Дорога после

Лина Эдриан

Дорога после

Глава 1. Тимур

Я словно в тумане. Прострации. В аду.

Без нее. Навсегда.

Эта мысль не прижимается. Отторгается, будто инородная. Я все еще верю, что вот, сейчас, я очнусь, проснусь, а передо мной она – настоящая, живая. Все также злит меня, выводит из себя, сводит с ума. Я чувствую ее запах, тепло. Сжимаю крепко ее тонкое тело в своих руках, целую в шею, кусаю мочку уха. Она дрожит, сдавленно стонет, поддается на встречу. Реагирует на меня. Всегда. Сладко, горько, по-особенному.

Перед глазами пелена, в ушах непонятный шум. Меня будто оглушило, словно разорвало где-то рядом, поблизости, гранату. Я не дышу, не могу сделать даже вдох.

Неужели когда-нибудь я научусь вновь дышать, не чувствуя разрывающую боль в груди? Неужели я когда-нибудь смогу спокойно ходить по этой планете, зная, что ее нет?

Это ощущение – оно совсем другое. Сложное, атакующее, ослепляющее. Знать, что она где-то там далеко, злиться на нее, ненавидеть – как оказалось, легко. Понимать, что ее просто больше нет – это совсем по-другому. Словно кто-то вырвал сердце из груди без анестезии.

– Тимур, поешь, пожалуйста. Тимур!

Голос не сразу доходит до сознания. Я морщусь, хмурюсь, моргаю, пытаясь сфокусироваться.

– Тимур, я прошу тебя…

Рыжие волосы, встревоженные глаза прямо перед моими. Опять она…

– Уходи…

– Не уйду! – упрямо, твердо.

Хочу сказать, что тогда я сам уйду, но у меня нет сил дышать, не то, чтобы встать.

Она приходит часто. Может быть, каждый день. Я плохо ориентируюсь в днях последнее время. Мне наплевать – прошла неделя, месяц, год, какая разница.

– Тимур, – настойчивый голос опять возвращает в реальность.

Она буквально кормит меня с ложечки. И я отпихиваю ее руку. Тарелка падает, разбивается. Она не злится, не кричит. Убирает все, уходит куда-то, а скоро вновь приходит с очередной тарелкой. Упрямая.

– Тимур! – голос ее уставший, звенящий.

– Уходи, – рычу в ответ.

Я ведь не прошу ее помощи. Ничего не прошу. Лишь оставить меня в покое.

– Пожалуйста, Тимур. Ты ведь сильный. Ты должен быть сильным. Ради Милы.

Имя дочери хоть немного проясняет голову. Я фокусирую взгляд и даже терпеливо проглатываю несколько ложек горячего супа.

Как бы объяснить ей, что, кажется, мир перестал вращаться? Мой личный мир так точно перестал. Я замер, завис в каком-то ужасающем дне сурка. Я не хочу думать, осмысливать. От этого тошно, плохо.

Но Кэт упрямо зовет и уговаривает. Затаскивает в душ. Я почти как безвольная марионетка. Засовывает меня под холодную воду. Обижающие ледяные капли бьют по голове, лицу, плечам. А я словно ничего не чувствую. Мне будто что-то ядреное вкололи – тело как замороженное, сознание заторможенное.

Такое состояние длится долго. Месяц, два. Я словно сам не свой, неживой все это время.

Большую часть времени я как тень, но иногда во мне просыпается нечеловеческая ярость. В такие моменты я ломаю, крушу все, что подворачивается под руку. Мой дом напоминает свалку.

А она рядом. Практически каждый чертов день этого ада. Приезжает, уезжает, кормит, пытается разговаривать. Я рычу, скалюсь, посылаю. А она не уходит. Хочет меня спасти от самого себя. Глупая. Нечего, некого спасать. Она не понимает.

Внутри пепелище, черная бездна, воронка. Я просто хочу заснуть и больше никогда не проснуться.

Иногда я думаю о том, что даже не подозревал, что Саша во мне так глубоко и сильно. Я, будем честны, продолжал лелеять в себе глупую злость на нее. За то, что она жизнь мою раскурочила, меня самого наизнанку вывернула, потопталась острыми каблуками по мне и даже не чувствовала своей вины. Я шаг навстречу, а она еще и вредничает, отталкивает.

А я отпускать не хотел. Не мог. Затолкал злость глубоко куда-то и терпеливо ждал, пока она сама оттает. Хотел, чтобы ее пробрало, на мне заклинило. Чувствовать, ощущать, что она с ума по мне сходит.

Даже не знаю, как умудрился быть с ней в этот наш последний раз вместе таким спокойным. Боялся ее спугнуть, наверное. Боялся, что дочь заберет, настроит против меня, сама исчезнет. Она ведь может. У нее стратегия такая по жизни – бежать, сверкая пятками, когда больно, когда непонятно.

Все было между нами как-то странно последнее время. Какие-то недоотношения – ее острое желание держать дистанцию, мои вялые попытки что-то починить. Каждый из нас злость и обиды внутри, в себе копил, множил. Вроде не показывал, не выражал, глубоко куда-то затолкал, но и по-настоящему мы друг за друга не боролись.

А это ведь шанс наш был. Судьба сжалилась. А мы не оценили, не воспользовались.

Что я мог сделать по-другому, чтобы все-таки у нас получилось? Эта мысль не дает покоя.

Я просто банально оказался абсолютно не готов к тому, что вновь буду без нее. Навсегда.

– Тимур, прекрати.

Я моргаю. Фокусируюсь. Опять Катя. Вырвала из моих рук полупустую бутылку виски.

– Вали-ка отсюда, – сам свой голос не узнаю, такой он хриплый и низкий.

– Дурак, – возмущенно бросает в ответ. – И никуда я не уйду, не дождешься.

Как ей объяснить, что мне все это не нужно? Забота ее глупая? Никто мне не нужен.

Я жить не хочу больше. Не знаю просто – как.

Она говорит – пройдет. Все проходит. А я не хочу, чтобы проходило. Ведь тогда я приму реальность, в которой Саши больше действительно нет. А пока… пока она живет во мне этой удушающей, разрывающей грудину болью.

Глава 2. Тимур

– Вот, ты вновь похож на человека.

Смотрю на свое отражение. Ну да, побрился, помылся, не пил целых три дня, костюм вот напялил.

– Тимур, – тихо зовет. Я поворачиваю голову, ловлю ее взгляд. – Все будет хорошо.

Криво усмехаюсь. Тупая фраза. Ненужная. Глупая. Когда в грудь будто гранатометом засадили, и там все раскурочено, а тебе говорят – все будет хорошо. Рассмеяться хочется. Таким издевательским смехом.

Но я молчу. Просто нет сил и желания, что-то кому-то доказывать.

Неделю назад приезжал брат Саши и выбил немного дури из меня. В прямом смысле. И я чуть-чуть пришел в себя. Слегка. Настолько, что вот сейчас еду на встречу с дочерью. В ушах до сих пор звенит ядовитый голос Криса, который упрекает в слабовольности. Мила там совсем одна, не разговаривает толком, по его словам. Она ведь без матери осталась, а маленькая такая. Тяжело ей. А я, эгоист, в себе закопался.

– Убери руку, – яростно рычу, когда Кэт пытается переплести наши пальцы.

Она отшатывается, обижено поджимает губы. Я смотрю в ее глаза так, чтобы поняла, осознала. Думает, что тот тупой секс, что был между нами, что-то значит. Глаза мне ее не нравятся. Влюбленные будто, по-женски обиженные. Как вообще она ко мне так прикипеть смогла? Я вечно набуханный, только и делаю, что рычу и огрызаюсь.

Перед встречей с дочерью накрывает тревога. Как она там? Злиться на меня? Ненавидит?

– Тимур, сбрось скорость. Тимур!

Вздрагиваю, возвращаюсь в реальность. Едем сто пятьдесят на весьма оживленной трассе. Сбрасываю скорость и стараюсь привести скачущие мысли в порядок. Сложно это. Виноватым себя чувствую заочно, хотя еще в глаза дочери даже не посмотрел. Я ведь и правда не отец, а говно последнее. Вместо того, чтобы дочь поддерживать, бухал по-страшному, считая себя самым несчастным на всей этой гребаной планете.

Когда подъезжаем к дому, никто из нас не двигается с места. Кэт будто ощущает мое состояние, сидит тихо, замерев. Этот дом – в нем слишком много воспоминаний о ней. Не сентиментальный вроде я юноша, но пробирает до основания. Посмотреть даже сложно в сторону дома, а вытащить задницу из машины и войти внутрь – смерти подобно.

– Ради Милы, Тимур. Она бы этого хотела.

Сжимаю челюсть, практически слышу, как крошатся зубы. Резким движением открываю дверь и выхожу из машины. Расклеился я основательно. Даже не знал, что так могу.

Широким шагом двигаюсь к входной двери, не давая себе возможности передумать. Там моя дочь, а я уже и так слишком долго жалел себя. Три месяца. Не мало. Пора прекращать.

Дверь распахивают еще до того, как я дохожу до конечной точки. Крис смотрит злым взглядом исподлобья. Он мне не рад. Он вообще заочно считает меня во всем виноватым. Что ж, я тоже так думаю, поэтому спорить даже не берусь.

– Где Мила? – спрашиваю, когда не обнаруживаю дочь в гостиной.

– Сейчас спуститься.

А я почему-то вспоминаю, как видел Сашу в последний раз вот прямо здесь, в этой комнате. Какой злой тогда был. Кричать на нее хотел, орать как умалишенный. Я, дурак, время ей давал, не давил, а она полетела в Венесуэлу и с Денисом напоследок трахнулась. Открыла тогда дверь с улыбкой, и я сразу понял – не собиралась ни в чем признаваться, виноватой себя даже не чувствовала. Всегда она такой была – херню натворит и будто все нормально. Мне тогда ее чуть ли не убить хотелось. Я поверить просто не мог, что она на такое способна. Уж не знаю, что за дурь ей тогда вселилась в голову, но меня это подкосило основательно.

А последний раз, когда я был в этом доме, узнал, что она умерла. Быстро, стремительно, без предупреждения. И вообще все перестало иметь значения. Ее, мои ошибки. Все ничтожно. Ни о чем.

Вижу, наконец, Милу, которая спускается по лестнице. Взгляд в пол, на меня не смотрит. Двигается медленно. Все это выглядит непривычно – раньше Мила все делала шумно, громко и быстро. И всегда бежала с криком меня встречать. Подходит ко мне, встает рядом, взгляд не поднимает, ничего не говорит. Я чувствую себя растерянно. Мало у меня отцовского опыта. Не знаю, как правильно себя вести, что говорить. Я ведь все еще живу в реальности, в которой мой мир перестал вращаться, а я сам просто-напросто ходячий мертвец. Так как же я могу убедить маленькую девочку, в том что жизнь продолжается?

– А научишь меня кататься на коньках? – выдаю внезапно.

Худые плечики вздрагивают. Секунда, и она все-таки поднимает на меня взгляд. Заинтересовал. Смотрит внимательно. Глаза – моя точная копия, а вот лицо – Сашино. Сходство неявное, но ощутимое.

Знаю, как она любила раньше фигурное катание. Надеюсь, что и в Лондоне не бросила заниматься. По крайне мере, она молча кивает, соглашаясь с моей идеей. Думаю, что это хороший знак.

И мы действительно едем на каток. Я честно признаюсь, что никогда на коньках не стоял. Дается каждый шаг по льду мне тяжело, но сосредоточенное лицо Милы, которая усердно объясняет, что надо делать и пытается, маленькая, даже меня ловить, когда я пару раз неудачно падаю, компенсирует все неудобства.

Маленькое, детское сердечко в разы больше взрослого. Так просто и легко она меня возвращает к жизни. Так быстро и честно включается, не пытаясь упрекнуть или обвинить. Я обнимаю Милу крепко-крепко, прижимая к себе. Слышу тихий всхлип и думаю о том, что не могу, не имею права оставить эту маленькую принцессу один на один с этим огромным миром, который умеет бить так сильно и болезненно. Я ей нужен. А она нужна мне.

Уставшие мы лежим прямо на льду и смотрим на потолок. Он на этом катке красивый – с имитацией звездного неба. Я думаю о том, что навряд ли когда-нибудь все будет у меня действительно хорошо. Навряд ли хоть кто-то когда-то так меня зацепит как Саша. Я не знаю, что будет завтра. Не знаю, как я переживу хотя бы год, зная, что ее нет. Но ради Милы я должен, обязан справиться.

Глава 3. Вероника

– Вероника Адамовна, Тимур Сергеевич вас ожидает.

Я подскакиваю с кожаного дивана, одергиваю юбку, поправляю волосы и иду вслед за девушкой, которая должна меня проводить до кабинета Старцева. Руки едва заметно дрожат, и я закусываю губу.

Море… шум волн… спокойствие…

Когда дверь распахивается, сердце пропускает удар. Секунда, и я натягиваю на губы широкую, ослепительную улыбку и делаю уверенный шаг вперед.

Старцев Тимур Сергеевич. Крупнейший ресторатор Москвы и Питера. У него открыто несколько концептуальных сетей ресторанов и еще десяток одиночных, не сетевых.

Мой любимый ресторан “Беллини” – место поистине для настоящих гурманов. Был открыт полгода назад, и я влюбилась в него с первого взгляда.

Первое, что поражает – это кухня. Очень нестандартные блюда и подача. И интересно, что концепция ресторана предполагает, что повар готовит достаточно обычные продукты, но по каким-то непривычным, необычным рецептам и создает живописную абстракцию. Даже простые салаты тут как произведение искусства.

Второе, что влюбляет в это место раз и навсегда: ресторан выполнен в стиле сказочного леса. Внутри помещений в прямом смысле растут деревья, и именно Беллини считается самым зеленым рестораном в Москве.

И третий факт, который сделал это место уникальный и популярным – крутые шоу-программы: танцующие официанты, кабаре на сцене, вечера джазовой музыки.

А само слово “Беллини” – это алкогольный напиток из Венеции, смесь игристого вина и персикового пюре. В интернете даже гуляет фраза, прочно ассоциирующая с этим местом – настроение Беллини. Это когда хочется чего-то с одной стороны богемного, с другой – легкого и расслабляющего.

В общем, я обожаю этот ресторан всей душой, хотя бывала здесь не так уж часто. Да и цены тут, конечно, очень уж кусаются. А столики здесь, к тому же, забронированы ни на один месяц вперед.

– Вероника Адамовна, – хриплый, низкий голос вырывает меня из мыслей.

Тимур Сергеевич подробно рассматривает листы, которые лежат перед ним – видимо, мое резюме.

– Обучение в России, уехали по обмену на два года во Францию. Полгода работы в “Гастеро”. У вас совершенно нет опыта. Как вам удалось уговорить Риту на собеседование?

Он, наконец, поднимает глаза и смотрит на меня в упор. Я чувствую, как дыхание сбивается. Никогда не видела такого темного и пронизывающего взгляда.

Честно говоря, и сама не знаю, как удалось договориться с Ритой, которая тоже подсвечивала, что они ищут повара с опытом, а еще с хорошим уровнем стрессоустойчивости. Вроде как текущий шеф весьма экстравагантный тип.

– Я очень люблю “Беллини” и мечтаю у вас работать, – голос звучит сипло и натянуто.

Ну же, Вероника, соберись! Ты же так грезила об этой работе. Уже несколько месяцев я постоянно следила и ждала, когда же откроется нужная мне вакансия. Да и вообще – тушеваться это не про меня. Я обычно очень бойкая и смелая. Не знаю, почему Старцев так на меня влияет… Волнуюсь я ужасно. И, честно говоря, не ожидала, что сам Тимур Сергеевич будет проводить собеседование.

– Почему я должен взять вас на работу?

Тимур кладет бумаги на стол – в моем резюме уже нет для него ничего интересного. Я с ним согласна, эти сиротливые несколько строк о моем опыте – изучать и в самом деле нечего.

Я делаю глубокий вдох, чтобы выдать заготовленную речь.

– Тимур Сергеевич, эта работа для меня больше, чем работа, это мое призвание. И я практически с самого открытия ужасная фанатка “Беллини”. Я мечтаю работать именно здесь…

– Достаточно, я понял.

Повисает плотная тишина. Думаю, моя речь его несильно впечатлила. Она и меня-то, если быть честной, не убедила. Вообще-то я репетировала и готовилась, но от волнения напрочь забыла заготовленные убедительные слова.

Старцев внимательно разглядывает меня, а я его.

Я знаю, что он видит. Темные, вьющиеся волосы – сегодня с утра не было времени и желания их выпрямлять. Я собрала их в высокий хвост на голове, а несколько прядей выпустила. У меня аккуратный нос и черты лица, в меру пухлые губы. Мое достижение – это глаза. Они большие, светло-голубые и с пышными, длинными ресницами. Одета я по-деловому – рубашка, юбка-карандаш. Вообще выгляжу на пять с плюсом. Как, в общем-то, и Старцев.

Белая рубашка расстегнута на несколько пуговиц, рукава закатаны, показывая мощные мужские запястья. Плечи широкие. Под тонкой тканью легко угадываются литые мышцы. Он точно следит за собой и частенько ходит в зал. Черты лица резкие, брови слегка хмурые, взгляд колкий и сканирующий.

– А как же работа в “Гастеро”?

Я упрямо вскидываю подбородок.

– Я верна себе. И своим желаниям. А это самое главное.

Он еще минуту задумчиво меня разглядывает, а потом говорит примитивное “мы с вами свяжемся”, тем самым обозначая конец диалога. Я выхожу из офиса Старцева на ватных ногах.

Что я там говорила, когда шла сюда? Что я уверенная девушка, знающая себе цену? После встречи со Старцевым я чувствую себя растерянной и глупой школьницей…

Наверняка я провалила собеседование. Несла какую-то чепуху. Надо было нормально рассказать про опыт. Да, он у меня маленький, но это ведь не значит, что я ничего не умею. Я, между прочим, была одной из лучших на курсе.

Выхожу на улицу, глубоко вдыхая весенний воздух.

Ну и черт с ним! Играть в игру “если бы да кабы” не мое любимое развлечение. Ну облажалась, с кем не бывает. Мир от этого не рухнул. Мой уж точно!

Я возвращаюсь на работу, быстро переодеваюсь и выхожу на кухню.

– Ника, опаздываешь на десять минут! – раздается громогласный голос нашего шеф-повара Эмиля.

Я морщу нос и подхожу к распределительному столу, чтобы взять себе листок с заказом, который буду делать.

Сейчас как раз разгар обеда, поэтому заказов достаточно, и я быстро вхожу в рабочий поток, забывая тут же и о Тимуре Старцеве, и о неудавшемся собеседовании. У меня так всегда – я будто соединяюсь с работой, в голове становится тихо и спокойно, я не обращаю внимания ни на шум, ни на хаос вокруг. Действия точные, простые, упорядоченные. Вот я режу морковку, помешивая лук на сковородке. Когда с нарезанием закончено, я закидываю рыжую соломку к золотистому луку. Достаю грибы, промываю, нарезаю. Добавляю на сковороду, пассирую. Итак, час за часом – режу, мешаю, чищу, добавляю, пассирую, выкладываю на тарелку. И наслаждаюсь. Я это люблю, что сказать.

Вечером ноги гудят и ноют, но это уже привычное ощущение. Мечтаю о теплой ванне с пенной и бокале красного вина.

– Ника, отличная работа! Иди уже.

Я киваю Эмилю и скрываюсь в раздевалке. Достаю телефон, проверяю и замечаю пропущенный с неизвестного номера. Перезваниваю.

– Вероника?

Все внутри сжимается от знакомого хриплого голоса. Мне ведь не послышалось? Это действительно Тимур Старцев?

– Давайте попробуем поработать.

Мне кажется, мой мир взрывается каким-то грандиозным фейерверком. Я зависаю с открытым ртом и в полном шоке. Мне хочется завопить как сумасшедшей.

– Это отличные новости, Тимур Сергеевич, – голос практически не дрожит, это радует.

– Завтра в два жду в офисе, обсудим все детали.

– Хорошо, я буду…

Я еще секунду смотрю в погасший экран телефона, не веря, что это действительно произошло, случилось именно со мной. Я буду работать в моем любимом “Беллини”? Поваром? Господи, такое мне может только сниться!

Я резко кручусь вокруг своей оси, а потом мурлычу под нос. Я счастлива. Впереди меня ждет что-то невероятное и грандиозное, я это чувствую.

Глава 4. Прекрасное, светлое будущее

– Итак… – раздается хриплый голос Тимура Старцева, нарушая тишину.

Я сижу с прямой спиной, ожидая, что будет дальше.

Я много знаю о Тимуре Старцеве. Он – один из самых известных рестораторов, так что ничего удивительного.

Тимур Старцев – тридцать семь лет. Не женат, но был женат на Элионе, в девичестве Смоляновой, три года. Детей нет. Сын богатого и известного бизнесмена Сергея Старцева. Около двенадцати лет назад у него умерла мама – онкология, а через полгода и отец, но уже из-за проблем с сердцем.

Его отец владел обширным бизнесом – сеть отелей, ресторанов и ночных клубов. Старцев потерял практически весь бизнес, когда на него завели уголовное дело о мошенничестве и отмывание денег восемь лет назад. Потом он даже отсидел в тюрьме полгода. Когда сел, потерял весь свой бизнес. А когда вышел, то долгое время о нем ничего не было слышно. Но, видимо, у него остались какие-то деньги, потому что первое, что он сделал спустя год после выхода из тюрьмы – открыл свой первый ресторан “Сэмми” на Покровке. Дальше так и продолжил открывать рестораны, сейчас у него их было уже больше десятка.

– Когда готовы приступать? – звучит ровный голос, прерывая мой поток мыслей.

– На следующей неделе, – спокойной отвечаю, не отводя взгляда.

Он меня изучает, разглядывает. Внимательно. Это, как я поняла, вообще его фишка – вот так вот въедливо, тяжело смотреть на собеседника. Рядом с ним я чувствую себя напряжено. Не помню, чтобы кто-то когда-то так на меня влиял. Но я не беспокоюсь по этому поводу – я буду редко пересекаться со Старцевым и чаще с его шеф-поваром. Кстати говоря об этом…

– А почему меня не собеседует ваш шеф-повар?

Старцев едва заметно морщится, будто от зубной боли.

– Потому что я так решил.

Что ж… Я пожимаю плечами. Имеет право. Хозяин барин, как говорится.

Мы обсуждаем еще какое-то время важные нюансы работы, а потом я прощаюсь и выхожу из ресторана.

Вдыхаю глубоко и радостно, раскидываю руки, наслаждаясь тем, как теплые солнечные лучи согревают лицо. Я рада, безумно рада, что все так сложилось.

Когда открываю дверь и вхожу домой, сразу же чувствую запах выпечки. Мама выглядывает из кухни. Волосы собраны гулькой на голове, руки в муке, передник тоже весь перемазан, видимо, вытирала руки об него. Вот такая она – домашняя, встревоженная, с теплым взглядом, – самое привычное и родное для меня.

– Привет, Никуш, ну как, успешно?

Я вижу, как она за меня волнуется и переживает, знает, как для меня это важно.

– Сейчас разденусь, и все расскажу, – с улыбкой отвечаю ей.

Слышу тяжкий вздох.

– Нет бы, чтобы сразу признаться – пан или пропал. Издеваешься над матерью, да?

Я тихо смеюсь себе под нос и иду мыть руки в ванную. Да, я могла бы уже сказать, что все хорошо, но хочется потянуть интригу. Вот сейчас усядусь на нашей маленькой кухонке, возьму в руки кружку теплого чая и скажу радостные новости. А мама, как всегда, всплеснет руками и бросится меня крепко обнимать и целовать.

Да, так все у нас обычно и происходило, именно так я и делилась всеми важными новостями с мамой – когда первый раз влюбилась, поступила в университет, собралась замуж, решила ехать во Францию… Наша маленькая кухонька хранила миллион историй.

Когда держать интригу уже не получается, я все-таки сознаюсь, что все срослось – и мама радостно кричит “аллилуйя”. Я смеюсь. Она мной гордиться и меня поддерживает, и я это очень ценю.

Мне двадцать шесть, а я только год назад закончила университет. Второй раз. Первый раз я получила образование экономиста и даже потом год проработала в инвестиционной компании, пока не поняла – это точно не мое. Потом я долго недоумевала – почему я вообще в какой-то момент решила, что это мое? С самого начала я не получала удовольствие, но упрямо себе говорила – надо просто привыкнуть, принять, подождать. Чего подождать, спрашивается? Пока я не состарюсь и, оглядываясь на свою прошлую жизнь, не буду кусать локти? А потом плюнула, уволилась и пошла опять учиться – в этот раз на повара.

Было тяжело – сидеть на шее у мамы я не могла, второй раз на бюджет поступить не было возможности, поэтому подрабатывала вечерами и по выходным. Искала работу ближе к той сфере, в которой решила развиваться, но доверяли мне только всякую грязную работу – чистить картошку, мыть посуду, нарезать овощи и тому подобное. В какой-то момент я подумала – а зачем это все? После многочасовых смен в забегаловке мне казалось, что я ненавижу все, что связано с общепитом и уже не хочу быть поваром…

А потом мне сказочно повезло. Я выиграла грант на учебу за границей – во Франции. Благодаря своей любимой преподавательнице – Валентине Борисовне. До сих пор раз в месяц я заезжаю на кафедру с коробкой конфет к ней на чай. Два года учебы во Франции – лучшее, что со мной случалось. Год назад я вернулась наконец в Россию, закончила учебу и даже нашла вполне пристойную работу в “Гастеро”. Которая, конечно, ни шла ни в какое сравнение с работой в “Беллини”, но все же. “Гастеро” по факту обычная забегаловка, которых тысяча в Москве, а “Беллини” – это все-таки уровень. Совсем другой уровень.

И вот теперь, наконец, я пришла к тому, что ждала так долго, ради чего так много работала – я повар в одном из лучших ресторанов Москвы.

– За прекрасное, светлое будущее, – подняла бокал с ромашковым чаем вверх и широко улыбнулась.

Мама поддержала мой жест. Ей уже пятьдесят, а она все такая же как в молодости – легкая, улыбчивая, заботливая. И я от нее научилось этой какой-то легкости, с которой можно идти по жизни.

Трудности – это субъективное мироощущение. То, что мы считаем тяжелым, для другого человека – просто и обыденно. Поэтому секрет один – надо легче относиться ко всему, что происходит в жизни.