Путь Принятия Тени. Том 1

Одна за другой он извлекал предметы из пространственного мешочка и аккуратно перекладывал их в новое укрытие. Его пальцы скользнули по знакомым контурам: прохладные бамбуковые трубочки с ядами, шершавый мешочек с порошком, от которого немела кожа, маленький деревянный волчок, испещренный рунами ментального воздействия… Ничего не пропало. На самое дно, подальше от любопытных глаз, он убрал потрепанный свиток с чертежами. Эти знания могли бы перевернуть весь мир. Теперь это была просто старая привычка – всегда иметь при себе козырь, спрятанный даже от тех, с кем тебя связала судьба.

В мешочке осталось лишь то, что не должно было вызвать вопросов: стандартные талисманы, поддельные печати и пропуска Ордена Сияющего Огня, ритуальный нож, лечебные снадобья и прочие сравнительно безобидные вещи.

Теперь амулет. Что он еще может? Сюэ Лэн достал его, но не стал активировать кровью – слишком рискованно привлекать внимание. Вместо этого он зажал артефакт в ладони и направил все свое внимание, всю свою волю на спящих, стараясь не нарушить их покой.

Хань Фэн. Его энергия вибрировала холодной, отточенной сталью. Ровный ритм, но с редкими, мощными содроганиями – будто клинок с зазубринами, пытающийся сдержать удар. Сюэ Лэн уловил эхо ярости, скорби о погибшем монастыре. Гнев, направленный внутрь. Его отталкивала эта сдержанность. «Выплесни наружу, отомсти!» – шептал внутренний голос. Но нет – даже во сне тот сдерживался, перемалывая свою боль в молчаливую, неумолимую решимость.

Линь Юй. От него исходила ровная, теплая пульсация. Та самая, что Сюэ Лэн, против собственной воли, начал ценить. Единственное тепло, принявшее его без условий и требований. На мгновение он даже позволил себе расслабиться, погрузившись в это непривычное ощущение безопасности, как в теплую воду. Но старые привычки взяли верх – он продолжил сканирование, выискивая слабости, трещины, за которые можно было бы зацепиться.

И тогда он нашел ее – ледяную трещину. На дне этого озера спокойствия таился шрам от самоубийства, подобный тонкой, но не срастающейся нити льда. Любопытство, острое и ненасытное, пересилило осторожность. Он надавил.

И его накрыло волной абсолютной пустоты, чувством тотального предательства, жгучего стыда и всепоглощающей жажды исчезновения. Его, привыкшего цепляться за жизнь любой ценой, вывернуло от этой ненависти к себе. Это было настолько чуждо, так противоречило инстинкту выживания, что он едва сдержал реакцию отторжения. Этот контраст был невыносим: то самое тепло, что он начал ценить, рождалось из той же бездны, что и его собственная тьма. Только его тьма кричала и рвалась наружу, а тьма Линь Юя молчала и стремилась к самоуничтожению.

Мысленно отпрянув, он испытал не злорадство, а тягостное недоумение, смешанное с чем-то похожим на ярость. Как тот, кто дарил ему единственное светлое ощущение в жизни, мог так же глубоко, так же безнадежно ненавидеть себя? Это делало его, Сюэ Лэна,… уязвимым. Если источник тепла может исчезнуть по своей воле… что тогда останется ему?

Чтобы сбросить это липкое, неприятное чувство, он убрал амулет и резко поднялся, грубо вернув всех к реальности, к знакомому раздражению и необходимости действовать.

– Что случилось? – первым пришел в себя Линь Юй, его мысленный голос был сонным, но встревоженным.

– Ничего, – отрезал Сюэ Лэн, вкладывая в слово всю возможную раздраженность. – Кто-то должен бодрствовать, пока вы спите. Здесь небезопасно.

– Что именно ты видел? – голос Хань Фэна прозвучал собранно, без тени сна. Он не спал? Или проснулся мгновенно?

– Тени. Шорохи. Обычный ночной лес, – проворчал Сюэ Лэн, отворачиваясь. – Или демоны должны были прислать приглашение с печатью?

– Если есть угроза, нужно укрепить защиту, – невозмутимо заявил Хань Фэн. – Ты ведь ничего не затеваешь? Твои… прежние методы нам не подходят.

– А пошел ты к черту со своими подозрениями, – резко выдохнул он, чувствуя, как знакомая злоба приятно согревает изнутри, вытесняя непонятные чувства. – Спокойной ночи. Или нет. Мне все равно.

И демонстративно умолк до самого утра, оставив их в напряженной, недоверчивой тишине.

***

Утро встретило их тяжелыми тучами, влажным воздухом и густым туманом, идеально отражая настроение одного из путников.

От Сюэ Лэна волнами исходило раздражение; сквозь общую связь явственно чувствовались его смятение и яростное недовольство. Казалось, еще мгновение – и он сорвется. Контраст с его вчерашним самодовольством был разительным. Что-то случилось ночью, – отметил про себя Хань Фэн, твердо решив быть настороже во время следующей ночевки. Эта тихая, кипящая ярость была опаснее открытых провокаций.

Линь Юй тут же искренне обеспокоился:

– Друг мой, ты в порядке? Я чувствую твою тревогу. Что случилось?

Хань Фэна по-прежнему изумляла и раздражала эта способность Линь Юя прощать кого угодно и считать друзьями. Даже того, чьи руки по локоть в крови. Особенно того.

На все мягкие попытки Линь Юя выяснить причину, Сюэ Лэн отвечал невнятным бурчанием. Не из уважения, а потому что сам не мог сформулировать этот клубок ярости, отвращения к собственной слабости и… предательского желания снова погрузиться в то теплое принятие, которое он почувствовал в душе Линь Юя и которое теперь ассоциировалось с ледяной бездной отчаяния. Это было неприятно. Это было слабостью. А слабость нужно было либо уничтожить, либо спрятать.

Линь Юй, полагая, что виной всему его вчерашний скучный полет, предложил Сюэ Лэну снова вести меч. Тот проигнорировал предложение, что было страннее любой язвительной шутки.

Управление взял на себя Хань Фэн. Четко, уверенно и быстро он повел меч к цели. Под ногами расстилался туманный пейзаж горных хребтов. В этом полете было практичное единение с природой, расчетливое использование потоков ветра. Никаких лишних движений, никакого бахвальства. Только эффективность.

Долгое молчание прервал Линь Юй. Он сказал с легкой грустью, глядя на проплывающие внизу облака:

– Хань Фэн, я все чаще задумываюсь… Наше сознание подобно воде: оно может наполнить любой сосуд, но его суть не меняется. Что есть «я», если не вода, а не сосуд?

Хань Фэн задумчиво произнес, не отрывая взгляда от горизонта:

– Но сосуд определяет форму. Вода в чаше – для питья, в реке – для пути. Наша воля – вот что не дает воде застояться и сгнить. Даже в самом тесном сосуде.

Через общую связь Хань Фэн почувствовал яростный, почти физический всплеск раздражения от Сюэ Лэна. Тот ненавидел эти абстрактные разговоры, этот свет, который ему сейчас был так неприятен, потому что он его чувствовал и помнил его вкус, и этот вкус теперь был смешан с горечью.

Линь Юй тихо спросил:

– Хань Фэн, помнишь, мы мечтали основать свой Орден? Что бы мы сказали, увидев… нас сейчас?

– Я думаю, – в голосе Хань Фэна послышалась легкая, усталая улыбка, – мы бы сказали: «Никогда не теряйте друг друга из виду. И будьте готовы к странным союзникам». Основа – это воля, которая даже в самом странном сосуде находит способ быть собой. И не дать этому сосуду разбиться.

Сюэ Лэн, слушавший это из своего угла, мысленно скривился. «Бла-бла-бла, воля, вода, сосуды…» Но почему-то эти слова засели в сознании, как заноза. «Странные союзники». Это про него? Нет, конечно, нет. Он не союзник. Он… пассажир. Временно. Очень временно. Пока не найдет способ сделать так, чтобы Линь Юй был только его. Чтобы ему не пришлось снова чувствовать ту ледяную пустоту на дне его души.

***

Вести их сюда было отчаянной надеждой, последним огоньком в кромешной тьме. И вот она – цель. На вершине горы, пронзая свинцовые тучи, пульсировала точка чистейшей, но искаженной праны. Она не светила, а скорее отмечала незримую трещину в самом мироздании, словно шрам на лике неба. Логово Безумного Мудреца.

Воздух был влажен и холоден, пах мокрой хвоей, камнем и озоном, как после грозы, что так и не разразилась. Где-то в глубине ущелья глухо ревел водопад, его звук доносился приглушенно, будто сквозь толщу стекла.

К скале, не оставлявшей и намека на вход, на мече приземлилась одна фигура. Но движения ее были странно прерывистыми: изначально плавное скольжение сменилось резким, почти агрессивным рывком перед самой посадкой. Тело, облаченное в белые одежды Школы Белого Лотоса, на мгновение застыло в неестественно прямой, гордой позе – пока легкая судорога не сгладила осанку, выдав внутреннюю борьбу.

– Кончай вертеться, я ищу вход, – прозвучал в их общем сознании ядовитый шепот Сюэ Лэна.

– Тише, – мысленно парировал Хань Фэн, заставляя руку провести по гладкой, мокрой от тумана поверхности скалы. – Иллюзия… Искусная. Цельная.

Внезапно тело дернулось, и на лице сама собой расплылась ухмылка, полная торжествующего презрения.

– Нашел, – вслух прошипел Сюэ Лэн, уже оттеснив остальных. – Дыра в воздухе. Детские картинки для слепых. Пахнет стариковским тлением.

Он шагнул вперед, и кожу обдало струей теплого, спертого воздуха – будто невидимая пещера дышала ему в лицо. Сама скала оставалась монолитной, без единой трещины.

Внезапно пространство перед скалой исказилось, будто водная гладь под порывом ветра, и через каменную стену, не обращая на нее внимания, вышел отшельник. Он был невысок, сухопар, одет в поношенное, но чистое ханьфу. Его лицо было испещрено морщинами, а глаза… Годы не притупили их остроту. Они были слишком живыми, слишком всевидящими.

Придав лицу доброжелательное выражение Линь Юя, посвященный сделал шаг вперед, сложил руки, красиво взмахнув рукавами, и склонился в глубоком поклоне:

– Достопочтенный мастер, великая честь встретить вас в наших странствиях. Да пребудет с вами долголетие и процветание.

– Говорите, с чем пришли? Хотя… – Его пронзительный взгляд внезапно сместился в пустоту, будто он видел не одно лицо, а несколько наложенных друг на друга, три души, сплетенные в один клубок. – …дай-ка я сначала поговорю с тем прохиндеем, что ерзает у тебя за спиной. Без этих церемоний.

Тело посвященного резко дернулось, руки, сложенные в приветствии, разжались, а на еще недавно безмятежном лице вспыхнуло яростное возмущение.

– Эй, старик! – вырвалось из его губ жестким голосом, чуждым мелодичному тембру Линь Юя. – Кого это ты так назва…

Но на полуслове выражение лица вновь сменилось – на сей раз на чистейшую, неподдельную растерянность. Глаза округлились, брови поползли вверх:

– Простите, достопочтенный… – тихо, с легкой дрожью в голосе начал было Линь Юй, совершенно сбитый с толку такой грубостью. Он явно не понимал, как реагировать, и готов был провалиться сквозь землю.

Отшельник лишь усмехнулся, развернулся и прошел сквозь стену, оказавшуюся иллюзией, жестом пригласив следовать за собой.

Пещера отшельника поражала контрастом. Снаружи – суровая скала, внутри – уют, граничащий с чудачеством. Книги и свитки громоздились до потолка, причудливые инструменты и артефакты лежали в кажущемся хаосе, но чувствовалась некая внутренняя система. В центре пещеры располагался уютный очаг, над которым висел потемневший от времени чайник. Отшельник указал на два простых, но удобных кресла, стоявших друг напротив друга.

– Присаживайся, – сказал он. В его голосе не было ни гостеприимства, ни вражды – лишь пронизывающая ясность. – Вначале я задам несколько вопросов. Кто сможет осмыслить их – со временем станет целым. Начнем с самого беспокойного.

Борьба внутри тела посвященного затихла, и, получив наконец полный контроль, в кресле с комфортом развалился Сюэ Лэн. Он забросил ногу на ногу, его поза была вызовом.

– Ну, валяй, задавай свои вопросы, – усмехнулся он, но его пальцы, лежавшие на подлокотнике, были напряжены.

– Ты прячешься за смертью, боясь собственной тени? – взгляд отшельника был подобен скальпелю, вскрывающему душу. – Ты всех стремишься перехитрить. Но не себя ли самого обманываешь, убегая от того, кто ты есть на самом деле?

Сюэ Лэн пренебрежительно фыркнул, но палец, лежавший на подлокотнике, непроизвольно дернулся.

– И что тебе дала месть? – старик не дал ему опомниться. – Пустоту? Ты зовешь привязанность слабостью. Но разве не слаб тот, кто против всего мира – один? Кто так отчаянно боится быть брошенным, что сам толкает всех прочь?

Некоторое время отшельник молча наблюдал, с едва заметной усмешкой в уголках губ, как две души сдерживают третью, рвущуюся в атаку. Он видел это – видел внутреннюю борьбу.

– Гордый даос. Лед самоконтроля и пламенный гнев – две стороны одного клинка. – Отшельник повернулся к Хань Фэну. – Ты копишь ярость, как оружие. Но не боишься ли ты, что однажды оно выстрелит в того, кого должен защитить? Или ты уже стрелял?

Тело дернулось, будто от удара током. Лицо под маской Линь Юя стало мертвенно-бледным, а костяшки на сжатых кулаках побелели. Он знает. Знает про мой срыв в монастыре. Знает про ту ярость, что едва не погубила всех.

Взгляд отшельника смягчился, но стал от этого лишь пронзительнее. Тело наклонилось вперед с мягкой, но неуклонной вежливостью Линь Юя.

– Юный праведник. Быть слепым – это выбор души, – тихо сказал старик. – Доверие без разума – яд. А боязнь увидеть правду – самая страшная тьма. Почему ты так цепляешься за свою слепоту? Что страшнее – увидеть мир таким, как он есть, или продолжать прятаться в удобной темноте?

Линь Юй опустил голову. Его пальцы, лежавшие на коленях, задрожали. Эти слова били прямо в сердце его самых глубоких страхов.

– Я… я не знаю, как иначе, – прошептал он.

Внезапно на лице Линь Юя появилось раздраженное выражение, и с голосом Сюэ Лэна он резко ответил:

– Хватит лезть, куда тебя не просят! Все спросил? Давай ближе к делу. То, что нас трое, ты видишь. Надеюсь, – он угрожающе наклонился к отшельнику, – Мы не зря выслушали всю эту чушь, тебе лучше нам помочь. Смотри, – посвященный достал амулет, – У нас есть такая вещичка. Говорят, она может решить проблему лишних душ. Нам бы расселиться. Что скажешь?

Отшельник откинулся на спинку кресла, и его голос прозвучал с безжалостной, аптекарской точностью.

– Вы трое в одном сосуде. Ваши души текут друг в друга, как краски в воде. Через год-два от «вас» не останется и следа. Родится нечто новое. – Он посмотрел на них по очереди, и его взгляд, казалось, видел сам процесс растворения. – Вы уже чувствуете это? Сны чужие видите? Мысли и чувства, что не ваши? Хотите этого?

В их общем сознании воцарилась абсолютная тишина – оглушительная, как удар гонга. Пустота, в которой утонули даже мысли.

Три беззвучных крика разорвали тишину.

От Сюэ Лэна – слепое, животное «НЕТ!», выжженное страхом небытия, страхом потерять себя, свое «я», какую бы уродливую форму оно ни носило.

От Хань Фэна – ледяной ужас логики: «Слияние? С ним? Потерять себя в этом… Немыслимо. Нельзя».

А между ними – тихий, тотальный ужас Линь Юя, для которого это звучало как убийство. «Я не хочу терять никого. Ни свет, что меня согревал, ни тьму, что стала… частью меня. Мысль о том, что они могут исчезнуть, невыносима».

От лица всех троих Хань Фэн, собрав всю свою волю, уверенно ответил:

– Никто из нас не хочет слияния. Гармония не должна достигаться через уничтожение личности.

Отшельник внимательно посмотрел на посвященного, видя всех троих сразу:

– Если вы разделитесь, то жизнь разведет вас в разные стороны. Вы готовы к последствиям? Готовы ли вы отпустить друг друга?

В общем пространстве разума первым взорвался гневом Сюэ Лэн: «Ну и пошли вы оба! Нужны вы мне были!» Но за этой вспышкой его спутники ясно увидели затаившийся, детский страх одиночества. Оба даоса хранили молчание, но их безмолвие говорило громче слов – никто из них не желал остаться в одиночестве. Слишком много было потеряно. Слишком многое их связывало, даже эта уродливая связь.

– Хорошо, – взвешено и тщательно подбирая слова, продолжил отшельник. – Я дам вам ритуал разделения душ, но для этого необходимо согласие хозяина тела, которое вы намереваетесь занять, либо найти пустой сосуд. Потребуется жертвенная кровь носителя и полное доверие. Без него душа рассеется.

Он сделал паузу и весомо добавил:

– В момент перехода душа, покидающая тело, будет крайне уязвима – именно тогда ее легче всего поглотить, усилив свою сущность. Искушение будет велико.

Помолчав, он будто невзначай добавил:

– Ах да… после завершения ритуала принесите амулет мне – он станет вам бесполезен, а взамен я задам каждому еще по вопросу. Тому, кто будет готов услышать.

Посвященный встал и с напряжением в голосе произнес:

– Почтенный отшельник, благодарим за мудрые наставления. Да пребудет с вами… – он начал было делать поклон, но отшельник остановил его небрежным жестом.

– Церемонии излишни, – голос его не допускал возражений. – Ночь близка, а в горах непогода. Вам предоставлен кров. Не шумите.

***

В третьей главе: 

Ночной дозор. Хотел ударить и наконец это сделал. Внезапное прозрение. Кто сломал спутников Сюэ Лэна. Тройная радуга на ясном небе…

***

Глава 3. Осознание

Отшельник махнул рукой в сторону небольшой ниши, скрытой за свисающими корнями и стеллажами с книгами:

– Располагайтесь здесь, – просто сказал он, обводя взглядом тесное, но уединенное пространство. – Можете ходить где хотите, не стесняясь. Мне только не мешайте. Я буду у себя.

Небольшое помещение примыкало к главному залу пещеры. Вместо обычной двери вход закрывала легкая магическая завеса – простой, но искусный барьер, скрывавший происходящее внутри и глушивший звуки. Теперь, зная, куда смотреть, они заметили еще один, почти невидимый проход в глубине пещеры. Вероятно, он вел в личные покои отшельника.

Едва старик скрылся в глубине пещеры, Сюэ Лэн тут же сорвался с места.

– А теперь, – его голос звенел непривычным, почти научным любопытством, – давайте-ка изучим эту завесу. Без дураков.

И, что было страннее всего, он и впрямь погрузился в изучение плетения. Хань Фэн с изумлением наблюдал, как тот, не сыпля язвительными комментариями, с абсолютной концентрацией анализировал иллюзию. Эта слаженность, это отсутствие привычного яда были пугающими. Что он задумал, притворяясь нормальным?

В создании завесы были применены одновременно три типа магических плетений, органично сплетавшихся друг с другом: иллюзия, барьер для звуков и, что самое необычное, плетение, обеспечивавшее обмен воздухом между пещерой и внешней средой. Вся конструкция напоминала многослойный кристалл, где каждый слой был тесно переплетен с остальными, создавая прочную, но элегантную защиту.

Внезапно Линь Юй протянул руку сквозь завесу и мягко, давая другим возможность его остановить, повел тело наружу.

На улице разразился настоящий ливень. Темное небо полностью поглотило мир вокруг. В этой темноте изредка вспыхивали молнии, на мгновения озаряя пространство призрачным, синеватым светом. У подножия склона, внизу, кроны деревьев при каждом порыве ветра склонялись все ниже, словно пытаясь укрыться от неистового ливня. Шум дождя заполнял все вокруг, а потоки воды, ударяясь о камни, создавали ритм, который то усиливался, то затихал, периодически прерываясь оглушительными громовыми раскатами.

– Вот ведь погодка, хоть в этом старикашка был прав, – хмыкнул Сюэ Лэн, но в его голосе не было привычного сарказма, лишь констатация факта.

Они устроились на ночь. Спальное место оказалось поразительно удобным: матрац был наполнен мягкими, ароматными травами, а постельное белье – из тончайшего, но прочного льна. Похоже, несмотря на уединение, отшельник любил жить в удобстве.

Хань Фэн твердо решил не засыпать сразу этой ночью, а проследить, что будет делать Сюэ Лэн. На удивление, тот, похоже, действительно уснул. Хань Фэн выждал немного, не теряя настороженности. Он заметил, как энергетические потоки вокруг Сюэ Лэна замедлились, наполнив пространство тихим хаотичным гулом, словно отзвуком далеких, тревожных сновидений.

Пока Линь Юй, убаюканный монотонным шумом дождя, засыпал, Хань Фэн бодрствовал. Мысль, брошенная отшельником, жгла сознание: «Ваши души текут друг в друга…». Чтобы отвлечься, он проверил содержимое пространственного мешочка Сюэ Лэна. Ревизия лишь усилила тревогу: банальная походная утварь, снадобья… но не было ни ядов, ни зловещих чертежей Печати Разрушения, которые он видел раньше. Куда он их дел? Спрятал в теле? Или задумал нечто, для чего они не понадобятся? Эта мысль заставила похолодеть. Он не мог больше ждать. Ему нужны были ответы. Сейчас.

Амулет в его ладонях был холодным и живым, словно сердце какого-то древнего существа. Глотнув воздуха, Хань Фэн ринулся в сознание спящего.

Первым на него обрушился привычный образ – маска циничного убийцы, от которой исходила знакомая, осязаемая угроза. Броня, – мысленно отметил Хань Фэн и, собрав волю, пробил ее, как пробивают лед на замерзшем озере.

И его сознание переломилось.

Не метафорически, а физически – в висках застучало, в груди взорвалась боль. Он не увидел, а ощутил: леденящий ужас запертого в темноте ребенка, вкус крови на губах от собственного крика, запах страха и немытого тела. Он почувствовал, как ломают кости на его собственной руке, как выжигают меридианы раскаленным железом. Жгучее, всепоглощающее отчаяние существа, которого предали все, кому оно доверяло. Мир сузился до боли и страха. Не было мыслей, не было планов – только инстинктивное, животное желание выжить, цепляясь за жизнь любыми, самыми грязными способами.