Метла и чары

В фиолетовых глазах Зуки я вижу отражение жестокой внутренней борьбы.

– Ладно, – бросает он в конце концов, беспокойно оглядываясь поверх своих хвостов. – Заткни уши.

Естественно, ничего затыкать я не собираюсь, но все равно не могу разобрать, что он говорит. Главное, что двери послушно открываются.

Мы торопливо ныряем в проход и карабкаемся вверх по винтовой лестнице, круг за кругом, пока не оказываемся в комнате, где нас встречает затхлый запах плесени и тайны. Судя по числу преодолённых ступенек, мы взобрались очень высоко, но насколько высоко, понять невозможно, потому что окон здесь нет. Света нет тоже, но к этому я подготовилась, прихватив свой фонарик. Я включаю его, и узкий луч выхватывает из темноты детали обстановки круглой, довольно тесной комнаты, стены которой заняты десятками книжных полок.

– Здорово, – бормочу я. – Значит, все лучшие книги держат под замком. Такая себе «волшебная библиотека для начинающих».

Я веду пальцем по старинным корешкам. Книги отзываются тихим ворчанием и стонами, и во мне крепнет ощущение, что я оказалась в нужном месте. Одно из заглавий приковывает к себе моё внимание: «Оккули: Запретная магия».

С тем же успехом там могло быть написано: «Кара Мун, это то, что ты ищешь». Я вытягиваю том с полки и сажусь с ним на пол на том расстоянии, которое допускает цепь. Книги в библиотеке Академии бывают любых форм и размеров; эта – восьмиугольная, с тяжёлой металлической застёжкой на переплёте. Переплёт сухо потрескивает, когда я раскрываю его. Моего уровня владения чарами кое-как хватает, чтобы переворачивать пергаментные страницы, не касаясь их пальцами. Напрягая глаза, я вчитываюсь в по-старинному витиеватые рукописные строки, хотя почерк у волшебников обычно такой разборчивый, что его можно принять за печатный текст.

Сначала – длинное-длинное введение, а потом появляется кое-что поинтереснее: рисунок, изображающий жутко оскаленный череп с непременной оплавленной свечой на гладкой макушке и определение, что такое оккули. Я зачитываю его вслух: «Оккуль есть амулет, волшебником для призывания магии применяемый, но не тем волшебником, кой создал его изначально и привязан к нему нерасторжимо».

– Ты не можешь, – скулит Зуки. – Ты не должна… Связь между волшебником и его амулетом…

– Да-да, я знаю, священна, – перебиваю я его стоны, думая при этом о другом: ага, как я и подозревала, использовать чужой амулет все-таки возможно. И продолжаю читать дальше: – «За долгий срок использования амулет напитывается магией своего хозяина, набирая тем силу великую. Истории ведомы случаи, когда низшие волшебники жаждали заполучить амулеты, чьими владельцами были чародеи больших дарований».

«Низшие волшебники». Прямо как я.

– Неудивительно, что эта книга считается запретной, – продолжает скулить Зуки. – Давай-ка лучше верни ее на место, пока… Ф-Ф-У!

На следующей странице – иллюстрация: самодовольный с виду парень с волшебной палочкой. На наших глазах рисунок меняется, ясно, что нарисован он магическими чернилами: человеческая фигура растекается бурлящей лужицей чёрной слизи. Чары работают циклически, так что нехитрая анимация повторяется раз за разом, а страницы тихо шелестят: «Берегись…»

– Убери ее! – умоляет Зуки.

Я отмахиваюсь от него и продолжаю читать:

– «Чужой амулет, другим волшебником используемый, становится оккулем. Чары же, посредством оккулей сотворённые, непокорны и опасность таят великую».

– Я не шучу! – взвизгивает Зуки, не в силах оторвать взгляд от жуткого рисунка. – Кара, не может быть, чтобы ты всерьёз думала об этом!

Я морщусь. Для Зуки и большинства моих одноклассников оккули никогда не стали бы искушением, ведь они не думают о том, каково это: быть бесталанным волшебником. Но я-то думаю. Всё время.

– Всё, пойдём отсюда, – заявляет Зуки. – Такими вещами не шутят!

– Моя жизнь – не шутка, – огрызаюсь я. – Иди, если хочешь. Я остаюсь.

– Ладно. Тогда не вини меня, если превратишься в чёрную слякоть.

Он берёт лапы в руки и удирает, а я, наконец, могу сосредоточиться на чтении: «Поскольку оккули весьма нестойки, при наведении чар одно их присутствие может чистый поток магии повредить либо исказить. Если же обладатель оккуля не владеет магическим даром или наделён им в малой степени, итог может быть разрушительным, и даже само Поле магической материи может быть повреждено».

Здорово. Значит, использование оккулей может не только наградить меня магическим раком или ещё какой-нибудь дрянью, но даже повредить Поле…

Так, погодите.

Даже повредить Поле.

Я снова таращусь на иллюстрацию, где человечек раз за разом растекается чёрной лужей. Потом лихорадочно листаю страницы – может, где-то попадётся изображение Поля, истекающего слизью. Ничего такого не находится, но…

– А что, если именно это и произошло тогда в аудитории? – задаюсь я вопросом вслух. – Если тогда повредилось Поле?

Я встряхиваю головой. Да нет, ерунда. Единственным человеком, кто колдовал там, была Харли, а она не пользуется амулетами. Следовательно…

Внезапное озарение заставляет меня вскочить на ноги.

А что, если Харли пользуется амулетом? И что, если это оккуль? Он может выглядеть как угодно: перо, камушек… любая мелочь, которую можно спрятать в кармане или в ладони. Может, она просто-напросто мошенница! Применение оккулей могло бы объяснить появление этой неведомой чёрной пасти. И когда в тот день профессор Плюм спросил её, как она оказалась в аудитории, она как будто не сразу нашлась с ответом. Значит, она что-то замышляла.

Не в силах устоять на месте, я принимаюсь мерить комнату шагами. Так. Если Харли может пользоваться оккулями, то почему нельзя мне? Она-то не превратилась в чёрную слизь… Выходит, эта книга просто чересчур сгущает краски – обычный прием взрослых, запугивающих детей.

Мои мысли перекидываются на реликвии Ривы Драконицы в ротонде на нижнем этаже. Вот лежат они там себе, совершенно бесполезные… А ведь она была одной из самых могущественных волшебниц в истории. И если я завладею её палочкой, через меня хлынет такой поток магии, что и представить себе невозможно! Я стану такой же талантливой, как Юна… шалдрак, да что там Юна – может, даже как Харли!

«Берегись…» – снова прошелестела книга, вырвав меня из моих сладких мечтаний.

Я приваливаюсь к книжным полкам. Нет, конечно, я никогда не захвачу палочку Ривы – слишком уж это неправильно, даже для меня. Иными словами, неэтично. Что, Юна, довольна?

Но пофантазировать об этом, конечно, приятно. Я смотрю на свои руки, шершавые и покрытые мозолями после отбывания моей вечерней каторги. Должна же я предпринять хоть что-нибудь, чтобы изменить свою жизнь. Не могу же я провести остаток своих дней, отдраивая туалеты волшебников.

* * *Испытание, которое я не провалила (хотя иногда и жалею об этом)* * *

Предлагаю вернуться к ещё одному поворотному моменту в моей жизни, когда я училась в школе для Блаженных. Итак, я в четвёртом классе, и меня вдруг выдёргивают с уроков и везут в центр города для собеседования с некоей миссис Рейн. Моей семье сказали, что она ассистент по специализированному обучению, но на самом деле она тайный рекрутер, занимающийся набором учеников в академию «Песнь Дракона». Пока мои мама и старшая сестра сидят в коридоре, эта самая Рейн устраивает мне двухчасовой тест. Там есть письменные задания, визуальные испытания, даже телекинез – и уж когда доходит до этого, я понимаю, что происходит нечто не совсем обычное. Да, я ненормальная, но, может быть, я ненормальная в хорошем смысле. В магическом. Задания следуют одно за другим, и вскоре я уже не сомневаюсь, что передо мной распахивается дверь.

А потом дверь открывается уже в буквальном смысле, и меня представляют самой необычной личности, которую мне доводилось видеть, – Шарайе Сингх, Верховному Магу академии «Песнь Дракона». Она вплывает в комнату, одетая в замысловатое платье из налегающих друг на друга слоёв чёрной и пурпурной ткани, расшитое самоцветами и странными на вид символами. На её смуглом лице нет ни морщинки, хотя волосы белы как снег.

Она садится передо мной и говорит:

– Дракон похищает принцессу и обещает вернуть её, если – и только в том случае – королева правильно угадает, что дракон собирался с ней сделать. Королева высказывает догадку, что дочь ей не вернут. Как должен ответить дракон?

В её невозмутимом взгляде не видно ни малейшей подсказки, какой ответ будет правильным. И я, немного поразмыслив, спрашиваю:

– А на чьей стороне я должна быть?

– Вопрос немного в другом.

– Разве? – удивляюсь я. – Ведь дракон, само собой, собирается поджарить принцессу. Но раз королева говорит, что принцессу ей не вернут, значит, она права – и тогда дракон должен вернуть ее. Но если он ее вернёт, значит, он сделает не то, что сказала королева, и тогда он, выходит, не должен ее возвращать. Получается замкнутый круг.

Сингх сдержанно улыбается.

– По сути, это парадокс. Ты знаешь, что такое парадокс?

– Красивое слово, которым называют размышления о спасении кого-нибудь из пасти дракона, вместо того чтобы предпринять какие-нибудь полезные действия?

Сингх громко хохочет, что мне довелось услышать в первый и последний раз.

– У тебя есть вопросы ко мне? – спрашивает она.

– Да, – киваю я. – Наверное, я в вашей истории получаюсь принцессой. А кто тогда вы – дракон или королева?

Сингх устремляет на меня пристальный взгляд, и её глаза сверкают. Возможно, по-драконьи.

– Добро пожаловать в школу волшебников, Карадайн Мун.

Глава 8. Дом там, где дракон

На День труда нам объявили долгие выходные, и… вот оно, драконье логово. Как и полагается, в нём душно и жарко. Новую метлу я себе пока не смастерила, и даже рабочего пояса у меня при себе нет. Всё моё снаряжение сейчас – это проволочная корзинка и пригоршня зерна в кармане. Не самый надёжный рецепт успеха… но и я не так проста: я знаю, как взять дракона хитростью. Прищурившись, я пронизываю тварь взглядом, прислушиваюсь к зарождающемуся в его утробе угрожающему рокотанию. В его зрачках вспыхивает алчное желание впиться в меня когтями и вырвать мне глаза.

Подумаешь!

Я тянусь к карману, достаю горсть зерна и рассыпаю его по полу. Пока дракон со своими приспешниками отвлечён, я молнией кидаюсь к гнезду, хватаю драгоценные яйца и мчусь прочь, пока никто не успел спохватиться.

Задание выполнено.

Я захожу в прихожую, скидываю с ног башмаки и тащу корзинку с яйцами в кухню. Моя сестра уже там – готовит себе капучино в роскошной новенькой кофемашине, появившейся в доме в моё отсутствие. Выглядит шикарно.

– Битва с драконами окончена, я победила, – объявляю я.

Она медленно поворачивается, смотрит на меня. Мы с ней такие разные, что дальше некуда: у нее чёрные, как вороново крыло, волосы, ни единой веснушки и стройная, как тень, фигурка. Единственное, что у нас общее, – глаза, одинакового тёмно-карего цвета. Было время, когда я забывала все свои горести, глядя в эти глаза. Но теперь? Теперь в её взгляде на меня плещется только презрение и желание укокошить.

– Что? – рявкает она.

– Куры ведь потомки динозавров, – объясняю я, отпихивая ее локтем в сторонку, чтобы подобраться к раковине. – А драконы – это, в сущности, динозавры со скверным дыханием. Значит, поход в курятник – это все равно что проникновение в драконье логово. Так что можно сказать, что я победила дракона.

– Фу. В этой школе у тебя совсем мозги набекрень съехали.

Конечно, есть люди, которые действительно зарабатывают себе на жизнь, добывая яйца настоящих драконов, но эти сведения я держу при себе. Приходится, что поделаешь. Таково условие, если ты единственный член семьи Блаженных, посещающий школу для волшебников. Получается, ложь – непременная часть моей жизни, и из-за этого редкие выходные, которые можно провести дома, превращаются в не самое простое испытание.

– А ты помогаешь с курами, когда меня нет дома? – интересуюсь я у Сью, хотя знаю ответ заранее. Она бы скорее умерла, чем согласилась приблизиться к куриному помету.

– Это бабушкины куры, – отрезает Сью. – Ей нравится с ними возиться. К тому же их всего четыре.

Я пожимаю плечами. Поскольку мы живём внутри городской черты Сиэтла, держать петуха нам запрещено, от петухов слишком много шума рано утром, но одна из кур возомнила себя альфой и вовсю тиранит своих товарок, заклёвывая их до крови. Хотела бы я посмотреть, как она выступит против настоящего дракона. Вроде Сью.

– Пора бы тебе уже повзрослеть, – принимается за нотации Сью.

Вид у нее бледный и усталый, так что я невольно задаюсь вопросом, может, вчера вечером, после моего приезда, она незаметно улизнула из дома и веселилась до рассвета на какой-нибудь тусовке. Ну, то есть так обычно ведут себя подростки в фильмах, а на самом деле я понятия не имею, как Сью проводит время, ибо меня она в свои дела не посвящает.

– Спустись уже с небес на землю, – продолжает зудеть она. – А то мечтаешь все про драконов да магию. Как маленькая, честное слово. Как дурочка.

Большую часть моей жизни я боялась, что меня будут сравнивать с Сью. Ведь она всегда такая собранная, круглая отличница в школе и на людях всегда ведёт себя вежливо и уважительно по отношению к взрослым. Одним словом, образцовая дочь.

Но этим летом с ней что-то произошло.

Как будто сработал какой-то переключатель. В один день Сью вдруг стала угрюмой, враждебной… жутко раздражительной. И внешне она тоже изменилась. Сегодня утром, например, на ней джинсы с дырками, короткая маечка, глаза густо подведены тушью, а на губах – чёрная помада. Да ещё с тех пор, как я видела её последний раз, она сделала себе пирсинг носа. Причём это не какой-нибудь изящный гвоздик, а здоровенное кольцо в перегородке. Поверить не могу, что мама ей разрешила. Как я уговаривала её, чтобы мне прокололи уши перед отправлением в Академию… ее «нет» было тверже алмаза.

Но по крайней мере, когда Сью была образцовой дочерью, я не вызывала у неё отвращения. И сейчас я очень скучаю по той прошлой Сью.

– Может, займёмся чем-нибудь сегодня? – спрашиваю я.

– Чего? С тобой?

– Ну… да, – робко предлагаю я. – Может, кино посмотрим, или…

Я умолкаю, и мой вопрос неуклюже повисает в воздухе – совсем как мелкий карапуз, который, начав карабкаться по рукоходу, вдруг понимает, что сил добраться до конца ему не хватит. Но Сью явно не собирается меня выручать. Она с наслаждением прихлёбывает свой капучино, а я так и остаюсь беспомощно болтаться на перекладине.

К счастью, в кухню заходит мама, обнимает меня и целует в макушку.

– Как хорошо, Карадайн, что ты выбралась на выходные домой.

– О да, такая радость, – с издёвкой хмыкает Сью.

Я выворачиваюсь из маминых объятий, и она тут же направляется к кофемашине и принимается бегло жать на кнопки, словно программируя запуск космической миссии. Похоже, эта штуковина стала главной точкой притяжения в доме – для всех, кроме бабули, полагаю я. Она-то кроме чая ничего не пьет.

– Мам, а можно мне покрасить волосы? – прошу я. – В рыжий. Или, может, в серебряный. Нет, в рыжий.

– Похоже, ты всё хорошенько обдумала, – фыркает Сью.

– А ты сколько думала перед тем, как продырявить себе шнобель? – огрызаюсь я в ответ.

– Мам, её правда лучше забрать из той школы, – говорит Сью. – У неё там мозги вразнос идут.

Придумать достойного ответа я не успеваю: прихватив чашку, Сью выплывает из кухни, самодовольно покачивая бедрами. Умеет она свернуть разговор, ничего не скажешь. Чувство стиля во всём.

Мама вздыхает, поворачивается и смотрит на меня.

– Так что? – снова спрашиваю я. – Насчет волос? Можно?

Она убирает с моего лба прядку.

– У твоих волос и так рыжеватый оттенок. Зачем тебе его менять?

– Я имею в виду красивый рыжий, – отвечаю я, насупившись. – А не этот ржавый.

Едва произнеся эти слова, я осознаю, что звучит не очень – ведь мой оттенок достался мне от мамы. К счастью, от неловких извинений меня избавляет пришаркавшая в кухню бабушка. Она всё в тех же шлёпанцах и привычном платье, но волосы у неё причесаны и заплетены, а за ухо заткнута китайская роза, мой любимый цветок.

– Ну и где мой латте? – вопрошает она, чуть блеснув глазами.

– Бабуль, ты что, серьезно? – Меня не было всего две недели, а весь дом за это время как будто перевернулся вверх тормашками! – А как насчет чашечки чаю?

– Сейчас я больше предпочитаю латте, – заявляет бабушка, вытягивая шею и внимательно изучая кнопки на панели кофемашины – тысячи три, не меньше. – Хэштег вкуснятина.

– Хэштег… что?

Бабуля выпрямляется в полный рост – хотя ей все равно приходится задирать голову, чтобы посмотреть мне в глаза, – и машет у меня перед носом своим телефоном.

– Какой у тебя ник в сети? Я хочу следить за жизнью своих внучек. Может, у тебя там краш какой-нибудь завелся?

– Во-первых, бабуль, не говори «сеть» и «краш». А во-вторых… – Я крепко обнимаю ее. – Как насчет «доброе утро»? – Вчера я приехала так поздно, что бабушка уже улеглась.

– Доброе утро, Карадайн, – говорит она, отвечая на мои объятия. – Но мне все равно нужен твой ник.

– С каких это пор ты, как ты выразилась, в сети? – изумляюсь я.

– Сьюзанна ее зарегистрировала, – объясняет мама, и в ее голосе мне слышится нотка неодобрения.

– Честное слово, бабуль, у меня нет социальных сетей, – говорю я. – В нашей Академии это не одобряют.

– И правильно, – вставляет мама.

– Но секретный аккаунт-то у тебя есть? – фыркает бабушка.

– Ты, наверное, думаешь сейчас о Сьюзанне, бабушка, – говорит мама. Она зовет бабулю «бабушкой», потому что бабуля не ее мать, а называть ее «Элеанор» ей, наверное, неловко. – Но если ты найдешь тот аккаунт, поделись, пожалуйста.

В воздухе чувствуется некоторое напряжение. Судя по всему, моя сестрица стала причиной некой домашней драмы. Я уже почти преисполняюсь самодовольства, но тут обращаю внимание на синяки под глазами у мамы, и мне становится не по себе.

– Не изводись ты так из-за Сьюзанны, – машет рукой бабушка. – Хэштег пубертат. Я права?

Вопреки всему, я прыскаю от смеха.

– Ну, как дела в школе, Карадайн? – спрашивает мама, запуская приготовление латте для бабушки. Латте! Подумать только… – Как твои отношения с Юной? Налаживаются?

– Э-э… да, конечно.

– Звучит скорее как «нет».

– Да нет же. Все у нас хорошо. Просто сейчас я больше общаюсь с Зуки.

– Зуки? – оживляется бабушка.

Я мысленно хлопаю себя ладонью по лбу. Ну и зачем я упомянула эту говорящую лисицу? Иногда просто ужасно трудно отделить мою школьную жизнь от домашней.

– Гм, ага. Он у нас учится по обмену. Приезжает. Время от времени.

– Я так рада, что у тебя появляются новые друзья, – одобрительно кивает мама.

– Да, их полно, – с ходу вру я и тут же поспешно меняю тему: – Что будем сегодня готовить на ужин? – Я успеваю здорово соскучиться по домашней еде. Нет, конечно, в Академии кормят нормально, но все-таки школьная еда не сравнится с тем, что умеют стряпать мама или бабушка. – Так хочется чего-нибудь вкусненького, мам. Может, пирог с курицей? Или…

Бабушка ласково похлопывает меня по руке.

– Завтра, Карадайн, мы приготовим все, что ты пожелаешь.

– А почему не сегодня?

Бабушка искоса взглядывает на маму, и у меня внутри взвывает тревожная сирена.

– Гм… а что случилось? – спрашиваю я маму.

Кофейная машина издает мелодичный сигнал, но мама его как будто не слышит. Вместо этого она делает глубокий вдох и сообщает:

– Понимаешь, у нас сегодня особенный гость, так что выбор за Сьюзанной…

– Что?! – возмущаюсь я. – Сьюзанна может выбирать ужин в любой день. А для меня это редкий случай! И я… я чуть не умерла!

Мама сдвигает брови.

– Ты? Чуть не умерла?

Ох. Нельзя же рассказывать им про происшествие в большой аудитории.

– Ну… пока добралась сюда, – выворачиваюсь я. – Ехала целую вечность! А до этого две недели питалась только в школьной столовке.

– Не надо преувеличивать, Карадайн, – выговаривает мне мама. – Я ведь осматривала твою школу. Столовка? Скорее похоже на банкетный зал во дворце. Послушай… у твоей сестры сейчас непростое время.

Я предостерегающе взглядываю на бабушку – на случай, если она снова готова вставить свой «хэштег пубертат».

– Сегодняшний вечер для нее очень важен, – продолжает мама. – Брэд придет к нам ужинать.

– Ну и что… погоди, кто такой Брэд?

– Ее молодой человек. И он вегетарианец, – объясняет мама.

– Хэштег «никакого пирога с курицей», – все-таки вставляет бабушка.

– Да какая разница? – протестую я. – И кто вообще в здравом уме станет встречаться с Сью? Она же…

– Карадайн! – строго одергивает меня мама.

– Ладно. Прекрасно, – бормочу я, уныло топая вон из кухни. Перед моим мысленным взором румяный пирог с курицей, как в мультике, отращивает крылышки и улетает прочь.

Глава 9. Все то, что не обсуждают за ужином

К великому событию Сью взялась готовиться основательно. Если она не полирует ногти, значит, отмокает в ванне или расхаживает то в маске для лица, то по уши в креме. Мама с бабушкой суетятся вокруг нее, как фрейлины вокруг принцессы перед балом. В общем, одно сплошное Шоу Сью, а меня просто отодвинули в сторонку. Если бы кому-то в моей семье стало известно, что я правда чуть не умерла, думаете, это кого-то бы взволновало?

Судя по всему, Сью и Брэд встречаются уже довольно давно, но мама узнала об этом лишь на прошлой неделе. И я сначала думала, что это мама надавила на Сью, чтобы она привела Брэда на ужин, но, похоже, это была его