Путь Принятия Тени. Том 1

Мига обездвиженности хватило.

Единый, сокрушительный удар обоими мечами, в который он вложил всю свою ярость, торжество и странную, непонятную гордость, рассек тьму надвое.

От демона остался лишь горький пепел на языке и тишина, оглушительная после недавнего хаоса.

Сюэ Лэн вложил мечи в ножны, насмешливо бросил через плечо:

– Ну что, озаренные добродетелью? Возвращаемся за подачкой за спасение жалкой деревни?

Не дожидаясь ответа, он зашагал прочь, нарочито медленно и вразвалку, погружаясь в наступающую ночь. Его взгляд привычно скользил по теням, выискивая угрозы, но здесь не было ничего, что могло бы его остановить.

Он не мог сдержать самодовольной ухмылки. Линь Юй поверил ему. С дружком он как-нибудь разберется. Глубоко внутри шевельнулась игла сомнения – странное, непривычное чувство, которое тонуло в упоении от собственной победы и этой новой, причудливой формы близости.

– До деревни я вас доведу сам, – хмыкнул он. – А там посмотрим. Если, конечно, Юй-гэгэ не против.

Он шел уверенной походкой, прислушиваясь к ночи. Мышцы приятно ныли, по венам будто текла чистая, темная энергия.

И в этой тишине к нему вернулось странное воспоминание.

Сквозь азарт битвы он тогда уловил отголоски тошнотворных чувств – наверное, их. И вспомнил тяжелую горечь после своего удачного обмана. Чувство Хань Фэна. Слабость, которую можно использовать.

Но были и другие ощущения. Легкие, светлые, как утренний ветерок. Те, что он поймал у костра и на рассвете. Чувство Линь Юя.

«Неужели… он ВСЕГДА так чувствует мир? – мысль зацепилась за сознание. – Этот восторг? Это ощущение чуда?»

Если да… выходило, проклятый Хань Фэн отнял у Линь Юя не только глаза, но и ЭТО. Эту прекрасную, хрупкую способность видеть мир как чудо. И за это он заслуживал самой мучительной казни.

Луна поднялась выше, освещая дорогу. Сюэ Лэн ускорил шаг. У деревни, в глубокой ночи, он без споров передал управление. Пусть сами решают, что делать дальше. Его работа была сделана.

***

Холодная луна отбрасывала призрачные тени на спящую деревню. Воздух был свеж и прохладен. Когда Хань Фэн ступил на окраину, собаки встретили его настороженным, но не агрессивным лаем, почуяв нечто необычное.

В окне дома старосты мерцал огонек. Едва Хань Фэн приблизился к порогу, дверь распахнулась. На пороге стоял сам староста, его седая борода серебрилась в лунном свете, а в глазах читалось безмерное облегчение, смешанное со страхом.

– Достопочтенный! Мы уже и не надеялись… Ваше возвращение – знак великой милости духов!

«И не увидели бы, если бы не я!» – язвительно, но уже без прежнего пыла, хмыкнул в глубине сознания Сюэ Лэн.

В доме пахло хлебом и сушеными травами. Служанки, разбуженные хозяином, спешно накрывали на стол скромное угощение.

– Простите за скудость, – каялся староста, – мы не смели надеяться… что вы вернетесь до рассвета. Силы тьмы… они были так могущественны…

«Врет, сученыш! – мысленно фыркнул Сюэ Лэн, но уже скорее по привычке. – И платить, ясное дело, собирается грошами!»

Пока готовили ночлег, староста достал из потайного ларца небольшой сверток в выцветшем шелковом платке и кожаный мешочек, звякнувший монетами. Развернув шелк, он открыл взору нефритовую пластину, испещренную рунами, что светились в полумраке двойным светом – алым, как кровь, и синим, как глубокая ночь.

– Деревня наша небогата, и вознаграждение ничтожно. Позвольте вручить вам этот дар. Он хранился в нашем роду поколениями. Говорят, мой прадед нес в себе две враждующие души, но с обретением сего амулета обрел покой и целостность.

Хань Фэн принял дар с подобающим почтением. Пальцы едва ощутимо заныли от прикосновения к древней, дремавшей силе, заключенной в сердцевине камня. Он чувствовал ее ровный, живой пульс, обещание чего-то большего, чем просто магический артефакт.

«Если мои догадки верны… это может стать ключом», – промелькнуло у него, пока он ощущал тепло, расходившееся по ладони. Ни тени проклятия, ни намека на скверну – лишь чистая, нетронутая мощь, ждущая своего часа.

Изменений он пока не чувствовал. Лишь по-прежнему отчетливо осознавал два других присутствия в своем сознании: одно – светлое и ранимое, другое – темное и беспокойное. Но впервые за долгое время в глубине души, под грузом вины и ярости, шевельнулся робкий, упрямый росток надежды.

***

Во второй главе:

Откроется тайна содержимого тревожного чемоданчика Сюэ Лэна. Сон пронесон. Любопытная Варвара и сама не рада. Покатушки на мече. На приеме у психолога.

***

Глава 2. Проникновение в чувства

Линь Юй спал, и ему снился чужой кошмар.

Он был заперт в теле Сюэ Лэна, и это было похоже на тюремную камеру из плоти и костей. Сквозь его сознание прокатывались волны ярости – горькой, едкой, разъедающей изнутри. Он чувствовал, как слова, острые как отравленные клинки, рвутся из горла, направленные в молчаливую фигуру в белом – в него самого. Но в этом сне он был и тем, кто бросал слова, и тем, в кого они вонзались.

Краем глаза он заметил алое пятно на белоснежном ханьфу. И затем – кровь. Много крови. Белые одежды пропитывались алым, а его собственное тело, тело Линь Юя, неумолимо оседало все ниже и ниже, на холодную землю, что жадно впитывала ярко-алую жидкость.

НЕТ.

… сон менялся…

Мир стал серым, пустым и бессмысленным. Затем наступила темнота. Теперь он и сам был мертв. Но в миг, когда душа должна была отправиться в цикл перерождений, к нему пришло духовное зрение.

Он УВИДЕЛ. В лезвии Ледяного Вздоха, того самого, что вонзился в Линь Юя, теплился, словно запекшаяся капля света, самый крупный осколок души Линь Юя. Это был не просто свет. Это было тепло. Единственная точка тепла в ледяной пустоте небытия.

И все обрело новый, страшный и прекрасный смысл.

Его бестелесная сущность, подобно хищной птице, впилась невидимыми когтями в ткань мироздания. Он яростно цеплялся, отчаянно сопротивляясь потокам, уносящим его в небытие. Это не была борьба за жизнь. Это была одержимость. Собрав всю свою волю, всю свою боль, всю свою ярость в ослепительный сгусток, он совершил последний бросок.

К нему. Он останется. Он вернет его. Ценой чего угодно.

***

Хань Фэн провалился в сон, который не был его собственным.

Его сознание – не его собственное – щелкало, как ловушка, сканируя пространство на предмет угроз. Весь мир был враждебен. Он был ранен. Слаб. Каждый нерв был натянут до предела.

Перед ним – враг. Один из тех самодовольных праведников, что смотрят на него свысока. Как же он ненавидел этих чистюль! Они не знали, каков мир на вкус – вкус крови и грязи.

«Ничего, – проносилась чужая, холодная мысль. – Я окуну его с головой в самое настоящее дерьмо. Начну с этого».

Он притворялся спящим, чувства обострены до предела. Слышал крадущиеся шаги. Едва уловимый шорох – что-то маленькое и легкое положено на подушку. Посетитель, стараясь не шуметь, уходил.

Он открыл глаза. На подушке лежал засахаренный финик.

Просто так. Без условий. Без требований. Без подвоха.

Из-за той глупой истории про мальчика, который любит сладкое? Никто и никогда… Это невозможно. Ловушка? Его сознание, привыкшее к вычислениям и обману, лихорадочно искало угол, двойное дно – и не находило. Он не понимал. Не мог вычислить подвох. Это вызывало не благодарность, а раздражение и смутную, непонятную тревогу.

На кухне, при свете дня, он высыпал овощи из корзины. Почти все гнилые. Куплены у жулика с крайнего ряда. Линь Юй был абсолютно беспомощен в этой жизни. Беззащитен. Глуп.

И именно этой своей беззащитной, раздражающей чистотой он цеплял его, Сюэ Лэна, за живое. Не за сердце – у него его не было, – а за что-то глубже, за самую суть выживания.

«Придется самому навести порядок, – решил он со странным, почти нежным озлоблением. – Я буду пачкать руки. А он… пусть остается чистым. Он мой».

***

Сюэ Лэн провалился в сон Линь Юя.

И тут же его накрыла волна абсолютного, полного, всепоглощающего отчаяния. Оно было густым, как смола, и горьким, как полынь. Он захлебывался им.

Испуганный голос девочки звучал как приговор. Он – Линь Юй – верил ей сразу. Это было жестоким подтверждением его главного страха: он недостоин этого мира. Он был слеп, закрывал глаза на правду, верил в лучшее в людях. И теперь он наказан.

А сейчас он вдвойне слеп. Его обманывали. Нет никакого дорогого друга. Есть только жестокий убийца, который мстил ему, и месть удалась.

Он слушал эти слова и не чувствовал гнева. Только всепоглощающий стыд и желание исчезнуть. Перестать существовать. Каждое его действие, направленное на добро, вело лишь к большему ужасу. Он не должен больше жить. Никогда. Это был не порыв, а холодное, безоговорочное решение.

Картина менялась. Резко. Теперь он был Хань Фэном.

Он приходил в себя и узнавал шокирующую правду: прошел год с тех пор, как Линь Юй ушел, пожертвовав ради него всем.

«Если бы я знал… Если бы я знал, что он отдаст за меня свои глаза… я бы никогда не согласился!»

Как он мог обвинять его? Как мог сказать, что не хочет его больше видеть?

Чувство вины обрушилось на него с весом целого мира. Это была не просто эмоция – это была физическая боль, сдавливающая грудь, не дающая дышать. Прощения ему нет. Но он может попытаться искупить вину. Найти Линь Юя. Умолять о прощении. Просить лишь об одном – стать его тенью, его спутником, его опорой. Пусть даже не другом. Это был не долг, а единственный смысл, оставшийся в его разрушенной жизни.

***

Линь Юй открыл глаза. Несколько мгновений он лежал неподвижно, вслушиваясь в тишину дома и в хаос внутри себя. Первые лучи солнца пробивались сквозь шелковые занавеси, рисуя на стенах причудливые узоры. Тело приятно ныло после крепкого сна, а вчерашняя битва с демоном казалась далеким кошмаром. Но кошмары, которые он только что пережил, были в тысячу раз реальнее.

Он мысленно возвращался к снам, поражаясь силе возникшей связи. Они не просто видели воспоминания – они проживали их, чувствовали кожей, дышали ими. И если сны правдивы… то Сюэ Лэн не лгал о своем нежелании смерти Линь Юя. Те ужасные слова были вырваны обидой и яростью, но не ненавистью. Значит, он не убивал друга? Не был орудием мести?

Но тут холодная мысль вонзилась в сознание: Монастырь Белых Снегов. Род Чжу. Он снова забывал, что его безымянный друг – Сюэ Лэн, чьи руки по локоть в крови. Но теперь эта кровь казалась ему не просто злодеянием, а следствием чудовищной, нечеловеческой боли.

– Утречка! – в его сознание ворвался веселый голос, словно сорвавшийся с цепи. – Наш благодетель, старик, явно рассчитывал на наш труп. Плата – гроши, а в придачу – пыльная безделушка. За подобную работу Орден Сияющего Огня берет в разы больше.

– Мы были обязаны помочь, – мягко, но твердо парировал Линь Юй. – Дорога – их единственная артерия. Да и разве могла деревня собрать сумму для оплаты услуг могущественного Ордена?

– Артефакт подлинный, – в разговор вступил Хань Фэн. Его голос звучал приглушенно, будто он все еще был погружен в свои мысли. – Возможно, он поможет обрести равновесие.

– От некоторых лишних душ не помешало бы избавиться, – голос Сюэ Лэна сочился ядом, но в нем появилась новая, странная нота – почти неуверенность.

– Надеюсь, ты не имеешь в виду кого-то конкретного, – Хань Фэн говорил сквозь зубы, но без привычной ярости. Вместо нее сквозил усталый, почти отстраненный сарказм. – Сейчас не время для этого.

– О, я всегда имею в виду кого-то конкретного. Некоторые души настолько навязчивы, что отравляют все вокруг.

Линь Юй почувствовал, как напряжение нарастает, но теперь оно было иного качества – не готовое взорваться, а тлеющее, глубокое. Он поспешил сменить тему.

– Мне… приснилось что-то странное, – он все еще был под впечатлением. – Я видел, как душа Сюэ Лэна оказалась в Ледяном Вздохе. Это… правда?

– А что еще ты видел? – с жадным, почти болезненным интересом вклинился Сюэ Лэн.

– Я чувствовал твою злость… обиду. Но не желание моей смерти. И когда ты сам умер, то увидел осколок моей души и сделал все, чтобы остаться.

– Ну конечно, я же говорил! – с искренней, детской обидой воскликнул Сюэ Лэн. – Ты до сих пор сомневаешься во мне?

Воцарилось тягостное молчание. Хань Фэн не хотел помогать врагу, но ложь была невозможна. Правда, которую он увидел во сне, висела между ними тяжелым грузом.

– Линь Юй… до твоего воскрешения я видел алые всполохи на клинке. Думаю, это была его душа. – Он делал паузы, подбирая слова, будто ступая по тонкому льду. – Я впал в транс, а когда очнулся… он уже был внутри. Это он настоял на ритуале. Я согласился. Так что… да. Эта часть твоего сна, вероятно, правда.

В воздухе повисло невысказанное признание, но его прервал деликатный стук в дверь.

– Почтенный гость, завтрак подан. Не соблаговолите ли вы присоединиться?

***

Подойдя к высокому зеркалу, Хань Фэн окинул себя внимательным взглядом. В отражении он видел, конечно же, Линь Юя. Но его поразили изменения: горделивая осанка и сурово сжатые губы, которые он невольно придавал лицу, совершенно не соответствовали тому образу, который он хранил в памяти. Такой Линь Юй вызывал необъяснимое беспокойство. Он видел в этом отражении их общее уродство, их гремучую смесь.

– Благодарю за заботу, – ответил он служанке, открывая дверь. – Я готов.

Его провели через сад. Влажная трава пружинила под ногами, воздух пах хлебом и травами, но умиротворение не приходило. Воспоминания о сне не отпускали. Если верить им, Сюэ Лэн сначала хотел мести, но потом… проникся заботой. А те ужасные обвинения во время их боя могли быть лишь уловкой, чтобы выбить его из равновесия. И это сработало. Он видел теперь не просто врага, а сложную, искалеченную машину боли, и это понимание не приносило покоя.

В купальне его ждала теплая вода. Пар окутывал тело шелковистой дымкой. Он погрузился, чувствуя, как напряжение медленно уходит. Мышцы расслаблялись, мысли прояснялись. И в этот миг он лишился контроля.

Его рука поднялась сама собой – плавно, против его воли. Пальцы коснулись кожи на груди, но ощущение было чужим, навязанным: не его собственное прикосновение, а чье-то постороннее, изучающее и бесцеремонное.

Отвращение и ярость, острые как клинок, вспыхнули в нем. Он резко встал, заставив воду с громким всплеском хлынуть на пол, и грубо обернулся в полотенце, пытаясь скрыть не тело, а позор от этого вторжения.

– Кто бы мог подумать, – в сознании прозвучал ядовитый голос Сюэ Лэна, – что наш аскет так болезненно реагирует на простое изучение… обстоятельств. Тело-то теперь общее. Привыкай.

Хань Фэн, не говоря ни слова, стремительно вышел, оставляя за собой мокрые следы. Внутри бушевал хаос. Это было не просто нарушение границ – это было тотальное осквернение его воли, напоминание, что он больше не принадлежит себе.

– Что, даже пошутить нельзя? – продолжил подкалывать Сюэ Лэн, но тут же замолк, почувствовав, как их общее тело сковывает стальная узда самоконтроля Хань Фэна. Было что-то новое в этой тишине – не взрывная ярость, а холодная, бездонная глубина.

После завтрака он собрался в дорогу. Староста вышел проводить его к воротам.

– Без вас наша деревня была бы обречена. Примите нашу глубочайшую признательность.

– Я лишь исполнил долг, – сдержанно ответил Хань Фэн. – Пусть процветание и мир всегда царят в вашей деревне. А мне пора продолжить свой путь.

***

Солнце поднималось выше, заливая светом луга, куда они вышли из леса. Воздух гудел от пчел, круживших над пестрым ковром цветов. Здесь, в центре умиротворенной духовной силы, Линь Юй решился на эксперимент.

Он развернул шелковый платок с амулетом. На солнце тот казался простой безделушкой, но Линь Юй чувствовал скрытую мощь. Он сосредоточился, направляя к нефриту тонкие нити своей энергии. Но артефакт молчал, отвечая лишь теплым, живым пульсом.

– Юй-гэгэ, надо кровью. Давай я, – Сюэ Лэн вторгся в их общее сознание, мгновенно перехватывая управление. Его действия были полны уверенности – подобное явно происходило не в первый раз. Пальцы скользнули к поясу, где после сражения с демоном всегда висел один из излюбленных ножей. Отточенными, почти ритуальными движениями он протянул руку над нефритовым амулетом и быстрым, точным движением оставил на внутренней стороне запястья тонкий порез.

Алая капля сорвалась с кожи и повисла в воздухе, словно застыв на мгновение. Затем она медленно, будто нехотя, начала опускаться к поверхности нефрита. В момент соприкосновения магические руны, до этого едва заметные, вспыхнули алым и синим. Кровь будто впиталась в камень, и амулет запульсировал в такт биению их общего сердца. Связь стала абсолютной. Нефрит принял жертву, и древняя сила, заключенная в нем, ожила.

Видения начали проявляться одно за другим, каждое ярче и четче предыдущего, не перед глазами, а прямо в сознании.

Первым возник серебристый вихрь. Две души в одной оболочке, словно два желтка в одном яйце. Им тесно вместе, они толкаются, но вдруг рядом появляется другая оболочка, и одна из душ перетекает туда. Теперь они обрели независимость, но потеряли глубинную связь – две души и два человека, идущие разными дорогами.

Затем его сменил золотой. Две души, подобно двум рекам, сливаясь воедино, переплетаясь, словно нити в драгоценном шелке, рождая нечто новое и могущественное. Но чем дальше развивалось видение, тем яснее становилось: новая сущность обретала собственные черты, поглощая личности обоих. От них не оставалось и следа.

И наконец – багровый. Одна душа, подобно хищной птице, набрасывается на другую, пытаясь поглотить ее целиком. Более сильная сущность оплетала слабую цепями из чистой энергии, подчиняя своей воле. Сопротивление слабой души было отчаянным, но тщетным – с каждым мгновением ее свет мерк, пока не угас окончательно. Победившая душа, хоть и стала могущественнее, почернела от зла и боли поглощенной жертвы.

Видения растаяли. Линь Юй медленно возвращался в реальность, чувствуя, как призрачные образы тают в воздухе. Он глубоко вздохнул, наполняя легкие ароматным воздухом теплого луга, и медленно открыл глаза.

– Ну что, видели? – голос Сюэ Лэна звенел от возбуждения, но в нем слышалось и напряжение. – Теперь я знаю, чью душу поглощу. Нам с Юй-гэгэ больше никто не нужен.

– С чего ты взял, что твоя душа сильнее? – ледяно отрезал Хань Фэн. В его голосе не было страха, лишь усталое презрение. – Лишь подлость давала тебе преимущество.

Линь Юй с укоризной обратился к ним обоим, и в его голосе впервые прозвучала не просьба, а твердость:

– Полагаю, вы же сейчас не всерьез обсуждаете, чья душа поглотит другую? Поглощение душ – это путь тьмы и разрушения. Мы ищем способ выжить всем, а не уничтожить друг друга.

– Да ладно, расслабься, не съем я твоего Хань Фэна, – небрежно ответил Сюэ Лэн, но его бравада казалась напускной.

Линь Юй примиряюще, но уже с новой силой добавил:

– Есть и другие пути. Нам нужен ритуал разделения и подходящий сосуд. Может, поискать в архивах крупных кланов?

– Точно не в Ордене Цветущего Лотоса, – сказал Сюэ Лэн. – Они не жалуют любые отклонения от праведного пути и жестоко пытают тех посвященных, кого хоть сколько-нибудь подозревают в причастности к темному пути. А нас трое в одном теле – это может вызвать подозрения. Орден Туманных Пиков не подойдет – они знают, что ты мертв. Орден Взвешенных Решений – тупые вояки. – И, подумав, добавил: – Разве что можно было попытать счастья в Ордене Сияющего Огня… Но по-хорошему надо искать там, где пахнет настоящей жизнью. В трех днях пути есть… одно местечко. Там торгуют всяким. Спросим.

– Какое местечко? – настороженно спросил Линь Юй.

– Черный рынок.

– Нет! – Линь Юй и Хань Фэн сказали это почти одновременно.

– Это незаконно и опасно, – добавил Хань Фэн, но в его голосе слышалось не столько осуждение, сколько практическая озабоченность.

– О, не беспокойся, – Сюэ Лэн усмехнулся. – У меня с людьми обычно не бывает проблем. Я всегда договариваюсь.

Линь Юй, игнорируя его, повертел амулет в руках. Его пальцы чувствовали остаточное тепло видений.

– Символы эпохи Разобщенных Кланов… Их использовали для стабилизации духовных структур. Знания той эпохи почти утеряны.

– Эпоха до основания Орденов, – задумчиво произнес Хань Фэн. – Их архивы утеряны… Но я слышал о Безумном Мудреце Гор. Он живет в горах неподалеку и коллекционирует такие реликвии. Если лететь на мече, мы будем там через пару дней.

Путь был определен.

***

Первым на меч встал Линь Юй. Он управлял оружием плавно, почти робко, как будто боялся спугнуть саму воздушную стихию. Каждый поворот был выверен, каждый маневр – предельно осторожен. Для Сюэ Лэна, чья натура требовала скорости, риска и острого ощущения грани, это было невыносимо. Ему стало скучно уже через несколько минут. Мысли невольно вернулись к недавним снам.

Он тоже видел чужие воспоминания. Выходит, Линь Юй сразу же поверил в его месть не потому, что относился к нему с презрением, а потому что считал себя недостойным. Что за нелепость? Какая извращенная логика у этих светлых посвященных! Все они такие? Или только Линь Юй настолько своеобразен? Эта мысль вызывала не злорадство, а странное, щемящее недоумение.

Хань Фэн, похоже, и не подозревал о намерении Линь Юя отдать ему свое зрение. И потом так страдал… «Надо же, какой сюрприз тому преподнес Линь Юй! – с едкой усмешкой подумал Сюэ Лэн. – Того и похвалить хочется за изящную месть – вот как надо отвечать на грубость». Но тут же мысль наткнулась на препятствие: «…да вот только сам-то остался слепым. Вот уж точно – блаженный разумом».

Что же увидел Хань Фэн? Он ничего не рассказал, но заметно успокоился. Вероятно, ничего опасного. Однако сама возможность настораживает. Ведь они могут увидеть и то, что видеть не следует. Возможно ли выборочно показывать свои воспоминания? И проникать в чужие? Стоит попробовать. Наверняка это умение можно использовать в своих целях.

Вспомнилась утренняя сцена в купальне. Любопытный эксперимент. Тело Линь Юя реагирует иначе – кожа мягче, нервы чувствительнее. А реакция Хань Фэна… бесподобна. Надо повторить. В следующий раз, когда он будет уязвим.

Их полет был невыносимо медленным. Каждый плавный поворот, каждый осторожный маневр Линь Юя заставлял Сюэ Лэна сжиматься внутри. Он игнорирует саму суть полета – скорость, свободу, мощь!

Впереди открылся идеальный участок для резкого рывка – узкое ущелье между скалами, где воздушные потоки создавали опасные, но предсказуемые вихри. Но меч продолжал парить с черепашьей скоростью, будто катаясь на прогулке.

– Ну кто же так управляет мечом. Юй-гэгэ, дай, покажу как надо, – с нетерпением, почти физической потребностью, перехватил управление, ощутив сладкое чувство возвращения контроля.

– Не стоит так летать! Это опасно! – тут же возмутился Линь Юй, почувствовав, как мышцы тела напряглись, готовясь к рискованному маневру.

– Твои маневры лишены тактического смысла, – холодно поддержал его Хань Фэн. – Ты подвергаешь нас всех ненужному риску.

Сюэ Лэн проигнорировал их. Он нырнул в воздушный поток, закрутил тело в спираль, заставив меч рыскать из стороны в сторону, едва не задевая скалы. Он наслаждался не красотой, а чистым физическим вызовом – и своим превосходством. Каждый вираж был укором их осторожности, каждое рискованное пике – доказательством его компетентности.

Над озером он намеренно снизил скорость, заставив меч скользить по самой воде, так что брызги освежали лицо. Протесты позади на мгновение стихли, сменившись тишиной. Не восхищением – просто тишиной, в которой он уловил отголосок… может быть, облегчения? Или привыкания? Этого оказалось достаточно. Чувство превосходства утолило его раздражение. Теперь он мог позволить себе лететь «нормально» – с видом человека, снизошедшего до уровня других.

***

Сюэ Лэн пытался прогнать сон, отслеживая, как сознание спутников погружается в забытье. Когда их мысленные шумы стихли, он и сам на миг провалился в дрему, но тут же вздрогнул и очнулся. Тишина была оглушительной.

Он лежал неподвижно, прислушиваясь к отголоскам их снов – глухому гулу чужих духовных сил. Теснота давила, как в каменном мешке. Быть запертым в одном теле с двумя другими – что могло быть невыносимее? Весь этот день он был под постоянным наблюдением, словно в клетке. Даже сейчас, в темноте, он чувствовал их присутствие – тяжелое, дышащее, живое.

Старая, выученная привычка – всегда иметь при себе козырь. Спрятанный нож, флакон с ядом, чертеж… что-то, что может перевернуть всю игру, если все пойдет наперекосяк. Эти двое, со своим светом и раскаянием, были самой непредсказуемой угрозой из всех. Доверие – это роскошь, которую он не мог себе позволить. Он медленно, почти не дыша, потянулся к пространственному мешочку, достал темное дорожное ханьфу. Духовные силы потекли из его ладоней, наполняя ткань рукава особой силой, и пространство внутри его расширилось, создав потайной карман.