Моё имя – Вор

Но слёзы предательски текли. Я всхлипывал, задыхаясь от невыносимой боли в груди. Только под утро я смог уснуть.

Глава 5. Первый срок

Он часто мне снился потом – сероглазый белогвардеец Алексей, с молодым лицом и седыми висками.

Я снова взял «Войну и мир», стараясь читать французский текст, не подглядывая в перевод. Книжек с текстом на немецком в тюрьме не было, поэтому я учил то немногое, что успел записать для меня Алексей. Языки мне давались плохо. Ботаника и астрология были немного проще. А история Древнего Рима абсолютно непонятна. И всё же я читал и учил наизусть прочитанное.

Конечно, кроме книг у меня были и другие «дела». Мы не были трудовым лагерем, а всё же вытачивали пряжки для ремней, которые изготавливали в соседней женской колонии. Нормы у нас не было. Можно было возиться хоть с одной-единственной пряжкой целый день. А мне определили дополнительное задание – следить за работой оборудования. Всё дело в том, что я был чуть ли не единственный с образованием, и поэтому именно мне приходилось ремонтировать в случае поломки. А они случались часто: отпетые уголовники наглым образом вредили, чтобы не работать.

Осенью убирали со двора опавшие листья, зимой – снег, весной и летом ухаживали за клумбой с цветами. Их посадили, чтобы воспитывать в нас тягу к красоте, как объясняли надзиратели. Делали и другую грязную работу, например, белили кабинеты работников тюрьмы.

Были у нас часовые прогулки, трёхразовое питание, но еду было совершенно невозможно есть. Была и баня раз в неделю.

И всё это делалось под конвоем.

Прошла моя первая тюремная осень. В начале декабря ко мне «подселили» двоих: Лешего и Горбуна. Их имён я так никогда и не узнал. А приведший их «гражданин начальник», как назвал его Леший, обозначил моих новых соседей, как Прохоренко и Кутепова, соответственно. Они были неприятного вида: грязь впиталась в их волосы и кожу, от них воняло, как от помойки. Говорили они на жаргоне, сплёвывали прямо в камере. У Лешего это была уже третья ходка, как он выразился, а у его «ученика» – вторая. Промышляли они в лесу: Леший-Прохоренко заводил в назначенное место заблудившихся грибников, выдавая себя за местного лесничего, там их ждал Горбун-Кутепов, оглушал грибников ударом дубинки по голове. У пострадавших забирали всё, что можно было утащить, даже грибы. Но однажды Кутепов, который был горбуном не только по прозвищу, но и по природе, не рассчитал свои силы и не оглушил, а убил.

– Вот и впаяли срок: мне – восемь, горбуну – десятку, – Прохоренко закончил рассказ.

Глядя на этих двоих, я отчётливо осознал, что воровать не хочу ни за что и никогда. Я испугался, что опущусь до их уровня или даже ниже.

Шли дни. Я постоянно читал, чем вызывал гогот у сокамерников. Горбун оголял свой наполовину беззубый, а на другую половину сгнивший рот. Из-за проблем с зубами он плохо говорил, а чаще мычал.

– Что ты там всё бормочешь себе под нос? – как-то спросил у меня Леший, – никак ты молитву читать удумал?

– Я книгу читаю, – ответил я, не уточнив, что прочитанное учу и пересказываю сам себе, и оттого бормочу.

– Врёшь! – взревел Леший, – ты тихо читаешь, а сейчас бормочешь! Сейчас научу тебя, как врать старшим!

И отвесил мне оплеуху. Я стерпел. Как терпел и потом.

Принесли мне как-то «Капитал» Карла Маркса. Увесистая книжка – ничего не скажешь. Я не просил именно её, но почему-то принесли.

– Убить нас вздумал?! – завопил Леший, – гражданин начальник! Гражданин начальник! Убивают! Убивают!

Прибежал растерянный конвой. К тому времени я сидел уже десять месяцев, и нареканий на меня не было. Всё же увели в «одиночку» на две недели, посадив на хлеб и воду. Я не работал, не гулял, не ходил в баню, а только читал и учил прочитанное.

Две недели кончились, меня повели назад.

Через несколько дней Леший затеял со мной драку. И опять начал кричать:

– Убивают!

Меня – опять в одиночку на две недели. Я был абсолютно один. И стопка книг.

Как-то спросил у меня конвоир:

– Ты сел в тюрьму, чтобы книжки читать?

Метался я из своей камеры в «одиночку» до середины лета. А однажды привели меня в мою камеру, а там – никого. Я удивился этому, но в душе был рад.

– А где эти? – спросил я у конвоира, махнув головой в сторону камеры.

– Так расстреляли их на днях.

– За что?

– Они побег устроили. Решётку на окне спилили, гады. Мы новую поставили, крепкую, – сказал он и потряс кулаком. И ушёл.

«Мешал я им, значит», – подумал я и вздохнул с облегчением. Не жаль мне их было.

Я снова был один, но недолго. Через неделю «поселили» врача по имени Вениамин Ильич – старенького, седого, с заострённой бородкой, мелкими, но добрыми глазами, глядящими на мир через призму очков. Он делал подпольные аборты. Делал успешно: пациентки оставались здоровыми, могли беременеть вновь, если хотели. Но об этом узнал один большой партийный деятель, когда его семнадцатилетняя дочь призналась об аборте. Два года дали Вениамину Ильичу, памятуя прошлые заслуги и научную деятельность. Да и просто сжалились над старостью. К тому же о других абортах информации выявлено не было. Кто ж пойдёт в этом признаваться?

Я обрадовался такому удачному соседству. Я был молод, горяч и тянулся к знаниям. И немолодой врач не отказал мне.

Я с новым рвением начал обучаться иностранным языкам. К немецкому и французскому прибавилась латынь. Она тоже давалась мне тяжело, но я зубрил и в конце концов за те два года неплохо её освоил.

И снова я учился оказывать первую медицинскую помощь.

– С насморком прожить можно, голубчик, хоть и затруднительно, конечно, бывают осложнения, но я не об этом, – говорил Вениамин Ильич. – Другое дело – глубокое ранение, скажем, от капкана. Если вовремя кровь не остановить, долго можно не протянуть.

В тюрьме я начал писать стихи. Безграмотные и нескладные. Но врач меня подбадривал, говорил, что не всегда всё удаётся сразу.

За весь срок, что я отсидел, мне встречались разные люди. Были и запутавшиеся, как я, мальчишки, и ярые уголовники, проповедовавшие воровской закон, и мелкие жулики. Но чем ближе было моё освобождение, тем интеллигентнее становились заключённые. Среди них были актёры, композиторы, режиссёры. И были они «политическими». Моя судьба была похожа на судьбы их всех лишь этой камерой.

Так прошли шесть лет моей жизни. Долгие, мрачные, сырые, с запахом гнили, смрада и пионов.

Глава 6. С чистого листа

Долгожданный вкус свободы! Я шёл без конвоя по летним улочкам моего родного края, шёл медленно, вдыхал аромат цветущих садов.

У меня не было ровным счётом ничего. В нагрудном кармане рубахи, той самой, в которой меня увезли в колонию, и которая мне стала изрядно мала, лежали новенький паспорт на моё имя, двенадцать червонцев – по два червонца за каждый год работы в тюрьме – и справка о том, что я, такой-то, такой-то, с 1 июля 1931 года по 1 июля 1937 года отбывал наказание в указанном месте за разбой.

Первым делом я отправился на рынок. Купил рубаху, брюки и туфли. Все вещи были поношенные, но в отличном состоянии. Я сразу переоделся в купленное, а всё, что снял с себя, тут же продал.

Затем я отправился в своё училище, чтобы забрать диплом. Выдали мне его с брезгливостью и хамством.

Далее мой путь лежал в райцентр. Я был согласен на абсолютно любую работу, даже несмотря на то, что у меня было образование.

Тучный лысый мужчина с красным лицом и глубокой морщиной на лбу внимательно рассматривал мой паспорт и диплом.

– Позвольте узнать, а где вы работали шесть лет? – наконец спросил он.

– Нигде, – честно ответил я.

– Как это «нигде»? Чем же вы занимались? Тунеядствовали?

Я нехотя достал справку об освобождении.

– Вон! – закричал мужчина и указал на дверь.

– Не прогоняйте! Умоляю! – взмолился я, – я всё осознал! Я исправился! Работать хочу! Во благо нашей Родины, во благо общества! Я многое умею. Даже языки знаю: французский, немецкий и латынь.

– И где же вы языкам обучались? – спросил он с усмешкой, глядя на мой диплом, – уж не в тюрьме ли?

– Да, там.

– Что я могу сказать: работники-языковеды мне ни к чему. Прощайте!

– Возьмите меня к себе, пожалуйста!

– А как я буду смотреть в глаза подчинённым, когда представлю им уголовника – нашего будущего работника? Да и кем, кем я вас возьму? У вас совершенно нет опыта работы.

– Хоть пастухом! Овцам и козам не надо объяснять, что я сидел в тюрьме.

– Им и языки ваши без надобности. Вот что, Сергей Николаевич, – сказал мужчина, ещё раз взглянув в паспорт, и запнулся.

– Да, да, – с надеждой произнёс я.

Мужчина о чём-то напряжённо думал. Смотрел то в паспорт, то на меня. Так продолжалось несколько минут, а я весь вытянулся от напряжения, будто вырос. Наконец он нарушил молчание:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Первая мировая война (прим. автора).

2

Государственное политическое управление при НКВД РСФСР (прим. автора).