Платформа

скачать книгу бесплатно

Иосип был уверен: Савл не сможет принять того, что в администрации Такса способны допустить такую ошибку. Он думал, что Савл зависнет и сломается, как пьютер. Не зная, как быть, он сходил к отцу Благодатному, а отец Благодатный сходил к Марите, которая тоже не представляла, что делать.

В конце концов они собрали церковный комитет, в котором Савл был техническим консультантом. Отец Благодатный затеял разговор об опечатках в переводах Балаболии, а в конце собрания Иосип передал Савлу налоговое уведомление и извинился за то, что по ошибке его открыл. Также Иосип невзначай прокомментировал явную опечатку и предложил стать посредником между Савлом и администрацией Такса, чтобы договориться об исправлении ошибки.

Савл прочитал уведомление и ничего не сказал.

За столом было тихо.

Отец Благодатный шутливо заметил, что Савл в равной степени хорошо знаком с Балаболией и системой налогообложения и что ошибки порой неизбежны и там и там.

– Благодарю тебя, Иосип, – в конце концов пробормотал Савл. Сложил бумажку и убрал ее в карман.

– Что ты будешь делать? – спросил кто-то чуть встревоженным голосом.

– Это налог, – ответил Савл, пожав плечами. – Конечно же, я должен его уплатить.

Такого ответа никто не ожидал. Как только Савл покинул собрание, отец Благодатный позвонил Марите и сказал, чтобы она связалась с ним, если нужна будет помощь, добавив, что он, честно говоря, не знает, как лучше поступить.

Марита старалась вести себя так, словно всё в порядке, что давалось ей легко, поскольку Савл делал то же самое. Через несколько дней она спросила, что он предпринял по поводу налога, а он ответил, что заплатил его.

Весь ИерСалем с волнением ждал обострения ситуации, которого не могло не случиться. В Таксе совершили ошибку, которая не была исправлена, а Савл явно перечислил им деньги, которые уже потому что были уплачены – уж кто-кто, а Савл-то должен был это понимать – необратимо делали ошибку истиной. Но платеж он, конечно же, совершил, не обладая при этом суммой с достаточным количеством нулей.

Весь ИерСалем озабоченно гудел. Савл, похоже, полагал, с его верой в непогрешимость Такса, что отдавать нужно столько, сколько с него просят. И что ошибся, должно быть, он сам.

Все знали, что будет дальше. Пакс пришлет на Геенну космозак и заберет его.

Но шли месяцы, а за Савлом никто не прилетал. Опасения долго не утихали, но потом все успокоилось, хоть и не было уже таким, как прежде. Савл чинил пьютеры, а их хозяева настаивали на том, чтобы как-то оплатить его работу, чего прежде не делали. Савл денег не брал, поэтому они расплачивались вещами, которые можно было продать. Расплачивались не с ним, а с Маритой. И звали Савла разбираться с простейшими неполадками, просто чтобы отдать Марите что-нибудь, что поможет ей в будущем.

А потом наконец-то прибыло еще одно письмо для Савла с пометкой «ТАКС». Почтальон сразу отнес его отцу Благодатному, который вскрыл конверт.

Это была квитанция о полной уплате налоговой суммы. Отец Благодатный запечатал конверт – без сомнений, вознеся благодарственную молитву, – и передал его моему отцу.

Жители поселка пришли к выводу, что таким изящным и логичным способом налоговая служба исправила свою первоначальную ошибку; свет на идиотизм ее требований пролился лишь тогда, когда не прошла отцовская оплата. Чтобы сохранить лицо, налоговики сделали вид, что и уведомление, и оплата были корректными, и таким образом восстановили порядок. По мнению жителей поселка, Савл продемонстрировал, что в еретической Системе живут именно такие болваны, какими их все считали.

Мой отец, не подозревая об этом, стал кем-то вроде героя. Отец Благодатный прочел проповедь на тему обращения слепой глупости безбожников против них самих – проповедь, истинную суть которой в ИерСалеме уловили все, кроме Савла, – и в поселок вернулся покой.

До появления Пеллонхорка.

КлючСоб 3: мой первый пьютер

После школы я часто проводил время на работе у отца, помогая ему с пьютерией.

Программирование давалось мне очень легко. Это было не как учиться читать, а как учиться говорить. Мой мозг, подобно мозгу отца, был идеально настроен для этой задачи. Все было так просто. Игры, в которые мы с ним играли, были не обычными забавами отцов/сыновей – мы не строили башен из пластмассовых кубиков и не пихали мячи ногами. Мы играли с мониторией и пьютерией. Когда я еще находился в утробе матери, мой отец изобрел систему, которая переводила первые мои звуки в визуальные символы, и окружил мониторией мою кроватку. Я быстро обучился звукам, рисовавшим примитивные лица, и в первые несколько месяцев освоил модуляции, которые заставляли лицо на мониторе улыбаться, или подмигивать, или выдувать пузыри. Чем сложнее становилась речь, тем менее условными делались символы, тем более изощренными – мои способности к программированию. Еще не научившись ходить, я дирижировал простыми реками. Мы с отцом играли с цифровой водой. Он бросал в нее камни, а я предсказывал и вычислял их влияние на поток. Мы оба смеялись.

Вскоре у меня появился свой пьютер, и я создавал для него собственные программы. Отец рассказал мне о секретности и конфиденциальности, и о разнице между ними, и о значимости обеих, и научил меня кодам и шифрованию. Мы играли в игры на запоминание, и он был так же доволен, как и я, когда, лет около шести, я начал его побеждать. Мы создали метод криптографической защиты для моего пьютера. Простые числа, которые я использовал, казались тогда огромными. Отец спросил меня, как я их запоминаю, – его собственные визуальные приемы не работали на тех уровнях сложности, которых требовали мои простые числа, – и я рассказал, что вижу их как деревья в листве, высокие деревья, колеблемые ветром. Каждую ветку и веточку нужно было читать в порядке подъема от земли, а каждый лист, от ствола до кончика, был цифрой.

Я привык к непониманию со стороны прочих детей и взрослых, но, когда отец пытался представить себе мои леса, он смеялся, хотя это и был немного странный смех.

После этого мы с отцом заключили соглашение относительно моего пьютера. Я предоставил ему допуск, чтобы устанавливать для меня игры и головоломки, но он не мог свободно пользоваться им или вмешиваться в работу моих программ. У меня же был более высокий уровень допуска, дававший мне полный доступ к возможностям пьютера.

Конечно же, теперь я вижу, что это была попросту молчаливая договоренность, благодаря которой, в обмен на то, что я пользовался исключительно собственным пьютером, отец мог пускать меня к себе на работу. Не было таких правил, которые он смог бы мне навязать. Это как если бы в нормальной семье отец, неожиданно обнаружив, что его сын сделался больше и сильнее него, решил, что они больше не будут играючи бороться.

Я так и не продемонстрировал ему свои выводы относительно гипотезы Римана и проблемы Гольдбаха. Сейчас мне жаль, что я этого не сделал. Но в том возрасте я думал лишь о том, что он воспользуется ими, чтобы взломать мои коды.

КлючСоб 4: Пеллонхорк

Вскоре после того, как мне исполнилось восемь, Иосип Фарлоу со своей семьей погиб в ужасной аварии – их циклолет угодил в метановый выброс, – и новая семья из списка была избрана для того, чтобы прилететь и поселиться в нашем поселке. Список был длинным. Всегда находились люди, желавшие оставить Верхние Миры ради сурового блаженства Геенны.

Тогда я об этом не думал, но сейчас очевидно, что знаки, указывающие на необычность появления Пеллонхорка, присутствовали сразу. Большинство новых семей прилетали либо бездетными, либо с беременной матерью, и еще мужчина и женщина всегда прибывали вместе. Детей никогда не было, и одиноких взрослых тоже.

Но вот явилась эта странная семья, и, как было заведено, священник принял новоселов в наше сообщество на поминально-приветственной службе, которая начиналась так: «Посреди смерти в жизни пребываем».

Авареш, мать новой семьи, сидела в церкви, одетая в траурное рубище. Она рыдала, словно погубившая семью Иосипа Фарлоу авария унесла ее собственную родню, а не принесла ей пользу. Она всхлипывала и задыхалась, как будто жизнь была не трагедией от рождения из праха до возвращения во прах, как нас учили, а чем-то более сложным.

Супружника с ней не было. Вместо него по бокам от Авареш сидели ее кузены, Гаррел и Трейл. Мы в ИерСалеме никого похожего на них не встречали. Они были в темной нетканой одежде и сидели на жестких скамьях потрясающе неподвижно, словно высеченные из камня. Даже тогда мне подумалось, что они выглядят как солдаты – с их мерцающими во мраке церкви линзами, с их одетыми в истертые на костяшках перчатки руками, что лежали ладонями вниз на широких бедрах, с их плотными куртками, намекавшими на скрытое оружие.

И еще был мальчик, сын Авареш. Пеллонхорк.

Трудно сейчас, столько лет спустя, представить Пеллонхорка мальчиком. Ему было восемь, как и мне, и он носился по церкви, дикий словно ветер.

Никто ничего не делал. Отец Благодатный должен был попросить его мать унять мальчишку, но не попросил. Теперь я думаю, не было ли ему что-то известно, но, возможно, он был точно так же приведен в замешательство необычными пришельцами.

Авареш всхлипывала. Для меня это было непостижимо. Ее кузены безучастно сидели по бокам, и моя мать тихо встала и подошла к ней. Гаррел – тот из кузенов, что был повыше, мочки ушей у которого раздулись от сенсоров, а намазанные гелем волосы были разграфлены на мелкие квадраты, напоминая оболочку гранаты, – не выказывал никакого желания ее пропустить, но она ждала. Авареш подала кузену быстрый знак, и тот позволил маме сесть рядом с ней, хоть и помедлил достаточно долго, чтобы эту паузу заметили все, кто был в церкви. Все, кроме Пеллонхорка, строившего башню из молитвенников в стрельчатом пятне света из высокого окна.

Отец Благодатный продолжал службу:

– Мы оплакиваем Иосипа и Нейшу, и их детей Джони и Джесс, и благодарим за прибытие Авареш и Пеллонхорка, и Гаррела, и Трейла.

Все молчали, и даже Пеллонхорк на мгновение утихомирился, отступив от своей угрожающе высокой постройки из книг и прищурившись на нее. Укрепленная подколенными подушками, башня была с него высотой. Я видел, как он осторожно поставил на ее вершину серебряную курильницу, блеснувшую в ярком луче.

Священник завершил службу молитвой о неназываемой планете:

– Мы молимся за души тех, чья ужасная вера забрала у них возможность спасения, чтобы однажды они возвратились к нам.

Все слышали рассказы о неназываемой планете – о том, как она отстранилась от Системы, и уничтожала все корабли, отважившиеся приблизиться к ней, и посылала отряды убийц, жестоко расправлявшихся с любым, кто произносил ее название вслух. Это звучало неправдоподобно, однако на Геенне сомнения были редки.

Наконец отец Благодатный вновь указал на новую семью и тихо, но властно произнес:

– Мы надеемся, что к Авареш и ее семье вскоре присоединится и ее супружник…

Бабах. Все вздрогнули и обернулись на шум падения Пеллонхорковой башни из молитвенников и металлический звон ударившейся о камень курильницы. На мгновение мне почудилось, что Гаррел и Трейл вскочили, но нет, они были единственными в церкви, кто остался сидеть. Однако позже я вспомнил, что все было не так. Они действительно встали, и в руках у них появились готовые к стрельбе пистолеты; они осмотрелись, расслабились и сели обратно еще до того, как все остальные успели как-то отреагировать.

На этом церемония и закончилась. Мы все потянулись к выходу из церкви, минуя луч света, пахнувший теперь удушающе-сладкими благовониями. Авареш продолжала всхлипывать. Все остальные – кроме Гаррела и Трейла, у которых, должно быть, стояли в носоглотках воздушные фильтры, – кашляли, проходя через арочную дверь. Пеллонхорк размахивал руками и танцевал.

Вот как они появились. Прошло много времени, прежде чем хоть кто-то в поселке узнал имя супружника Авареш. А когда мы узнали, оно нас не удивило. Даже на Геенне слышали об Итане Дрейме.

Но это вскрылось далеко не сразу. Всегда находилась какая-то причина, по которой отец Пеллонхорка не мог к ним присоединиться. Работа, проблемы с транспортом или просто «осложнения». Авареш пожимала плечами, Гаррел и Трейл ничего не говорили.

В первый же день, когда Пеллонхорк пришел в школу, наш одноклассник спросил его об отце. Пеллонхорк избил мальчишку так сильно, что тот не мог учиться целый месяц.

Авареш с моей матерью стали лучшими подругами. Она постоянно в чем-то нуждалась, и мои родители ей помогали. Мне никогда не приходило в голову, что это не просто доброта и случайность.

У них было странное семейство. Они жили впятером: Авареш, Пеллонхорк, два кузена и зеленый щеканчик. Щеканчик был питомцем Пеллонхорка и обитал в вольере. Крылья у него были подрезаны, и он мог только мерить вольер неуклюжими шагами. По словам моей матери, Пеллонхорк плохо за ним присматривал, поэтому бремя ухода легло на Авареш. Пеллонхорка питомец за что-то невзлюбил. Авареш часто держала щеканчика на руках, баюкала и поглаживала его мягкое оперение.

А я сдружился с Пеллонхорком. У него была безумная, невероятная харизма. Когда мальчик, которого он избил, вернулся в школу, Пеллонхорк был первым, кто его поприветствовал, причем с подлинной радостью. Он не вспоминал об избиении. Для Пеллонхорка оно словно и не случалось. Мальчик ответил ему странной благодарностью, но с тех пор всегда был осторожен.

Это стало для меня интересным уроком. Думаю, все мы знали, что перед нами кто-то необычный. Пеллонхорк сразу сделался нашим лидером. Мы рисковали, лазали и плавали в опасных местах. Конечно, никто из нас никогда не говорил ему «нет», а он всегда был первым, кто лез, кто нырял, кто дрался. Он не знал страха. Мы думали, что он был отважен. А он, разумеется, был психопатом.

Как-то контролировать его могли только Гаррел и Трейл. Он постоянно их дразнил, а они не обращали внимания на его подначки.

Но однажды я увидел, как Трейл его побил.

Это случилось так. Днем Пеллонхорк без приглашения пришел к нам домой и сказал, что хочет со мной поиграть. Мы поднялись в мою комнату. Поначалу он был возбужден, потом унялся. Я никогда его таким прежде не видел. Вскоре моя мать ответила на звонок – очевидно, от Авареш. Она ушла, а несколько минут спустя появился Трейл и постучался в нашу дверь.

Я не должен был его впускать. Мне не разрешалось никому открывать дверь, если дома не было взрослых, к тому же Пеллонхорк кричал, чтобы я этого не делал; подобного крика я ни от кого еще не слышал. И он ругался; обещал сделать со мной что-то такое, чего я попросту не понимал.

Можете представить себе, как я был напуган. Я видел, как Пеллонхорк ни за что избил мальчика до потери сознания и все равно продолжал его колотить, невозмутимо и методично, пока не убедился, что все мы усвоили его посыл. Он никогда не терял контроля над собой. И в то же время я слышал за дверью голос Трейла, размеренный и спокойный, и содержавший в себе больше угрозы, чем всё, что я мог себе представить.

Я слышал крики Пеллонхорка, но тихий голос Трейла перекрывал их. Я потянулся и открыл ему дверь. Его темные линзы сверкнули, когда он текучим движением прошел мимо меня и вверх по лестнице. Я последовал за ним. На мгновение я заметил выражение лица Пеллонхорка через приоткрытую дверь моей спальни, прежде чем тот захлопнул ее перед носом у Трейла. Я немедленно подумал, насколько же перепуган должен быть Пеллонхорк, чтобы осмелиться закрыть перед ним дверь.

Но ему ничего не должно было грозить до тех пор, пока Трейл не успокоится. Из-за работавших на удалитиевых болотах заключенных на всех дверях в поселке, как внешних, так и внутренних, стояла защита от проникновения. И дверь в мою спальню исключением не была. Выйти мог любой, кто находился внутри, а вот зайти – лишь человек с зарегистрированными отпечатками пальцев. Даже разбежавшийся с сотни метров кенгурог не смог бы ее выбить.

Однако Трейл взялся за ручку, навалился на нее, и мгновение спустя дверь издала странный скрежещущий звук, прогнулась, треснула, а потом влетела внутрь комнаты. Трейл потер кулак и оглянулся на меня. Что он хотел сказать мне этим взглядом, я не понял. Блеск его линз был таким же, как и всегда. Я увидел, как он зашел в мою комнату и как поднялась и небрежно упала его рука. Я услышал мертвый, глухой звук, и крик Пеллонхорка оборвался.

После странного мгновения тишины Трейл повернулся боком, не глядя ни на меня, ни на Пеллонхорка, и склонил голову. Я услышал, как он ругается. Он поднял сложенную ладонь и начал в нее шептать. Лицо его было бледным, а рука тряслась. Он продолжал говорить, потом остановился и подождал и заговорил снова, на этот раз спокойнее. Краски вернулись на его лицо. Он глубоко вздохнул и наклонился, чтобы осторожно взять Пеллонхорка на руки, и ушел вместе с ним; мальчик отказывался смотреть мне в глаза.

Пеллонхорка не было в школе неделю, а его щеканчика мы больше не видели. Я спросил у мамы, где он, и она сказала, что лучше будет не заговаривать о нем ни с Пеллонхорком, ни с его матерью. Отец заказал мне новую дверь. Я ждал, что рабочие спросят у меня, как так получилось, что ее выбили, и готовился все им рассказать, но они этим так и не поинтересовались. Хотя были со мной очень вежливы.

КлючСоб 5: порносфера

– Давай сходим на работу к твоему папе, – сказал однажды Пеллонхорк.

– Хорошо, я спрошу у него.

– Нет. Я имею в виду, одни.

– Одним нельзя. И вообще, зачем это тебе? Он не будет против, если мы придем. Я часто туда хожу и помогаю ему.

– Нет. Я хочу тебе кое-что показать.

– Что ты можешь мне показать?

– Увидишь.

Это было одно из его любимых словечек: «Увидишь». Пеллонхорк говорил его и когда угрожал, и когда искушал. Я понимал, что он станет надо мной издеваться, если я не соглашусь, но этого можно было избежать. Я сказал:

– И вообще, там закрыто. Мы не сможем войти.

– Я нас впущу. Об этом не беспокойся.

Мне пришлось согласиться. Я сказал родителям, что схожу поиграть на улице, и встретился с Пеллонхорком у папиного офиса. День кончался, и в окне проступали отражения наших лиц.

– И как мы попадем внутрь? – неохотно спросил я.

Пеллонхорк показал мне маленький приборчик, который, как он сказал, стащил у Трейла. Я не был удивлен. Я давно перестал думать, что Гаррел и Трейл обычны хоть в чем-то. Я даже не был уверен, что они на самом деле кузены Авареш.

Пеллонхорк поднес приборчик к замку двери и прижал руку к устройству распознавания.

– Как он работает? – спросил я.

– Он дает нам разрешение на вход. Смотри. – Он поднес мою руку к замку. – Вот. Мы оба в списке. Теперь сможем войти, когда захотим.

Я замотал головой, пытаясь найти выход из этого положения.

– Мой папа узнает.

– Только если проверит список, а этого никто никогда не делает. Только не на Геенне.

Я уставился на него.

– Ты не знаешь моего папу.

В ответ он усмехнулся и сказал:

– Ты сам не знаешь своего папу.

И прежде, чем я сумел ответить, он добавил:

– Ну что, пойдем? Или кишка тонка?

Мы прошли внутрь и мимо рядов пьютерии и монитории с их мерцающими программами, расчетами, которые никогда не останавливались, анализами вероятностей, вариантами стратегий – экономии топлива, и увеличения скорости, и потребления кислорода – и факторами риска на том или ином межпланетном маршруте. Почти во всем этом я разбирался к десяти годам, а годом позже уже настраивал программы вместе с папой.

Я подошел к своему пьютеру и включил было мониторию, но Пеллонхорка это не интересовало.

– Сюда, – сказал он, встав у двери в задней части комнаты.

– Это просто подсобка. Папа там держит старую пьютерию. Тормозящий хлам. Он в основном и не работает уже.

– Думаешь?

Я пожал плечами. Пеллонхорк открыл дверь, и я неохотно вошел следом за ним. Он уселся за передний монитор.

– Этот совсем накрылся, – сказал я ему.

Пеллонхорк меня проигнорировал. Он поправил перекосившийся монитор, устроился поудобнее и попробовал его включить.

– Видишь? – сказал я.

Он снова попытался включить монитор, потом сыграл несколько кодовых риффов на клавиатуре. Никакой реакции, конечно же, не было – бессмысленно что-то вводить в мертвую пьютерию – но Пеллонхорк сосредоточился, набрал коды снова, и внезапно монитор засветился, а голос его проворковал: