Русские сказки, богатырские, народные

– Итак, лишаюсь я тебя, любимый мой царевич! – кричала я. – Ты умираешь от рук злобных убийц. Прекрасное лицо твоё покрывается мраком; а я ещё живу!… Нет, без тебя мне жить невозможно. Я умру сей же час! Пусть души наши в вечности наградятся своим соединением; когда здесь мы разлучены. – С этими словами я выхватила у одного убийцы меч, и хотела им пронзить себя; но Злоран успел его у меня вырвать.

– Этого вам не удастся, – сказал он. – Жизнь ваша еще нужна для меня.

– Ах! Злодей! – вскричала я, – так ты стал причиною всего моего несчастья? Не думай, чтоб небо оставило без мести твоё беззаконие. Погибнешь ты, варвар, от его правосудия. Стрелы его, казнящие порочных, достигнут тебя всюду, хотя б ты и под землею скрылся. Такова твоя благодарность к дому нашему за то, что в тебе оставлена кровь безбожного отца твоего, которую следовало всю принести в жертву тени моей матери?

– Отца моего и моя вина, не столь достойна казни, – сказал он; – если только рассмотреть, что мы были побуждаемы к тому любовью, которой превозмочь не могли.

– Разве не порок, злодей, – кричала я, – питать постыдную страсть к своей государыне? Поздно ты раскаешься в преступлении своем; казнь твоя наступит скоро. Не мыслишь ли ты, чтоб я имела слабость, устрашиться твоей насильно приобретенной надо мною власти? Никогда на это не надейся. Я прежде умру, чем ты восторжествуешь со своим преступлением.

– Время укротить первые порывы твоего гнета, – сказал он, отходя с пренебрежением; – и когда минует печаль: мысли в тебе будут другие.

Я осыпала его клятвами, и бросилась на умирающего жениха моего, произнося все, что горесть и соболезнование могли вложить в смущенные тоскою мысли. Я обливала лицо его горчайшими слезами. Падающие капли их пробудили полмертвые его чувства. Он открыл томные глаза свои, и едва смог произнести:

– Я умираю … Дражайшая Остана… Любя … тебя – Тут он опять лишился чувств. Злоран не мог перенести, видя в руках моих своего соперника. Он велел меня оттащить, и сказав: «Надо лишить её этого несносного», – отсек ему голову, и бросил вместе с телом в море. Я при виде этого зрелища вновь была поражена жестоким ударом. Силы мои мне изменили, и я полумертвая упала в руки моих злодеев, которыми отнесена была в горницу, построенную на судне, и положена на постель. Придя в себя, увидела я Злорана, сидящего у моих ног. Он старался утешать меня, изъяснять чрезмерную свою любовь ко мне, и просил извинения в своем проступке. Но я отвечала ему одними проклятиями. Он принимался грозить мне; но я взирала на него с презрением, и продолжала углубляться в печаль мою, оплакивая разлуку с моим родителем, и смерть любимого моего царевича.

Уже две недели прошло нашему плаванию, и отчаяние мое доходило до того, что я готова была броситься в море, если б нашелся к тому случай; но Злоран надзирал все мои движения и пресек все способы окончить мою бедную жизнь, которая была мне тем несноснее, что убийца этот усугублял мои муки нестерпимыми своими домогательствами. Наконец начал он выходить из терпения и решил получить от меня силою то, чего не смог старанием и угрозами. Он сообщил мне о том, повелевая подготовиться к этому в следующую ночь. Что мне оставалось, кроме усугубления точки и отчаяния? Я рвалась и билась как безумная о стены, просила со слезами небо, чтоб оно или избавило меня от моего мучителя, или окончило бы смертью мои страдания. Стенания мои были услышаны, и я была отведена от этой опасности, но лишь для того, чтобы быть ввергнутой в иную, не менее ужасную.

Настала та страшная ночь, в которую добродетель моя должна была выдержать жестокое искушение. Злобный Злоран пришел уже, и не взирая на мое сопротивление, слезы и отчаяние, конечно бы совершил свое злое намерение: когда бы раздавшийся на судне нашем великий крик, не принудил его оставив меня, отправиться узнать о причине сего. Коик этот произошел от нападения на нас варяжеского разбойничьего корабля. Превосходящая сила не лишила мужества моих злодеев. Они оборонялись отчаянно, и были все перебиты. Злоран не избег мести небес за свою бесчеловечность. Видя погибель свою неминуемой, и не желая, чтобы я досталась другим в руки, вывел меня на край судна, и хотел было срубить мне голову; в то самое время лишился своей головы одним ударом руки разбойничьего атамана. Этот случай очистил свет от чудовища, и доставил меня во власть злодеям, равным ему в суровости. Меня перевели на их корабль, и тогда же назначили в наложницы варяжскому князю. Радость отразилась на лице разбойничьего предводителя, когда он меня увидел, и счел меня за тот дорогой подарок, которым единственно он сможет угодить своему Государю. Надежда на великое награждение, и опасность, чтобы я от страха не похудела, принудили его меня утешать, уверять в моей безопасности, и содержать иначе, чем невольницу. Но могла ли я полагаться на слова человека, жизнь которого была цепью варварства и кровопролития? Беспокойство мое не умалялось; и я если не избежала опасности: по крайней мере радовалась, избавившись от зверского Злорана. Корабль взял путь к варяжским берегам. Мучительные мысли были мне спутниками всю дорогу. Три дня ветер дул нам благосклонно; а потом началась ужасная буря. Небо задернулось густыми и черными облаками. Море закипело, покрылось седою пеною, и вздымало волны к небесам великими горами. Корабельные снасти затрещали. Свист ветра, и вопли отчаянных корабельщиков, соединяясь вместе, наполняли слух трепетом. Паруса изорвало в лоскутки, и сломило большую мачту. Корабль бросало иногда в воздух, и после погружало среди неимоверных водных бездн. Все лишились надежды и приготовляясь к смерти, ожидали в унынии последнего мгновения. Одна только я меньше всех робела смерти, искав её уже давно, и почитая её концом всех моих бедствий. Страшный девятый вал разбил потом в щепы корабль, и я перепоручая богам дух мой, упала в море в беспамятстве. Не знаю, каким средством избавилась я от потопления; ибо по пришествии в память, увидела себя на берегу, лежащей в пустом месте. Буря тогда уже утихла, и солнечный жар помог мне высушить мое платье. Видя себя избавленною от злодеев, я порадовалась что жива. Желать смерти есть одно отчаяние; а по прошествии его, проходит и желание расставаться с жизнью. Я благодарила небо за избавление, и пошла искать пропитания от плодов земных. Голод мучил меня жестоко; но целый день ходя, не нашла я ничего к насыщению. Место это было забыто самой природой. Песчаное дно его не имело на себе никаких растений. Ночь покрыла меня своею темнотою прежде, чем я нашла убежище к ночлегу. Я шла в робости, которая объяла меня, бывшую одну в пустом месте.

«Праведное небо! – взывала я в тоске моей, – чем навлекла я на себя гнев твой? Какое мое пред тобою преступление, что ты караешь меня столь жестокими казнями? Ты видишь мое сердце, дела мои от тебя не скрыты, как и невинность этого не заслужившая. Но если виновна я: то чем погрешил добродетельный мой родитель, страдающий теперь о моем лишении. О! Возлюбленный мой отец! Каких мук я тебе стою? Любезный царевич! Из-за меня погиб ты! Не знав меня, цвела бы еще красота твоя. Я всему причиною; но заслуживаю ли я казни за это?» – Отягчающие дух мысли заступили место жалоб, и я шла, не ведая сама куда, окруженная печалью и ужасом.

Блеснувший из дали огонь, обратил мой путь туда, откуда происходил луч света. Кто бы там ни жил, размышляла я, пойду к нему. Неужели весь свет наполнен моими злодеями? Жалкое состояние моё конечно его тронет; а хотя и ошибусь то смерть равна, когда я должна здесь погибнуть от голода, или лютых зверей. Через несколько часов, дошла я близко к тому месту, и увидела при отверстии пещеры горящий большой огонь, и при нем сидящих двоих леших[51], которые жарили на вертеле человека. Они отрезая части, пожирали их полсырые. Текущею из них кровью были обагрены губы и руки их. При взоре на этих чудовищ я оцепенела, и желала убежать; но ноги мои подкосились. Собрав оставшиеся силы, побежала я от этого ужасного места; но упала в ров, выкопанный от леших вместо забора. Стук падения дошел им в уши, и я в тот же час досталась им в добычу. Не успела я прийти в себя, как была уже в руках этих уродов. Сколько дозволил мне заметить страх мой, они мною любовались, поворачивали с боку на бок, и после посадили в какую-то узкую нору, завалив ее огромной колодой. Я не могу объяснить величины моего страха, поскольку полагала, что они и меня съедят. Тогда впервые узнала я страх приближающейся смерти, и хотя прежде желала её многократно; но не могла сносить её приближение. Утомленные мои чувства повергли меня в сладкий сон, в котором показалась мне мать моя, держащая за руку молодого пригожего мужчину. «Несчастная моя дочь! – говорила она мне, – ты рождена под самым злым созвездием. Бедствия, тобою перетерпенные еще не окончились; но ты должна сносить их с твердостью, пока не перестанет тебя гнать рок твой. Этот человек окончит твои злоключения, и увенчает спокойствие оставшихся дней. Постарайся прорыть стену, которая очень тонка, и спасайся отсюда». При этом я проснулась, и не могла растолковать, чтоб значило видение моё, почитая его действием моего смущения. Но надежда, вселившаяся в мою душу, меня ободряла. Я толковала его в мою пользу, и вздумала испытать, не удастся ли мне спастись из заключения. Поискав в темноте, чем бы начать работу, я отыскала древесный сук, который послужил мне вместо заступа. Менее чем через полчаса блеснул мне в мою темницу слабый свет. Я усилила работу, и вскоре освободилась. Не о чем сомневаться, что я, выбрвшись в отверстие, употребила остаток моих сил к скорейшему удалению от опасного места. Страх быть догнанной лешими, придавал крылья ногам моим. Целый тот день продолжала я путь свой, не встречаясь ни с одним животным. Ночь я провела на дереве, придя в дремучий лес. Поутру усмотрела я, что ночлегом служила мне яблоня, покрытая зрелыми плодами. Я укрепила ими ослабший мой желудок, и запасшись на дорогу, продолжала путь, взойдя на пешеходную тропку.

Около половины дня, пришла я по ней ко двору, построенному в середине леса. У ворот его сидел тот самый проклятый старик, который хотел лишить меня жизни, и от коего вы меня избавили. При первом взгляде на него, я затрепетала, не зная и сама, чтоб тому было причиною. Сердце мое предчувствовало те мучения, которые перенесла я от гонений этого злого волшебника. Он удалялся в это место, чтоб совершать жестокости над несчастными, попадающими в его руки.

– А! это ты, Остана! – сказал он мне сурово. – Мать твоя была причиною смерти моего родного племянника; а от тебя погиб внук мой Злоран. Прекрасно, что ты попалась мне в сети. Тень их не удовольствована ещё кровью, и ты будешь им жертвой. Я уже стар. Не надейся красотою своею возжечь в охладевшем моем сердце тот же пламень, от которого они пропали.

От слов этих хладный пот разлился по моим членам. Тщетно старалась было я убежать от него. Он дунул на меня, и я, как бы окаменелая, не могла сдвинуть ног с места. Хотела было слезами и просьбами подвигнуть его к сожалению; но язык и глаза мои столь же мало действовали, как и все члены тела. Одни ужасом наполненные чувства, ожидали в трепете моей судьбы.

– Смерть одна, – вскричал он, – прекратила бы всё. Ты должна ещё испытать прежде те казни, которые заслуживают мои преступники. – После этого начал он читать заклинания; причем густая тьма меня окружила, страшный гром заглушал полумертвый слух мой; и как все иное исчезло, и я с ужасом увидела себя превращенной в собаку. Он положил мне цепь на шею, и дал сто ударов суковатой палкой. Потом запер в железный ларь; где провела я два года, получая ежедневно разные побои, и по куску хлеба, чтобы не умерла с голоду, и не оставила бы ненасыщенным его варварство. Вчерашний день назначил он лишить меня жизни, и затем привел в ту рощу; где вы по великодушию своему удержали мою жизнь. Я обязана сожалению вашему обо мне тем больше, что признаю в вас того самого человека, коего во сне мать моя назначила моим избавителем. Жребий счастья моего зависит от вас, и я предаю на усмотрение ваше всю будущую мою судьбу, как на того, который свыше назначен быть моим защитником.

Продолжение рассказа Светомила

Неизъяснимая радость овладела чувствами отца моего, когда услышал он последние слова Останы. Плененное сердце его наполнилось сладкою надеждою. Он толковал слова эти в свою пользу, и был приведен в такое замешательство, что забыв благопристойность, бросался к ногам княжны, и целовал её руки, наговорив ей множество речей, коих сам не понимал. Княжна сама пришла в смущение. Сердце её, упрежденное в его пользу, загорелось тем же огнем, которым пылал отец мой. Страстные взоры заменили их слова, и довольно объяснили друг другу внутреннее состояние свое. Наконец Святобой пришел в себя, и хотя не имел причины раскаиваться в своем поступке; но при первом случае искал скрыть движение свое, и сказал Остане, что он благополучной считает свою судьбу, доставившую ему случай, быть рабом столь совершенной государыни; что если угодно ей к завтрашнему дню приготовить всё нужное для отъезда в её отечество, подвергая при том жизнь свою и имение на её услуги. Княжна благодарила его за это самым признательным образом, и против воли своей, включила тут несколько слов, изображающих скрытыя её тайны в пользу его. Радость Святобоева возрастала, и он забывал сам себя, питая дух лестною надеждою, что может быть ему удастся овладеть несравненными прелестями чешской княжны; чего желать, когда она сама открывала ему случаи.

Всё подготовлено было к отъезду, и на другой день были они уже в пути к пределам Чехии. Разговоры, большей частью касающиеся общей их пользы, коротали эту дорогу. Каждое слово умножало их взаимную склонность, и наконец страсть их из малого огня стала великим пожаром. Они познали, что жить друг без друга не могут. Всегдашнее и беспрерывное свидание сделало их неразрывными. Они без робости изъяснились на словах, о чём дотоле говорили только знаками, и клялись друг другу в вечной верности, соединяясь цепями священного союза. Святобой считал себя благополучнейшим из смертных; а княжна, утешая его, говорила, что разница состояния не может сделать того, чтобы любовь его променяла она на престол первого монарха на свете, и что не знатность может доставить счастливую жизнь; но одна только нежная и истинная склонность; с того времени часы их текли в услаждении невинной любви. Ничто не тревожило покоя их, дальняя дорога показалась им кратким путём. Они прибыли в землю чешскую.

Расположившись на постоялом дворе, услышали они следующую весть, которая надолго остановила течение прежнего их удовольствия. Хозяин постоялого двора, на вопрос о состоянии сего государства, сказал им:

– Княжество наше в великом замешательстве. Миролюбивый и милосердный наш князь лишился своей единородной дочери Останы, которая безвестно пропала, поехав гулять с обручённым женихом своим. Побитые тела бывших с ними придворных, и в то же самое время отлучка чашника Злорана, без сомнения решили догадки в возложении причины сего злодеяния. Три года уже как не имеем мы ни малейшего о них известия, и так нет сомнения, чтоб не пали они жертвою Злоранова бесчеловечия, князь наш пришел от всего этого в столь великую печаль, что впал в тяжёлую болезнь, лишившую его последних сил. Он хотя и выздоровел; но никогда не являлся пред народом, оплакивая свою дочь во внутренних покоях. Всё явилось причиною того, что вельможи наши вознегодовали на него, и учинив бунт, свергли с престола. Вождь войск наших, человек суровый, преобративший счастливые дни наши в собрание мук и горестей, в этом смятении похитил престол. Дражайший наш князь, был захвачен и брошен в темницу, в которой скоро после того и скончался. Отец того царевича, который назначен был в супруги княжне нашей Останы, думая, что сын его убит по умыслу наших чехов, хотел отмстить за смерть его. Он напал с великим войском на нашу землю; но был разбит, и пал жертвой жестокой смерти. Государство его было присоединено к нашему. Мы стенаем теперь под игом тиранства гордого государя.

Княжна Остана не могла превозмочь горя, её объявшего. Потоки слез полились из очей её. Утешения отца моего были не в силах осушить их, и он, разделяя несчастье дражайшей своей половины, принимал в её скорби равное участие. Хозяин постоялого двора удивился необыкновенной их печали, и не воображая, чтоб одна единственная человеческая жалость могла им этого нанести, заключил, что в этом скрыта какая-нибудь тайна. Он повнимательнее рассмотрел Княжну, признал в ней дочь своего Государя, бросился к ногам её, и не мог удержаться от слез. Он служил при дворе отца её. Нельзя было ему ошибиться в чертах лица Останы.

– Несчастная Государыня злополучных твоих подданных, – сказал он, – ещё нам рок судил тебя видеть! Но, увы! тогда, как не можешь ты подать отрады бедному своему народу. Сила мучителя нашего слишком велика, чтоб можно было его лишить её. Все вельможи и войска на его стороне. Здесь дни твои в опасности. Спасайся, Государыня, чтоб не стала и ты жертвою ненасытного тирана. Терпи, о единственная наша надежда! Пока гневный рок не перестанет свирепствовать, и защитники невинных, справедливые небеса, не избавят тебя и нас от нашего гонителя.

Что было отвечать Остане, как не усугубить печаль свою и слезы. Опасность принудила её и отца моего, в тот же час оставить пределы чешские, и обратно направиться в путь к Новгороду в Россию. Во время дороги, говорила Остана отцу моему: «Любезный Святобой! Теперь ты видишь, что всякое человеческое благополучие ничто иное, как сон и привидение. Иметь его – удовольствие большое; но потерять прискорбно. Могла ли я подумать, чтоб не до конца препроводила я счастливо жизнь мою, и её похитило бы какое-либо злополучие? Я была дочерью великого государя; но знатное положение не избавило меня от жесточайших напастей. Ныне я повержена на дно всех бед, забыта всеми, и не имею иной надежды, кроме как на тебя, дражайший Святобой; но и ты со мною столько же несчастен. Я хотела во удовлетворение твоей ко мне любви, и твоего ко мне попечения, принести тебе скипетр Чешский; а нынче сама стала беднее последнего моего подданного. И когда уже я столь злосчастна, то по крайней мере счастлива тем, что не станут возмущать дух твой несносные мысли о неравенстве нашего состояния. В сердце твоем имею я больше, чем престол Чешский».

Святобой подтверждал ей клятвы о вечной верности, и ласки его мало-помалу уменьшали величину его скорби. Они продолжали путь свой около половины месяца, не встречаясь ни с какими злоключениями. Уже печальные мысли изглаживались в их памяти, но на кого свирепое несчастье растворит алчный зев свой, и начнет пожирать его благополучие, тогда с каждым шагом глотает оно спокойствие того несчастного. Проезжая один лес, подверглись они нападению разбойников. Превосходящая их сила не отняла природной россиянину храбрости. Он со своими служителями сопротивлялся им отчаянно. Большая часть злодеев пала бездыханными от рук их. Он спас жизнь свою и имение. Злодеи оробели, и обратились в бегство; но успели увезти возлюбленную его Остану, защитить которую он не успел. Тщетно старался отец мой их преследовать. Они скрылись, как блеснувшая молния в пустоте лесной. Отчаяние и горе овладели Святобоем во всей своей необъятности. Печальные картины взволновали кровь его, тоска рвала пораженное его сердце, и он едва не лишил сам себя жизни, в первых стремлениях этого движения. Потом жалость и любовь, торжествующая над его чувствами, заступив место гнева, наполнили мучительными томлениями его душу. Плачевный стон его разливался по окрестностям того места. Лес и долины наполнялись его жалобами. Но что в них было пользы? Печальное эхо повторяя их, не приносило ни какой помощи Остане, ни ему отрады. Успокоившись несколько, бросил он обоз свой, и приказав одному из слуг дожидаться себя в Винете, сел на лошадь и поехал искать Остану. Продолжая путь свой чрез два месяца по пустыням, и не видя ни малой надежды открыть место, где скрылись похитители его любезной, печаль его возросла до крайности. От беспрестанной езды и голода так он ослабел, что походил более на тень, нежели на живого человека. Томные члены принудили его напоследок лечь близ колодца на долине у великой горы. Он заснул тут, и по пробуждении своем, увидел себя лежащим на коленях престарелой женщины. Удивление его от этого неожиданного явления было столь велико, что он, в робости вскочив, обратился было в бегство; но старушка та, окликнув его по имени, принудила остановиться.

– Бедной Святобой! – говорила она. – Не убегай от меня; может я окажу тебе какую нибудь помощь. – Изумление его усугубилось, услышав, что она его знает. – Не удивляйся, – продолжала она; – я – волшебница, старающаяся оказывать помощь всем несчастным. Поди в мою пещеру, укрепи себя пищею, и после ожидай всякой отрады от моей власти.

Человек злополучный не рассуждает о опасностях, и последует всему, показывающему ему вид надежды. Он пошел за нею. Придя на середину горы, ударила волшебница жезлом своим о каменный утес, который, растворясь надвое, открыл её пещеру. Там поставила она ему обед из древесных плодов, который показался ему тем вкуснее, что он уже несколько дней не вкушал пищи. Желание узнать о дражайшей своей Остане, принудило его весьма скоро кончить стол свой, и просить уведомить его, жива ли его любезная, и где может он найти ее.

– Утешься, Святобой, – говорила она; – злоключения ваши скоро найдут конец. Суровый рок королевны утомился, преследуя ее. Теперь уведомлю тебя, что случилось с нею с вашего разлучения. Разбойники увезя ее, приехали на место своего убежища. Красота её учинила то, что каждый пожелал владеть ею один. Это возбудило в них рознь, и потом кровопролитную драку, во время которой успела она спастись бегством. Не ведая, в какое место обратить путь свой, шла она, куда вела её жестокая судьбина. Попавшаяся дорожка привела её к жилищу волшебника, называемого Всезлобом. Она досталась ему в добычу, и терпит гонение от того, что не склоняется на скотские его желания. До сих пор старался он склонить её ласками; но не имея успеха, определил получить то силою, как скоро возвратится с волшебного собрания на берегах реки Днепра, в котором он предводительствует. Поспеши избавить дорогую твою Остану, и очистить свет от его тиранства. Это жезл, (который она подала ему) довезет тебя вместо лошади в его жилище. Там у ворот найдешь ты растущий великий травяной стебель. Сорви его и положи под правую мышку. Это укроет тебя от глаз волшебника. Потом переломи надвое жезл, и верхнюю часть его брось за себя, а нижнюю вперед. Тогда позади себя ты найдешь меч, а впереди – ключ к замку ворот его дома. Отопри замок, и войдя, притаись за вереею[52], и ожидай Всезлоба. Вороты сами опять затворятся и замок замкнется. Когда тот придет, ты удобно можешь отсечь ему голову, и спасти свою любимую. Ступай, Святобой, не трать времени. Я желаю тебе успеха. Когда же окончишь все, в чем дала я тебе наставление: сними с трупа убитого волшебника висящий на шее его талисман, и дожидайся меня к себе в его дом. Талисман этот ты должен будешь отдать мне; а я за это в одну минуту принесу тебя с Останою в Винету». Отец мой обещался исполнить все сказанное, и поблагодарив, сел на жезл, который и помчал его с невероятною скоростью.

Меньше четверти часа прошло в пути; остановился волшебный жезл, везущий отца моего, у ворот двора Всезлоба, окруженного дремучим лесом и высокими горами. Ограда его была сдавлена из черных камней столь страшным образом, что от одного взгляда волосы на отце моем стали дыбом. Однако ободрясь, сорвал он тот стебль, о коем сказывала ему волшебница, и положив его под правую мышку, он переломил жезл, и бросил, как было ему приказано. Впереди себя увидел ключ, а позади меч. Надежда его увеличилась при исполнении слов волшебницы. Он отпер замок, и отворив ворота вошел на двор. Смертоносные и вредные человеческому роду травы, росли внутри него. По середине двора стоял колодец, ключ которого вместо воды бил ядовитым соком. Пар исходящий от него, составлял вонючую мглу, покрывающую весь двор. Словом, весь дом был сделан не по-человечески, и все видимое тут не имело естественного знака, а казалось собранием ужасов, и жилищем смерти. Сам ад, едва ли показался бы страшнее отцу моему. Кровь в нем остановилась, и он почти лишился чувств; но мысли о сохранении любимой его Останы, больше чем собственная опасность, принудили его опомниться, и стать за столбом, затворившихся сами собою ворот.

Не долго ждал он Всезлоба. Страшный вихрь, свист, и отворившиеся с треском ворота, возвестили приход его. Волшебник вошел. Сама адская злоба имеет вид не столь страшный, каков был его. Но отец мой его не испугался, и по совету волшебницы, ощутив отвагу, возвел руку, и одним ударом поверг к ногам, отделив от тела именем, видом и делами голову Всезлоба. Он сдернул с него талисман и пошел искать Остану. Ему не стоило труда, дойти в её заключение. Волшебные двери лишились своей непроходимости со смертью их злого хозяина. Он вступил в дом, неся в руках голову волшебника. Остана обомлела, увидя его. Она сочла его за волшебника, пришедшего совершить над нею последнее свое варварство. С трудом смог отец мой, привести её в чувство. Она узнала его, и вскричав: «Ах! Любезный Святобой! Тебя ли вижу?» – упала в обморок. Радость едва не пресекла жизнь её, и не поразила последним ударом моего родителя. Но поскольку тогда уже окончались часы её несчастий: то она скоро пришла в себя, и узнала что находится безопасности. Кто был влюблен, или сносил подобные злосчастия: вообрази тогдашнее восхищение этой любезной четы, когда увидели они себя опять соединенных.