Люблю жену друга

Значит, они говорили обо мне, и Лина чувствовала, что у Юли всё ещё остались ко мне чувства. Она слишком хорошо знала подругу и не могла ошибаться.

Хотелось кричать от счастья, кричать так, чтобы сорвать голос. Этот день стал первым светлым за долгий период темноты. И я собирался вцепиться в луч надежды зубами, чтобы выбраться к солнцу. Моему солнышку.

Глава 2

Я поднялся на борт и безучастно кивнул стюардессе, когда она с отточенной профессиональной улыбкой указала на место у окна. Вежливость осталась внизу, вместе с настроением.

Устроился. Откинулся в кресле и посмотрел в иллюминатор. Тот словно стирал чёткость границ между прошлым и будущим. За мутным стеклом просматривалась взлётная полоса. А где-то впереди, через океан и часы пути – Нью-Йорк. Город, который когда-то был частью моей жизни, а теперь становился новой точкой отсчёта.

Самолёт начал разгон. Тело вдавило в кресло, и я позволил себе закрыть глаза.

Я прилетал раньше молодожёнов. Неделя форы. Этого было достаточно, чтобы устроиться, осмотреться, вычислить ритм. Я никому не сказал, что лечу. Ни Сержу. Ни Максу. Ни себе вслух. Они думали, что я отпустил, перевернул страницу жизни, но для меня это всего лишь шаг назад, чтобы выстрелить.

Сразу после торжественной церемонии – красивой картинки на фоне чужого счастья – я узнал, что Юлины документы на вылет из страны готовы. Долгое оформление и теперь у неё никаких препятствий отправиться на другой континент. Я сразу купил билет в том же направлении.

В Нью-Йорке я не жил со времён университета. Тогда мы с Сержем учились вместе – два парня с амбициями и наивной верой, что всё хорошее у нас ещё впереди и дружба наша нерушима. Мы делили одну квартиру, один холодильник, мечты и будущее. Тогда я действительно считал его братом.

А после всего, что случилось, мы молча договорились – не словами, взглядом – будто Юля нас не разделила. Сделали вид, что всё по-прежнему. Без объяснений – просто стёрли историю, как будто она мешала.

Я приезжал к нему с Максом – ненадолго, но регулярно. Молчал, улыбался, делал вид, что всё в прошлом. Мы почти не покидали его дом, будто всё, что было между нами, могло существовать только в замкнутом пространстве, как что-то хрупкое, фальшивое.

Последний раз я был здесь около двух лет назад. И даже тогда чувствовал: ни Серж, ни этот город – мне больше не свои. Нью-Йорк – как стеклянная ловушка: блестит, зовёт, но вгрызается в тебя хищно. Он не для таких, как Юля. Он проглотит её тишину, раздавит мягкость. Она не нужна этому городу. Она нужна мне.

И я возвращался с одной целью: увезти свою девочку, туда, где десять лет назад мы были счастливы. Хоть и недолго.

Я арендовал небольшой дом неподалёку от Сержа. Тихий, со двором, в паре поворотов от её будущей жизни. Достаточно близко, чтобы видеть. Достаточно далеко, чтобы не насторожить. Стратегия была выверена. Мне нужно было время: взять машину, изучить маршруты, уловить пульс её нового быта. Я собирался быть рядом. В тени. До тех пор, пока не настанет мой момент.

Недалеко от их дома находился парк: озеро, мост, дорожки, по которым удобно бегать. Этот насыщенный зеленью природный уголок посреди мегаполиса, наверняка ей понравится. Она обожала мосты. Говорила, что это место между мирами. Не там, не здесь. Теперь я понимал. Сам стал таким.

Я вспомнил наше первое свидание: парк, катамаран, тёплый вечер. Она смеялась – свободно, звонко, по-настоящему. Мы плавали по озеру без цели, просто ускользали от времени.

Тем же вечером возле её общежития я наклонился и поцеловал её. Её губы, дыхание, ладонь – этого хватало, чтобы не думать ни о чём. Тогда.

Сейчас – мне нужно было больше. Всё. Целиком. До последнего вздоха.

Самолёт рванул вверх. Я закрыл глаза и провалился в воспоминания, которые прятал, как реликвии. Тёплые. Честные. Почти наивные.

Тогда она была просто моей девочкой. А я – тем, кто боялся дышать рядом, чтобы не спугнуть.

Перелёт был долгим, и я словно нарочно вытаскивал из всех закоулков памяти всё хорошее, что между нами было. Не просто чтобы скоротать время. А чтобы почувствовать, за что я иду в это безумие. Чтобы вновь согреться.

Вспомнил, как аккуратно, почти ювелирно, пытался тогда подступиться к её сердцу. Настолько осторожно, что друзья хватались за головы. Это было за гранью. Они не узнавали меня. Их забавляло. Меня – нет.

Я купил маленькую пекарню возле её университета. Даже не кафе – там еле помещались четыре столика, и запах свежих булочек забивал всё: здравый смысл, планы на день.

Я приметил это место сразу, когда пришёл устраиваться в её универ. Валик проболтался, что Юля часто туда заходила. С этого момента я почти прописался там. Я стал частью интерьера – как стул у окна, как кофейный аромат. Часами сидел в зале, занимая себя чем-то неважным – только чтобы увидеть, как она влетает на ходу, берёт пару ватрушек и исчезает, не взглянув ни на кого. Не замечая меня.

Порой мне казалось, я становился невидимкой. Пока однажды не позвал её туда. Усадил за столик. И между делом обмолвился, что кафе моё. Её глаза тогда округлились. Не от восторга. От вопроса. Зачем мне универ, если у меня свой бизнес?

И только в тот день она впервые посмотрела на меня по-другому. Не как на соседа по аудитории. Не как на кого-то из толпы. С интересом. Лёгким, осторожным, но настоящим.

Нет, тогда не было речи о любви. Это меня с головы до ног обдавало жаром, стоило ей просто задержать взгляд.

А она… она была спокойна. Держала дистанцию. И мне пришлось искать ключ. Долго. Настойчиво.

Приходилось постоянно использовать Пашу и Валика, чтобы она была рядом. Если я говорил, что они с нами – Юля почти всегда соглашалась: на прогулку, ужин, на поездку ко мне. Словно их присутствие её успокаивало. А меня – бесило. Я не подавал виду, терпел. Шёл к цели с точностью хирурга, выверяя каждое слово, каждый жест, каждую паузу. Но всё вечно шло не по плану.

Я строил комбинации, расставлял акценты, продумывал детали – а реальность всегда умудрялась отклониться от схемы. Тогда я списывал это на случайности, на обстоятельства. Но годы спустя – а у меня было десять лет, чтобы всё переосмыслить – я понял: первый тревожный сигнал прозвучал ещё тогда, в тот вечер, когда я официально представил Юлю нашей компании.

Мы ужинали в ресторане, где часто собирались вместе. Она сидела рядом, красивая, чуть напряжённая, но открытая. И Серж начал флиртовать.

Это выглядело странно. Он никогда не вёл себя с девушками так беззаботно. Да он смеялся, что вообще происходило с ним редко, ещё и при знакомстве. А тут – смех, шутки, взгляды. Серж знал, как она мне дорога. И всё же сказал: «Однако, Марк, эта девочка определённо мне нравится. Смотри, уведу.»

Он усмехнулся. Вроде бы шутка. Но было в его голосе что-то… не то. Я рассмеялся тогда. Автоматически. И проигнорировал. Не хотел видеть. Отмахивался, убеждая себя, что Серж не из тех, кто предаёт. Что он просто старался помочь, разряжал обстановку, хотел, чтобы Юле было комфортно рядом с нами, чтобы она почувствовала себя частью нашей компании. Всё выглядело логично. Настолько, что я сам на какое-то время в это поверил.

Тогда я не услышал. А сейчас понимаю – это была сирена на всю мощь. Я просто выключил звук.

Второй сбой в моей тщательно простроенной стратегии произошёл внезапно – когда она отключилась. Вот так, без предупреждения.

Ну кто вообще теряет сознание просто так? Это ж не романтический восемнадцатый век, где упасть в обморок – чуть ли не форма флирта. А тут – хлоп и тишина.

А ведь всё было как обычно: забрал из общаги шумную троицу – Юлю, Пашу и Валика. Мы направлялись ко мне домой, где уже нас ждали Макс и Серж. Планировали провести вечер всей компанией – ничего необычного. Смех, болтовня, еда, пара фильмов. Стандартные посиделки.

Как только мы вошли, друзья моментально затеяли спор, перекрикивая друг друга, пытаясь выбрать прозвище для единственной девушки в нашей компании.

Юля вышла из ванной как раз в тот момент, когда я с усмешкой предложил называть её Мелкая, намекая, что она младше всех нас. Юля побледнела. На секунду замерла, будто внутри что-то оборвалось. И врезалось в пол прямо рядом со мной.

А потом – шёпот. Тихий. Внутренний.

– Ромка…

Я стоял близко, но не успел поймать. Не среагировал. Был настолько зол, что она звала некого Ромку и в такой же степени растерян, не понимая, что с ней случилось. Подхватив на руки, отнёс к себе на кровать.

Серж сразу настаивал на скорой, но Юля зашевелилась, всхлипнула и перевернувшись на бок. Дышала ровно, словно спала. Поэтому мы решили немного понаблюдать прежде, чем звонить врачам.

Я выгнал всех из комнаты. Остался один с ней. На её платье растеклось огромное кофейное пятно – когда она падала, задела меня, и я выронил чашку, облив её. Осторожно снял с неё испачканное платье. Переодел в свою футболку – первую, что попалась под руку. Чистую, тёплую. Как укрытие.

Как только понял, что с дыханием всё в порядке и девушка должна прийти в себя, то навис над Валиком с расспросами: кто этот непонятный Ромка. Но узнать так и не удалось, Серж с Максом еле оттащили меня от Малого, чтобы я в порыве не стукнул его. Хорошо, что Юля очнулась быстро и мы все занялись тем, чтобы она скорее пришла в себя.

И вот тогда, где-то на уровне инстинкта, я впервые почувствовал: зря я познакомил её с Сержем. Эта мысль проскользнула едва уловимо – не как вывод, а как укол под рёбра. Но даже с этим уколом я не придал значения. Не остановился. Не задумался. Я продолжал держаться за то, во что хотел верить. Серж – друг. Надёжный, проверенный. Все странности – просто совпадения. Да и Юля… Юля ведь была со мной. Ещё тогда – была.

Но в ту ночь всё пошло совсем не так. Она только пришла в себя после обморока, лежала на моей кровати, в моей футболке, всё ещё бледная, тихая. Серж уселся рядом с ней. На моей же постели. А Юля посмотрела на меня и тихо попросила уйти.

Я вышел. Но никуда не ушёл. Я стоял под дверью, прислонившись к косяку, затаив дыхание. Вряд ли в тот момент хоть кто-то смог бы заставить меня отойти.

Я слушал каждое слово. Слышал, как Серж осторожно, шаг за шагом, вытягивал из неё причину обморока. Он говорил тихо, мягко, почти не прикасаясь к ней словами. А она невнятно объяснила, что прозвище «Мелкая» напомнило ей кого-то из прошлого. Она старалась говорить скользко, ускользающе. Но он докопался.

И добавила, что у него был похожий запах. Те же ноты, что были у моей туалетной воды.И вот тут меня прошибло. Юля вновь произнесла имя – Ромка.

И для меня всё встало на свои места. Вот почему она слегка морщила нос каждый раз, когда я был слишком близко. Почему её взгляд на миг терял фокус. Почему она отстранялась на полшага – не каждый раз, но достаточно, чтобы я чувствовал: что-то не так. Чёртов запах. Он принадлежал прошлому. Чужому. А я невольно нёс его на себе.

Почти побежал в ванную, смыл всё до последней капли и выкинул в мусорку начатый флакон. В голове вертелся вопрос под номером один: кто этот другой и где он обитает? Но ничего узнать так и не удалось.

Серж уговорил Юлю впустить меня, и она согласилась. Всю ночь я провёл с ней. Потихоньку расположился на краешке кровати, чтобы не потревожить. Не мог отойти, оставить. Не спал почти всю ночь, наверное, покемарил пару часов. А утром уже ходил по дому, раздавал команды всем. Сам же готовил завтрак, который больше смахивал на обед.

Я решил окружить её вниманием так тонко, так точно, чтобы это стало ей привычно. Вплетал своё присутствие ненавязчиво, почти неуловимо.

И она таяла. Медленно, будто лёд под солнцем.

Видел: ей нравилось быть со мной, с моими друзьями. Улавливал, как в её глазах загоралась искра, когда я ставил перед ней кружку с рисунком Эйфелевой башни или тарелку с сырниками, что готовил специально для неё на завтрак. Казалось, это просто мелочи – но она их замечала. Замечала – и не отталкивала.

Она даже не догадывалась, что розовая зубная щётка, полотенца в тон, и та самая кружка – всё это появилось в моей квартире на следующий день после нашего первого поцелуя.

И она принимала это, словно так и должно быть. Как будто мир сам вдруг начал подстраиваться под неё. Она верила в совпадения. В некую магию судьбы. А я просто молчал, создавая для неё пространство, в котором она должна была остаться. План работал. Я верил.

Следующий сбой случился почти сразу. Мой разум пытался кричать мне в ухо, махал руками, показывал: стоп, оглянись, не туда идёшь.

Но я не слышал.

Не хотел.

Я оберегал её от всех – кроме своего лучшего друга. И вот в этом была моя главная ошибка.

После обморока Юля, как будто естественным образом, вписалась в нашу компанию. Никто не воспринимал её как чужую. Казалось, что она всегда была с нами – даже до того, как мы стали друзьями. Она влилась в нашу жизнь так плавно, будто это что-то предопределённое.

И самое удивительное – все её обожали: Паша, Валик, Макс и Серж. Особенно Серж. Она разговаривала с ними свободно, смеялась, спорила, болтала ни о чём – и при этом всегда казалась особенной. Я наблюдал, как каждый из них – по-своему – смотрел на неё. И гордился, что она со мной.

Мы виделись каждый день. Я забирал её после занятий, и мы ехали куда-то – без плана. Просто шли. Бродили по улицам, пили чай на ходу, смеялись над уличными музыкантами.

А потом – ужин всей компанией. И я отвозил её обратно в общежитие.

Они стали моим личным праздником. По пятницам Юля оставалась у меня на три ночи.Но по пятницам… Как я начал любить пятницы. Кто бы знал.

Мы собирались у меня дома. Гитара, пледы, пицца и дурацкие фильмы. Юля слушала ту же музыку, что и мы – и пела. Редко и очень тихо. Но когда это случалось, я замирал. У неё был красивый голос. Моя девочка умела удивлять.

По ночам, когда все расходились спать, Юля ложилась рядом со мной. В мою кровать. Пока ещё – под разными одеялами. Пока ещё – без касаний. Но она была рядом. И для меня это уже было больше, чем сон. Больше, чем ночь. Больше, чем все планы и схемы. Это было начало. Тогда я был уверен.

Я знал, что у неё были страхи. Она боялась темноты. Что-то в ней вспыхивало, стоило выключить свет – словно память выныривала из-под кожи. Психологический барьер, который она никак не могла преодолеть. Понимал – она кого-то потеряла. Как потом узнал, того самого Ромку. И с тех пор не могла находиться одна в темноте. И где-то в глубине души я говорил её страху спасибо. Благодаря ему я засыпал рядом с ней. Это опьяняло.

Но чем ближе она становилась, тем громче внутри начинала просыпаться ревность. Поначалу я не обращал внимания. Она думала, что я сплю, и осторожно, чтобы не разбудить, уходила на кухню. Я слышал, как скрипит дверь, её осторожные шаги, а потом – знакомый голос друга.

Сначала я был уверен: случайность. Но это повторялось. И с каждым разом становилось яснее – он её ждал. Знал, что она придёт. И она приходила.

Почему я ничего не сказал тогда – возможно, потому, что они не делали ничего «опасного». Только сидели на кухне, ели его дурацкую курицу, приготовленную в духовке, смеялись, бросались шутками. Она с ним не делилась мыслями, как со мной. Он не знал её страхов. Не трогал её боль. Только лёгкость. Поверхностное веселье. Но именно это и раздражало.

Она с ним была просто счастливой. Без усилий. Я вставал тихо. Шёл босиком, как вор в собственном доме. Прятался в коридоре, слушал, как она смеётся не для меня. Как отдаёт лёгкость не туда.

А потом – возвращался в спальню, ложился, притворялся, что спал.

С того времени мне казалось, что я больше не строю план, а просто наблюдаю за тем, как теряю её. Шаг за шагом. Ночью. На кухне. Там, где вместо меня сидел он.

Самолёт внезапно тряхнуло, и я открыл глаза. Стюардесса проходила мимо и бросила мне подбадривающую улыбку.

Я усмехнулся – коротко, без смысла. И снова закрыл глаза. Воспоминания всё ещё грели лучше, чем реальность.

Следующим в памяти всплыл вечер в университете – творческий конкурс, где я впервые увидел Юлю не просто красивой девчонкой с характером, а чем-то больше. Гораздо больше.

Да, я уже видел, как она танцевала. Но на сцене… на сцене она была другой.

Она рассказывала. Без слов, телом. Любое движение – эмоция. Каждый поворот головы – как строка из исповеди.

Зал молчал. Потом – взорвался. Кричали «браво», свистели, вставали с мест. А она стояла среди всех, как будто одна. В другом измерении. В своём.

Когда наши взгляды пересеклись, я увидел в её глазах огонь. Целый фейерверк. И это был не просто восторг от успеха. Это был момент истины. Она шла ко мне, с улыбкой – лёгкой, манящей, с тайной, которую вот-вот должна была сказать. Я чувствовал: вот оно. Сейчас. Она что-то скажет, что-то произойдёт. И всё изменится.

Но на её пути возник какой-то студент. Парень, который, как назло, появился точно в тот момент, когда она была почти рядом. Он перегородил ей дорогу между нами. Начал что-то говорить, флиртовать, смеяться. Нагло. Легко. Без стыда. А она улыбалась. Не отводила взгляд. Отвечала. Смотрела не на меня.

Я едва сдержался. То, что считал ревностью к Сержу – оказалось игрой в песочнице. Вот она – настоящая ярость. Когда не можешь дышать. Когда хочешь выдрать взгляд из её глаз, чтобы вернуть себе. В тот момент я впервые по-настоящему ощутил, как горит внутри. Как всё, что я строил, рассыпался от одного взгляда моей девочки на какого-то случайного идиота. Как я сдержался и не врезал ему прямо там, посреди зала не знаю.

Помнил только, как вылетел на улицу, встретил Пашку, прошипел ему сквозь зубы, чтобы не спускал с Юли глаз ни на секунду, и сел в машину. Я ехал. Просто ехал. Не видя дороги. Не думая. Только бы не взорваться. В итоге приехал к Сержу. Он тогда ещё оставался моим лучшим другом, единственным человеком, кому я мог сказать, как сильно терял контроль.

Едва дождался вечера. Мы с Сержем подъехали к общежитию, где уже стоял Паша. Он ждал нас с привычной хмурой физиономией, но сразу, без лишних предисловий, выдал:

– Юля никуда не поедет.

Я сжал руль до боли. Ударил по нему – злой гудок прошил тишину. Серж бросил осуждающий взгляд. Он знал: я на грани.

Я чувствовал, замечал по мелочам, что она что-то скрывает. Взгляды, паузы, смена темы. Паша и Валик присматривали за ней, по моей просьбе – да кого я обманывал, по моему прямому приказу. Но этого было мало, недостаточно.

Я хотел знать всё. С кем. Когда. О чём. Хотел держать её рядом. Всегда. А если честно – хотел запереть. Убрать всех. Чтобы только мы. Но понимал: сделаю это – и потеряю. Навсегда.

Серж злился на мою одержимость, но я не мог остановиться. В глубине души я знал, что не справлюсь, если потеряю её.

Паша рассказал, что она захотела остаться на дискотеке и отказалась ехать ко мне. Первый раз отказалась. Оставив Пашу присмотреть за Юлей, мы отправились ко мне, куда подтянулся и Макс. Я напился. Без слов. Без цели. Только чтобы заткнуть всё внутри.

А ночью ворвался Паша и начал рассказывать о Юлиных проделках, и я едва сдерживал себя.

Его слова врезались в мозг, как лезвия по живому. Он видел её на дискотеке танцующую, в прозрачном коротком платье, в чёрных чулках. И описывал это с такой восторженной увлечённостью, что я не сразу понял, что именно внутри меня взорвалось – ярость или зависть.

Моя Юля. Моя девочка. Танцевала не для меня, а перед каким-то пацаном, который флиртовал с ней при первой же встрече, не стесняясь ни зала, ни взглядов. И она улыбалась. Она принимала это.

Я сжимал зубы, кулаки, внутренности.

Потом – хуже. Паша рассказал, что позже застал её в комнате с тем самым придурком. Парень был без сознания. А Юля – раздевала его. По рассказу друга, она довела его до этого состояния сама, что-то подсыпав.

Позже я понял: всё это – жалкие игры студентов, слишком рано уверовавших в иллюзию власти. А Юля… просто оказалась не в той компании. Вляпалась по наивности, по глупости – как это часто бывает с теми, кто ещё не умеет видеть, где заканчивается игра и начинается чужая жестокость.

Но тогда вопросы рвали изнутри. Зачем? Почему? Что там произошло? Это была пытка. Внутренний допрос без права получить ответы. Каждая мысль была как жёсткий прямой удар.

Я хотел её рядом. Только со мной. Чтобы никто не имел права прикасаться к ней. Никто.Серж, Макс, Пашка – все вели себя как ни в чём не бывало. Шутили, смеялись. А я задыхался. От злости. От невозможности что-то понять. Оттого, что она была где-то вне меня. Вне контроля. Вне логики.

А на следующий вечер, когда Юля, как обычно, засыпала рядом, я не выдержал: повернулся к ней и спокойно, без нажима, пригласил её на свидание. Настоящее. Без намёков, без компании. Только она и я.

Она согласилась. А я знал, что это станет тем, что останется в памяти навсегда. И у неё. И у меня.

Самое яркое свидание в нашей жизни. Я отвёл её не на ужин, не в кино, а в танцевальный зал. Паркет. Зеркала. Свет. Пустота.

Пространство, в котором она становилась собой. Я арендовал его на год вперёд, специально для неё. Когда она вошла, в её глазах вспыхнул свет. Она загорелась. Это было её место. Её воздух. Её сцена. В тот вечер – она танцевала для меня. Только для меня.

Из сладостных воспоминаний вырвало стандартное сообщение. Оно раздалось по салону с просьбой привести спинки кресел в вертикальное положение, открыть шторки иллюминаторов, пристегнуться. Самолёт шёл на снижение.

Под крылом расплывался в утренней дымке Нью-Йорк – шумный, быстрый, жадный. Такой же, каким я его и запомнил.

Ну что ж… здравствуй, Нью-Йорк. Надеюсь, надолго я тут не задержусь. Но и спешить не буду. В этот раз я просчитал всё. До миллиметра. До взгляда. До дыхания. Скоро она будет здесь. И я тоже.

Тихо.

Рядом.

Незаметно.

Глава 3

Прошло почти три недели, как я был в городе. Три недели наблюдений. Три недели – в тени, без права подойти. Без права дышать в её сторону. Я знал её маршруты. Утренние пробежки. Магазин через улицу. Пекарня, в которую она заходила за круассанами с шоколадной начинкой. Но чаще всего она приходила сюда – в парк к озеру.

Юля стояла у воды неподвижно. Смотрела на старый, чугунный мост с изогнутыми балками и ржавыми заклёпками. Он казался созданным не инженером, а художником, влюблённым в металл, и возвышался как страж времени. В нём было всё, что она прятала.

Я знал этот взгляд. Она могла стоять так часами, без слов, с особым, тяжёлым молчанием, которое гулко отдавалось внутри, как эхо в пустом зале. Так она смотрела только на мосты и на прошлое. Словно пыталась перейти туда, где кто-то остался. Где что-то не дожито.

Ветер теребил её волосы, словно хотел встряхнуть, сбить с этой затяжной паузы, но она лишь мягко откидывала прядь за ухо, как будто отмахивалась от жизни, вторгающейся в её личную память.

Она не знала, что я рядом.

Спрятался в глубине аллеи, под кронами деревьев, чуть за холмом. Расстояние было безопасным и невыносимым. Хотелось подойти. Заговорить. Встряхнуть. Обнять.

Знал, кого она вспоминала. Ромка любил мосты. И она полюбила их после него.

Я не сразу понял, кто такой этот загадочный Ромка. Долгое время имя висело в воздухе как невидимый призрак – без формы, без объяснений. Я сам собирал по крупицам: обрывки её фраз, короткие заминки в голосе, взгляд, уходящий куда-то вдаль. Она не рассказывала, но всё кричало о нём, пока мы были вместе.

Только потом, от Лины, я услышал правду. И понял, что Юля не просто потеряла друга. Она потеряла часть себя. И, наверное, до сих пор не простила себе его смерть. Смирилась – возможно. Отпустила – вряд ли. Но вина… вина – осталась. Парень оставил не просто след – шрам.

С Линой у нас тогда случился неожиданный разговор. Мы столкнулись в поезде, в вагоне-ресторане – я зашёл выпить, она просто ужинала. Столик был свободен, и когда она кивнула, предлагая сесть рядом, я не раздумывал. Любая возможность быть ближе к Юле, даже через её подругу, казалась мне спасением. Я хватался за ниточку, за любой шанс понять, что происходило в её сердце.

Лина… была как огонь и лёд. Холодная в словах, но с безумной теплотой к Юле. Женщина, которую сложно раскусить, но невозможно не уважать. Красивая, эффектная, с острым умом и тяжёлым характером. Подруга, которой ты доверишь свою жизнь, если сумеешь остаться рядом после её колкостей.

Их дружба преодолела время и расстояния. Хорошо, что когда Юля сбежала с нашей свадьбы, именно такая подруга оказалась рядом.

Они были как две половины одного кода. Лина понимала Юлю с полувзгляда, с жеста, с паузы в голосе. Глупо, но я ревновал. Не к чувствам. К доступу. К тому, что Лина могла войти в её внутренний мир – без усилий, без борьбы. Мне же приходилось выстраивать ключ – из шагов, слов, действий. А её подруга просто там жила. Всегда.