Блудник

Уже завершая ремонт, возник разговор, а точнее рассказ. Нередко я спрашивал Катю про Чехию, интересовался бытом, возможностями. Как она жила, кем работала. Катя, имея шуструю натуру, многое успела испытать и узнать. Часто приводила примеры обеспеченных друзей, словно хвастаясь, что у нее есть такие знакомые. Ее привлекала роскошная жизнь, к чему она все время и стремилась. У нее загорались глаза, как только разговор заходил о чем-то дорогом. Она хотела жить красивой жизнью, которую изо всех сил старалась создать, беспощадно жертвуя всем временем.

Я чаще слышал, какую она хочет плитку на полу, или каким цветом стены в спальной, но никогда о том, как хочет воспитать сына или вообще говорила бы о детях. Ее больше интересовала новая мебель на кухню, чем гнилые зубы у Максима. Она восхищалась стеклянным столом, словно каким-то необычайно важным предметом.

– В Чехии было много интересного. Мы, конечно, в основном работали, но и отдыхали на всю катушку, – вспоминала Катя. – Однажды, я совершенно случайно познакомилась с проституткой. Она подсела к нам на лавочку и просто, как старым знакомым рассказала про свою жизнь. Позвала нас в гости.

– Интересно, что ее заставило выбрать этот путь? – спросил я, но будто не у нее, а просто рассуждая.

Катя рассказывала так спокойно, даже казалось с долей вдохновения.

– Наверное, были свои причины, – пожала плечами Катя. – Она спросила у меня: «Вот у тебя парень есть, ты с ним спишь. Что ты от него имеешь? А я сплю, и хорошо зарабатываю. Смотрю мир, езжу в разные страны, прилично одеваюсь. Я жизнь видела, а ты что?».

Мне стало не по себе, от таких взглядов. В груди словно дул ветер и холодил все органы. Мне даже померещилось, что Катя говорила о себе. В ее интонации чувствовались нотки согласия, будто она одобряла такой образ жизни. Тело скрутило от ревности, недоумения, противоречий и бог знает еще от чего.

Я стал замечать, что об изменах или распутстве Катя легко отзывалась, даже одобряла некоторых знакомых, которые так делают. Одна из таких имеет два, как Кашина называет, «постоянных» любовника. Когда муж достает или они скандалят, та девица идет к мужикам и снимает стресс. Муж даже знает, где искать жену в таких случаях. Видно не первый год работает схема. И все так просто, без напряжения, как по нотам.

С одной стороны, Катя была воплощением тепла и нежности. Но в ней явно таилось что-то еще, от чего хотелось отвернуться и бежать.

Как я мало о ней знаю…

Глава 15

Дни шли быстро, больше превращаясь в цикличное повторение. Зимние вечера стремительно уменьшались, готовясь к весенним переменам. Отношения словно обрели баланс. Редко возникали ссоры, в основном – стабильное понимание. Может быть, просто потому, что привыкли друг к другу и знали большинство привычек. Мы зачастили играть на компьютере. Это время провождения укрепилось и стало постоянным развлечением. Порой не хватало вечера, чтобы вдоволь подурачиться. Иногда готовили домашнюю пиццу и наедались до отвала. Помогал им разносить письма. А однажды стал свидетелем любопытной сцены.

Когда пришел груз с письмами, несколько коробок, раздраженная бабушка суетливо раскладывала конверты по районам, улицам, сортировала, чтобы было легче работать. Я в первый раз увидел, как много нужно разнести всего за пять дней. С удивлением спросил у бабули, как они справляются. Ведь такое количество и за неделю не доставить.

Она была явно сердита, и не скрывала своего настроения. Причина известна, некому разносить письма, и с Максимом сидеть надо. Катина смена как раз выпадала на период разноски. И бабушка ответила:

– Раньше пьяница-свекруха помогала, да Сережа, а теперь не знаю. Я б тоже носила, если бы не это чмо, – и мотнула головой в сторону разбаловавшегося до истерики внука.

Первые пару секунд мне показалось, что я ослышался, но потом сообразил, что нет подобных слов как «чмо». Значит, Алла Ивановна и правда так сказала. Я подумал что, возможно, в их кругах семьи, «чмо» может означать не самые плохие качества, раз бабушка педагог смеет так говорить на единственного правнука. Но сильного удивления не последовало, я уже убедился, что их семья «особенная» и тут может произойти что угодно. Только возникает вопрос, кем я мог для них быть.

Был момент, когда меня попросили посидеть с малым. Катя – на работе, бабуля вышла на почту. Я согласился, хоть Максим положительных эмоций у меня не вызывал, особенно после той ситуации, когда назвал меня «козлом». Пересилив себя, я пришел к нему. Мы поиграли, и он даже прилично себя вел. На улице светило янтарное солнце среди голубого, без единого облака неба. Снег словно устеленный одним полотном поблескивал кристаллами на солнце. Я едва сдержался, чтобы не схватить малого, санки, и пуститься на горку. Откуда доносился детский веселый крик, долетающий до окон четвертого этажа.

Ведь с ним никто не гулял, разве только муж, когда забирал на выходные, и то не факт. Чаще Максима затыкали компьютером, и он подолгу сидел около монитора, не замечая остатков еды под ногами. Мне его стало жаль. Какое детство без санок и снега, без прогулок? Вот тебе педагоги – матери и отцы, мысленно плюнув, подумал я.

Со мной же Катя обходилась с большим вниманием. Особенно нравилось, когда она меня купала, как ребенка. Катя сидела на краю ванной и мылила. Это были чистые моменты, по-настоящему чувственные, когда я мог легко говорить, что люблю ее, искренне, без обмана и преувеличения, но не говорил.

Несколько раз ночевал у нее, когда никого не было дома. Малой – у отца, бабуля – у подруги. И там мы были на высоте от счастья. Вокруг нас пахло весной, а сердце переполнялось от любви.

Безработица сильно беспокоила и давила на самооценку. Всевозможные поиски были тщетны. Оставалась только «зона», с должностью младшего комиссара. Я пытался уехать в Крым к брату Кати, но не получилось.

Первые весенние дни мы разносили письма и весело гуляли по закоулкам города, в которых даже никогда не бывал. Меня резко, словно невидимым ударом осенила мысль. Так больше не может продолжаться. Сколько еще я буду сидеть без дела?! И снова решил ехать в Россию.

Да, это было эмоциональное решение. Но частые стычки с мужем, нервотрепка, капризы и безработица давили, как бульдозер. Я заметил, что совсем стал безвольным, даже не мог отказать в элементарных вещах. Забросил семью, плюнул на друзей, дела, перестал ночевать дома. Будто покорный слуга, исполняющий чужую волю, я подстраивался под Кашину.

Этой поездкой я пытался, скорее убежать от проблем, чем от безработицы. Потому что погряз в собственных сомнениях, взвешиваниях. Мне нужно было разобраться в себе.

Катя была в шоке, когда узнала. Она не ожидала такого поворота. Последовала череда капризов, выяснений, истерик. Я пытался объяснить, что мне надоело сидеть на шее у родителей, нужно как-то крутиться. Но она словно не слышала и гнула свою линию. Мол, «тебе плевать на отношения, работу можно найти и в городе. Ты думаешь, тебя там кто-то ждет? Сомневаюсь», говорила Катя с такой уверенностью, будто сама только что приехала из России. Она предложила устроиться кассиром в АТБ, как раз у них кто-то увольнялся.

– Кассиром, я не буду, ты же знаешь, – твердо заверил я.

– Я договорюсь с Сергеевной, буду сидеть на кассе вместо тебя. А ты просто будешь затаривать отдел и все. Только не уезжай, – слезно просила Катя.

Тогда и правда казалось, что она любит. Так рьяно отстаивает, борется. Но решение было принято. Пути назад нет. Внутри себя я переламывал желание остаться с Катей, потому что понимал, что никто мою жизнь не устроит. Одними поцелуями сыт не будешь.

Когда я рассказал другу, что собираюсь уезжать, потому что с работой не получается, а в России есть какая-то надежда, он ответил, что счастье можно достичь в любом месте и не обязательно куда-то ехать. Тогда я воспринял это не как слова поддержки лучшего друга, а словно меня выставили дураком. И моя поездка – не более чем необдуманная глупость. Но тот же друг, буквально через полгода, покинул родину в поисках заработка.

В начале марта Катя сильно заболела. Подскочило давление и пришлось вызывать врача. Не знаю по какой причине такой резкий скачек. Возможно от стрессов или усталости, говорил врач и прописал курс уколов на десять дней. Этого еще не хватало, подумал я. Уколы пришлось делать самому, хоть никогда раньше не приходилось. Но на свой страх и риск, после маленькой лекции мамы-медсестры, я с легкостью справился. И даже немного гордился, что теперь и это умею. Когда Катя узнала, что по окончании курса лечения сразу уеду, начала вдвойне капризничать, переходя все разумные грани. Она стала практически несносной. Но я видел, что значу для нее. Хоть вся круговерть утомляла постоянным напряжением, мне была приятна ее цепкость за отношения. Похоже, они были для нее дороги.

Зато мама получила облегчение от поездки. Сынок теперь будет в надежных бабушкиных руках и подальше от Кашиной.

На смену Кати слег Максим, и серьезно. Я уже сбился со счета, который раз он болел на протяжении четырех месяцев. На этот раз домашним врачеванием не обошлось, легли в больницу. Катя поникла окончательно. Будто какое-то проклятье свалилось на головы Кашиных. Катя была подавлена в крайней степени. Проблемы, одна за другой, выводили из равновесия. Казалось, я никогда не видел ее такой растерянной. Она не знала, за что хвататься.

– Я не знаю, что мне делать, – говорила она, – как быть с работой. У нас сменщиц нет. Ну что же это такое…?! – она была на грани срыва. – Еще ты уезжаешь. Пипец…

Мы даже не могли попрощаться по-человечески. Все вверх дном. Кате пришлось ложиться вместе с Максимом, предварительно набрав лекарств, гривен на семьсот.

Билет взят на 18 марта, а их выпишут не раньше двадцатых. Может и к лучшему, раздумывал в темной комнате перед сном. Я же совсем перестал общаться с семьей. А теперь побуду пару дней дома, с родными. За четыре месяца мы очень мало общались. В основном обсуждали мои проблемы. Наверное, так и развязываются семейные узы. Всегда не хватает времени. Близкие становятся чужими, шаг за шагом.

С Катей последние три дня виделись в больничной комнате для свиданий. Мрачная, с плохим освещением, холодными стенами, комната принимала посетителей на школьных партах и деревянных лавках. Строго по графику, после обеда, я приезжал с передачами от бабушки, и мы сидели ровно час, переговариваясь полушепотом и держась за руки.

Соседка поутихла, смирилась или остыла. Больше ссор не возникало. Я обещал приезжать как можно чаще, хотя смутно представлял будущее. В день отъезда Катя вручила открытку в форме мишки, из которой выглядывали тетрадные листочки в клетку.

– Только сейчас не читай, – просила она, – сядешь в поезд, тогда откроешь. Не забывай про меня…

Я пообещал, что так и сделаю. Мы крепко обнялись, и я умчался с холодным сердцем в края, где недавно коротал тоскливые дни. Я был снова обречен на одиночество, хотя, в сущности, у меня была девушка. Тогда почему-то промелькнула мысль, что жизнь не под нашим контролем, а в чьих-то невидимых руках, и мы глубоко заблуждаемся, планируя о будущем.

За несколько часов до поезда зашел к бабушке попрощаться. Не знаю зачем, просто хотел в знак уважения сделать это лично. Бабуля как всегда встречала улыбкой. Мы сели на кухне и около получаса разговаривали. Она разоткровенничалась, и многое рассказала о прошлой жизни Кати с Сергеем. Торопливо, словно давно хотела поделиться, но не было подходящего момента. Не известно, зачем она это делала. Однако я выслушал.

– Ты думаешь, я жила в таком бардаке? Никогда! Только появился этот идиот Сережа, все пошло прахом.

Старушка заводилась, словно эта тема сидела у нее в печенках.

– Мы его кормили, обстирывали, убирала за ним так сказать. А он неблагодарный, пил свои банки. Что мы пережили, если б ты знал, – мотала головой бабушка. – Смотрит, бывало, кино, «Кать, иди сюда, погляди». Она приходит, а там кровища рекой, вампиры, Катя чуть в обморок не падает, а этот дебил ржет.

– Я знаю, она вида крови не переносит, – подтвердил я как в зале суда.

– Ну, ты подумай, какой у человека интеллект. У нас в семье все интеллигентные были, откуда этого к нам занесло. Представь, один раз говорит, что даже я слышала: «Максим вырастет, мы с ним всю Брянку переимеем». Ты представляешь?! Да это недоумок какой-то. А я отвечала, что Максим вырастет более нравственным, чем он, чтобы собирать хламидии по всему городу. Ты можешь представить возмущение, которое я испытывала? А за Катю как обидно.

Я слушал и чувствовал, как шевелятся волосы от эмоционального рассказа. Бабушка реально ненавидела собственного зятя, как самого злостного врага. Мне кажется, она бы и собак на него спустила, дай ей волю.

– Максим только родился, – продолжала бабуля, – сразу бабушке под бок, – и похлопала по правой стороне. – И по сию пору так. Они на свои гульки в Авто-бар, а я с малым всю ночь. Придут под утро, и спят целый день.

А Кэтти не такая уж хорошая мамаша, как оказалось.

– И в кого Максим такой жестокий, понять не могу, – будто сама с собой рассуждала Алла Ивановна.

– Ребенок трудный, – подтвердил я. – Как-то козлом меня назвал.

– О-о. Это мелочи. Один раз, я что-то запретила, так он насупился как чертенок и говорит: «Буду бить тебя палкой, чтоб кровь лилась, пока ты не умрешь». Представляешь? Маты в порядке вещей, так что не удивляйся.

– В вашем детстве, были подобные случаи?

– Что ты, – махнула рукой она, – мы бабушку до смерти на «Вы» называли.

Слишком много проблем у этой семьи, может и к лучшему, что уезжаю. Столько зла царит в их жизни. И оно заразительно бросается на меня.

– Не обижайтесь, если что, – начинал прощаться. – Я вам за все благодарен. Берегите Катю.

– Она сильно переживет, но я ей сказала: «Представь, что Рома моряк. Он долго бывает в плавании. Домой приезжает редко. Вот опять собирается в море. Будь благодарна, он помог тебе в трудную минуту».

Чудесно, что бабуля понимает. Ее слова, как горячий шоколад согревали изнутри.

– Еще раз спасибо. Оставайтесь живы, здоровы.

– В добрый путь, Ромочка. Счастливо.

– До свидания.

Глава 16

Интерес прочитать письмо зудел, как комариный укус. Открыл послание в вагоне, как и обещал. Колеса цокотали в одном ритме. Легкое волнение прикоснулось, когда я раскрыл открытку и увидел аккуратный девичий почерк, словно спрессованных букв на каждой строчке. В эти листочки были вложены еще какие-то карточки из более плотной бумаги. Я раскрыл письмо и провалился в прошлое на пару недель назад. Она напечатала наши совместные фотографии и добавила несколько своих. На мгновение стало грустно. Какая она все-таки красивая у меня. Я отложил фотокарточки и побежал глазами по исписанным строкам.

«Здравствуй, мой хороший. Хочу сразу извиниться за корявый почерк и за обрывок бумаги. В больничных условиях – по-другому никак. В этих стенах появляется истина и куча мыслей. Хотелось бы поделиться с тобой тем, что осознала за эту ночь. Как будто открыла все карты. К сожалению, в это время я не нахожусь рядом с тобой и не имею возможности поделиться лично. Попробую передать через бумагу, она все выдержит. Знай, что ты меня покидаешь, а моя душа рвется на части, вспоминая, что у нас было за эти четыре месяца. Я могу назвать это «раем». Все мои бессонные ночи были проведены в твоих объятиях, в объятиях любимого человека. Все твои слова были для меня опорой и поддержкой. Все прикосновения были щитом от всех недугов. Просыпаясь рядом с тобой, ощущать твой запах, обнимая тебя. Чувствовать, как бьется мое сердце, что еще нужно для того чтобы быть счастливой?

Идя с работы, понимать, что ты не одна в этой нелегкой жизни. Что человек, который с тобой рядом – твой единомышленник, а значит, не обманет, не предаст. Это чувство внутреннего равновесия, душевного тепла. Что, договорившись о встрече на 8, я отвечаю «хорошо», а сама в 7:30 жду. И после каждой ссоры жду, когда ты обнимешь и скажешь, «моя маленькая…». Когда я схожу с ума по теплу, которое ты даешь. Как странно сейчас понимать, что теперь оставшись одной, снова придется одевать «маску» железной леди, равнодушной ко всему и непоколебимой. Привыкать самостоятельно решать вопросы и ни с кем не советоваться. Делать свой выбор. Знаешь, за последние несколько лет, я впервые позволила себе расслабиться, т.к. почувствовала счастье, стала счастливой. Почувствовала то тепло, которое обожгло, и оставило свой след на сердце. Та доброта и твоя забота, которая живет во мне, напоминает сумасшедшего.

Любовь – болезнь, теперь я точно знаю. И нет от нее лекарств! Даже время не спасает, ведь память нельзя убить! А у нее нет срока давности. Как хотелось бы понять, от чего и от каких наборов качеств она появляется и куда уходит. Кто это решает? Наверняка, есть кто-то, кто посылает нам ее. И он сам решает, нужна ли она сейчас, либо в каком формате поставить ограничитель. Вот и со мной так произошло. Знать бы только, за что «играет» этот «непонятный» моей жизнью. Знать бы чего «он» хочет? И какой будет следующий шаг. К чему он приведет? И что «он» даст взамен? Сейчас он дает мне волю – она мне не нужна!!!

Мне стыдно осознавать, что я влюбилась как глупая, маленькая девочка. Конечно, поверить в это не просто, но факт остается фактом. Любовь не щадит не «малых», не «старых».

Благодаря тебе, я стала понимать, что такое отличие между постелью и любовью, а моменты наслаждения от страсти. Как твоя психика становится ранимой, и как понимать трудности второго человека. Ты готов пожертвовать всем, если это необходимо для жизни другого. Как я начинаю радоваться каждой твоей «победе», и как печалюсь каждому твоему «промаху». Как я схожу с ума от того, что каждый проведенный день – это секунда, а секунда без тебя – вечность. Сейчас «Фемида» стоит ровно и на ее весах: в одной чаше – доверие, в другой – страх. И я буду молиться за то, чтоб у «нее» всегда было состояние покоя.

Пойми, ты для меня не просто друг, не просто парень, а человек, который попал в мою жизнь, а значит это серьезно. Ты тот, с кем хорошо просто молчать и тот, с кем интересно спорить. Когда я смотрю в твои глаза, мне кажется, что жизнь прекрасна. И другого мне не надо. Не суди меня строго, а попробуй понять, ведь не слабость проявляет человек, когда распахивает свою душу, а доверие к тому, кому открывает.

Ты просто знай:

Я ни на чем настаивать не буду. И если надо отойду и перестану. Просто я хочу, чтобы ты знал, всю правду, всю сложившуюся ситуацию в моей голове. Я с тобой в комфорте. Я понимаю, что последнюю неделю вела себя не очень правильно, может, была где-то груба, хамовата. Но все это лишь вредность и переживания. Надеюсь, ты поймешь меня правильно. Очень хочется верить, что у тебя там все получится, я верю в твои возможности. Так же мне хочется верить, что наша разлука будет минимальной. Знай, что я тебя очень жду, и у тебя есть человек, который всегда рад тебя видеть.

На этом буду заканчивать свое письмо. Я нежно тебя целую, нежно обнимаю».

18.03.2014

Я будто только что поговорил с Катей. Каждое слово я впитал, как майские лучи, с теплом и радостью. Фотографии, вложенные в открытку, запечатлели нашу пару на века. На них мы точно всегда будем вместе. Все плохое позабылось. Я сложил руки под голову, прокручивая обрывки прочитанного письма, удаляясь все дальше и дальше.

Поездка оказалась весьма своевременной. Через два дня на границах начали останавливать всех выезжающих мужчин, в связи с переворотом в центре Киева, который впоследствии переродился в военные сражения.

Впервые за четыре месяца я оказался один без уютных вечеров. Тоскливо, как-то не привычно, словно в одежде не по размеру. Россия приняла, как собственное дитя. Буквально через десять дней я уже работал и начал делать документы. Весна медленно раскрывалась с почками на деревьях. Дни становились длинными и солнечными.

Звонить Кате я не мог, писать тоже, интернета не было. Но, так продолжалось недолго. Соседка начала звонить сама, часто и всегда больше часа. Однажды даже два часа проговорили, печально только, что снова с выяснениями. Из всех девушек это единственная, которая так упорно меня доставала. Казалось, для нее нет препятствий ни в чем. Она дотягивалась до меня сквозь сотни километров. Истинная собственница. Все продолжалось в духе истерии и разбирательствах. Только теперь в мобильном режиме. Я и месяца не пробыл, как она требовала дату приезда. В те моменты казалось, что этой девчонке едва исполнилось шестнадцать лет, а не двадцать восемь. Она не слушала меня, а бесконечно чего-то требовала. Как маленький ребенок, хочу и все тут.

События в стране остро разгорались, объявлена всеобщая мобилизация. Были случаи, когда пассажиров снимали с автобусов, поездов. Не пропускали через границу в Россию. Многих ловили и отправляли служить в армию. Я не мог так рисковать. Терять работу и лишить помощи родных – было высшей степенью глупости. Судя по всему, еще не скоро можно будет выехать на родину.

Но эмоциональный фонтан Кати только сильнее распылял брызги. Она настойчиво требовала проявления внимания, выжимая все соки через аппарат мобильного. Теперь я понял, что значит «жена пилит». Вскоре стал привыкать к своему положению. Я тут – Катя там. Просто работал и старался нормально жить, оправдывая свое существование реальным заработком. Общение с соседкой стало менее желанным. Если звонит – жди неприятного сюрприза.

Началось с того, что она встретила маму в АТБ.

«Он устраивает свою жизнь. У него высшее образование, так что не мешай», – так говорит твоя мама. Все, не нужна стала? – набросилась соседка в очередной раз. – Ты гражданство собрался покупать? Да?

– Да с чего ты взяла вообще эту ересь, – заводился я от наглой лжи.

– Мама твоя говорит, что ты документы делаешь…

– Но не покупаю же. Да и как можно купить гражданство, ты не подумала?

– Ну, я же покупала Сергею паспорт.

– Это ты такая шустрая, здесь эти номера не проходят.

Мама удивлялась, когда я спрашивал, действительно ли она так отвечала Кате и зачем? И сразу убеждался, что кроме как выдумкой и гипперэмоциональностью, это назвать нельзя. Она подрывала к себе доверие. Только не ясно зачем. Катю словно подменили, она накаляла своими выдумками, не щадя ни меня, ни себя.

Впоследствии от соседки шел сплошной негатив, противный до тошноты. Нередко специально выдумывались драматические истории, чтобы меня держать в напряжении или еще зачем-то, я не знаю. Но крови она попила – море.

Муж так и не успокаивался, а наоборот, словно озверевший докучал семейству Кашиных. Он всех решил достать. Даже Катина мать не выдержала. Будучи в курсе всех событий, не в состоянии терпеть, выпросила у Кати телефон мужа и позвонила, пригрозив ему, что если он не прекратит докучать ее дочери, то она сообщит украинским властям, что он сепаратист. Но после этого стало только хуже, муж подослал дружков с лысыми головами и те доступно объяснили, что с Катей будет, если она не перестанет болтать.

В те минуты только дневник мог впитать весь ужас и ненависть, которые я испытывал. Выдуманный мною сценарий, лез в голову, как триллер, меня трясло от мысли, что могут сделать отморозки с молодой девушкой.

На страницах дневника:

7.04.2014 г.

«Я сгораю от ненависти и гнева. Меня рвет на части. Почему так происходит, что отношения, наслаждение, перерастает в такую ужасную историю…»

Никогда не стоял всю службу в церкви, тем более, ночью. В пасху, словно благоговейный дух привел меня в храм. Блеск золота возвеличивал обстановку. Множество икон и образов глядели на прихожан со всех сторон мудрым взором. Запах фимиама ударял в нос, действуя как успокоительное. Сотни свечей таяли под огоньками-капельками. Батюшка в праздничном облачении распевал молитвы.

Мысли в Божьем храме всегда простые и понятные. Облегчение сопутствует с каждым крестным знамением. Кажется, кто-то вытягивает беспокойство и проблемы, вселяя спокойствие и мир.

О чем могут думать люди в церкви? Скорее всего, о своих согрешениях или помощи о прощении. Я мыслил о Кате. Мне казалось, я невероятно виноват перед ней. И чем дольше служба продолжалась, тем больше укреплялась эта мысль. Но не так как обычно, разрывающее чувство вины, а какое-то тихое, словно указание на проступки. Все было настолько чисто и ясно, что я ощутил, как цунами приливающую волну счастья. Я молился обо всех родных, друзьях, а о ней больше всех. Чувствовал себя самым грешным человеком. Просил простить мою слабость, «Боже от чего я такой немощный. Помоги Господи, дай мне смелости, мужества. Укрепи меня».

Ночь пролетела словно час. Мне стало легко, как после бани, только для души. Уже тогда до меня доходило, что я виноват в расстройстве отношений, и поэтому съедаем досадами и горем. Вспомнился ребенок, который раздражал с самого начала. Звонки мужа и мои издевки над ним. Я заботился только о себе. И сейчас так же. Неудобно когда у кого-то проблемы, а у тебя все хорошо. Потому что приходиться исправлять проблемы и мое «хорошо» может перетечь в чужое «плохо».