Заложники Кремля

Стоило Василию бросить взгляд на пестрый ворох, и он уже все «видел»:

– Это отдай сестре, это для нее. Это сразу выбрось. А из этого – шей. Это для моей женщины.

Как умел смотреть этот мужчина!..

Капитолина Георгиевна каким-то очень бережным движением достает из шкафа белое жоржетовое платье изумительной работы со множеством крохотных рукодельных пуговок.

Понятно – сшито в спецателье. Платью почти пятьдесят лет, а оно новое; его, наверное, почти и не носили. Волшебный наряд предназначался совсем не для той жизни, какая ждала Капу.

– Наверное, дочка или внучка могли бы носить, – говорю я. – Сейчас как раз такая мода вернулась, послевоенных лет.

Но Капитолина Георгиевна сердито затворяет белое облако в шкафу.

– Никому это не нужно. Никому ничего не интересно.

Слова явно адресовались отсутствовавшим в этот момент домашним: дочери и внучке. Журналистам, например, «это» очень интересно. Но Капитолина Георгиевна не очень разговорчива. Похоже, страницу жизни, связанную со Сталиным, здесь хотели бы поскорее забыть…

Из Дома на набережной, где Василий раньше жил с Екатериной Тимошенко, они с Капой переехали в двухэтажный особняк на Гоголевском бульваре, дом 7. С ними здесь теперь жили его дети, Саша и Надя, а также Капина дочка Лина, чуть старше Саши.

Есть фотография – ребятишки подметают свой двор. Одеты кто во что попало. Капитолина Георгиевна смеется, показывая фото:

– Ну, прямо абиссинцы какие-то! Я их абиссинцами и называла.

Но глаза у всех хорошие. Еще одна фотография той поры: Василий стоит, прижимая к себе Сашу и Надю. На обороте сделанная его рукой надпись карандашом: «Почему такая тоска в душе? А ребята уже научились улыбаться». Голодные, запуганные волчата улыбаются. Капина заслуга.

О Василии много написано. Канонический образ младшего Сталина: гуляка и хам, самодовольный наглец «без тормозов», умеющий выжать максимум выгод из своего исключительного положения. Но где-то в глубине истерзанной алкоголем души тлела мучительная, неустранимая боль человека, раздавленного непосильно тяжелой ношей, выпавшей на его долю – необходимостью быть достойным сыном своего отца.

Нелюбимый сын Сталина, Яков, был обречен существовать в умертвляющем поле отцовской холодности. Василий, единственная надежда Генералиссимуса, сломался от чрезмерного внимания и чрезмерности возлагавшихся на него надежд. Возможности, предоставленные судьбой, слишком превосходили его внутренние ресурсы.

Василий – первый, но не единственный из кремлевских детей, чей характер был сформирован, а затем сломлен этим противоречием. Галина Брежнева в чем-то повторила его судьбу. Когда жизнь слишком щедро осыпает незаслуженными дарами, это ломает личность. Не отсюда ли и внутренние терзания Василия: «Почему такая тоска в душе?..»

Нежности и кротости Василия в отношениях с Капитолиной хватило ровно на три месяца. позже начались скандалы, попойки и, как поспешили уведомить Капу «доброжелатели», измены.

При этом сам он был необузданно ревнив. Еще до замужества с Василием Капитолина побывала в Чехословакии в составе первой в СССР спортивной делегации, выехавшей за границу. Там ей подарили серебряную пудреницу. Изящная вещица сразу чем-то не приглянулась Василию. Как-то они ехали вдвоем в машине. Капа решила попудриться, достала чешский подарок… Он молча с яростью выхватил пудреницу и швырнул за окно в речку. Приревновал к неведомому дарителю.

Плавать запретил Капиолине столь же решительно. Однажды в квартиру на Гоголевском бульваре позвонили из спорткомитета СССР. Трубку взял генерал Сталин и был уязвлен – спрашивали не его. Некий мужчина сообщил Васильевой, что принято решение о присвоении ей звания мастера спорта СССР. Нужно только оформить кое-какие документы. Узнав об этом, уже совершенно невменяемый от злобы Сталин-младший перезвонил спортивному начальнику и прокричал в трубку, что требует забыть имя пловчихи Васильевой, а заодно и ее телефон.

Так Капитолина не стала мастером спорта и не добилась новых рекордов. И сейчас, в ее 75 лет, тлеет у нее в душе обида. Да и другое есть обстоятельство: при скудной пенсии дополнительные деньги за звание были бы не лишние.

– В общем, вырвали меня из спорта с корнем.

Она непоследовательна, эта женщина. Как и все истинно любящие женщины. Только что сама же рассказала безобразную историю со звонком, но не хочет сказать «Василий вырвал из спорта». Что уж мертвого-то топтать? Вспомнила дурное о нем, и тут же пожалела. «Вырвали». Будто сделал это кто-то неведомый, плохой, к Васе никакого отношения не имеющий.

А как же бассейн в подарок? Если уж из спорта «вырвали»… Я почувствовала себя обманутой – какая легенда рушилась на глазах!

Был, был бассейн! Точнее, начинался. Капиталина все время доказывала Васе – нужен 50-метровый бассейн с подогревом воды. Хватит гробиться пловчихам, тренируясь в холодных реках! Застуживаются так, что не могут потом детей рожать.

И Вася послушался ее. Развернул строительство бассейна на территории Центрального аэродрома, рядом со стадионом ЦСКА. Но деньги, которые вытряс Бог знает из кого, скоро кончились, и много лет Васина незавершенка пугала прохожих дырой развороченного котлована. Незаконченная стройка стала метафорой его жизни: порыв – страсть – пугающая бессмысленная яма.

Деньги на бассейн Василий просил даже у отца, когда тот пригласил молодых отдохнуть вместе с ним две недели на одной из своих дач на Кавказе, на озере Рица.

То был мучительный для младшего Сталина отдых. Вася сторонился отца. В последние годы он стал никудышным летчиком. Руки из-за хронического алкоголизма дрожали так, что он уже не мог удерживать штурвал и летал либо вторым пилотом, либо «пассажиром», что для военного летчика просто-таки позорно. Нервы расшатаны непоправимо, а отец всегда может так пришибить обидным словом… К тому же рядом с отцом нельзя напиться, а без алкоголя Василий совсем не мог. Из-за страха перед отцом, на всякий случай он всегда садился у противоположного конца стола.

«Лично! Товарищу Сталину Иосифу Виссарионовичу. Считаю своей обязанностью доложить Вам о состоянии здоровья Василия Иосифовича. 16-го ноября с.г. у Василия Иосифовича внезапно (дома около часу ночи, во время просмотра кинокартины) развился эпилептический припадок – полная потеря сознания, общие судороги мышц тела, прикус языка и выделение из полости рта пенистой жидкости… К сожалению, за последние 7 – 10 дней Василий Иосифович вновь стал пить и в связи с этим снова появились симптомы резкой интоксикации, отвращение к пище, похудение, повышенная раздражительность, плохой сон. Убеждения и требования врачей прекратить употребление спиртных напитков ни к чему не привели. Прошу Вашего содействия. Начальник Лечебного-санитарного управления Кремля П. Егоров. 9.Х11.50».

Еще летом этого года они с Капитолиной, наверное, выглядели счастливой парой. Молодая женщина в ослепительно белом платье, солнечное небо, синие воды Рицы под стремительным скутером – все это радовало Василия. Он мог часами носиться на скутере, обожал быстрый полет на волнах.

Капитолина научила его кататься на акваплане, это прообраз водных лыж, где вместо двух лыжин – одна доска. А вместе с ним обучила этому искусству и его друзей – маршалов авиации Жигарева и Савицкого, отца будущей космонавтки, чем ужасно гордится до сих пор.

Две недели, четырнадцать дней вблизи отца, в условиях «полусухого закона» – такого «рая» Василий вынести не мог. Маялся, вздыхал, все время пытался внушить Сталину-старшему, что его ждут в Москве неотложные дела.

Реакция была нулевая. Коба умел вот так не замечать того, что его раздражало.

Василий подбивал Капитолину:

– Скажи, нам надо ехать, стройка стоит. И денег на бассейн попроси.

Тесть внимательно выслушал ее, попыхтел трубкой и вынес резолюцию. Звучала она неутешительно:

– В Белоруссии до сих пор живут в землянках люди, которые защищали от фашистов страну. Подождите с бассейном. Все будет.

Василий поймал момент, когда отец находился в благодушном настроении и снова напомнил, что ему срочно надо ехать.

Сталину, видно, это надоело.

– Надо, так надо.

Подал руку Капитолине. С сыном же демонстративно прощаться не стал.

Разговор о деньгах, который Капа завела на берегу озера Рицы, видно, направил мысли вождя в совершенно новом для него направлении. Небожитель, он не нуждался в казначейских билетах и не представлял, как и на какие средства живут его дети.

Уже в Москве спросил у Капы, сколько они вдвоем с Василием зарабатывают. Оказалось, у Васи, генерала, оклад – пять тысяч. У Капитолины (она продолжала преподавать на кафедре физкультуры Военно-воздушной академии) – две с половиной. На алименты Екатерине Тимошенко уходили полторы тысячи.

– Той скромности, в какой мы жили, сейчас даже не поверят, – сердито говорит Капитолина Георгиевна. – У Василия был единственный штатский костюм, и тот купили, когда я взмолилась: не могу ходить все время с генералом! На него же все обращали внимание. А сейчас даже не хочу никому об этом рассказывать, вам вот только. Все равно ведь не поверят.

Я почему-то верю. Сталин в роскоши не купался. Кто-то вообще считает вождя сущим аскетом – известно, что он спал под солдатским одеялом.

Да, номенклатура жила достаточно богато. Но то было своеобразное богатство. Как говорится, ничего личного. Ни квартиры, ни машины, ни дачи, ни мебели. На каждой табуретке – инвентарный номер. Все – государственное, казенное, данное во временное пользование. И бойся, небожитель, выпасть из номенклатуры. Ты разом теряешь не место, не квартиру в хорошем районе, не гарантированные сосиски из спецбуфета, а нечто всеобъемлющее и прекрасное – любовное попечение о тебе государства.

О материальном обеспечении советской верхушки, в отсутствие достоверных сведений, всегда ходили волнующие слухи. Упорно говорили об открытых счетах в банках, которыми элита свободно пользовалась. Открытых счетов. Вожди, может, и не заводили, но имели все, что такие счета могли дать.

Профессионалы выживания оставались у власти десятилетиями.

Роскошествовать в те времена не было принято. Одевались стандартно-тускло: комодообразные черные костюмы, неброских расцветок галстуки.

Кто-то и в те годы умел нажить состояние, но демонстрировать богатство мог решиться только безумец. Лозунг коммунистов: «Главное, чтобы у советского человека душа была красивая».

Александр Шелепин, в прошлом видный, как было принято говорить, партийный и государственный деятель, рассказал историку Дмитрию Волкогонову:

«После смерти Сталина, когда переписывали имущество генсека, выяснилось, что работа эта довольно простая. Не оказалось никаких ценных вещей, кроме казенного пианино. Даже ни одной хорошей, „настоящей“ картины не было. Недорогая мебель, обтянутые чехлами кресла, ничего из антиквариата. На стенах висели бумажные репродукции в деревянных простеньких рамочках… Кроме маршальского мундира из носильных вещей оказалась пара простых костюмов (один парусиновый), подшитые валенки и крестьянский тулуп».

Нарочитый этот аскетизм выглядел бессмысленной, жалкой уловкой на фоне огромного количества дач, построенных для Сталина в разных концах страны.

Чтобы как-то укрепить свой имидж, одной их определяющих черт которого считалось нестяжательство, в начале 30-х годов Центральный комитет коммунистической партии принял решение о том, что члены этого органа не имеют права получать гонорары за свои партийные статьи и книги.

Надежда Аллилуева возмущалась таким ханжеством. Лучше, считала она, брать деньги за то, что ты сам, лично, заработал, чем бесконечно, без всяких лимитов, лазить в казну за деньгами на домашние нужды – дачи, машины, прислугу… Они ссорились из-за этого со Сталиным, но переубедить старшего товарища по партии Надежда так и не смогла.

В 1947 году, после денежной реформы, обесценившей деньги в десять раз, было принято еще одно лукавое решение – об отмене бесплатного содержания семей Политбюро, дотоле, стало быть, имевшего место. Постановление, конечно, было секретным. Одну из величайших тайн партии всегда составляли ее привилегии.

До этого решения ЦК Светлана Аллилуева, как она вспоминает, вообще жила без денег, если не считать университетской стипендии. После 1947-го года отец впервые стал спрашивать, нужны ли ей средства и в каком количестве. Но Сталин не знал счета современным деньгам, не представлял, что сколько стоит. И, давая дочери десять тысяч рублей, был уверен, что дает миллион.

«Денег он не тратил. Их некуда и не на что было ему тратить. Весь его быт, дачи, дома, прислуга, питание, одежда – все оплачивалось государством. Для этого существовало специальное управление где-то в системе Министерства государственной безопасности, а там – своя бухгалтерия. И неизвестно, сколько они тратили… Отец и сам этого не знал. Он только интуитивно чувствовал, что улетают огромные средства… Он пытался как-то провести ревизию своему хозяйству, но из этого ничего не вышло – ему подсунули какие-то выдуманные цифры».

…Итак, на семью из пяти человек у Василия и Капитолины оставалось четыре тысячи рублей. Но эта цифра Сталину ничего не говорила.

– Это сколько же получается в день? – захотел уточнить он.

Нервничая, в присутствии Сталина все нервничали, Капа попыталась быстро сосчитать. Выходило рублей по двадцать пять на человека.

– Маловато, – расстроился Сталин. – Вот когда будет сотня в день, да еще бутылка сухого вина к обеду, жизнь можно будет назвать нормальной. А пока – неважная жизнь.

Скорее всего, ему и в голову не приходило, что заработок командующего ВВС сильно отличается от того, что имела какая-нибудь учительница или, тем более, колхозник. Крестьяне, бывало, и копейки не получали за каторжный труд на колхозных полях. И не умирали с голоду только благодаря спасительной картошке и огурчикам, которые выращивали на крохотных личных огородах…

После того разговора со Сталиным прошло месяца два. Однажды у дверей особняка на Гоголевском бульваре остановилась правительственная машина. Василий выскочил навстречу. Однако водитель, державший в руках пакет, деликатно, но твердо его отстранил:

– Мне Капитолину Георгиевну. Это ей.

На большом конверте красовалась сделанная рукой Сталина надпись: «Зарплата И. В. Сталина за декабрь 1950 года». Такие конверты с деньгами стали привозить регулярно, раз в два месяца. Получала их и Светлана Аллилуева. Она в то время только что развелась со вторым своим мужем Юрием Ждановым и осталась одна с двумя детьми.

Автограф «вождя всех народов» Капа хранила, пока он не умер. После этого сразу начались гонения на Василия. Посмотрела, как уводили ее невенчаного мужа, руки за спину, прикладами тычут в лицо, и тут же на всякий случай выкинула конверт, изорвав в клочки. Сейчас жалеет, ведь историческая вещь, реликвия, как ни говори! Но тогда ею руководил только жуткий, всепоглощающий страх за дочку, за Васиных детей, за себя самое. Что их ждет? Ощущение было такое, точно она стоит на дне ущелья, а сверху, затмевая белый свет, валится им на голову каменная глыба.

Присылаемая с нарочным зарплата Генералиссимуса, конечно, снимала материальные проблемы в семье Сталина-младшего. Но никто не мог спасти Василия от него самого.

Генерал вручил своих детей Капитолине и с азартом нырнул в свою, неведомую ей, бурлящую жизнь. Его постоянно окружали какие-то люди – футболисты, массажисты, журналисты, артисты, тренеры и непонятные темные личности, которые подбивали на гульбу и аферы. Светлана писала:

«…им вертели, как марионеткой, всю жизнь тянули наверх, не считаясь с его способностями и возможностями; ему давали ордена, погоны, автомобили, лошадей, его портили и развращали, извлекая из этого свою корысть».

Василий часто повторял:

– Я живу, пока жив отец.

И спешил схватить у жизни все, наживая новых и новых врагов. Редкие свидания с отцом сын использовал для того, чтобы свести с ними счеты. Недруги, а он умел их наживать мастерски, должны были чувствовать: Василий Сталин еще в силе!

Считалось, что большая группа летчиков именно с его подачи была арестована по обвинению в сознательном вредительстве, которое будто бы привело к отставанию нашей авиации от английской и американской…

Василий видел – отец дряхлеет, надо спешить.

Но все закончилось для Василия еще при жизни вождя. Военный Парад 1 мая 1952 года поставил точку в шальной карьере молодого командующего ВВС Московского округа.

В тот день пролет авиации над Красной площадью запретили на самом верху из-за ненастной погоды. Василий, пьяный уже с утра, мог этого не знать и отдал приказ эскадрилье пройти на бреющем полете над праздничной Красной площадью. Самолеты пронеслись так низко над Мавзолеем, что Сталин испугался. Первая мысль была: покушение!

Разгневанный генералиссимус велел выяснить, кто осмелился поднять самолеты в воздух. Доложили: команду дал Василий Сталин.

– Дурак, неуч! – бушевал Иосиф Сталин при всех.

Расплата последовала немедленно – генералиссимус лично подписал приказ об освобождении сына от должности.

Чтобы хоть как-то занять неуправляемого отставника, Василия зачислили слушателем Военной академии имени Ворошилова. Он ни разу в ее стенах не появился. Неделями сидел на своей даче в Усово, погруженный в депрессию. Иногда наезжал в Москву, и тогда столица имела возможность обсудить пикантные подробности очередного дебоша. Его шофер жаловался: для хозяина не существует дорожных правил, особенно, если выпил. Сам нажимает на педали, то и дело требует выехать на встречную полосу.

Смерть отца показалась ему подозрительной. Василий считал: вождя «убрали» соратнички. И это стало началом новой серии грандиозных скандалов. Сын умершего диктатора ходил по ресторанам в поисках иностранных журналистов, которым жаждал рассказать правду. Кажется, не нашел.

Терпение властей истощилось довольно скоро. 5-го марта 1953-го года умер отец, 26-го марта Василий уволен в запас без права ношения формы, в апреле взят под стражу.

Следствие выявило злоупотребление служебным положением, растраты, рукоприкладство генерала Сталина, интриги, в результате которых его сослуживцы попадали в тюрьмы. На Василия давали показания все – от его адъютанта до начальников штабов и министра обороны. Обвинений хватило бы на десятерых.

Натерпевшиеся унижений от Сталина-старшего с мстительным наслаждением втаптывали в грязь Сталина-младшего. Сколько вылилось на сталинского сына застарелой обиды и ненависти! Василий и Яков, Яков и Василий – оба, каждый по-своему, ответили за злодеяния отца.

Приговор гласил – восемь лет заключения.

Осужденный провел их во Владимирской тюрьме (где когда-то «мотала срок» и жена Якова Юлия Мельцер) под именем Василия Павловича Васильева. Фамилией Васильев Иосиф Сталин как Верховный Главнокомандующий подписывал некоторые директивы времен войны. Впрочем, совпадение здесь скорее всего случайное, вряд ли о таких тонкостях знали тюремных дел мастера в 1953 году.

…Задолго до ареста Василия Капитолина решилась от него уйти. После своей позорной отставки он стал невыносимым. Как-то ударил ее кулаком в глаз. Испытанной в тот миг адской боли и обиды она не забыла и сейчас. Три хирургические операции с интервалами в несколько лет глаз не спасли. В тридцать лет с небольшим красавица Капитолина стала инвалидом.

Тянуть дальше было нельзя. От постоянного стресса Капа перестала есть, спать. И даже знаменитая кремлевская больница в Кунцево, санаторий в Барвихе не смогли вывести ее из болезненного состояния.

Это был рубеж, конец какой-то части жизни. К Василию, решила Капа, не вернусь никогда. И раньше убежала бы от изверга, да не хватало духу оставить на такого отца Сашу и Надю, сирот при живой матери. Галина Бурдонская жила в Москве, совсем близко, но Василий под страхом страшных кар запретил ей общаться с сыном и дочкой.

Однако Капитолине не суждено было и малой передышки. В Барвихе ее настигла весть о смерти Сталина. Она вспомнила, как Вася всегда твердил:

– Я живу, пока жив отец.

Теперь возьмутся за сына! Быстро-быстро женщина собрала вещички и с предчувствием новых бед помчалась к своему мучителю; спасать его, ненавистного и любимого. Капа отказывалась от жестокого, порочного, но не могла бросить поверженного.

При аресте все имущество Василия Сталина конфисковали. Капитолине, чтоб наскрести денег на поездки во Владимир и на передачи в тюрьму, пришлось продавать свои вещи. А хотелось (вот ведь непоследовательная женская душа!) побаловать несчастного узника и рыбкой хорошей, и икоркой…

Бегала по комиссионкам, умоляла хоть за копейки взять платья, туфли. Как-то толстая, сытая приемщица швырнула назад Капино любимое вечернее бархатное платье:

– Длинные не берем!

Ночью она платье укоротила, подшила, как сумела. А утром на приемке стояла уже другая, симпатичная девушка.

– Зачем же вы укорачивали? – удивилась она. – За длинное мы бы вам больше дали.

Капа давно уже окаменела от обид, от страха за детей, от горя, которое, как она чувствовала, теперь уже навсегда с ней. Но после сочувственных слов приемщицы вся затряслась от рыданий. Не нашлось даже сил выскочить из магазина, спрятаться от чужих глаз…

Она бывала во Владимире еженедельно, часто вместе с Надей. Чтобы провести с Василием воскресенье, приходилось выезжать из Москвы в субботу вечером.

Начальство свиданиям не препятствовало, напротив, предоставляло для встреч специальную комнату. Такой вот семейный уикэнд с икоркой и, чего греха таить, рюмкой водки, за колючей проволокой. В Москве Василия Сталина уже не боялись, а в провинциальном городе Владимире имя самого скандального зэка Союза по-прежнему вызывало трепет.

Если Капа иногда позволяла себе пропустить неделю, он встречал ее проклятьями. На нее, единственную из всех его женщин, не оставившую его в страшный час, изливалась вся ярость этого необузданного человека.

Ах, если б знала она, какие показания в это же самое время давал следствию Василий!

«Одной из побудительных причин к этому (строительству бассейна. – Авт.) явилась мастер спорта по плаванию моя сожительница Васильева Капитолина. Васильева меня подбивала на сооружение водного бассейна и, желая угодить ей, а также рассчитывая популяризировать себя сооружением бассейна, я поставил перед собой задачу осуществить эту затею».

Как же мало семья знала о жизни Василия! «Ряд лиц, числившихся инструкторами и тренерами спортивных команд, фактически не имели никакого отношения к спорту и, получая зарплату за счет ВВС МВО, обслуживали меня лично.

В 1952 году был зачислен на должность инструктора второй категории хоккейной команды Евсеев Н. В., который в действительности являлся комендантом моей дачи.

За счет спортивных команд содержались преподавательницы моих детей Новикова К. И. и Августовская М. И.

Приглашенные мною из Сочи для художественной отделки и росписи моей дачи и квартиры художник Лошкарев и его помощник, фамилию которого не помню, в течение нескольких месяцев оплачивались за счет хоккейной команды по ставке инструктора высшей квалификации.

В таком же положении находились мои личные шоферы, массажист и даже моя сожительница Васильева Капитолина, получавшая зарплату как тренер команды пловцов, хотя в действительности она ничего в этой команде не делала.

Всем лицам, которые меня лично обслуживали, в том числе и Васильевой, ежемесячно выплачивалось до двух тысяч рублей каждому. Кроме того, большинству из них мною были предоставлены квартиры…»

Не пощадил Василий свою Капитолину, размазал, как мог:

«Продукты же этого моего хозяйства: молоко, масло, яйца, фрукты и овощи моя сожительница Васильева сбывала на рынке при помощи своей матери и сестер, которые постоянно проживали на даче».

Эта злосчастная дача, именно злосчастная, заслуживает того, чтобы рассказать о ней подробнее.

С первой женой, Галиной Бурдонской, Василий жил на другой, казенной, ничем не примечательной даче во Внуково. Второй жене Екатерине Тимошенко захотелось чего-то более достойного ее положения – все же невестка Генералиссимуса и дочь маршала! И со свойственной ей настойчивостью «железная» турчанка стала продавливать идею: надо строить собственный загородный дом.

В это время в поселке Усово, неподалеку от Зубалово и от полюбившейся советским вождям Барвихи, завершал строительство роскошного особняка герой только что отгремевшей войны Главный маршал авиации Александр Новиков. Место он выбрал для себя как нельзя более подходящее – на берегу Москва-реки, в окружении дач друзей-товарищей: Молотова, Микояна и других крупных тузов.

Новостройка выделялась своим великолепием даже на фоне окружавших ее элитных строений – маршал вывез из Германии все необходимое для дома, начиная с отделочных материалов, добротной немецкой мебели и кончая изысканным фарфором.