Король должен умереть. Книга вторая

Гостиная монарха выглядела несравненно скромнее приемного зала и не стремилась поражать гостей размерами и роскошью. Здесь царил уютный полумрак, подчеркнутый дальней изогнутой стеной-экраном, на котором светились все те же созвездия рукава Ориона.

«Король любит смотреть на звезды, – подумал Ларк».

Перед экраном располагался изогнутый же диван и несколько расставленных в продуманном беспорядке кресел. В центре гостиной за диваном поднималась из пола круглая барная стойка внутри которой застыл кибер-дворецкий – белоснежная фигура в серебряной маске Вольто. Над ним парила лампа-шар, излучавшая теплый приглушенный свет. Еще одна лампа поменьше висела над круглым на гнутых ножках столиком, на котором шла игра. Ларк, стоявший не дальше чем в шести шагах от столика, короля и Миррдина, оглянулся и обнаружил позади себя камин с весело танцующим пламенем прикрытым мерцающей силовой заслонкой. На камином скалила двадцатисантиметровые резцы голова гаргаунтского псевдотигра. Почему-то Ларк был уверен, что она точно настоящая, не трехмерная проекция.

– Ну что же, – произнес Его Величество и снова потянулся к доске.

– Хочу заметить, – сказал Мирддин, вернувшийся в кресло напротив монарха, – если вы, мой сэн, сейчас пожертвуете шута, то через два хода я поставлю вилку на вашего стража. В любом случае это означает мат через пять ходов.

– А-а, к Рогатой Матери, Мирддин, – выругался король. – Сколько раз я просил тебя так не делать.

Он откинулся назад и взмахом руки погасил доску с фигурами.

– Никакого желания продолжать, – сказал владыка Логреса с раздражением. – Всё удовольствие испорчено, понимаешь?

– Простите, не понимаю, Ваше Величество, – ответил Мирддин. – Для меня непостижимо удовольствие, которое может принести поражение.

– Да не поражение, – король с досадой помотал головой. – Весь смысл игры в том, чтобы самому принимать решения. Даже если они неверные.

Советник молча смотрел на него. Его изображение помаргивало и двоилось.

– Ладно, – Его Величество поднялся из кресла. Советник тут же встал напротив. – Доиграем в следующий раз. Оставь нас, Мирддин.

Голограмма поклонилась. Повернувшись к Ларку, Мирддин кивнул ему, сделал шаг назад и пропал. Его Величество прошагал к барной стойке, где оживший кибер налил ему стакан густой зеленой жидкости. Монарх сделал глоток и скривился.

– Сок вателинского амвака, – сказал он. – Считается напитком здоровья и долголетия. – он сделал еще один маленький глоток и добавил: – Редкая дрянь. Налей моему свидетелю горячего шоколада, – сказал он дворецкому. И снова Ларку. – Присаживайся, мальчик. Знаю, тебе даже в экзоскелете тяжело.

– Спасибо, Ваше Величество, – Ларк поискал глазами, куда сесть, и опустился в кресло, которое недавно занимала проекция королевского советника.

В барной стойке открылся проем, и дворецкий принес Ларку чашку с гербом Объединенного Королевства. В ней дымился густой черный шоколад, в котором тонула россыпь мягких разноцветных пастилок. Скриптор даже зажмурился от удовольствия после первого глотка.

– Нравится? – спросил король, который перестал сражаться с напитком долголетия и поставил стакан на стойку. – Рецепт самого капитана Эктора Кинира. Секретные ингредиенты: корица, перец и корень мон-сальватского галгана. Арту пришлось взломать кухонный фабрикатор на «Звезде удачи», чтобы завладеть рецептом. Риск был велик – капитан Эктор ревностно хранил свои тайны.

Его Величество усмехнулся, и Ларк понял, что речь сейчас шла не только о тайне приготовления горячего шоколада.

– Если бы юнга «Звезды» попался на месте преступления, в лучшем случае бы чистил гальюны следующий год своей службы, – сказал король. – Или капитан выбросил бы его на твердь в каком-нибудь Аннун забытом уголке Периферии.

– Мне кажется, оно того стоило, – сказал Ларк и облизнул губы.

Он сам не заметил, как выпил весь шоколад до дна.

– Тебе легко говорить, – весело сказал монарх. – В записанных тобой воспоминаниях нет ничего про старую и капризную автоматику гальюнов на таком пожилом когге, как «Звезда». Особенно жуткие вещи она может творить в невесомости. Еще шоколада?

– Благодарю вас, Ваше Величество, но мне достаточно, – Ларк поставил чашку на столик и сложил руки на коленях. – Могу я задать вам вопрос перед тем, как мы приступим к записи?

– Спрашивай.

– Ваш советник, Мирддин, – Ларк еще раз заглянул в распакованные области памяти, где хранились самые невероятные слухи, касавшиеся Его Величества. – Он действительно машинный разум, созданный Забытой Династией?

Король быстро взглянул на него, отвернулся к полной звезд стене – экрану. Его голос зазвучал тише.

– Шпионы многих Высоких Домов отдавали свои жизни, чтобы получить ответ на этот вопрос, малыш-скриптор.

– Я не шпион, высочайший сэн, – сказал Ларк с обидой. – Мой Орден не торгует чужими тайнами.

– Я знаю, – король всё ещё не смотрел на него. – Ты не шпион. Мой добрый корпус-командор Увейн ручается в этом честью своей семьи. Вот твой наставник, мастер Блез, – другое дело. Он был завербован Коалицией и должен был не только завладеть моими воспоминаниями, но и осуществить покушение на меня с помощью записанного в его тиару вируса.

Ларк потрясенно молчал. Король сел напротив него, расстегнул шитый золотом воротник парадного мундира с таким видом, как будто он его душил.

– Я знаю, что тайны и загадки – это ваш самый большой искус, Ларк, – сказал он. – Я ненавижу тайны. Ненавижу загадки. Ради них слишком часто отдавали свою жизнь те, кто был мне дорог. Поэтому пусть одной загадкой сегодня станет меньше – в моей памяти ты найдешь ответ на свой вопрос. Во всяком случае тот ответ, который я узнал тридцать лет назад.

Скриптор едва слышал монарха. В его голове билась единственная мысль: «Бедный мастер Блез. Вот тебе и вателинская чесотка». Ларк не сомневался, что его наставника больше нет в живых.

– Более того, – сказал король, пристально вглядываясь в побледневшее лицо своего свидетеля. – Есть еще кое-что. Когда мы закончим, хоть это случится не сегодня и не завтра, у тебя будут ответы на Три Главных Вопроса, Ларк.

Вот это скриптор услышал отчетливо. Пусть он был всего лишь младшим регистратором, но любой носитель нейронной тиары понял бы, о чём говорил Его Величество. И растерялся бы не меньше, чем он в этот момент.

– Я вижу по твоим глазам, что ты напуган, Ларк, – мягко сказал король. – Напуган мыслями о судьбе своего наставника. И тем, что я знаю одну из самых хранимых тайн вашего Ордена.

Король чуть нагнулся вперед к Ларку и сказал:

– Ненависть к загадкам не мешает мне, часто поневоле, быть самым упорным их коллекционером в обитаемом космосе. Я не буду принуждать тебя произнести Главные Вопросы, ответов на которые нет ни в одном Либрариуме твоего Ордена, малыш Ларк.

– «Какими были люди Забытой Династии и были ли они людьми».

«Откуда взялись Сестры Аннун».

«Что такое Грааль, известный также как Основной Кодекс».

Ваше Величество, – с трудом выговорил Ларк. – Я не могу… мне запрещено это обсуждать.

Повелитель Объединенного Королевства протянул руку и похлопал скриптора по запястью.

Всё в порядке. Ты здесь не для того, чтобы нарушать запреты твоих наставников. Ты – мой свидетель, Ларк.

Король откинулся на спинку кресла и кивнул на кейс, стоявший у ног Ларка.

– Думаю, мне пора снова примерить тиару, – сказал король.

Пока шла первичная синхронизация и Ларк настраивал оборудование, король спросил:

– Помнишь, на чём мы остановились, скриптор?

Ларк вспомнил слова приветливого контрразведчика по имени Увейн.

– Я ничего не забываю, Ваше Величество, – сказал он. – Мы остановились на бегстве Арта и Бедуира с каторжного мира Гаргаунт. Им оказали помощь Идер по прозвищу Зеленый Рыцарь и Гавейн Ястреб, тайные агенты Восстания.

– Всё верно, Ларк, – король откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. – Арктурианин ускользнул от Канторов, от своего врага, лазаря Валькона Тэтры, и присоединился к делу Воронов Катраэта. Совсем скоро он узнает, что с таким упорством ищет генерал Вран в самых дальних уголках обитаемого космоса.

Убедившись, что обе нейронные тиары – вживленная тиара Ларка и та, что он надел на короля, – работают штатно, скриптор тоже расслабился в кресле и смежил веки. Голос короля постепенно начинал звучать неотделимо от его собственных мыслей, по мере того как воспоминания Его Величества вновь становились воспоминаниями Ларка.

– Уже недалек тот момент, – произнес монарх, – когда Арт поймет, что три Главных Вопроса, на которые не знают ответ даже мудрые скрипторы, – от ответов на них будет зависеть его жизнь, как и жизни каждого человека в Империи и за ее пределами. Арт отправится в логово ведьм, увидит солнце мертвых и увидит битву титанов.

Погружаясь в записывающий транс скриптора, Ларк повторял Главные Вопросы, о которых говорил король. Словно начертанные огненным перстом, они всплывали перед его закрытыми глазами:

«Какими были люди Забытой Династии и были ли они людьми?»

«Откуда взялись Сестры Аннун и почему они управляют Империей?»

«Что такое Основной Кодекс, известный также как Грааль?»

Повстанец. История двадцать первая. Аркадианские шахматы

Арт, определенно, был уверен, что долго ему не протянуть. Раскаленный воздух обжигал слизистую, кое-как он дышал ртом, но с каждой секундой делать это было всё труднее. Сердце билось как бешеное, в глазах всё расплывалось. Сколько продолжалась эта пытка? Он не знал.

Время стало топким, вязким, словно оно, как воск, тоже таяло от убийственного жара. Он обменялся взглядом со своим мучителем и увидел на его лице безжалостную решимость. Арт понял, что тот собирается сделать.

– Нет, – из пересохшего горла вырвалось какое-то хриплое карканье. – Нет! Стой!

Было поздно. Ведро опрокинулось, и поток воды хлынул на камни. Пар с шипеньем ударил вверх, окутал Арта жгучим облаком.

– Это гшец! – завопил Арктурианин. – К Матери Аннун в потроха! Ты что творишь, Ланс!? Зачем?!

– Терпи, – сурово ответил командор Восстания, забираясь на верхнюю полку в самую жару. – Мы в парилке всего десять минут. Ты мне потом еще спасибо скажешь.

– Десять минут? – переспросил Арт. – Всего десять? И когда можно выходить?

– Сидим еще минимум столько же. И потом сразу в ледяной бассейн.

– Ну это точно нет, – Арт замотал головой. – Ледяные купания без меня. Я лучше вернусь в Рексем. Там ко мне были добрее.

Ланс усмехнулся, разминая мощный бицепс, на котором староимперской вязью была татуирована строка из бофорской молитвы. Арт понял, что избежать окунания в бассейн не получится.

Позже они, умиротворенные, распаренные и размятые умелыми манипуляторами биомеха-массажиста, расположились на лежаках с подогревом на веранде. Дело шло к полуночи. Из пяти знаменитых лун Фархи взошли три (их названия Арт, конечно, забыл). Полными дисками они нависали над снежными вершинами гор, купая их в мягком серебряном свете. Потайной особняк Ланса, скрытый куполом камуфлирующего поля, тонул в бархатной тишине и темноте. Арт поднес к губам фарфоровую чашку и сделал глоток чая из местных рубиновых ягод. «Хорошо», – подумал он.

– Хорошо, а? – спросил Ланс, очищая фархианский фрукт от синей кожуры. Под кожурой оказалась белоснежная мякоть, в которую он азартно впился зубами. – Мммхмх, я считаю, все секретные базы Восстания должны быть такими.

– Как ты сказал, у вас на Бофоре называется это истязание? – рассеянно спросил Арт.

– Сауна, – ответил командор. – Торговец, которому принадлежал особняк, давно сотрудничает с Катраэтом. Он мой земляк, чтит наши обычаи. У бофорцев есть такое выражение: «Ты можешь доверять только голому человеку». Думаю, наш друг немало важных переговоров провел в парилке.

Ланс потянулся и налил себе чаю из пузатого блестящего чайника, стоявшего на плавающем между лежаками столике.

– Про сауну я еще так тебе скажу, Арт. Тут дело привычки. Я один раз оказался на Ингере, это парсеков восемьсот отсюда, за Периферией. Дикий космос. Планета на самом краю зоны Златовласки своей системы, промерзлый булыжник. Живут на нем полуварвары, потомки первых колонистов. Их там бросили еще при Первых Династиях. У них даже язык свой, на империке понимают только с транслятором. Я на Ингере провел пару местных месяцев, выручал Гавейна из одной передряги.

Командор подул на чай, сделал осторожный глоток.

– В общем, у них там тоже есть парилки, только температура от ста двадцати градусов и выше. На камни они льют пиво, а после парилки растираются снегом. Но хуже всего, что у них есть традиция в парилке пороть друг друга пучками веток с листьями. Хлещут по спине, по рукам, по заднице. Отказаться нельзя – сочтут слабаком и зарежут. С этим у них на Ингере быстро.

– Кошмар, – сказал Арт, абсолютно уверенный, что планету Ингер и ее обитателей каэр Бофор придумал только что. – Скажи, а до океана далеко?

– Ну не то чтобы, – Ланс потер переносицу. – У меня здесь есть скоростной флиг, за полчаса долетим. Только сейчас несезон. Тройная полная луна – значит, высокий прилив. Пляжи затоплены, сирены попрятались. Ни искупаться нормально, ни песни послушать.

– Да я так, – Арт отвернулся, разглядывая украшавшие веранду ледяные статуи обнаженных женщин, местами покрытых чешуей. Видимо, так скульптор представлял себе фархианских сирен. – Я обещал Гвин, что мы полетим с ней на Фарху, поживем на берегу океана. После Катраэта и Тиндагола.

Он хмыкнул и добавил:

– Наше «после Катраэта», надо понимать, уже не настанет.

Ланс посмотрел на него с сочувствием.

– Она говорила, что вернется в Ганзу, – осторожно сказал бофорец.

Арт повернулся к нему. Несколько секунд невысказанный вопрос о том, что было, когда группа повстанцев вместе с Лансом и Гвин возвращались с Тиндагола, тенью висел в воздухе между двумя мужчинами. Первым затянувшееся молчание нарушил Ланс.

– Ты не пытался с ней связаться? – спросил он.

Арктурианин неопределенно пожал плечами. Это могло быть: «нет». Могло быть: «пытался, но ответа не было». Или: «не твое дело, бофорец». Или: «был слишком занят, пока носился по всей Периферии, выполняя задания Берилака, и заодно пытался собрать себя заново из кусков, оставшихся после Рексема».

– Что-то чай совсем уже не греет – сказал Ланс. – Пойдем в гостиную? Киберы уже накрыли стол к ужину.

“Если не хочешь говорить о Гвин – не будем”, – вот, что он сказал на самом деле.

– Светлая мысль, – ответил Арт. – Показывай, где в твоем дворце гостиная, хозяин.

“Я уже сказал все, что хотел”, – вот, что ответил Лансу бывший капитан “Эйгир”.

Ужинали просто, но сытно. В качестве основного блюда – жареный малмун-однорог с черным перцем. Его жесткое с резким запахом мясо по непонятным для Арта причинам считалось на Фархе деликатесом. На закуску овощи, сыр, хлеб, привезенные с океана моллюски и строганина. Ланс, вспомнив, что он аристократ с древней родословной, пил бадонское жемчужное вино, известное тем, что оно одинаково хорошо и к рыбе, и к мясу. Судя по этикетке, бутылка из криогенного погреба особняка была старше каэр Бофора на двести лет. Арт нашел в обширном баре тальяк со своей второй родины и щедро плеснул себе в пузатый бокал. Поддерживая атмосферу, в гостиной, объединенной со столовой в просторный зал, зажегся камин.

За ужином Ланс поделился свежими новостями из столицы. По его словам, в Сенате произошел раскол между старой аристократией – патрициями, к которым когда-то принадлежал его отец, и новыми лордами, в числе которых были Канторы. Камнем преткновения стал закон о неравных морганатических браках, принятый еще при Пятой Династии. Он мешал Дому Кантор породниться с императорской фамилией Пао из-за недостаточной древности рода черно-желтых.

На фоне закипающих страстей Император держался в стороне. Геон Третий мог простым волеизъявлением переступить через древний запрет, но по какой-то причине предпочел этого не делать. Он даже на время оставил столицу, отправившись в родовое поместье на планете Дзио. Тогда шершни, желавшие видеть на троне Лариену каэр Кантор, младшую дочь эрцгерцога Армина, надавили на Сенат, требуя отмены закона.

Ко всеобщему удивлению, давний союзник Высокого Дома Кантор небезызвестный пэр Ульфин каэр Градаук оказался против. Он выступил в Сенате как поборник традиций и требования к равнородству при заключении династического союза. Вокруг пэра Ульфина объединилось достаточное количество сенаторов, чтобы инициатива Канторов не была вынесена на голосование. На защиту интересов эрцгерцога бросились его вассалы и клевреты, получившие места в Сенате (а иногда и титулы) в результате стремительного восхождения Дома Кантор в зенит влияния в Империи.

Закипели публичные дебаты. Заскрипели невидимые колеса машины шантажа и принуждения, которую раскручивали обе стороны. На улицах столичного экуменополис от ругани и драк быстро перешли к сооружению баррикад, поджогам и мародерству. Охранявший императорский дворец гвардейский Алый Корпус был приведен в боевую готовность, и на орбите столицы – планеты Домус Ауреус постоянно барражировал линкор первого класса «Неукротимый».

Как круги от камня, упавшего в воду, зародившееся в столице беспокойство распространялось по Империи. Росли цены на оружие и наемников. Ганза, магнаты и Сестры Аннун обновили тарифы на перевозку. По Периферии поползли слухи, что вот-вот часть имперских гарнизонов будет отозвана в Золотые Системы. Кочевые флоты пиратов-пустотников, считавшихся окончательно разгромленными еще Браном Фендигайдом, были вновь замечены возле Мон-Сальват и Тейрана.

Арт внимательно выслушал рассказ Ланса о противостоянии сторонников Канторов и каэр Градаука и вынес свой краткий вердикт. «Пусть те и другие сгорят», – сказал он.

После ужина перешли к камину. Там утонули в огромных кожаных креслах, которые, по словам Ланса, за астрономические деньги были куплены на согнитском аукционе, доставлены титаном Сестер на Фарху, а изготовлены были чуть ли не в доимперские времена. Арт нашел кресло исключительно удобным, распиваемый у огня тальяк отвечающим моменту, а момент полностью подходящим для того, чтобы, наконец, поговорить о деле.

– Скажи, командор, – сказал он Лансу, который, сменив вино на местное бренди, с задумчивым видом разглядывал янтарную жидкость в граненом бокале. – Раз ты меня позвал сюда, надо ли понимать, что Берилак готов начать мне доверять?

Ланс не стал делать вид, что удивлен вопросом. Он слегка пригубил напиток, цокнул одобрительно языком и в свою очередь спросил, внимательно глядя на Арктурианина:

– А почему ты думаешь, что он тебе не доверяет или не доверял?

– Я бы не доверял на его месте, – ответил Арт. – Я провел несколько месяцев в плену, в руках одного из самых упорных врагов Катраэта. В Рексеме, где меня держали, общеизвестно используются технологии воздействия на сознание. Меня могли не только выпотрошить на мемоскопе, – при этих словах лицо бывшего узника на секунду застыло, стало похоже на бледную маску заключенного 12-462. – Мне могли полностью стереть и записать заново личность, превратить в бомбу с часовым механизмом, в заводную куклу Канторов.

– Чтобы подвергнуть тебя когнитивному программированию, Валькон Тэтра должен был быть уверен, что ты сделаешься агентом Катраэта, – заметил Ланс. – А не сдохнешь себе в джунглях Гаргаунта, как он, я думаю, предполагал.

– Мы не знаем, что творится в башке у лазаря, – Арт сделал глоток тальяка, опустошив бокал наполовину. – Он – детище палеотека Забытых. Боевые разумы-Стратеги, которых они создавали, если верить скрипторским байкам, просчитывали триллионы вероятных исходов в пикосекунду. Может и Тэтра соображает не хуже. Может он все просчитал вплоть до моего бегства.

Ланс неожиданно нахмурился, наклонился вперед.

– С чего ты заговорил о Забытых, Арт? – спросил он.

Арктурианин махнул рукой.

– Да ни с чего. Подумал о Тэтре, вспомнил сталкера на Градауке. Неважно. Что я хочу сказать: Берилак не из тех, кто объявляет джакс с рукой мертвеца. Такие, как он, играют наверняка. А я – перевернутая карта, непонятно, что там: золотая корона или пустые чаши.

Арт отпил тальяк, покачал бокал на весу.

– Поэтому я полгода подбираю объедки, оставшиеся от других агентов, летаю в такую глушь, где точно не знают, какая сейчас по счету правит Династия, – сказал он. – А как только намечается настоящее дело, как было с тем конвоем Иглессов, меня тут же отзывают на Катраэт и снова отправляют к Аннун на рога. Заметь, Ланс, я не жалуюсь, просто говорю, как есть. Ты спросил, почему я думаю, что Берилак мне не доверяет. Я ответил.

– Я бы не сказал, что дело в недоверии, – возразил Ланс. – Давай внесем ясность. Берилак не доверяет никому. Это его работа. Но он всегда принимает во внимание факты, а не голую интуицию. Если бы он всерьез подозревал, что ты двойной агент, он либо прожарил бы тебе мозги на мемоскопе, либо скормил тебе серьезную дезинформацию и отследил утечку. В любом из этих случаев мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

– Предположим, – Арт усмехнулся. – Если ты не собираешься сейчас как раз скормить мне ту самую дезинформацию. Но давай считать, что нет. Тогда в чём дело? Есть сомнения, что я справлюсь с настоящей работой?

– О, в твоих навыках никто не сомневается, – усмехнулся Ланс. – Особенно после Тиндагола и Гаргаунта. Если Берилак в чём не уверен, так это в твоих мотивах. Видишь ли, он, на самом деле, не любит джакс. Карты для него слишком непредсказуемы. Любимая игра Берилака, он каждый день проводит за ней по несколько часов, это аркадианские шахматы. Берилак, между прочим, чемпион Гнезда, а до того выигрывал несколько престижных турниров в столице.

Ланс указал рукой в угол, где на изящно выгнутых ножках стоял столик с доской для древней игры. Вырезанные из драгоценной кости градаукского мастодонта фигуры – по двенадцать с каждой стороны – застыли в боевых порядках.

– Его подарок. Берилак часто говорит, что каждого человека Восстания можно представить в виде одной из фигур. Самое очевидное разделение – на пешек и свиту. Пешки ничего не решают, их двигает чужая воля. Они даже не выбирали свое место, его им определили обстоятельства. Очень редко они могут стать фигурой свиты, если дойдут до края доски и не погибнут.

Ланс поднялся из кресла, подошел к столику и снял с него солдата в большом шлеме, охранявшего угол.

– Свита – другое дело. Вот, например, Страж. Сильная, важная фигура. Может пересечь всю доску, вторгнуться на вражескую территорию. Может закрыть собой Императора. С ним одна беда – ходит только по прямой. Человек, которого привела под наши зеленые знамена приверженность идее, похож на Стража. Он может быть очень полезен, но мыслит линейно, однобоко. Как, например, наш друг Бедуир.

Командор вернул Стража на место. Взял фигуру рядом с ним, изображавшую всадника в доспехах. Искусно вырезанный старинными мастерами конь под всадником рвался в бой, поднявшись на дыбы.

– Рыцарь или, как называли эту фигуру аркадианские изгнанники, Нобиль. Согласно Берилаку, который не в восторге от имперской аристократии, это тот, кто ищет в Восстании личной выгоды. Он часто прячется за другими фигурами, не ходит так далеко, как Страж, но если укрепить его позицию, дать ему то, что он хочет, Нобиль может быть очень полезен. Особенно там, где не пройдет другая фигура.

Ланс покачал всадника на ладони. Сказал задумчиво:

– Раньше мне казалось, что Гавейн занимает это место на доске Берилака. Но потом Ястреб добровольно согласился быть резидентом на Гаргаунте, и я уже не так уверен. Возможно, им движет нечто большее.

Рыцарь-Нобиль, совсем не похожий на рыжего корсара, вернулся на доску. Следующая фигура – старик в рваном балахоне, грозно поднимающий посох, – оказалась в руке Ланса.

– Фанатик. С ним всё просто. Ходит наискосок, навсегда привязан к своему цвету. Опытный игрок легко найдет ему применение.

«Например, пожертвует им в такой мясорубке, как Тиндагол», – подумал Арт.

– Я всё дожду, когда дойдем до мня, – сказал он вслух.

Язык Арктурианина слегка заплетался. Перелет на Фарху вышел непростым, три Перехода за сотню парсеков каждый с не самым опытным наемным навигатором. Аннун тоже была неспокойна. Корабль попал в блуждающую гравитационную аномалию, и его выбросило из гипера почти в миллионе километров от намеченной точки выхода. До орбитального причала Арт добрался на релятивистских скоростях, почти в ноль спалив запасы топлива. Сразу после спуска в беспилотной гондоле его ждала бофорская сауна. Теперь начинали сказываться ее последствия, усталость и третий по счету бокал тальяка.

– До тебя мы как раз добрались, – Ланс продемонстрировал Арту горбатого карлика в шапке с двумя рогами. – Шут или иначе Безумец. Самая непредсказуемая фигура. Ее ход определяет бросок десятигранных костей, «воля Аннун». Шут может брать фигуры своего цвета, что незаменимо в некоторых сложных комбинациях. Берилак считает, что Шутами становятся те, кто ослеплен желанием мести или справедливости.