Блудник

Люди суетились в предпраздничных покупках. Супермаркеты битком набиты, магазины завалены новогодними вкусностями и игрушками. Гирлянды на елках весело мигают в окнах квартир. Пахло елями и мандаринами. Прохожие улыбались и живо обсуждали преддверие нового года. Дней десять перед праздниками Катя работала без выходных, а в самый канун – практически до полуночи. С каждым днем ее вид становился более измотанным.

Настроение захватывало дух. Я предвкушал что-то особенное в этот новый год. Мы готовили вкусности, наводили порядки, украшали квартиру. В тот день звонили все, друзья, знакомые. Старый друг предлагал вместе отпраздновать.

– Бери девушку свою. Столько не виделись! Отметим нормально.

Я соглашался, но нарушить планов не мог. Вежливо и убедительно отклонил предложение.

В спешке полетел наряжать тридцать третий. Там я и надеялся встретить свой лучший новый год. Я достал все, чем можно было хоть как-то украсить однокомнатную квартиру. Снежинки из белой бумаги, которые мы клеили пару лет назад с другой соседкой. Гирлянда оживила комнату разноцветными огоньками, согревала обстановку и погружала в детство. Золотая салфетка легла на журнальный столик, придавая богатый вид. Подсвечник, как трезубец стал в центре стола, поблескивая позолоченной эмалью. Фрукты и бутылка шампанского были единственным достоинством праздничного стола. Гнездышко готово.

Прошлый новый год прошел буквально в заточении. Армейский вариант не самый лучший, зато памятный. Было вкусно, но грустно!

Еще один друг настаивал на совместном праздновании. Который год не можем собраться? С ними конечно веселее, море алкоголя и задора, но у меня есть уставшая Катя, которой я обязан уделить время.

Еще недавно «Я хотел», а сейчас уже «обязан».

К вечеру все было готово. Жгучее предвкушение праздника поедало изнутри. Я расхаживал по квартире в суетном ожидании. Звонок мобильного разрушил круговорот мыслей. Я встрепенулся и поднял трубку.

– Да, радость моя, – улыбаясь, приветствовал.

– Приветик. Как ты там?

– Замечательно. Жду, когда освободишься. Не терпится увидеть тебя.

– У нас тут завал, – безрадостно звучал голос. – Мы до одиннадцати будем работать, а потом порядок в зале наводить.

По-другому быть не могло.

– Сменой собираться будете, после работы?

– Девки что-то говорят,…но когда собираться? Не знаю, меня ребенок ждет.

– И я жду! – радостно подхватил я.

Катя словно дыхнув прохладой, ничего не ответив, сменила направление разговора.

– Сегодня вышла на перекур, и Коля со мной. Помнишь, я рассказывала, грузчик наш?

– Полуметровый? Помню.

– Ну да, он, – помолчав, продолжила. – Спрашивает у меня: «Не хочешь новый год отметить?», я ему в ответ: «Мальчик, ты знаешь, сколько мне лет?», «Знаю, но ты подумай. Если передумаешь, набери…» и попросил мой номер.

– Какой шустрый паренек. Ха, – но беспокойное шевеление уже кольнуло. – И что ты?

– Обменялись номерами.

Мне словно ведро воды за шиворот вылили. Обмораживающее раздражение раздирало изнутри. С чудовищным усилием я сдержал волну гнева и с деланным спокойствием произнес:

– Зачем?

Вопрос ясный, как подзатыльник. Тишину прервал странный энтузиазм ответа:

– А в чем проблема? Я не вижу в этом чего-то плохого.

– Зачем? Какой смысл? Ты собралась с ним идти?

– Нет…

– Тогда какая цель? – Закипал я, как котел с маслом.

Похоже, она даже не понимала, насколько оскорбительно подействовала. Я горел изнутри, как двигатель.

– С мужем я практически в разводе, с ним не живу. Могу давать номер кому хочу.

– Понятно!

Уязвленный до глубины ее глупостью, предложил созвониться позже. Пока у меня хватает сил вести разговор спокойно, нужно его заканчивать. Холодея от вспышки ненависти, мне едва удавалось сдержать крик. Словно ядовитый тарантул копошился в груди. Я одеревенел от недоумения.

Вскоре после горячей волны раздражения, когда спокойствие более или менее возобладало, написал смс, чтобы перезвонила. Звонок последовал с недолгим ожиданием. Я был собран и говорил сквозь тяжесть в сердце.

– Ну что вы там? – спросил я, чтоб как-нибудь начать разговор.

– Нормально. Быстрей бы свалить уже. Я тут подумала, может, в гости сходим? – предложила она.

Надеюсь не к Коле.

– К кому?

– К Ирке, с работы. Она в соседнем доме живет.

– Я планировал, что мы вместе проведем праздник, – нетерпеливо сказал я.

– Мы и так никуда не ходим! – С капризом в голосе сказала Катя.

Первоначальное раздражение, словно толчками возвращалось новой волной.

– Ладно, посмотрим. Ты с работы приди сначала.

– Позже позвоню, меня зовут…

Лицо будто возле печи источало жар. В груди было ощущение дыры. Единственное, что меня на время успокоило, посещение близких друзей семьи вместе с мамой. Думаю, именно это и спасло от глупых выходок.

Первыми мы посетили тетю Аллу с мужем. Они нас дожидались. Алла суетилась, накрывая на стол. Она как всегда была обворожительна в черном вечернем платье с вырезом на груди. Мы сразу же выпили по рюмке коньяка и начали оживленно болтать. Когда мы уже готовились разливать коньяк во второй раз, позвонила Катя.

Ну, наконец-то. Освободилась.

– Ты уже дома?

– Да, но я ужасно устала. Хочу немного поспать. Давай увидимся часика в три?

– Мы вообще увидимся сегодня? – начиная выходить из себя, спросил я.

– Милый, мне нужно немного отдохнуть. Я ни какая, потерпи.

Какая-то фальшь улавливалась в ее словах.

– Я сейчас в гостях с мамой. Когда вернусь, позвоню, – отрезал я.

– Хорошо, только звони на бабушкин номер.

– Не понял! Почему на бабушкин? – я повысил голос.

– Мне много поздравлений шлют, не дадут отдохнуть. Он у меня на зарядке в кухне будет лежать. А ты звони бабушке.

У меня голова пошла кругом. Все эти ужимки и шероховатости будто извивались изнутри.

– Ладно. До встречи, – сказал я, совершенно выдохшийся от наплыва переживаний.

– Целую тебя, милый.

Фальшивка! Как дешевый китайский пластик звучали ее фразы. Раздавленный, утративший настроение, я кое-как выжимал улыбку за столом в гостях, с трудом поддерживая разговор.

У Аллы мы пробыли не долго. Выпив по три рюмки коньяка, обменялись пожеланиями, и пошли к другим гостям.

Семья Бурсовых в полном составе встречала навеселе. Тетя Наташа, привычно гогоча, подгоняла к столу. Там мы пробыли немного дольше. Я нетерпеливо поглядывал на часы. Коньяк чудесным образом приглушил ноющую душевную боль и настроение окрасилось. Лысая собачка, размером с кота, докучала безмерным любопытством, прыгая то на меня, то на маму. Сморщенный на вид, с выпученными глазами, одет в кофточку, он походил на уродца.

Ушли в полтретьего. Салюты уже перестали стрелять, кое-где вдали рисовались разноцветные букеты на смоляном небе. Улицы пустые, и от того какие-то холодные. Или просто холодно от раздражения. Предрассудки, что встреча не состоится, все больше укреплялась в сознании. Даже сквозь хмельной барьер ощущалась безосновательная тревога.

Я проводил маму до подъезда. Она румяная от мороза обвела добрым материнским взглядом мое беспокойное лицо. И со вздохом, будто чувствуя то же, что и я, пожелала удачи и спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мама! – Попрощался и медленно побрел по стоптанному снегу.

Кругом никого. Улицы прибывали в тишине. Только хруст снега выдавал шаги. Поздняя ночь сластила веки ко сну. Словно разбитый тяжелой работой, я устало вязал мысли. На полпути, отчасти раздраженный, вдыхая ночной морозный воздух, я стал настырно звонить. С каждым глухим гудком, я почему-то знал, что никто трубку не возьмет. На третьем звонке силы иссякли, гнев, как кострище обжигал нутро. Я перестал. Не замечая дороги, оказался возле дверей. Прислушиваясь к соседской квартире, ожидал услышать хоть что-то. Тишина, как в склепе. Ключи звякнули, два щелчка, и тепло однокомнатной пахнуло в лицо. Украшенный зал, гирлянда. Праздничный стол одиноко держал бутылку шампанского с фруктами на золотистой салфетке. Грустный натюрморт.

Я лег спать. Чтоб быстрее забыться в царстве сна.

«С новым годом», вырвалась смс полная желчи, от распирающего гнева в соседскую тишину.

Ни головной боли, ни тяжести, после выпитого не было. Наоборот, бодрый и даже веселый, я встал еще до полудня. Белый яркий свет заливал комнату. Шустро поднялся и включил музыкальный канал. Сквозь дрему мыслей, будто не был ни чем обеспокоен.

Я решил соответствовать настроению дня и облачился в любимые белые штаны. Память о вчерашней ночи постепенно возвращалась вместе с язвительным ощущением. Было большой загадкой, что же произошло. Я не пускал хмурых мыслей и, пересиливая себя, старался вызвать радость, пританцовывая под ритм музыки. Осадок никуда не делся. Какое-то потоптанное состояние, будто истрепанное.

Позвонить не позволяла злость. В голове складывались многоэтажные диалоги, упреки, обиды и наконец, расставание. Ждал, пока сама не проявится. Но спустя час, понял, ждать глупо, так может длиться вечно. Я не собирался изнывать от неведения. Резко поднялся, схватил коробку с подарком и выскочил к соседям.

Дверь отворили почти сразу. Бабушка встречала сладкими речами.

– Здравствуйте, с новым годом, – а сам подумал, отойди бабуля, где тут согрешившая…

– Здравствуй, Ромочка! Проходи. Кушать будешь? У нас так много вкусного, – лепетала старуха.

– Спасибо, но я сыт, – чуть не продолжил, «по горло от вашей внучки». – Я ж кашу по утрам ем.

Бабушка не преставала улыбаться, словно я принес ей прибавку к пенсии. С комнаты показался Максим, и сразу подбежал ко мне, хватая коробку.

– Это что у тебя? – Гнилыми зубами улыбнулся ребенок.

– Открой, посмотри, – по-доброму сказал я.

Тот активно начал справляться с коробкой, кряхтя от напряжения. А через полминуты обрывки упаковки валялись на полу.

– Что это? – Вертел мохнатую игрушку мальчик.

Серое существо с большими круглыми глазами вызывало недоумение у Максима.

– Это сова, – пояснил я. – Маме потом покажешь, – словно по-отцовски взлохматил светлые волосы.

– Красивая сова, – разглядывал малой.

Ага, думаю, красивая и ночная, как твоя мама. В спальной послышалось шевеление.

– Ромочка, проходи, Катя уже проснулась, – бабуля, наверное, видела, что я мешкаю.

Ослепительный свет обесцвечивал краски комнаты. На разложенном двуспальном диване, в полудреме ворочалась Катя. Неужели и правда где-то шаталась ночью, размышлял и глядел на растрепанные волосы по всей подушке. Она, увидев грозное выражение лица, стала подниматься. Движения ее были тугие и медленные, словно давались с трудом.

Я стоял в дверном проеме, ждал пока соседка придет в себя. Когда она села, начал:

– Ну и как это понимать?

Немного помолчав, словно набираясь сил, Катя выпалила:

– Ты лучше скажи? Я должна у тебя спросить.

– Издеваешься что ли? – старался сдерживать рвущийся в крик голос. – Ты почему не отвечала? Я три раза звонил.

– Куда звонил? Ни одного пропущенного, – она говорила так, словно обвиняла. Вроде я вру, что звонил.

Ярость начинала подкатывать, словно кипящая сталь.

– Смс тоже не получила?

– Смс получила…

Вбежал Максим, играя на ходу.

– Мам, глянь – сова, – демонстрировал зверюшку.

– Где ты взял, сынок?

– Рома дал.

– Ты спасибо Роме сказал?

Ребенок сказал да, и продолжил играть, крутя головой.

– Смс я получила, а звонков нет, – глядя в глаза, что крайне редко, говорила она.

– Понятно, – сказал и направился к выходу.

Чувство обиды смешалось с гневом и бурлило, как вулканическая лава. Несправедливость, будто не за что отругали ребенка, сдавливала желудок. Дома сразу стало легче. Светлый день, словно вытягивал негатив. Мысли упорядочивались, и расстройство казалось не таким уж значительным. Я остывал.

– Как я должна это понимать? – Требовательно спросила Катя. – Не звонил, а меня в чем-то обвиняешь.

Злобные нити зашевелились.

– Я тебе говорю, что звонил. ЧТО еще надо? – не разжимая зубов, сказал я. – Звонил. А вот где ты была?

– Ах, вот значит что! Значит, думаешь, я где-то была? Я пришла почти в двенадцать и упала без сил. Проспала до самых пор, пока ты не пришел с совой.

Разбираться было бессмысленно. Даже если она и врет, проверить не смогу, доказать тоже. Пусть будет на ее совести. Не знаю почему, но я смягчился и пригласил Катю к себе. Чашка чая послужила знаком примирения. И мы все забыли, словно ничего не было.

Через два дня Катя заболела, что даже с кровати встать не могла. Ее разбитый, изнеможённый вид, вызывал глубокое чувство сострадания. Она едва стояла на ногах, а лицо стало бледнее стены.

Несмотря на ужасное состояние, соседка предпочитала лечиться и спать у меня дома. Естественно я был ЗА. Уходом и заботой хотел облегчить страдания больной. Сначала пытался лечить народными методами. Чай с липой и облепихой здорово помогал от простуды, но не в этот раз. Катя горела от температуры. Столбик термометра достигал сорока. Экспериментировать было опасно, и мама дала какие-то препараты, выразив недовольства, что меня второй день нет дома.

Я разбавлял лекарственные порошки, поил Катю, гладил по голове. Старался четко по времени давать пилюли. Мы мало говорили. Она только просила не уходить. Я и не мог оставить в таком состоянии. Мои чувства в тот момент возросли в десятки раз. Мне было ее жалко. Бессильная, она лежала практически без движений, уткнувшись в меня носом.

В те вечера по 1+1 шли «Пираты Карибского моря». Я смотрел с большим интересом, мало понимая украинский перевод. Мы были словно одна семья в маленькой уютной квартире, разделяющие тяготы друг друга. Иногда казалось, что ничего и никого кроме нас нет. Ни бабушка, ни ребенок не вписывались в эту картину. Чувствуя, что никто не мешает, я испытывал колоссальный комфорт. А стены однокомнатной тщательно берегли мое крохотное счастье.

Она клонила горячую голову мне на грудь, и это действовало, как великое умиротворение. Я становился самым добрым человеком на планете, готовый на все, чтобы только облегчить Катины мучения. Наверное, болезнь иногда дается для укрепления отношений. Чтобы через заботу, совместные тяготы стать ближе друг к другу.

На третий день соседке стало лучше. Она уже начинала кушать и разговаривать. Жар проходил. В организм возвращалась энергия, причем быстро. На четвертый день Катя поправилась. Затеяла стирку, стала наводить порядки, готовиться к работе. Мне стало спокойнее. Ее голос вернул былой тонус и сладко напевал разные приятности.

За эти дни хоть и был рядом, я безумно соскучился по нежным губам и страстным объятиям. Чувство пережитого маленького горя, как-то сплотили и сблизили.

Ближе к девяти, даже началу десятого, я пришел на тридцать третий. Позже обычного. Предвкушающий жаркий вечер, немедленно позвонил Кате.

– Ты скоро придешь? Я уже тут!

На заднем фоне чей-то разговор, шум.

– Я в гостях, милый. Мы уже скоро.

– Ты с Максимом что ли?

– Да. Мы у Иры, к которой на новый год собирались.

– Ладно. Я тебя жду. Не долго. Хорошо?

Беспокойство краем коснулось желудка.

– Хорошо, дорогой. Целую.

Вчера только пластом лежала, а сегодня уже в гостях. Шустрая. А впрочем, пусть развеется, я в интернете посижу, раздумывал и глядел в черную ночь окна. Ни единого ветерка, все замерло, словно окаменело.

Катя не звонила, хотя уже прошел час. Раздражение тяжелело, разгораясь, как костер. Я ждал, пока терпение не иссякло. Часы показывали одиннадцать.

– Кать, что вы так долго? – Едва сдерживая гнев, спросил я.

– Мы уже собираемся. Ты нас встретишь…?

– Ну конечно.

– Алло, – чужой мужской голос раздался в трубке, – ты не переживай, все в порядке с твоей, – выпивший мужчина подбирал слова, – …дамой. Приходи к нам, посидим, выпьем.

– Щас приду, – ответил я, делая акцент на букве «щ».

Бешенство обожгло все внутренности до горла. Даже одышка появилась, словно я поднялся на девятый этаж.

Что за мужик? Какого черта он выхватывает трубку? Я немного остыл, пока дошел до четвертого подъезда соседнего дома, но напряженность в движениях осталась. Даже пьяная Ира, увидев меня, попросила расслабиться.

Никто не знает, с какой неохотой я вошел к ним в дом. Словно невидимые резинки вытягивали наружу.

Коридор встретил неплохим дизайном. Встроенный в стену аквариум, подсвечивал зеленую воду. В глаза кидалась маленькая барная стойка с шестом посередине, разделяющая кухню и зал. Широкие проемы придавали квартире пространства. Евроремонт со сложными подсветками, завораживал разнообразием узоров из гипсокартонных конструкций. На какое-то время я даже забыл, зачем пришел, изучая прелести апартаментов.

Пол в зале устелен белым, с крупным ворсом ковром. Такого же цвета диван. Елка под потолок весело мерцала гирляндами, отражаясь в глянцевом натяжном потолке. Здоровенная плазма, размером с табло на стадионе, вещала новогодние концерты. Но диковинкой всего интерьера был декоративный камин, в дальнем углу комнаты.

Уюта и тепла в доме я не ощутил, особенно когда увидел сорокалетнего мужика инвалида, пьяную жену и бутылку водки на столе.

– Вечер добрый, – скупо поприветствовал я.

– Здорова. Миша, – представился мужик и протянул руку.

Я тоже представился, но продолжал стоять, вроде бы рассматривая ремонт. Ощущая дыхание опасности, испытывая дискомфорт.

– Давай выпьем за знакомство, – прохрипел выпивший дядька.

– Я не пью. Извините.

Катя тем временем сидела около стены и помалкивала. Бутылка водки, как красная тряпка быку раздувала бешенство.

– Что ты ломаешься, как девочка, – уговаривал шахтер со стажем.

Я терпеливо проглотил оскорбление. Катя вмешалась:

– Он не пьет.

– А что пьешь? Спортсмен что ли? – будто обиженный моим отказом, плюхнулся на диван Миша.

– Хочешь, кофе сделаю? – крикнула из кухни Ира, четко не заплетаясь языком.

– Да, пожалуйста, без сахара.

С момента моего прихода воцарилась тишина, все будто чего-то ждали. А когда я отказался от выпивки, у них испортилось настроение. Стало ясно, что мое присутствие лишнее.

– Ты не из сидельцев? – мирным тоном спросил Миша.

– С чего ты взял?

– Ну, кофе без сахара. У них там все без сахара. Я в молодости тоже…

Мы перекинулись парой фраз. Я восхитился их ремонтом. На что он гордо заявил, что делали сами, с женой.

Катя совсем не торопилась, даже казалось, тянула время. Максим дурачился без присмотра, то ползал, то бегал по комнатам. А моя давно пустая чашка наполнилась бы желчью, но я не знал, как ее слить.

Глава 14

– Ты на меня не сердишься, а, дон Хуан? – спросил я, когда он вернулся.

Он, оказалось, удивился.

– Нет. Я никогда ни на кого не сержусь. Ни один человек, не может сделать ничего, что этого бы заслуживало. На людей сердишься, когда чувствуешь, что их поступки важны. Ничего подобного я давно не чувствую.

К. Кастанеда. Учение дона Хуана

Моя злоба кипела как в котле, плескаясь кипятком. Она видела мое выражение лица, когда они опрокидывали рюмки с водкой. Ей было известно, что я терпеть не могу пьяных женщин, но продолжала пить.

Пересилив гнев, спокойно сказал, что нужно собираться. Двенадцатый час и пора укладывать Максима. Это их зашевелило, и вроде бы лед тронулся. Я начал одевать Максима, лишь бы скорее убраться. Он мне даже доверился и не сопротивлялся. В детской манере пытался играть моими часами и нажимал на все кнопки.

– Так, Максим, хватит баловаться. Перестань, – и спрятал руку с часами за спину. Он начал дико прыгать, падать, кричать.

Катя – ноль внимания. И снова села за стол, что-то нашептывая Мише.

Беспредел, который творил малой, начал меня доставать. А еще больше удивляло, что ни кто из старших не делал замечания или просто хоть как-то повлиял бы.

– Максим, перестань, хватит, – в полголоса казал я, и схватил его.

Этот сорванец вырывался, дергался и выдал:

– Отпусти, козел.

Я как громом ударенный, опешил. Малой еще больше начал беситься и хохотать, лезть на диван, прыгать. Терпение кончалось. Неужели никому нет дела до ребенка? Почему все делают вид, будто ничего не происходит? Все больше раздражаясь, я снова схватил ребенка с дивана, и шлепнул по заднице в комбинезоне.

– Максим, так нельзя, успокойся, перестань, – меня начало трясти от злобы.

Наконец, на нас обратили внимание.

– Еще раз при мне ударишь ребенка…

Я почувствовал тошнотворную волну бешенства. Ярость сузила взгляд. Тонкая как шелуха грань отделяла от насилия. Словно грохотом молнии, я выпалил:

– И что будет? – глядя прямо в глаза инвалида. Я уже рвал его взглядом, как сорвавшийся бульдог.

Вероятно ожидая другой реакции, он быстро отвернулся и начал клацать в телефоне, и стал бормотать Кате: «как чужой дядька может бить ребенка». Та оправдывала меня, говорила, что я правильно сделал.

Глаза он на меня больше не поднял. Катя тщательно что-то разжевывала этому пьянчуге. Я буквально задыхался от ненависти, как безумный жег их бешеным взглядом. Не выдерживая и минуты такого глупого положения, сказал:

– Короче, мы пошли, – и повел малого к выходу.

Через минуту уже стоял на свежем воздухе с Максимом на руках. Немного успокоившись, спросил:

– Максим, ты не обижаешься, что я тебя шлепнул?

– Нет, – как мишка протянул он. – Мы скоро пойдем?

На душе потеплело от слов мальчика.

– Мама сейчас выйдет, и мы пойдем домой.

Минут пять все равно пришлось ждать, прежде чем хлопнула дверь и появилась бодрая на вид мать.

Когда она уложила Максима, пришла ко мне и холодным тоном спросила:

– Чего ты злишься?

Я стоял около окна и глядел в пустоту, стараясь успокоиться, подавить в себе бурю гнева разъедавшую, как кислота.

– Ничего, – сухо ответил я.

– Ты б видел свое лицо, когда чуть не накинулся на Мишу.

Новая жгучая волна обрушилась на сердце при упоминании о нем.

– Он сам виноват, – тише обычного сказал я. – Хорошие у тебя друзья, ничего не скажешь. Ты Иру видела?

– Я ее впервые такой вижу. Не знаю. Я просто хотела развеяться, выйти с ребенком.

– А водку обязательно пить? Вчера только пластом лежала, – я начинал заводиться.

– Что такого-то? Мы не куда не ходим, вот и решила проветриться.

– Я тебя спрашиваю, водку обязательно пить или нет? Какие гости в одиннадцать часов. И эти пьяные в дым, им же по сорок лет, какие они тебе друзья. Завтра на работу. Я тебя тут жду. Провозился три дня с тобой, а ты отошла и по гостям.

– Ах, значит, ты ВОЗИЛСЯ со мной.

Возмущенная, на грани истерики, даже не понимая, что я от нее добивался, она ушла и осталась ночевать дома. Все произошло настолько быстро, что я не успел опомниться, ощущая новую волну горестного раздражения. Вчера мы были самыми родными людьми, сегодня – я не узнаю этого человека.

Последнюю неделю Катю словно подменили – пропала нежность, тепло, ее поступки стали странными. Было ощущение, будто меня не существовало для нее. Боль душила тисками.

В середине января соседка ушла в отпуск, и решила сделать косметический ремонт, переклеить обои на кухне. Мы после того инцидента поговорили и конфликт испарился. Через пару дней злость прошла, но не на Мишу. Упоминание о нем почему-то вызывало вихри ярости.

Катя стала внимательнее в своих поступках, а я более терпелив. Естественно, я вызвался помочь женщинам. Хотя бы снять шкафы со стены.

В первый же день отпуска мы приступили к ремонту. Словно торнадо пронесся на кухне, оставив голые бетонные стены. Груда растрепанных обоев и десятки обрывков усеяли пол. Мебель двигалась, как фигурки на шахматной доске, то в один угол, то в другой. Особенно тяжело поддавался холодильник, который куда не поставь, везде мешал.

Свою первую розетку я провел именно у Кашиной в квартире. Только подсоединил ее от выключателя. Было смешно наблюдать, как дрель из этой розетки вяло мурчала, а лампочка мигала, едва накаляясь, и естественно не работала, когда свет был выключен. Еще я пробил перегородочную стенку перфоратором. И кран, который подсоединил потек в четыре часа ночи. Было весело. До глубокой ночи мы не спеша делали ремонт. Пили литрами чай, разговаривали, клеили обои, слушали музыку. Потом шли ко мне и любили друг друга как одержимые.

Дома я практически не появлялся. Изредка забегал на пару минут, словно проверяя, все ли нормально и уходил.

Мы мечтали, делились воспоминаниями, целовались. Среди этих дней я устроил романтическое купание. Набрал горячую ванну, расставил круглые свечи по всей комнате и впитывал божественное наслаждение вместе с Катей. Мы светились от счастья и были дороги друг другу. Потом мазали разгоряченные тела кремами в легком массаже. И снова любили. Это прекрасное время. Она была воплощением самых нежных чувств. Я был уверен, что счастье нескончаемо и продлиться вечно. Хотя нет, я ни о чем не думал, я хватался за моменты наслаждения и хотел, чтобы так было всегда.