Мой личный катализатор хаоса

Возможно, даже с автографом.И вот теперь Николь действительно захотелось метнуть в кого-то кликером.

– Помню, – коротко ответил он. – Но реализовала Николь, и сделала это лучше, чем кто-либо из нас мог бы.Эштон не поднял глаз от планшета.

– О, так ты теперь хвалишь своих пиарщиков публично? Это… трогательно.Лена улыбнулась чуть шире, чем следовало.

Джонсон старательно делал вид, что делает заметки, но уголок его рта предательски дёрнулся.Николь заметила, как Алекс слегка приподнял бровь – мол, ух ты, сейчас будет шоу.

– Я хвалю тех, кто заслужил, – спокойно ответил Эштон, глядя прямо на Лену. – А Николь заслужила.

“А если очередной сбой снова подорвёт доверие, не рухнет ли вся стратегия?”Следующие двадцать минут прошли в режиме “сдержанный корпоративный триллер”. Лена вставляла вопросы с мягкими ядовитыми подколами: “Вы не боитесь, что пользователи воспримут это как пиар-ход, а не искренность?”

Но внутри у неё всё бурлило.Николь отвечала ровно, чётко, даже с лёгкой улыбкой.

Если ещё раз она назовёт мою работу “пиар-ходом”, я устрою ей креатив прямо тут. В прямом эфире.

Он не вмешивался, пока Николь говорила, давая ей возможность блистать самой, но взглядом она чувствовала: он на её стороне.Эштон всё это время сохранял нейтралитет, но его пальцы слегка постукивали по столу – редкий признак раздражения.

А от того, что та – часть его прошлого, в котором Николь никогда не участвовала.И всё равно – где-то под рёбрами сидел колючий, противный страх. Не от того, что Эштон посмотрит на Лену.

И первым, конечно, был Алекс.Когда презентация закончилась, в комнате повисла короткая тишина – та самая, когда даже воздух ждёт, кто первым решится сказать «браво».

– Отличная работа, Брукс, – сказал он, поднимаясь из кресла. Голос ровный, деловой, но с тем оттенком уважения, который он редко позволял себе в адрес подчинённых. – Я ожидал хорошего результата, но не такого сильного. Это было убедительно. И… красиво.

Он не просто похвалил её как сотрудницу – он, кажется, действительно гордился.Николь чуть опешила – от похвалы Алекса обычно становилось теплее, но сегодня это прозвучало особенно искренне.

– Спасибо, – сказала она с лёгкой улыбкой. – Я просто делала свою работу.

– Вот именно, – усмехнулся Алекс. – Но если бы все “просто делали свою работу” как ты, я бы давно спал на груде золотых монет, как Скрудж Макдак.

Лена же слегка приподняла подбородок – будто фраза Алекса поранила её невидимой булавкой.Джонсон хмыкнул, делая вид, что записывает что-то в блокноте, но уши его заметно покраснели.

– У тебя отличная команда, Алекс, – заметила она с лёгкой улыбкой, направленной скорее на Эштона. – Особенно пиар-отдел. Неудивительно, что ты теперь на коне.

– Это не отдел, – парировал Алекс с ледяной вежливостью. – Это Николь. Всё остальное – просто ресурсы, которые она использует.

– С этим сложно поспорить, – сказал он, глядя прямо на Николь.Эштон при этих словах едва заметно улыбнулся.

Здесь шла тихая игра за влияние, доверие и эмоции.И вот тогда она почувствовала – мир будто на секунду сместился. Три сильных, влиятельных человека сидели в одном зале, и все трое понимали: сейчас говорим не просто о проекте.

А Николь – стояла посреди этого минного поля и держала удар.

Николь скромно улыбнулась и чуть покраснела, ловя взгляд Эштона Картерa, который сидел неподалёку. Внутри неё закрутился клубок эмоций: гордость за себя, радость, что Алекс заметил её работу, и… лёгкая тревога. Она знала, что Эштон видит не только её профессиональную сторону, но и ту, что всегда скрыта за флиртом и остроумием. А сегодня она чувствовала, как будто её оценивали не только коллеги, но и он.

– Отлично, – сказала Николь тихо, едва слышно, – пусть Джонсон запомнит это, хоть на миг.

– Больше, чем на миг, – усмехнулся Эштон, пододвинувшись к ней и наклонившись, чтобы его голос остался тихим, почти шёпотом, – я вижу всё, что ты делаешь, Николь. И мне важно, чтобы ты знала…

Она поймала его взгляд и почувствовала лёгкое покалывание в груди. Его серые глаза были сосредоточены, серьёзны, но в них была мягкость – такая, что заставляла забыть о всём остальном мире.

– …что ты мне дорога, – закончил он, едва заметно улыбнувшись.

Николь сдержала вздох и тут же подняла брови:

– Эштон, я уже не та наивная девушка, которая растеряется от комплиментов. Ты бы мог сначала кофе предложить, а потом уже говорить о серьёзном.

– Ну, кофе, так кофе, – ответил он с лёгкой улыбкой, – но мне нужно было убедиться, что ты услышишь меня прежде, чем упорхнёшь по своим важным делам.

Они шли через коридоры к кафе при офисе, где обычно завтракали сотрудники. Эштон говорил о проекте, о том, как важно продвигать его приложение, как маленькие детали могут изменить весь эффект PR-кампании. Николь слушала, но мысленно возвращалась к Елене – бывшей Эштона. Он уже говорил о ней, осторожно, обтекаемо, но её сердце колотилось. Она пыталась не показывать ревность, но внутренне кипела, перебирая фразы, которые он говорил о прошлом.

– Эштон, – сказала она наконец, – я понимаю, что Елена была в твоей жизни раньше, но мне сложно не думать, что…

– Что? – осторожно прервал он, сжимая её руку пока им готовили напитки. – Что тебе неприятно? Николь, послушай меня: я с тобой, и это не просто слова.

Его взгляд был серьёзен, но мягок, и она почувствовала, как напряжение внутри слегка спадает.

– Мне просто неприятно, что… она есть в текущий момент твой жизни, – выдохнула Николь, пытаясь подобрать слова. – Я не хочу ревновать, но не могу выключить эти мысли из головы.

– Николь, – Эштон наклонился к ней ближе, – я понимаю тебя. И мне жаль, что ты ощущаешь это. Елена – часть прошлого. Ты – настоящее и, непременно, будущее.

Она улыбнулась сквозь напряжение, и между ними проскочил лёгкий смех, смешанный с волнением. Эштон продолжал держать её руку, иногда слегка касаясь пальцев, как будто каждый контакт был обещанием, как она для него важна.

– Я рада, что мы говорим об этом, – сказала Николь, – потому что, если бы я это держала в себе, мы бы загнали себя в тупик.

Он кивнул и улыбнулся:

– Я хочу, чтобы мы были честны друг с другом. Чтобы никакая Елена, никакой Джонсон и никакие пресс-релизы не мешали нам быть теми, кто мы есть.

Они заказали лёгкий обед и сели у окна с видом на парк, где осень уже медленно окрашивала листья золотом и багрянцем. Эштон говорил о проекте, о PR-стратегиях, а Николь с каждым словом понимала, что он действительно ценит её мнение и доверяет её решениям.

– Знаешь, – сказала она с улыбкой, – мне кажется, я начинаю видеть себя не просто маркетологом, а твоим союзником. Даже если это звучит слегка драматично.

– Драматично? – переспросил он с улыбкой. – Николь, союзники – это святое. А если мы ещё и любим свою работу… и испытываем чувства друг к другу – это уже целая магия.

Майло, сидящий под столом, тихо зевнул и подмигнул им своими добрыми глазами, будто одобряя происходящее.

– И Майло уже понял, кто тут главный, – подшучивала Николь, поглаживая пса. – Он тебя обожает почти так же, как я.

– Почти? – прищурился Эштон, подтягивая её руку к себе. – Давай договоримся: «почти» меня не устраивает.

Николь хмыкнула и покраснела, а её сердце стучало быстрее. Она знала, что между ними есть и работа, и личное, и какая-то невидимая линия, которая превращает обычный обед в игру слов, взглядов, прикосновений.

Алекс позже написал сообщение, что отпускает Николь работать из дома – ведь сегодняшний день удался, а повторно ехать в офис смысла нет.

Джонсон, как и следовало ожидать, заметил тепло и внимание, которое Николь получает от высшего руководства, и это явно его злило.

Эштон смотрел на неё, чувствуя лёгкую тревогу: он видел, как её мысли возвращаются к Елене, и опасался, что случайное слово или взгляд могут её задеть.

– Николь, – тихо сказал он, – если что-то тревожит тебя… скажи мне прямо. Я хочу, чтобы мы понимали друг друга.

– Я ценю это, Эштон, – ответила она, слегка улыбаясь. – Просто иногда трудно выключить ревность и мысли про ваше прошлое.

– Тогда давай сосредоточимся на настоящем, – сказал он, слегка прижимая её руку к себе. – И на том, что ты моя, а я твой.

И пока они шли обратно в его кабинет, между ними висела мягкая, напряжённая романтика, смешанная с флиртом, лёгким юмором и обещанием того, что этот день станет одним из тех, которые они будут вспоминать с улыбкой и трепетом.

Когда Николь переступила порог кабинета Эштона, она почувствовала, как воздух изменился. Не физически – нет. Но как будто сама реальность здесь подчинялась другим законам. Здесь не действовали правила приличия, профессиональная дистанция, этикет. Здесь всё было разрешено. Особенно – желание.

Эштон вошёл следом, и в тот же миг дверь захлопнулась. Щёлкнул замок – коротко, окончательно, как выстрел. Звук прошёл по её коже, как электрический разряд, заставив мурашки взметнуться от затылка до поясницы. Она не обернулась. Не нужно. Она чувствовала его – за спиной, в полумраке, в тишине, которая уже пульсировала от напряжения.

Он подошёл ближе. Не торопясь. Как хищник, который знает: добыча не уйдёт. Его пальцы коснулись её плеча – не осторожно, а с лёгким нажимом, будто проверяя, насколько она ещё способна сопротивляться.

– Николь… – прошептал он, и его голос был хриплым, почти рычащим.

Он замолчал. Просто смотрел на неё. В его глазах читалась не просто похоть. Там было всё: восхищение, одержимость, жажда, почти боль. Она замерла. Не от страха. От признания: «Да. Именно так. Именно сейчас».

Он приблизился ещё на шаг. Их тела почти соприкоснулись. Она почувствовала жар его кожи сквозь ткань рубашки, запах его одеколона – древесный, тёмный, с ноткой чего-то первобытного. Его дыхание коснулось её виска.

– Ты… – начал он, поднимая руку, чтобы коснуться её подбородка кончиками пальцев. Его прикосновение было лёгким, но властным. – Ты просто сводишь меня с ума, когда стоишь перед залом с микрофоном в руке. Серьёзное лицо. Холодный взгляд. Идеальная дикция. А внутри… – он наклонился ближе, его губы почти коснулись её уха, – внутри я вижу, как ты горишь. Как ты хочешь меня. Даже когда говоришь о графиках.

Николь хмыкнула, но в её глазах вспыхнул огонь – не стыдливый, а дерзкий, вызывающий.

– Эштон Картер, – сказала она, поворачиваясь к нему, – я надеялась, что ты ценишь мои идеи. А не только то, как я держу микрофон.

– О, я ценю твои идеи, – усмехнулся он, и в его улыбке не было иронии – только жар. – Но когда ты стоишь там, в этом чёрном платье, с идеальной причёской, с этим взглядом, который говорит: «Я всё контролирую»… я теряю рассудок. Я забываю, о чём мы говорим. Забываю, где я. Всё, что остаётся – это ты. И то, как сильно я хочу тебя прямо сейчас.

Он обхватил её талию – резко, без предупреждения – и притянул к себе. Их тела столкнулись, и она почувствовала, как её дыхание сбилось. Сердце заколотилось где-то в горле. Она смотрела на него, и в её глазах читалось не сопротивление, а вызов.

– Так ты считаешь меня угрозой для твоей концентрации? – спросила она, голос стал ниже, более хриплым.

– Ты – моя самая опасная слабость, – ответил он, и в его словах не было шутки. – Ты – единственный человек, перед которым я теряю контроль. И я обожаю это чувство.

Он впился в её губы.

Это был не поцелуй. Это был захват. Губы, жадные и твёрдые, впились в её, заставляя раскрыться, поддаться, сдаться. Его язык вторгся в её рот с такой уверенностью, будто он знал: она ждала этого. Ждала его. Ждала именно так.

Она не отвечала – она сдавалась. Прижималась, царапала его шею ногтями, целовала с такой страстью, будто хотела доказать: она уже его. И он знал. Он всегда знал.

Когда он отстранился, она задыхалась. Её губы пульсировали, кожа горела.

– Эштон… – прошептала она, но в её голосе не было просьбы. Там была жажда.

– Ты всегда так прямолинейно говоришь о том, что тебя возбуждает? – спросила она, приподнимая бровь.

– Не всегда, – ответил он, проводя пальцем по её нижней губе. – Но с тобой… с тобой… это невозможно скрыть. Ты смотришь на меня – и я чувствую, как всё внутри сжимается. Как будто я снова впервые вижу тебя. И хочу тебя всю.

Его руки скользнули по её спине, вниз, к бёдрам, и он резко приподнял её, усаживая на край массивного письменного стола. Бумаги рассыпались на пол, но ни один из них не обратил внимания. Её юбка задралась, обнажая бёдра, и он замер, глядя на неё с таким выражением, будто видел перед собой не маркетолога, не партнёра, а свою женщину.

– Ты знаешь, что я думал, пока ты говорила о квартальных отчётах? – спросил он, наклоняясь, его губы коснулись её шеи.

– Нет, – выдохнула она, запрокидывая голову.

– Я думал, как сорву с тебя это платье. Как заставлю тебя стонать моё имя. Как ты будешь цепляться за край этого стола, когда я войду в тебя.

Она вскрикнула – не от боли, а от шока, от жара, от того, как точно он угадал её фантазии.

– Ты… – начала она, но он перебил, впившись губами в её ключицу.

– Не говори, – прохрипел он. – Просто чувствуй.

Его руки расстегнули пуговицы на её платье. Не осторожно. Не медленно. А с такой яростью, будто ткань мешала ему дышать. Она не сопротивлялась. Наоборот – её пальцы впились в его волосы, притягивая его ближе.

– Кто вообще думает о презентациях, когда ты рядом? – пробормотал он, целуя её грудь сквозь тонкую ткань белья.

– Я… – попыталась она, но её голос дрогнул, превратившись в стон.

– Никто, – перебил он. – Особенно я.

Он расстегнул её бюстгальтер одним движением. Его губы коснулись её кожи – горячие, влажные, требовательные. Она выгнулась навстречу, цепляясь за его плечи, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой комок наслаждения.

– Эштон… – выдохнула она, её голос дрожал. – Мы не должны…

– Мы должны, – перебил он, поднимая на неё глаза. В них горел огонь. – Ты чувствуешь это так же, как я. Не ври себе.

Она не стала. Вместо этого она обвила ногами его талию и резко притянула к себе. Их тела столкнулись с такой силой, что он застонал – низко, животно.

– Тогда докажи, – бросила она, глядя ему прямо в глаза. – Докажи, что я – твоя самая опасная слабость.

Он рассмеялся – коротко, – и в следующее мгновение поднял её с стола, прижав спиной к книжному шкафу. Её спина коснулась дерева, но она не почувствовала холода. Только жар. Только его тело, которое прижимает её, как буря.

– Ты играешь с огнём, Брукс, – прохрипел он, расстёгивая ремень.

– А ты боишься сгореть, Картер? – бросила она в ответ, и в её глазах вспыхнул вызов.

Он не ответил словами. Он просто вошёл в неё – резко, без предупреждения, заставив её выкрикнуть его имя. Не шепотом. Криком. И этот крик эхом отразился от стен кабинета, от полок с книгами, от самого неба за окном.

– Вот так, – прохрипел он, задавая ритм – неистовый, первобытный, без компромиссов. – Ты моя. Только моя.

Она отвечала ему – не словами, а телом. Её ногти впивались в его спину, ноги обвивали его бёдра, притягивая глубже, ближе, сильнее. Она не просто принимала – она сопротивлялась, чтобы он брал сильнее. Играла, чтобы он ловил. Дразнила, чтобы он наказывал.

Каждый толчок был как удар молнии – освещал всё внутри, выжигал сомнения, оставляя только жар, только него, только сейчас.

Она смотрела на него. Смотрела, как его глаза горят тёмным огнём, как на лбу выступают капли пота, как его челюсть сжимается от напряжения. И в этот момент она поняла: он не берёт. Он отдаётся. Всем телом, всей душой.

Когда волна накрыла её с головой, она не закрыла глаза. Она смотрела в его глаза, пока её тело сотрясалось в немой судороге, пока крик застревал в горле, пока мир взрывался белым светом.

Он не замедлился. Он шёл за ней – глубже, сильнее, пока не почувствовал, как его собственное тело больше не подчиняется разуму. Он выкрикнул её имя – низко, животно, как молитву – и обрушился на неё всем весом, дрожа, потный, живой.

Они стояли долго, прижатые друг к другу, не в силах пошевелиться. Его лицо было утыкалось в её шею, её руки всё ещё обвивали его. За окном город гудел, но здесь, в этом кабинете, время остановилось.

– Я всегда думал, что могу контролировать всё, – прошептал он, голос был хриплым, измученным. – Проекты. Людей. Себя. Но с тобой… с тобой я не могу ничего контролировать.

– Я рада, – сказала она, приподнимая голову, чтобы посмотреть на него. – Что иногда тебе приходится подчиняться этому хаосу.

– Иногда? – переспросил он с шутливой серьёзностью, но в его глазах читалось нечто большее. – Со мной это уже постоянная проблема. И я не хочу её решать.

Она улыбнулась – не губами, а глазами. И в этот момент она поняла: между ними больше нет границ. Нет ролей. Нет презентаций. Есть только это – жар, близость, и та самая, почти болезненная страсть, которая делает их настоящими.

– Ладно, – сказала она, слегка отстраняясь, но не выпуская его руку. – Но помни: презентации всё-таки важны.

– Я знаю, – усмехнулся он, целуя её в висок. – Но сейчас я могу позволить себе потерять контроль хотя бы на минуту.

– На минуту? – хмыкнула она, поправляя платье. – Ты был внутри меня меньше минуты?

Он рассмеялся – громко, искренне, как будто весь мир снова стал на своё место.

Когда Николь наконец добралась до своей квартиры, она тяжело выдохнула. Лестничная клетка была пустой, кроме тихого эха её шагов – до того момента, пока у дверей не раздался знакомый скрип.

– Ах, моя любимая соседка, – раздался бойкий голос. – Ну что, как дела у твоего красавчика?

Николь вздрогнула от смешанного чувства раздражения и умиления. На лестнице стояла миссис Ковальски в своей привычной боевой готовности: яркая блузка с цветочным принтом, очки на носу, и взгляд, который говорил: «Я знаю всё и могу вмешаться в любую ситуацию».

– Миссис Ковальски! – улыбнулась Николь, пытаясь скрыть нервное напряжение. – Заходите, кофе налью, поболтаем.

Старушка мгновенно вошла в квартиру, едва не споткнувшись о коврик у двери, и обвела взглядом интерьер:

– Ох, молодая леди, у тебя тут всё аккуратно… как у врача, ага! Ну ладно, неважно.

Николь, наливая кофе, села напротив и с облегчением выдохнула:

– Миссис Ковальски, мне нужна ваша мудрость. Сегодня на презентации появилась… ну, бывшая Эштона.

– О, так вот кто его тревожит! – сказала миссис Ковальски, чуть задрав подбородок. – Не волнуйся, детка, я давно готовила инструкцию «Как выжить, если у твоего мужчины внезапно есть бывшая». Садись поудобнее, я расскажу!

Николь отпила кофе, стараясь сохранять спокойствие, но внутренне чувствовала, как кровь стынет от ревности.

– В общем, – продолжала миссис Ковальски, наклоняясь вперед и шепча, будто делилась самой сокровенной тайной, – первое правило: не давать бывшей шанса выглядеть лучше тебя. Подумай о наряде, макияже, харизме – всё должно быть ярче и привлекательнее. А если она решит что-то сказать Эштону… хм, – она загадочно посмотрела на Николь, – немного шуток, много сарказма – и она в панике убежит.

– Сарказм, говорите? – Николь слабо улыбнулась. – Мне кажется, я сегодня перепробовала весь арсенал, а он всё равно…

– …ага, ревнуешь, – закончила за неё миссис Ковальски. – Второе правило: никогда не показывай, что ты ревнуешь! Даже если внутри кипишь. Просто улыбайся, делай вид, что тебе всё равно. Но вот, что реально весело: третий пункт – можно немного «подкосить» бывшую, допустим, своим юмором, дерзостью и… неожиданными подходами.

– Например? – Николь подалась вперед, завороженная и слегка смеясь.

– Ну, например, на корпоративной встрече внезапно включить презентацию, где ты блистательно сияешь. Или во время кофе так элегантно вставить шутку, что вся аудитория аплодирует тебе, а не бывшей. И главное… – она опустила голос до театрального шепота – улыбнись Эштону, как будто это только ваша маленькая тайна. Он поймет, что ты главная, и всё остальное – мелочи.

Николь улыбнулась, слегка краснея, и задумалась: «Неужели старушка права?». Её мысли рвались между смехом и внутренним волнением, ведь всё, что миссис Ковальски говорила, было одновременно смешным и абсолютно адекватным.

– А что если Эштон заметит, что я ревную? – спросила Николь.

– Хм, – миссис Ковальски притворно подумала. – Тогда придётся делать вид, что всё наоборот. Говоришь: «Эштон, я вообще-то за тебя спокойна». А внутри – огонь, эмоции, ревность, драма. Главное – держи это под маской уверенности!

Николь едва сдержала смех: «Да, у меня теперь есть личный наставник по выживанию».

– И ещё одно, детка, – сказала миссис Ковальски, слегка наклоняясь вперед, глаза блестят озорством, – если нужно будет убрать конкурента… шутки шутками, но немного хитрости никогда не помешает. Ты у меня всё понимаешь, да?

Николь рассмеялась и кивнула, одновременно чувствуя лёгкость и смешанное напряжение. Её ревность не исчезла, но теперь она понимала, что у неё есть союзник – пусть и необычный, и крайне бойкий.

– Ладно, – сказала Николь, ставя пустую чашку, – я готова к плану «операция: бывшая Эштона». Но скажите честно, миссис Ковальски, а что если я переборщу с юмором и остроумием?

– Не переборщишь, – сказала старушка, подмигнув. – Главное – держи голову высоко и сердце в порядке. Эштон оценит.

И пока Николь сидела и улыбалась, её внутреннее напряжение постепенно начало смягчаться. Миссис Ковальски поднялась, поправляя блузку:

– Ладно, я пойду искать новую жертву для своих наставлений, – сказала она. – А ты присмотри за Барни.

Николь кивнула, наблюдая, как миссис Ковальски уходит. Смешанные чувства – ревность, тревога, азарт – смешались с теплом и юмором, оставляя после себя особый заряд энергии.

Она ждала вечера и новой встречи с Эштоном.

Николь стояла перед зеркалом в своей спальне, медленно поправляя платье. Оно было глубокого синего цвета, с разрезом до бедра, который делал невозможным ношение белья. Она слегка улыбнулась себе в отражении, добавляя последние штрихи к макияжу: тушь, слегка подчёркивающая глаза, помада чуть насыщеннее привычной. Каждый жест казался ей одновременно вызывающим и элегантным – она хотела, чтобы Эштон видел не только внешность, но и уверенность, которую она испытывала внутри.

«Буду через десять минут. Готовься, красавица».Телефон тихо завибрировал:

Николь едва сдержала вздох, в груди заполнилось тепло и лёгким предвкушением. Она надела туфли на каблуке, проверила сумочку – всё готово.

Снаружи раздался звук двигателя. Эштон вышел, чтобы встретить Николь.

– Вот это да… – выдохнул он, когда она вышла на улицу. Его взгляд скользнул по ней с явным восхищением. – Ты… ты как произведение искусства, которое нельзя не заметить.

Николь покраснела, слегка улыбаясь:

– Ну что, мистер Картер, собираетесь только смотреть или всё-таки предложите подвезти?

Эштон сделал шаг ближе, осторожно провёл рукой по её бедру и нежно поцеловал руку.

– Слушай, – сказал он, понижая голос, – знаешь, может, нам сегодня никуда не ехать? Я могу остаться с тобой, обнимать, смотреть на тебя и… – он замялся, потом ухмыльнулся, – отбивать всех поклонников, но уже завтра?

– Ты хочешь сказать, что я слишком притягательная для общества? – усмехнулась Николь, ощущая, как сердце бьётся чаще.

– Да, – ответил он с игривым блеском в глазах. – Притягательная и потрясающая.

Несмотря на соблазн остаться, они всё же сели в машину: сегодня их вез водитель, оставляя Эштону возможность расслабиться. Николь устроилась на пассажирском сидении, Эштон слегка коснулся её бедра рукой, а затем снова – её руки. Их пальцы переплелись, и лёгкое электричество пробежало по телу Николь.

– Так… всё в порядке? – тихо спросил он, поглаживая ладонь. – Я просто хочу, чтобы ты знала… – он сделал паузу и посмотрел прямо в глаза, – что ты для меня невероятно важна. Я боюсь потерять тебя. И никакая Елена, никакие неприятности… никто не сможет влезть между нами.

Николь слегка улыбнулась, почувствовав, как тепло разливается внутри:

– Ты знаешь, что твои слова значат для меня очень много, Эштон?

– А я хочу, чтобы ты это знала, – сказал он, слегка наклоняясь и шепча ей на ухо. – Я дорожу тобой очень сильно.

По дороге они молчали, позволяя моменту течь, обмениваясь короткими прикосновениями, легким флиртом. В машине царила атмосфера интимности и доверия, которая росла с каждой минутой.

Когда они приехали в ресторан, двери открылись сами, словно в знак торжественности момента. Вежливый официант провёл их к столику с видом на огни города. Эштон слегка взял Николь за талию, проводя взглядом по её силуэту.

– Ты выглядишь фантастически, – сказал он тихо. – Я хочу, чтобы этот вечер был только нашим.

Николь улыбнулась, садясь, а он нежно поцеловал её руку. Ужин начался с лёгких закусок, бокала вина, и постепенно они погрузились в разговор.