Полная версия:
Музей кошмаров. Сборник
В ту ночь Лора проснулась от того, что кто-то царапается в её стену.
Там, где теперь была тень кошки.
Игра в куклыДэвид сидел в полутемном кабинете, разбирая бумаги из старого дубового бюро, которое скрипело при каждом движении. Пыльные лучи заходящего солнца пробивались сквозь грязные окна, освещая клубы пыли, которые поднимались с каждого листа. Внезапно его пальцы замерли над пожелтевшим письмом – из глубины дома донесся смех Лоры.
Но это был не ее обычный звонкий смех. Звук был слишком низким, слишком взрослым, с хрипловатыми нотками, будто смеялся кто-то другой, используя голос его дочери. В нем слышалась какая-то извращенная радость, от которой кровь Дэвида буквально застыла в жилах.
Он бросился в гостиную, по пути споткнувшись о скрипучую половицу, которая внезапно прогнулась под его ногой, словно пытаясь удержать. Сердце бешено колотилось, когда он распахнул дверь.
Лора сидела посреди комнаты в кругу своих кукол. Но это была не игра – куклы были расставлены с неестественной точностью, ровным кругом, их стеклянные глаза обращены к центру, где лежала ее любимая кукла – Аннабель. Плюшевое тельце куклы обычно было теплым и уютным, но сейчас оно казалось неестественно вытянутым, а фарфоровое лицо – слишком живым.
Лора? – голос Дэвида предательски дрогнул.
Девочка медленно повернула голову. Слишком медленно. Как будто каждое движение давалось с усилием. Когда ее лицо оказалось к нему, Дэвид увидел, что губы Лоры двигались не синхронно со словами:
Мы играем в "отдай-возьми", папа. – Голос звучал механически, будто заученная фраза. – Аннабель говорит, что скоро моя очередь.
Дэвид почувствовал, как по спине побежали мурашки. Аннабель, которую Лора не трогала с утра (он точно помнил, что она лежала на полке), теперь держала в руках ту самую зубную щетку, исчезнувшую утром. Но страшнее всего было ее лицо – фарфоровые щеки блестели от свежих слез, которые продолжали медленно стекать, оставляя темные дорожки на красивом платьице.
Внезапно Лора резко дернулась, словто выходя из транса. Ее глаза наполнились настоящим, детским страхом.
Папа? – ее настоящий голос звучал слабо и испуганно. – Я… я не помню, как оказалась здесь…
В этот момент Аннабель упала на бок с глухим стуком. Ее голова повернулась на 180 градусов, и стеклянные глаза уставились прямо на Дэвида. Из приоткрытого рта куклы показался кончик чего-то розового и влажного, напоминающего настоящий язык.
Ночные гостиДэвид проснулся от резкого стука, впившегося в его сознание как гвоздь. Это не был обычный ночной шум старого дома – звук повторялся с методичной точностью, будто невидимая рука выбивала в стену четкие, ритмичные удары. Он замер, прислушиваясь, и сердце его бешено заколотилось, когда мозг автоматически расшифровал знакомую последовательность:
Точка-точка-точка… тире-тире-тире… точка-точка-точка.
SOS.
Он вскочил с кровати, холодный пот стекая по спине. Рука автоматически схватила фонарик с тумбочки, но когда он нажал на кнопку, свет оказался слишком слабым, будто что-то поглощало его энергию. Желтоватый луч дрожал в его дрожащей руке, когда он шагнул в коридор.
Воздух был густым, тяжелым, словно дом дышал вокруг него. Стук становился громче с каждым шагом, явно доносясь из комнаты Лоры. Дверь была приоткрыта – он точно помнил, что закрыл ее на ночь.
Когда он толкнул дверь, та скрипнула неестественно громко, будто предупреждая кого-то внутри. Луч фонаря выхватил из темноты кошмарную сцену:
Лора стояла на кровати, босые ноги в пыли, будто она ползала по полу перед тем, как встать. Ее ночная рубашка была испачкана, волосы всклокочены, а пальцы сведены судорогой. Но страшнее всего было то, как она замерла – неестественно неподвижная, словно марионетка на невидимых нитях.
На стене над изголовьем кровати зияла свежая надпись, будто выцарапанная чем-то острым:
«ПОКОРМИ НАС»
Буквы были неровными, с кровавыми подтеками по краям, словно тот, кто их оставил, рвал ногти в процессе. Штукатурка вокруг надписи покрылась паутиной трещин, расходящихся во все стороны.
Но самое ужасное ждало его, когда луч фонаря наконец упал на лицо дочери.
Ее глаза…
Они были совершенно черными. Не просто расширенными зрачками – вся глазница превратилась в бездонную пустоту. Ни белка, ни радужки – только глянцевая чернота, отражающая свет фонаря странными бликами, будто под поверхностью что-то шевелилось.
Лора? – его голос сорвался на шепот.
В ответ губы девочки растянулись в улыбке, слишком широкой для детского лица. Из приоткрытого рта показался пар – теплый, живой, контрастирующий с ледяным воздухом комнаты.
Мы голодны, – произнесла Лора, но голос был слишком низким, слишком грубым, будто десятки других голосов говорили через нее.
В этот момент тени в углах комнаты зашевелились, принимая удлиненные формы. Пол под ногами Дэвида провалился на мгновение, будто дом вздохнул. А из трещин в стене показались бледные пальцы, царапающие штукатурку.
Лора (не Лора) медленно подняла руку, указывая на отца. Ее пальцы вытянулись, искривились, превращаясь во что-то похожее на когти.
Покорми нас, – повторил хор голосов, и в этот момент все куклы в комнате одновременно повернули головы в сторону Дэвида.
Утро послеЛора проснулась как ни в чем не бывало.
Она щурилась от солнечного света, пробивавшегося сквозь занавески, зевала и потягивалась, как обычный ребенок после крепкого сна. Когда Дэвид осторожно спросил ее о прошлой ночи, она лишь удивленно нахмурилась.
– Какой ночи, папа? – Ее глаза были ясными, голубые зрачки нормального размера. Ничего не осталось от той черной пустоты.
Она действительно не помнила ничего.
Дэвид хотел было вздохнуть с облегчением, когда София позвала его с кухни. Ее голос звучал странно – не испуганно, а… опустошенно.
Холодильник был полон.
Полки прогибались под тяжестью мяса – свежего, сочного, с розоватым оттенком. Оно лежало аккуратными кусками, но без какой-либо упаковки, будто кто-то нарезал его прямо здесь, на кухне.
– Это… – София провела рукой по лицу. – Что это?
Дэвид подошел ближе. Запах ударил в нос – не резкий, не отталкивающий, а свежий, аппетитный, что было самым страшным.
Он протянул руку, но не стал прикасаться.
– Мы не покупали этого, – прошептал он.
На дверце холодильника, выведенное чем-то липким и темным, красовалось слово:
«СПАСИБО»
Буквы блестели, будто еще не высохли.
Последний абзац главы
Дэвид стоял перед трещиной в стене – той самой, что появилась вчера.
Она стала шире.
Теперь в нее можно было протиснуть палец, если бы у него хватило смелости.
И если приглядеться…
В глубине, за слоем штукатурки и пыли, что-то шевелилось.
Не просто тени.
Не игра света.
Десятки маленьких пальцев, тонких, с длинными ногтями, скреблись изнутри, царапая стену, будто пытаясь прорваться наружу.
Иногда они замирали, словто прислушиваясь.
Иногда стучали в ответ.
А однажды…
Однажды Дэвид поклялся, что один из них помахал ему.
Как будто знакомясь.
Как будто предупреждая.
Скоро они выберутся.
Глава 3. Ночные гостиДэвид стоял перед трещиной, не в силах отвести взгляд. Его дыхание стало поверхностным, а пальцы непроизвольно впились в дверной косяк, оставляя в древесине полумесяцы от ногтей. То, что он сначала принял за игру теней, теперь двигалось с ужасающей отчетливостью – крошечные пальчики с обгрызенными ногтями методично царапали внутреннюю поверхность стены. Один особенно длинный, желтоватый ноготь зацепился за край трещины, оставив на обоях кровавую полосу, которая медленно стекала вниз, образуя причудливый узор.
"Па-а-а-а…"
Шёпот донёсся из глубины дома, обволакивая его со всех сторон. Это был не детский голосок, а что-то другое – скрипучее, дребезжащее, словно звук старых половиц, скрепленных ржавыми гвоздями. Дэвид резко обернулся, и в конце коридора мелькнула тень – слишком высокая для человека, с неестественно вытянутой шеей и плечами, застывшими в странном, угловатом положении.
Он бросился в спальню, где София наконец проснулась от его топота. Её глаза были широко раскрыты, пальцы впились в одеяло так сильно, что ткань начала рваться.
– Ты слышал? – её голос дрожал. – Кто-то ходит по дому. Не просто ходит… – она замолчала, прислушиваясь. – Кажется, он заглядывает в каждую комнату.
Дэвид хотел ответить, когда раздался новый звук – скрип открывающейся двери. Лорина комната.
Они застали дочь стоящей посреди комнаты в лунном свете, который теперь казался неестественно ярким, почти фосфоресцирующим. Девочка что-то держала в руках – старую куклу, которой раньше не было в её коллекции. Фарфоровое лицо игрушки было покрыто паутиной трещин, словно её неоднократно роняли, а из-под кружевной юбки торчали пряди настоящих волос – темных, спутанных, будто их вырвали с корнем.
– Мама, папа, – Лора повернулась к ним. Её глаза снова были черными, без единого проблеска белого. – Это Эмили. Она хочет показать мне подвал.
София ахнула – кукла медленно повернула голову с мягким хрустом и улыбнулась. Губы разошлись, обнажая ряд крошечных острых зубов, слишком белых, слишком совершенных для игрушки.
В этот момент где-то внизу грохнула дверь, и дом словно вздохнул – стены расширились с тихим скрипом, потолок прогнулся, осыпая их пылью. Из трещины в стене брызнула струя тёмной жидкости, пахнущей медью и гнилью, оставляя на обоях пятно, напоминающее раскрытую ладонь.
"ИДИ…ИДИ…ИДИ…"
Голосов было много – они доносились со всех сторон, из каждого угла, из-под пола, сливаясь в жуткий хор. Дэвид схватил Лору на руки, но девочка вырвалась с нечеловеческой силой, её пальцы оставили на его запястьях синяки в форме полумесяцев.
– Не надо бояться, папа. Они просто хотят поиграть, – её голос звучал неестественно взросло.
На её руке появилась новая царапина – точь-в-точь как трещины на лице куклы. Капли крови упали на пол и… исчезли, впитавшись в дерево, как в губку.
Внезапно погас свет. В абсолютной темноте зазвенели колокольчики, смешавшись с детским смехом – слишком высоким, слишком радостным, чтобы быть настоящим. Кто-то маленький и быстрый пробежал мимо, задев Дэвида холодными, влажными пальцами, оставив на его руке след, похожий на ожог.
Когда свет вернулся, кукла исчезла. Но на полу остался след – цепочка крошечных кровавых отпечатков, ведущих к двери. Они были слишком маленькими для человеческой ноги, но слишком правильными, чтобы быть следами животного.
"ПОСМОТРИ НА МЕНЯ"
Новая надпись появилась на зеркале, будто её вывели изнутри, пальцами, скользящими по обратной стороне стекла. Но Дэвид уже знал – смотреть нельзя. Потому что тогда ОНИ поймут, что их видят.
И тогда игра закончится.
Глава 4. Тайная комнатаДэвид проснулся с головной болью, которая раскалывала череп на части. Во рту стоял металлический привкус – как будто он всю ночь сосал монеты. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь грязные окна, казался неестественно ярким, почти ядовито-желтым, отбрасывая на стены резкие тени, которые двигались чуть быстрее, чем должны были.
Он потянулся к тумбочке за стаканом воды, и его рука замерла в воздухе.
На запястье красовался синяк в форме детской ладони – маленькой, с тонкими пальцами и неестественно длинными ногтями. Кожа вокруг была ледяной на ощупь, будто кто-то держал его всю ночь.
Софии не было в комнате.
Спускаясь по лестнице, Дэвид услышал голоса из библиотеки. Дверь была приоткрыта, и сквозь щель он увидел Софию, стоявшую перед книжным шкафом. Она что-то горячо обсуждала с…
Пустым креслом.
– Я понимаю, – шептала София, её голос дрожал, – но она же всего лишь ребенок.
В ответ раздался скрипучий смешок, словно кто-то провел ногтем по стеклу.
Дэвид толкнул дверь, и разговор оборвался. София обернулась, её глаза были красными от слез, а губы дрожали.
– Ты с кем разговаривала? – спросил он, чувствуя, как по спине ползет холод.
– С… – София посмотрела на пустое кресло, затем провела рукой по лицу, оставляя на щеке красные полосы от ногтей. – Я не помню.
В этот момент Лора закричала наверху.
Крик был пронзительным, животным, полным ужаса. Они бросились в детскую и застали девочку перед шкафом с игрушками. Лора дрожала, её пальцы впились в край шкафа так сильно, что из-под ногтей сочилась кровь.
На полу лежала кукла Аннабель – её фарфоровая голова была разбита вдребезги, а из шеи торчал ржавый гвоздь, будто кто-то приколотил её к полу.
– Она сказала, что я должна открыть дверь, – всхлипывала Лора, показывая на шкаф. – Но я испугалась.
Дэвид подошел к шкафу. Внутри было пусто, но когда он постучал по задней стенке, раздался глухой звук – там было пустое пространство.
Сердце бешено колотилось, когда он отодвинул шкаф.
В стене зиял проход, скрытый за обоями.
Запах ударил в нос – плесень, гниль и что-то сладковатое, как разлагающиеся цветы. Темный коридор вел вниз, вглубь дома, в ту часть, которой не было на планах.
– Нет! – София схватила его за руку, её пальцы были ледяными. – Мы должны уехать. Сейчас же.
Но было уже поздно.
На стене над кроватью Лоры проступили кровавые буквы:
"ПОЗДНО. ОНА УЖЕ ВНУТРИ"
Из темного прохода донесся шепот – множество детских голосов напевали странную считалочку:
"Раз-два, мёртвая вдова,
Три-четыре, заперты двери,
Пять-шесть, мы тебя съедим…"
Дэвид схватил фонарик и шагнул в проход.
Стены были покрыты надписями – именами, датами, мольбами о помощи.
"Джонатан Блэквуд, 1872"
"Не пускайте их в подвал"
"Они в стенах"
Последняя надпись, еще свежая, гласила:
"ЛОРА БЛЭКВУД 1893"
Он обернулся – София стояла в дверях, держа Лору за руку.
Но что-то было не так…
Тень за его женой была слишком высокой, с неестественно длинными руками, обнимающими его дочь.
Фонарик погас.
В темноте что-то хрустнуло, и теплые брызги попали Дэвиду в лицо.
Когда свет вернулся, он был один в маленькой комнатке с алтарем.
На полках стояли банки с мутной жидкостью – в одной плавал детский глаз, в другой – крошечная рука. На алтаре лежали куклы – все сломанные, все с отсутствующими глазами.
Посреди комнаты лежал дневник.
На раскрытой странице было всего три слова, написанных дрожащей рукой:
"ОНИ ВСЕГДА ВРУТ"
А за его спиной дверь медленно закрылась.
Щелчок замка прозвучал как приговор.
Глава 5. ГолодДэвид выбежал из тайной комнаты, спотыкаясь о собственные ноги. Его сердце колотилось так сильно, что боль отдавала в висках, а в ушах стоял оглушительный звон. Во рту ощущался металлический привкус крови – он прикусил язык, когда фонарик внезапно погас, оставив его в полной темноте.
Библиотека была пуста. Ни Софии, ни Лоры – лишь пыльные лучи света, пробивавшиеся сквозь занавески, освещали клубы поднявшейся пыли.
– Софи?! Лора?! – Его голос разнесся по дому, но в ответ повисла гнетущая тишина, будто стены поглотили каждый звук.
На полу у двери лежала кукла Аннабель. Но теперь это была не просто игрушка с оторванной головой – кто-то разорвал ее пополам с такой силой, что набивка высыпалась наружу. Среди клочков ткани и синтепона виднелись пряди настоящих волос – спутанных, грязных, будто их вырвали с корнем.
Дэвид, преодолевая отвращение, поднял куклу дрожащими руками. В тот же миг он почувствовал, как что-то шевелится внутри разорванного тельца.
Он разжал пальцы.
Из разорванного тела выполз жук.
Черный, блестящий, с неестественно длинными лапками, которые цеплялись за его кожу.
За ним – второй.
Третий.
Они сыпались из куклы, как из перевернутого мешка, их хитиновые панцири щелкали, издавая звуки, удивительно похожие на тихий смех.
Дэвид с криком отшвырнул куклу.
Она ударилась о стену – и дом застонал.
Глухой, протяжный звук пронесся по всем комнатам, будто где-то в глубине фундамента что-то огромное и древнее наконец проснулось.
ИсчезновениеДэвид обежал весь дом, распахивая двери одну за другой. Его дыхание стало прерывистым, а ладони покрылись липким потом. Каждая комната была пуста – ни звука, ни признаков жизни, только тяжелый запах плесени и чего-то сладковато-гнилого, что становилось сильнее с каждым шагом.
Софии нигде не было.
В гостиной Лора сидела перед выключенным телевизором, уставившись в черный экран. Ее руки лежали на коленях, пальцы неподвижные, будто застывшие. Отражение в темном стекле было размытым, но Дэвиду показалось, что у него – слишком много глаз.
– Где мама? – Дэвид схватил дочь за плечи, ощущая, как кости под его пальцами кажутся слишком хрупкими.
Лора медленно повернула голову. Движение было плавным, неестественным, как у куклы на шарнирах.
– Она ушла с ними, – голос девочки звучал глухо, будто доносился из-под земли.
– С кем?! – Дэвид встряхнул ее, и в этот момент заметил – кожа Лоры была холодной, как мрамор.
– С теми, кто живет в стенах.
Лора улыбнулась.
Ее зубы – те самые, что он помнил ровными и детскими – теперь стали острее. Клыки удлинились, а края резцов зазубрились, будто их подточили. В уголках губ выступила алая пена.
За ее спиной, в зеркале над камином, что-то шевельнулось.
Голос в зеркалеДэвид зашатался в ванную, его ноги подкашивались от усталости. Ледяная вода из крана брызгала ему в лицо, но не могла смыть липкий ужас, въевшийся в кожу. Когда он поднял голову, вода стекала с его подбородка каплями, похожими на слезы.
Но отражение в зеркале оставалось сухим.
Оно не повторяло его движений.
Застывшее подобие Дэвида стояло неподвижно, его глаза – слишком широко раскрытые – пристально изучали настоящего. Уголки губ медленно поползли вверх, образуя улыбку, которая никогда не появлялась на лице настоящего Дэвида.
"Ты проголодался?"
Голос звучал как его собственный, но с посторонними нотами – шелестом сухих листьев, скрипом старых половиц. В нем слышалось что-то древнее, чужеродное.
Дэвид сжал кулаки. "Где Софи?!" Его собственный голос сорвался на крик. Он ударил по зеркалу, и стекло треснуло паутиной расходящихся линий.
Отражение не дрогнуло. Его улыбка стала шире, обнажая зубы – слишком белые, слишком острые.
"Она вкусная."
По трещинам поползли алые струйки. Кровь сочилась из разломов в стекле, медленно стекая в раковину. Но когда Дэвид посмотрел на свои руки – на них не было ни царапины.
Вода в раковине начала пузыриться, окрашиваясь в розовый цвет. Из слива показались пряди волос – длинные, светлые, точно такие, как у Софи.
Отражение наклонилось вперед, его губы почти касались треснутого стекла.
"Ты следующий."
УжинДэвид стоял на кухне, машинально расставляя тарелки на столе. Его руки двигались сами по себе, будто кто-то другой управлял его телом. Он не помнил, когда решил приготовить ужин, не помнил, как достал продукты из холодильника. В голове стоял густой туман, сквозь который пробивались лишь обрывки мыслей.
Перед ним стояла тарелка с мясом.
Оно было идеально нарезано – ровные ломтики, сочные, с легким розоватым оттенком по краям. Сок медленно стекал на белый фарфор, образуя маленькие лужицы. Запах был аппетитным, слишком аппетитным, вызывая слюну, хотя где-то в глубине сознания Дэвида шевелилось отвращение.
Он поднес вилку ко рту.
– Папа, не ешь это.
Голос Лоры прозвучал резко, вырывая его из странного транса. Дэвид опустил вилку и поднял голову.
Дочь стояла в дверях, бледная, но ее глаза снова были нормальными – голубыми, ясными, без следов той черноты, что заполняла их раньше.
– Это мама, – прошептала Лора.
Дэвид медленно посмотрел на тарелку.
Мясо шевелилось.
Тонкие волокна мышц сокращались, как у только что убитого животного. Кровь пульсировала в прожилках, а жир медленно стекал, будто тая. Но самое страшное – на одном из кусочков он разглядел родинку.
Такую же, как у Софии на плече.
Стены смотрятНочью Дэвид лежал без сна, прикованный к кровати невидимыми цепями страха. Воздух в комнате был густым и тяжелым, словно дом решил заполнить собой каждую молекулу кислорода.
Стены дышали.
Они расширялись и сжимались с едва уловимым ритмом, обои шелестели, как старая пергаментная бумага. Из каждой трещины, из каждого щелочного шва доносился шёпот – десятки, сотни голосов, сливающихся в один навязчивый рефрен:
– Покорми нас… покорми нас…
Голоса звучали по-разному – детские, старческие, мужские и женские, но все они повторяли одно и то же. Дэвид зажмурился, вдавливая ладони в уши, но шепот только усиливался, проникая прямо в череп.
Он закрыл глаза —
– и увидел Софию.
Она была внутри стены, зажатая между слоями штукатурки, как насекомое в янтаре. Её лицо, искажённое ужасом, было прижато к внутренней стороне обоев, отчего черты казались расплющенными, неестественными. Рот открывался в беззвучном крике, а пальцы, с ободранными до мяса ногтями, царапали изнанку обоев, оставляя кровавые полосы на обоях с цветочным узором.
Она была ещё жива.
Её глаза метались, полные паники и мольбы, а губы складывались в одно слово:
«Помоги»
Дэвид вскочил с кровати, его тело дрожало, как в лихорадке.
Он должен был выбрать.
Спасти жену.
Или дочь.
Но дом уже решил за него.
На потолке, прямо над кроватью, проступили слова, будто их вывели невидимые пальцы, сочащиеся кровью:
«ОДНОГО ИЗ НИХ ТЫ ОТДАШЬ НАМ ДОБРОВОЛЬНО. ВТОРОГО МЫ ВОЗЬМЁМ САМИ.»
Лора стояла в дверях.
В её руках был нож – тот самый, что пропал с кухни накануне. Лезвие блестело в лунном свете, а на острие висела тёмная капля.
Её глаза снова были чёрными – без белка, без радужки, две бездонные дыры, в которых отражался весь ужас этого дома.
– Папа, – её голос звучал как эхо из глубокого колодца, – когда мы будем ужинать?
Глава 6. ЖертваДэвид стоял перед старым зеркалом в прихожей, его пальцы судорожно сжимали ржавый ключ, найденный в желудке мертвой кошки. Металл был холодным и влажным, будто только что вытащенным из болота. В мутном стекле его отражение вело себя странно – не повторяло движений, а лишь ухмылялось, обнажая ряд слишком длинных клыков, которых у настоящего Дэвида никогда не было.
"Ты знаешь, что должен сделать," – прошептало отражение, и голос звучал как скрип несмазанных петель, смешанный с его собственным тембром.
Из кухни донесся грохот падающей посуды, заставивший Дэвида вздрогнуть. Лора (если это еще можно было назвать Лорой) готовила завтрак. Запах жареного мяса, обычно такой аппетитный, теперь смешивался со сладковато-гнилостным ароматом, напоминающим испорченные консервы.
Дрожащей рукой Дэвид поднял ключ к глазам. В тусклом свете прихожей он разглядел выгравированную на нем крошечную цифру – 13. Его пальцы сами собой потянулись к стене, где под слоем обоев он нащупал едва заметную щель.
Тринадцатая комната. Та, которой не было на плане дома. Та, о которой никто не говорил.
Дом ждал.
И дверь в тринадцатую комнату вот-вот должна была открыться.
Из кухни донесся громкий стук – будто нож воткнули в разделочную доску.
А потом – тихий смех Лоры.
Слишком взрослый.
Слишком радостный.
Слишком… голодный.
Кровавый завтракЛора сидела за кухонным столом, ее тонкие пальцы с неестественной аккуратностью раскладывали розовые ломтики мяса по тарелкам. Движения были слишком плавными, будто кукольными – каждый жест рассчитанным, каждое перемещение кусочка доведенным до механического совершенства.
– Папа, садись, – произнесла она, не поднимая глаз от своего занятия. Голос звучал ровно, без детских интонаций. – Мы должны поесть, пока мама не остыла.
Дэвид сглотнул, ощущая, как в горле застревает горячий ком. Его взгляд упал на кулон Софии, лежащий рядом с солонкой. Крышка была приоткрыта, и внутри, вместо фотографии, лежала свежая прядь светлых волос – таких же, как у его жены.
– Лора… – его голос сорвался на хрип. – Что ты сделала?
Девочка медленно подняла глаза. На мгновение в них мелькнуло что-то узнаваемое – детский страх, растерянность, будто она сама не понимала, что происходит. Затем зрачки резко расширились, поглощая радужную оболочку, пока оба глаза не превратились в черные бездонные пустоты.
– Я только то, что ты из меня сделал, папа, – ответила она, и ее губы растянулись в улыбке, слишком широкой для детского лица. – Ты ведь всегда хотел идеальную дочь?
Из динамиков на кухне внезапно заиграла мелодия – та самая колыбельная, что София напевала Лоре каждую ночь. Но голос был чужим: скрипучим, растягивающим слова, будто пластинку проигрывали на неправильной скорости.
