Опиум

Я зажмурилась и спрятала лицо руками. Снова посмотрела на мужчину, когда он спросил:

– Княшич, конечно же, не знает, что ты здесь? – в синих глазах зажёгся азарт.

– Не знает. Буду благодарна, если ты не станешь отправлять ему фото со мной на этот раз.

– Не-е-ет, – протянул Артур, наигранно нахмурившись, – не люблю повторяться. – Он придвинулся ближе к столу, отодвинул в сторону кофе и облокотился на освобожденное пространство. – К тому же, инстинкт самосохранения не позволит мне играться с огнём.

– Не думала, что ты боишься, хотя это разумно.

Мужчина немного подумал, у него на языке явно вертелись назойливые слова, и он решился их произнести:

– Не хочу закончить как те ребята, которые пытались тебя убить.

– Откуда ты знаешь, что с ними стало? – Я нацепила безразличие на лицо. Мысль, что именно Артур эту заварушку и подстроил, ещё не исчезла из моей головы бесследно. Наверное, я себе польстила.

– Увидел в СМИ. Княшич даже не убрал трупы, чтобы другие видели – к чему приводят действия против него. А те ребята, что поджарили его машину, тоже легко не отделались. Один не проснулся после первой брачной ночи, второй угодил под поезд, а третий добровольно сел в камеру на четверть века. Чудеса!

В поисках другой темы я отвернулась к окошку и тут же её нашла, глядя на компанию фотографирующихся азиатов.

– Как дела у твоего турагентства?

– Превосходно, – коротко посмеялся мужчина. – На этой неделе продал несколько горящих путевок, и теперь, в общем-то, могу не работать до самой старости.

– Но, полагаю, ты всё же не уходишь на пенсию? Ты ведь работаешь не из-за денег?

– Верно, – с выразительной улыбкой согласился Артур.

– Тогда объясни мне, в чём же вся прелесть твоей деятельности?

Немного подумав, он тихо произнес:

– В людях. Очень часто вынужденными беженцами становятся те, чей разум не может мыслить в границах закона. Это неординарные личности с мышлением, которое поражает все общепринятые нормы.

– Расскажи, – я слушала его с бессознательной улыбкой, – про кого-нибудь.

– Месяц назад, – воодушевленно начал Артур, – мне довелось помочь дочери полевого врача из Ирана. Она, играясь с приборами отца с раннего детства, к двадцати годам собрала из них устройство, мгновенно распознающее расовую принадлежность по капле крови.

– И что же это значит?

– Никогда не слышала? – удивился он, будто считал меня самой умной женщиной, из живущих.

Ухмыльнувшись своим же мыслям, я отрицательно качнула головой.

– В США когда-то было принято правило. – Пояснил Артур. – Заключалось оно в том, что человек с хотя бы одним чернокожим предком, считался негром, несмотря на фактический цвет кожи. А ныне правило действует во множестве группировок Сирии, Ирана, Афганистана. Проще говоря, если в человеке есть кровь неверных, значит, он может оказаться предателем, и не достоин доверия, высоких полномочий и почестей. Так вот устройство мгновенно распознавало принадлежность по крови, чем грозило провалом многим операциям и планам. В конце концов, прибор уничтожили, а на девушку открыли охоту. Убив её, они могли отсрочить момент своей слабости, рано или поздно такие приборы доберутся до них снова. Но сейчас именно разум этой девушки хотят стереть с лица земли. – Губы мужчины дёрнулись в печальной улыбке. – Но эта девушка! Я виделся с ней дважды и задумывался над каждым словом, которое она произнесла. Она носит чадру, ограничивающую её свободу по религиозным причинам, но её мысли свободны.

– Но ты ведь не специализируешься на спасении таких самородков? – Я поджала губы, извиняясь, что вынуждена прервать его воодушевлённые речи таким откровенным вопросом.

– Конечно, нет. Есть и люди, которых сложно назвать людьми. Работорговцы, контрабандисты, политические преступники. Я не святой. Им я тоже помогаю, но другие… – Мужчина снова сбросил входящий звонок, на этот раз мельком взглянув на экран. – В начале весны я переправлял из родной страны старика-учёного, который крал у боевиков оптические прицелы, сам отливал идеальные зеркала из элементов, выдранных из старой техники, и собирал катадиоптрические телескопы. Ночами он прятался по пустыням, не боясь потеряться и пасть от обезвоживания, и изучал космос. Мне дорого заплатили, чтобы этот человек пересёк несколько границ, в конце концов, оказавшись в обсерватории во Флориде.

– Значит, твои полномочия не заканчиваются в России? Тебе под силу и границы других стран?

Немного подумав, Артур заговорил, хотя мне показалось, что он скроет от меня свои истинные помыслы:

– Люди, которых я перевожу, не скованы границами в голове, но бессильны перед границами, очерченными другими людьми на карте планеты.

– Так вот оно что! – я озарилась яркой улыбкой, добравшись до истины. – Ты наслаждаешься не встречами с неординарными личностями, а своим превосходством над ними. Потому что умеешь рвать и те границы, и другие?

С довольной ухмылкой Артур отпил из чашки уже остывшего кофе и согласно кивнул. Его телефон снова истерически задрожал и в очередной раз не получил ответа. Я хотела поинтересоваться, не отвлекаю ли мужчину от важных дел, но передумала. Решила, что моя эгоистичная натура не готова отпустить его прямо сейчас, если бы Артур сознался в своей занятости и поспешил удалиться.

– Пройдемся по улице? – предложил он. Я перевела взгляд на мокрый проспект, усыпанный туристами, и согласно кивнула.

День разгорелся обманчивым солнечным светом, заставляя людей ошибочно полагать, будто на улице тепло. Холод же нападал мгновенно, пробирался сквозь одежду за минуту, вынуждал вздрогнуть и ускорить движения.

Но мы шли не спеша. Обогнув несколько башен, выбрались на Пресненскую набережную и пошагали вдоль Москвы-реки.

– Ты хорошо ориентируешься в городе? – спросил Артур, пряча руки в карманах чёрного пальто. Я натянула вельветовые перчатки, которые мне подарил Даня.

– Даже не представляю, в какой стороне Опиум или мой дом. – Ответила я, разглядывая башню «2000» по ту сторону реки. Моё внимание привлекли человечки, которые болтались у синих стекол, соскребая со здания городскую пыль. – У меня вовсе нет желания знакомиться с этим городом. Хорошо, что я отлично ориентируюсь по картам и в ладу с навигатором.

– Что, и на Красной площади не была? – Наигранно ужаснулся мой собеседник. – И в Измайловском парке?

– Даже на фоне Большого театра не фотографировалась.

Мы посмеялись, выдыхая перед собой белые облачка пара. Облачка заклубились, встретились друг с другом и, казалось, закружились в озорном танце.

– МГУ, Воробьёвы горы? – спросил он, не желая останавливать смех.

– Не-а.

Когда веселье стихло, остался неизбежным серьёзный вопрос:

– Почему же ты так боишься привыкнуть к Москве? Неужели, думаешь, что ещё придется вернуться в Новгород?

После этой фразы я посмотрела на мужчину так, будто он сказал то, что не принято произносить вслух. А потом успокоилась, поняв, что в каком-то из разговоров могла упомянуть, откуда перебралась в Москву.

– Нет. В Новгород я точно не вернусь. Это не мой родной город. Я переехала туда с мамой, когда мне было семь.

– Почему именно туда?

– Там жили наши родственники. – Никто не тянул меня за язык, но я добавила: – Сейчас никого не осталось.

Артур понятливо кивнул и несколько раз поворачивался ко мне, чтобы задать вопрос, но решился только с третьего:

– Прости мне мою прямоту, но на кой черт ты полезла в этот клуб?

– В первую нашу встречу, ты не извинялся даже за вопросы менее скромные! – ухмыльнулась я и бросила на мужчину укоризненный взгляд. Он улыбнулся, но настойчиво ждал ответа. Я не сдалась. – Просто проверь, у меня были на то причины.

– Верю. – Он шмыгнул носом и набрал полную грудь ледяного, разбавленного выхлопами воздуха. – Вижу, что пережила ты немало, но всё равно не понимаю, как от жестокости можно спрятаться за жестокостью.

Всю дорогу домой я думала над вопросом, на который так и не ответила Артуру. Уже поднимаясь по ступеням осознала, что в глубине души, или, если не верите в душу, то в подсознании, хотела принадлежать этому миру ещё с того дня, как заявилась в клуб. Безрассудство мной двигало или отчаяние, но я шла туда за надеждой. Быть может, это глупо. Бесспорно, глупо. Но я, насмотревшись мелодрам про мафию, прибежала в это место в поисках защиты. Посчитала, что мне свойственно быть преданной и взамен лишь хотела знать, что кроме людей, которые могут причинить мне вред, есть ещё люди, готовые меня защитить. Ведь первых в моей жизни всегда имелось в достатке, вторых – не было никогда.

***

Я захлопнула за собой тяжёлую дверь и вслушалась в звуки из кухни. Шумела вода, вытягивала воздух вытяжка. Даня не спал.

Когда я сменила продрогшую одежду на тёплый халат и вошла в кухню, он как всегда не произнес ни слова о том, что волновался. Сидел на стуле и елозил по столу пустым угловатым стаканом.

– Хочу, чтобы ты знал, – я опустилась на второй стул и сложила ногу на ногу. – Я поехала к Ире, но она улетела за границу. После я пошла к нему, и всё это время была с ним.

Даня опустил тяжёлые веки на глаза и не спешил их поднимать. Его лицо не дрогнуло, что вовсе меня не удивило.

– Была, в смысле: мы встретились и поговорили в кафе. – Уточнила я. – Если ты вдруг подумал о чем-то другом.

– Почему ты пошла к нему? – мужчина поднял на меня взгляд и сверкнул веками.

– Как ты думаешь?

– Ты что-то чувствуешь к этому человеку? – он усердно боролся с подступающим чувством отвращения, и я не могла понять к кому именно.

– Уж точно не то же, что и к тебе. – Я ответила мгновенно, но успев подумать о том, что эти слова могли его разгневать. Казалось, я была готова даже к пощечине, хоть и искренне надеялась, что моё тело больше никогда не испытает насилия, ни беспричинного, ни заслуженного, если насилие вообще могло быть таковым.

– Ты ведь пошла к нему не только потому, что больше не к кому. – Когда он заговорил, я опустила взгляд от его лица, но не из-за стыда, а потому что хотела видеть его руки. Даня не шевелился, его ладони не сжались в кулаки, как я боялась. – Что между вами?

– Между нами взаимопонимание. – Честно выдала я.

– Двенадцать миллионов людей в этом гребаном городе, а ты убежала к человеку, которого я убью, как только снова увижу.

– А к кому ещё? – Моя рука потянулась к стакану. Я отобрала его у Дани и стала разглядывать, будто в пустоте могло что-то образоваться само собой. – Я снова загнала себя в эти рамки. Снова не оставила себе независимости. Опять весь мой мир вращается вокруг мужчины и его вселенной.

– Я предупреждал, что на встрече может произойти что угодно. – Его голос звучал тихо, когда такую фразу впору было бы прокричать. – Именно поэтому ты не можешь прийти ко мне и сказать, что устала, что не готова такое переживать?

– Нет! – Я злобно запустила стакан по столу, как шайбу по льду. Он врезался в стену. – Потому что думаю, что ты разочаруешься во мне! – прокричала я, вскакивая со стула. Ноги несли меня в спальню, подальше от разговора, хоть я и начала его первой.

Я плюхнулась на постель и провалилась в тишину в своей голове. Не крутилось на проигрывателе ни одной мысли, хотя пластинки забили голову так, что виски трещали по швам.

Даня вошёл спустя несколько долгих минут, когда мой пульс опустился к норме. Он прошел по комнате и обосновался на подоконнике. Я чувствовала, как его взгляд прожигал мою спину, пока мужчина не произнёс:

– На этом самом месте я предупредил тебя, что уже никому не отдам.

На моё лицо упала улыбка от этих слов. Я повернулась к окошку и посмотрела на каменное выражение его лица.

– Я помню. И не хочу расторгать эту договоренность. – Мне хотелось верить, что мой голос звучал уверенно, потому что сомнения мелькнули в моей голове этим утром. Впервые за это время. Их не было даже в тот вечер, когда меня пытались похитить. Даня должен был об этом знать, поэтому я озвучила: – Даже когда меня пришли убивать, я об этом не подумала. – Я мысленно дала себе пощечину за жалостливые слова. – Я готова была умереть, зная, что это случится из-за связи с тобой. И я не злилась на тебя в те минуты и не обвиняла, потому что по доброй воле согласилась с тобой быть. – Тяжело поднявшись, я подошла к окошку, взглянула на улицу, залитую солнцем, и обхватила себя руками, вспомнив, что оно вовсе не греет. – Ты веришь, что у нас с ним ничего не было? – я перевела свой взгляд на острый, озлобленный профиль мужчины. – Веришь, что мы не коснулись друг друга ни разу?

– Верю, – он, не раздумывая, кивнул. – Но не верю, что ты ни разу ему не улыбнулась, ни разу не посмеялась, ни разу не взглянула, так, как умеешь смотреть на мужчин.

Почувствовав, как к горлу подступает вина, я нервно сглотнула.

– Ну, почему ты не подошла ко мне, не сказала, что хочешь выдрать мысли из дел, почему? – задался вопросом Даня. Я задумалась. Правильный ответ нашла очень быстро и заговорила:

– Я не хотела показаться тебе слабой. Не хотела, сознаться в глупости. Мне хочется идеально подходить тебе, быть такой же, как ты, твоей идеальной заменой, твоим отражением, но не получается.

– Рита, – тихо выдохнул он. – Ты не обязана быть кем-то кроме себя. Никогда не пытайся подстраиваться под других людей. Подделка никогда не будет цениться так же, как оригинал, но она может стать ещё более ценным оригиналом себя.

Меня передёрнуло от пафоса в его словах, пусть они и звучали уместно.

– Как же иногда бесят твои философские нравоучения! – Я подошла к шкафу и выдернула из стопки полотенце так, что остальные упали на пол. – Вместо того чтобы сказать, как любишь меня такой, какая я есть, ты учишь тридцатилетнюю женщину жить! Я прошла эту школу, больше не хочу! – Я пронеслась по коридору и спряталась за дверью ванной комнаты.

***

Я сидела на полу, облокотившись на крышку унитаза, и хмурилась своим мыслям. Ноги и задница уже слились в одно целое с белой напольной плиткой, присосались к её глянцу и оттеснили рельеф и полосы.

В мыслях я бегала по зданию с тысячей комнат и надеялась отыскать только одну. Маленькую, буквально крохотную каморку, в которой хранился ответ на мой вопрос: Как мне справляться с выхлопами того мира, к которому я хочу всецело принадлежать?

Я сама к этому рвалась, но оказалась не способна нырнуть с разбега. И он предупреждал меня, что вода холодная, а теперь злился вовсе не на то, что я не послушала, а на то, что вытерлась неправильным полотенцем на берегу. И, наверное, был прав. Лучше бы он самодовольно твердил «Я же говорил!». Тошнота поднималась к горлу, как только я представляла, что чувствовал Даня от моей выходки. Если бы он стал искать поддержки у Веры, я была бы разбита.

На пути мне встречалось несколько комнат, очень походивших на нужную. В одной думалось о том, что мне просто требуется время. Время, чтобы многому научиться у Князя. Мне действительно нужно было прослушать дюжину лекций и принять парочку ценных советов, чтобы устоять на ногах в нужный момент.

Ещё одна каморка побудила к мысли, что я слишком слаба для жестоких реалий. Как бы я ни храбрилась, какой бы сильной и матёрой себя ни считала, оставалась эмоциональной женщиной. Я умела прятать некоторые чувства, но не умела их отключать. И когда они вырывались наружу, мне требовался человек, который отвечал бы на них.

Спустя час я пришла к выводу, что комнатушку с ответом не построили в доме. Буквально оторвав кожу от пола, я уставилась на себя в зеркало. Мои глаза за последнее время шире распахнулись на лице, щеки втянулись, плечи заострились. Я смотрела в идеально чистое зеркало и видела в нём красивую женщину. Она казалась мне немного чужой, но вызывала восхищение. Она смотрела на меня властным взглядом, но не будила неприятных чувств. Она не просила о помощи, не выглядела растерянной, но мне безумно хотелось обнять её и ласково погладить по отросшим до плеч волосам.

Раздался стук в дверь. Я машинально бросила руку к крану и пустила в ванну напор кипятка. Вода противно зашипела, но не заглушила звук его голоса:

– Ты ведь знала, что я убиваю. А я знал, что могу и не делать этого на твоих глазах. – Его голос сделался тише. – Я же вижу, ты не готова, но хочешь запрыгнуть слишком высоко. С самого начала ты стремишься к власти, хоть и знаешь, как меняется человек, надевая власть.

Я слушала его и, внимательно разглядывая своё отражение, пыталась найти всё, о чём он говорил.

– Я позволю тебе забраться на свою высоту, но прежде научу балансировать и держаться за воздух. – Я выключила воду, чтобы слышать его лучше. – Мы можем признаться друг другу в слабостях, Рита. Моя слабость в том, что я никогда не считал женщин сильными и поэтому никогда не учил их. Но мы разберёмся. Вместе. Ты должна приходить ко мне, чтобы мы вместе справлялись с этим, а не бежать. – Этими словами Даня отдал мне карту, на которой была отмечена та самая комнатка с ответом.

В тот день я всё-таки усомнилась в том, что нужна ему, а он нужен мне. Лишь на мгновение, но усомнилась. Было что-то, что заставляло меня сомневаться. Может, тот, другой мужчина, который каким-то образом стал мне не врагом, а другом? Может, в Артуре я видела того, кто покорно позволит мне встать рядом, так высоко, как только захочу?

Но очень скоро я заметила один простой факт. Как только я просыпалась, в мою голову пробирались мысли о Дане. Спустя несколько минут они шагали в сторону другого мужчины, но лишь по цепочке пережитых событий. Артур никогда не занимал больше места в моей голове, чем Даня. Он никогда не был на первом месте, а значит и вовсе должен был покинуть пьедестал моих переживаний. Я строго настрого запретила себе видеться с Артуром.

18 января, чт

Прошло два дня. Мы провели их обиженно поглядывая друг на друга, но всё же не строили из себя надутых детей. Вместе готовили еду, завтракали дома, ехали в Опиум, по дороге обсуждая планы на смену, но не говорили о том, что произошло. Хоть оба думали об этом до раздражения на самих себя.

Слухи разлетелись быстро. Так быстро не летал даже ветер по зимним московским улицам, не кружил тяжелый мокрый снег. Это стало ясно по тому, как изменилось ко мне отношение людей Князя. Оно не стало хуже, наоборот, прибавилась едва уловимая доля почтения. Даже многие состоятельные гости из тех, кто раньше без зазрения совести обращался ко мне на «ты», вдруг начали мне «выкать».

Поменялось и ещё кое-что. Когда мужчины почтительно меня приветствовали, женщины бросали высокомерные взгляды, как на ведьму, чьей магией были всего лишь интимные способности. Некоторые же смотрели на меня восхищённо, а единицы считали умалишённой. Но как будто в нашем окружении не осталось человека, который не знал бы о нашей с Князем связи и о моей значимости для него, которую, в общем-то, не знала даже я сама.

Я внимательно вчитывалась в дела новых VIP гостей, когда Даня по-хозяйски влетел в мой кабинет и остановился по центру, сунув руки в карманы брюк.

– На сегодня рабочий день окончен. – Скомандовал он.

Я вскинула бровями и уставилась на часы. Большая стрелка едва дотягивалась до полуночи.

– Ты ведь не увольняешь меня? – я поднялась с кресла и настороженно подошла к нему.

– Нет, – мужчина дёрнул уголками губ, – Мы с тобой улетаем на выходные.

Я почувствовала, как мои брови вовсе пытаются улететь с лица.

– Отпуск? – в ответ Даня утвердительно кивнул. – А мы разве можем вот так рвануть к морю перед выходным ажиотажем? – я всё ещё недоверчиво смотрела на него широко распахнутыми глазами.

Он высвободил из кармана руку и прислонил к моей щеке. Затем наклонился чуть ближе и тихо сказал:

– Мы можем позволить себе что угодно, чего только пожелаем, иначе, зачем это всё?

Я тепло улыбнулась и накрыла своей ладонью его ладонь, всё ещё согревающую моё лицо.

– Но мы летим не на море.

Он так и не признался мне. Не испытывая сожаления перед моим любопытством, загадочно велел собирать тёплые вещи и ждать его дома. Сказал не волноваться, что ничего теплее моего осеннего пальто у меня нет, ведь «всё уже куплено». По дороге домой я вспомнила, что в моём загранпаспорте нет ни одной визы, и позвонила ему.

– Не волнуйся, это мои заботы. – Ответил Даня.

Любопытство нетерпеливо застучало пальцами по сиденью.

***

Весь полёт, который длился около семи часов, я канючила, как маленький ребенок, который сюрпризы, в общем-то, любит, но нужным терпением не наделён.

– Ты ведь знаешь, как я уязвима от любопытства! Мне что, начать гадать?

Даня коротко улыбнулся. Мне показалось, что радости на его лице не было. Его глаза не светились предвкушением. Ни волнения, ни трепета. Он будто летел исполнять долг перед родиной, а вовсе не удивлять любимую женщину. Эти мысли поубавили во мне пыла. Но с прежним трепетом я загорелась, как только стюардесса попросила нас пристегнуть ремни, самолёт готовился к посадке.

Мы покинули плотную завесу бесцветных облаков и повисли над клочками материка. Рваные края островов, усыпанных снегом, спускались с гор к воде. По левому борту посреди белой земли виднелась одинокая посадочная полоса. Она лежала на самом берегу ни то острова, ни то полуострова. Понять это мне не удалось из-за морозной дымки над горизонтом.

Обогнув холмистый берег над голубыми водами, наш самолёт приземлился, глуша меня гулом шасси по расчищенной от снега полосе. Во мне с точно таким же звуком дребезжало чувство счастья, пока я рассматривала в иллюминаторе зимнюю сказку.

Оказалось, что это великолепное место вовсе не конечная точка нашего путешествия. Переодевшись в длинные утеплённые куртки, мы пересели в другой самолёт, поменьше и поизношеннее. Пока я поднималась на борт, старалась разглядеть на сером одноэтажном здании аэропорта крошечные буквы. Прочесть их во что-то созвучное у меня так и не вышло. Мест в салоне имелось 5, но мы летели вдвоём, не считая пилота.

– Куда же ты меня везёшь? – спросила я, когда восторг от вида в иллюминаторе чуть утих.

– Мы почти на месте. Только нужно ещё проехать на машине.

– Ты уже бывал здесь?

– Нет.

Полёт наш проходил не больше двадцати минут, признаться, время я засечь забыла. Когда мы приземлились на очередную одинокую полосу, омываемую водами уже с другой стороны, пилот обернулся и многозначительно посмотрел на нас. Даня одобрительно кивнул ему, и седовласый рыхлый мужчина с добродушной улыбкой сказал:

– Welcome to Norway!5

Мы пересели в автомобиль с водителем. Я не могла говорить, с той минуты, как машина въехала на белоснежный паром.

– Давай выйдем на палубу, – предложил Даня, когда паром, дождавшись ещё несколько машин, вышел в путь.

Мы поднялись на смотровую площадку и облокотились на холодные серебристые перила. Небо, которое только что застилали плотные бесцветные облака, окрасилось в мутный голубой оттенок. Его цвет утонул в тёмных чистых водах Атлантического океана.

Я дрожала и куталась в мрачно-серый кашемировый шарф, но виной тому был вовсе не мороз. Ветер к моему удивлению не опалял кожу, а только приносил к носу запах зимы и свежести. Я знала, что это именно запах зимы, но ранее не чувствовала его настолько вкусным, без примесей копчёных городов, даже в заснеженной сибирской деревне. Дрожь снова пробирала, но вызывал её не мороз, а сказочный вид.

Куски скал, граненых, ломаных, поднимались над гладью воды, будто каменные великаны спали в озёрах и лишь их спины иссыхали на поверхности. Справа лежал серый, шероховатый монстр, его широкие плечи тянулись к дымчатому небу. Чуть левее, рядом с первым, дремал великан постарше. Его тело покрылось снегом, заросло ледяной шапкой и незаметно для человеческих глаз дышало чистейшим кислородом. Там, где оба великана исходили ногами к сухой земле, где кончался залив, обосновалась деревушка, доверительно взяв монстров своими защитниками от ветра. Домики стояли, рассорившись друг с другом, поодаль, выстраиваясь в шахматном порядке. Но играли не чёрными и белыми фигурами, а белыми и красными. Двускатные серые крыши подрожали скалам, местами спрятавшись в белые одежды, но бросались в глаза на фоне чистейших вод.

Так странно было мне не видеть ни одного куста или дерева, после сибирской тайги, новгородской природы, да даже московских скверов.

Дома тянулись всё ближе к воде и вскоре вытеснили берег. Они нависали над отражением неба, опираясь лишь краешком на прибрежные скалы, а остальной тяжестью полагались на балки, уходящие ко дну.

Меня всё больше удивляло движение ветра. Я слышала его гул над головой, видела, как стремительно под его влиянием движется на горизонте дымка из перистых облаков. Но до меня эти порывы не добирались, даже волосы смиренно лежали на плечах.

– Сколько здесь длится световой день? – спросила я и даже не поняла вслух ли.

– Четыре часа, – ответил Даня. – Недавно закончилась полярная ночь.