своё счастье, очаровал её с первого фото. Вырвался вздох: Клео права и насчёт избранности, и насчёт правил, и насчёт того, что внутренне Ани уже согласилась с условиями брака, примеряя их постепенно, как новый костюм, который предстоит носить много лет. Ей нравилось, что её всерьёз выбрал взрослый мужчина как будущую жену, подняв Тихоню в собственных глазах. Минус в том, что этот мужчина – Кассиан Эрлен. Нынешний. Вызывающий скорее опасение и недоумение, чем романтические чувства. И его одобрили родители. Разве они не знали про правила ордена? А про договор? А если знали, почему согласились на сделку? И почему ничего не сказали дочери? Ани подумала об этом, и на лбу образовалась тревожная складка. «Не подскажешь, как быть?» – мысленно спросила она у Каса с фотографии. Тот, одетый в чёрное худи оверсайз и мягкие брюки вроде спортивных, сидел на столе, подталкивая к краю карандашницу. Он напомнил Ани бабушкиного кота: у того на морде было ровно такое же выражение: «Нельзя? Я в курсе. Но что вы мне сделаете?» И это прозвучало как решение. Ани быстро, пока не засомневалась и не передумала, набрала Люку сообщение: «Привет. Так и быть, зайду после лекции». На свидании жених предложил считать помолвку недействительной. Вот и проверим, насколько он искренен.

Девушка не посещала творческий кластер академии с осени. Говорила всем, что решила уже сейчас начать карьеру галериста под руководством мадам Эрлен, и времени для полуофициальной «Кафедры вольных творцов» стало меньше. Это было правдой лишь наполовину: придя в клуб после каникул, она почувствовала себя не «доцентом», то есть членом правления, ответственным за визуальные концепции и реквизит, а гостем на чужой вечеринке. Люк Демви, парень, из-за которого Ани в своё время вступила в клуб, видел в ней исключительно друга, напарника. Иногда жилетку. В общем, человека, который всегда под рукой, что бы ни случилось. Они вместе рисовали декорации, потом допоздна пили чай. Люк шутил, делился идеями и планами, рассказывал про девушек, которые ему нравятся. А она смотрела, слушала. И ни разу не перебила. И ушла в день осеннего фестиваля, когда застала его на том же самом столе с полуголой девицей. Надоело делать вид, что ничего такого не происходит. Надоело быть незаменимой невидимкой.

Теперь есть повод вернуться с достоинством: Люк заметил её отсутствие и позвал. Лично! Да, разгребать очередной завал на проекте, который еле держится на плаву из-за организационных недоработок, но это шанс вырваться, почувствовать себя своей. Ещё раз. Последний раз. Вряд ли Кассиан разрешит ей посещать клуб. Он, наверное, рассердится, если узнает, что Ани общалась с Люком. «То есть «когда». Когда узнает», – почему-то девушка не сомневалась, что скрыть клубные дела от жениха-инквизитора не сможет, он сразу всё увидит и поймёт. И, может быть, сам откажется от помолвки? И что тогда?

Ани отправилась искать мадам Эрлен. Девушка, конечно, сообщила утром, что уйдёт на лекцию, но уже поняла: о мелочах такого рода начальству лучше напоминать. Арт-директора не было ни в кабинете, ни на экспозиции, ни в проектном, ни в финансовом секторе. Она нашлась в подсобке хранилища – сидела на выставочном постаменте, согнувшись, нога на ногу, и курила в вытяжку, нарушая все инструкции по пожарной безопасности. Заметив, что больше не одна, женщина вздрогнула. Окурок исчез в карманной пепельнице, слабый запах дыма сменился ароматом духов. Вытяжка гудела. Ани, смущённая сценой, явно не предназначенной для чужих глаз, подошла ближе, чтобы расслышать.

– У тебя что-то срочное?

– А, ну, нет… Я просто всё закончила, и…

Мадам Эрлен понимающе кивнула, промакивая влагу на глазах бумажной салфеткой.

– Посиди тут со мной, если не торопишься.

Ани пристроилась на край соседнего постамента. Вытяжка замолкла. Натали вздохнув, покачала головой:

– Мои мужчины… Никогда не делают то, о чём просишь, только то, что считают правильным. Особенно Вик. Упёртый, как баран. Иногда хочу его убить.

– Простите, может, не моё дело… – Голубоглазая брюнетка Натали могла бы стать музой, если бы не была художником. Удачная генетика, помноженная на утончённый вкус и безупречное чувство стиля, заставляла маму отпускать ядовитые замечания и фыркать сквозь зубы: породистая сучка. В академии про неё говорили разное. Мол, живёт в фиктивном браке, не стесняясь, крутит романы, в том числе со студентами, а муж щедро платит ей той же монетой. – Но если вам так тяжело, почему просто не уйти?

– Что? – Натали повернула голову движением хищницы, которая почуяла врага на своей территории. Ани поняла, что ляпнула глупость. – Нет, дорогая, об «уйти» речи нет. И дело не в ордене. Понимаешь, Вик… – Она задумалась, размышляя о супруге. – Он как старый коньяк. Такой, что настаивался годами в обугленной дубовой бочке. В нём всё: и дым, и терпкость, и сладость. После него что угодно покажется спиртом с ароматизаторами. Уж поверь, я пробовала.

Девушка вспомнила воскресный ужин и опустила взгляд. Её представили будущему свёкру на семейном торжестве в честь помолвки. Папа находил его похожим на большую служебную собаку вроде добермана. Хотя, по правде, завидовал физической форме префект-инквизитора: тот, рослый от природы, в отличие от господина Пернеля, спортом не пренебрегал. Чёрный костюм шёл к наметившейся в русых волосах седине, подчёркивал широкие плечи и офицерскую выправку. Виктор не скупился на комплименты будущей невестке, шутил и смеялся без стеснения, здорово танцевал.

– Он… – начала ‎Ани, чувствуя, как в груди ворочается девичий стыд. – Он очень… Обаятельный. Как вы познакомились?

Потухшие глаза мадам Эрлен вспыхнули. В подсобке настал июнь, такой жаркий, что на асфальте можно жарить яичницу. Дохнул ветер, подаривший название приморскому городку – Брисса. Запахло солью и рододендроном вперемешку с жареной рыбой. Застучали деревянные подошвы сабо. Взбалмошная девчонка Нэтти, едва окончив школу, улетела с подружками кутить. Днём она рисовала на улице для туристов, ночами тратила заработок на сангрию, танцевала босиком под гитару в пляжном баре и целовалась с парнями, ничего им не обещая. Пока не появился Вик. Молодой. Дерзкий. Белый, как будто его кожа никогда не видела настоящего солнца, в белой льняной рубашке, с канатным браслетом на правом запястье. Устроившись у стойки, он заказал ром.

Гитарист начал новую мелодию. На дощатом настиле снова закружилась девушка в платье спелой вишни. Северянин скинул сандалии, подошёл, протянул руку, притянул к себе, задавая шаг. Повёл. Они танцевали, будто музыка закончится, и мир вместе с ней. Когда сменился ритм, их руки остались сомкнутыми. Потом был берег, тёплый песок, объятия, поцелуи, разговоры вполголоса. Вик растянулся на песке, глядя на звёзды. Сказал, что заканчивает академию и у него две недели свободы.

– Я приехал в Бриссу принять все подарки, которые она мне приготовит, – он поднялся на локте, серые глаза потемнели, как небо перед грозой. – И вот любуюсь звёздами с самой прекрасной южанкой в мире. Ты – мой подарок, Нэт. Хочу всю жизнь танцевать с тобой.

Нэтти засмеялась:

– Чур, я веду! – и стянула с Вика рубашку.

Мадам Эрлен улыбалась.

– Мы нашли все укромные уголки Бриссы. В аэропорту целовались, как сумасшедшие. – Салфетка убрала последние капли влаги из уголков глаз, стирая минутную слабость. – Он отдал мне свой браслет, тот самый, с ночи на пляже. А я… – улыбка стала лукавой. – Тоже оставила ему кое-что на память. Решила пошутить. Думала, больше его не увижу. И вот, представь себе, мы женаты уже почти тридцать лет. Кошмар, правда?

Ани посмотрела на начальницу и будущую свекровь совершенно другими глазами и вдруг поняла, что такое женская зависть. Лицо горело от стыда, в сердце бился безмолвный крик: «Почему не я на твоём месте? Почему это случилось не со мной?» Ани помолчала. Потом тихо спросила:

‎– А Кассиан… Какой он?

‎Мадам Эрлен посмотрела на неё с усмешкой:

‎– Ну, дорогая, я всё-таки его мать. Это ты расскажи, каким мужчиной вырос мой сын. Только, – женщина чуть наклонилась вперёд и понизила голос, вынуждая невестку напрячь слух, – сначала распробуй.

Когда девушка вышла из галереи, небо будто обрушилось ей на плечи. С утра мело, но теперь ветер обессилел, над городом остались тяжёлые, разлохмаченные тучи, из которых медленно падали крупные хлопья снега. Они таяли, когда Ани ловила их в ладонь. Хотелось двигаться, слышать в ушах ритм, не разбирать лиц и вывесок. Слишком много всего, и всё наотмашь. Ани решила пройтись: развеяться и послушать музыку. Убрала в сумку шапку, накинула на голову шарф, как капюшон.

Когда девушка вышла из галереи, небо будто обрушилось ей на плечи. Днём мело, но теперь ветер обессилел, оставив после себя странное спокойствие – как будто город приостановил дыхание, наслаждаясь тишиной. Над крышами стлались тяжёлые, разлохмаченные тучи, из них медленно падали крупные хлопья снега – как будто у зимы вдруг поменялось настроение, и после колючих гневных игл она решила погладить город ласковой рукой, оставляя на щеках едва ощутимый след скорого прощания. Ани стянула шапку – голова сразу почувствовала свежесть воздуха после тёплого помещения – убрала в сумку. Накинула шарф, как капюшон. Отделяясь от всего мира, надела наушники, поставив в плеере случайный выбор. Хотелось двигаться, чувствуя, как музыка обволакивает разум, не разбирать лиц и вывесок, идти так, чтобы быть одновременно в городе и за его пределами, как будто в своём уютном коконе. Запела женщина.

Ты ль правда мне

Судьбой был предназначен с первых дней?..

Голос был высокий, нежный, с едва уловимыми обертонами боли и силы. Почти сразу вступили клавиши, потом гитара. Певица не срывалась на крик, но и не умоляла. Она спрашивала незримого собеседника. И вопросы не были лёгкими. Асфальт под ногами чернел и поблёскивал, пахло влажным бетоном и автомобильным выхлопом. С крыш капало. Город будто приводил себя в порядок, умывался перед встречей с весной, как Ани выбирала наряд перед воскресным ужином, чтобы понравиться важным гостям. Она справилась. И что в награду? Долг, обязательства, абсурдные правила.

Ты ль правда тот,

С кем хлеб делить и жизнь?

Хоть слово мне, прошу, скажи!

Девушка подставила ладонь. Снег ложился в неё и таял, оставляя тёплую воду. Во время помолвки Кассиан молчал. Произнёс только то, что требовалось, и едва прикоснулся губами к её вспотевшей от волнения руке. Тогда она считала это вершиной блаженства. Теперь кое-что изменилось. Мокрые ресницы, полуоткрытые губы, взволнованное придыхание, вырвавшееся у мадам Эрлен, когда та говорила о молодости, о муже, рассказали больше, чем все учебники анатомии и психологии. Ани хотела бы однажды стать такой же отточенной взрослой женщиной, которая живёт, любит, желает, обладает. Сама. Не муза, питающая чужое вдохновение, как мама – художник. Творец своей жизни, перед которым преклоняются, хоть и шепчутся за спиной. Что для этого нужно? Неужели мужчина?

Проехала машина, окатив пешеходов брызгами. Кто-то гневно вскрикнул. Ани посмотрела на мокрую полу пальто. Пальцы сжались в карманах. По телу разлилось то самое, странное: не тревога, не страх. Желание просто быть рядом с кем-то, чувствовать себя живой. Для этого она идёт в академию. Сердце билось часто и гулко. Хотела ли она услышать признание? Получить прощение? Или просто проверить: а вдруг ей всё ещё есть куда вернуться?

Ты ль правда тот,

Кто боль отверг и страх,

Сгорел в огне любви – и встал?

Жизнью стал…

Голос в наушниках снова взлетел, затрепетал – и растворился. Ани подняла голову, придерживая уползающую накидку. Сквозь рваные выцветшие тучи ударил луч – тонкий, как стрелка часов. Он коснулся окон офисной высотки, заставив стекло и бетон вспыхнуть ярким золотом. В детстве мама рассказывала: «Это не просто луч. Там, за облаками, летит ангел. Он спешит с вестью, но может услышать, если попросить его о самом заветном». Тогда Ани подолгу глядела в небо и шептала: «Пусть мама не плачет, пусть папа будет дома почаще, пусть у меня будет волшебная краска, которой можно рисовать сны…» Сейчас просить было не о чем. Ани опустила голову и ускорила шаг. Профессор не терпел опозданий.