Андрей Громыко. Дипломат номер один

[РГАКФД]

Литвинов стал одной из самых заметных фигур в мировой политике. Он выступал на различных международных конференциях, и его выступления привлекали внимание, потому что он говорил прямо и разумно.

Свое шестидесятилетие 17 июля 1936 года Максим Максимович встретил в швейцарском городе Монтрё, где открылась Международная конференция о режиме черноморских проливов. Подписанная там конвенция действует и по сей день.

В день рождения нарком получил из Москвы послание, подписанное секретарем ЦК Сталиным и главой правительства Молотовым: «Совет Народных Комиссаров Союза ССР и ЦК ВКП(б) приветствуют Вас, старейшего деятеля большевистской партии, руководителя советской дипломатии, неустанного борца против войны и за дело мира в интересах всех трудящихся».

Литвинов ответил благодарственной телеграммой: «Если в моей дипломатической работе отмечаются некоторые успехи, то они должны быть приписываемы в первую очередь твердому и искусному руководству виновника всех наших успехов во всех отраслях соцстроительства – вождю Сталину. Это руководство является залогом и дальнейших успехов».

Наркома наградили орденом Ленина. В газетах появились приветствия видных дипломатов. «Правда» в статье под названием «Верный сын большевистской партии» писала: «Имя тов. Литвинова войдет в историю как имя одного из крупнейших представителей великой эпохи Октябрьской революции и строительства социализма, как человека, который олицетворяет внешнюю политику Советского Союза и его борьбу за обеспечение мира между всеми народами».

Эпоха Литвинова завершилась, когда Сталин решил изменить внешнюю политику.

Главная проблема – отношения с нацистской Германией.

Вечером 12 января 1939 года в Берлине в имперской канцелярии устроили новогодний прием. Адъютант Гитлера капитан Фриц Видеман описал происшедшую там сцену:

Гитлер приветствовал русского полпреда особенно дружелюбно и необычно долго беседовал с ним. Взгляды всех присутствующих были направлены на них, и каждый мысленно задавал вопрос: что здесь происходит? Чем дольше продолжалась беседа и чем дружелюбнее она протекала, тем сильнее становилось затаенное волнение.

В этот день русский стал центральной фигурой дипломатического приема. Все теснились вокруг русского, как пчелы вокруг меда. Каждый хотел знать, что, собственно, фюрер ему сказал… Я не знаю, о чем говорил фюрер с русским полпредом. Но манера и откровенно дружелюбное настроение, с которым он это делал, являлись недвусмысленным признаком того, что в его позиции что-то изменилось. Во всяком случае Гитлер намеренно выделил русского.

Полпред Андрей Федорович Мерекалов незамедлительно доложил в Москву: «Гитлер поздоровался со мной, спросил о житье в Берлине, о семье, о поездке в Москву, подчеркнул, что ему известно о моем визите к немецкому послу Шуленбургу в Москве, пожелал успеха и распрощался… Внешне Гитлер держался очень любезно и, несмотря на мое плохое владение немецким языком, поддержал свой разговор без переводчика».

10 марта 1939 года на ХVIII съезде партии Сталин выступил с отчетным докладом ЦК, молодой Громыко изучал его слова с карандашом в руке. Среди прочего вождь негодовал по поводу того, что западные державы пытаются «поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований».

На эту фразу Андрей Андреевич не мог не обратить внимания. После прихода Гитлера к власти и уничтожения нацистами Коммунистической партии Германии в нашей стране господствовали антифашистские настроения.

Но оказалось, что в Берлине сталинский сигнал не заметили. Имперское министерство народного образования и пропаганды инструктировало немецких журналистов: «Съезд в Москве может комментироваться в том смысле, что все сводится к еще большему укреплению клики Сталина – Кагановича».

17 апреля полпред Мерекалов в Берлине попросился на прием к статс-секретарю Имперского министерства иностранных дел барону Эрнсту фон Вайцзеккеру и сказал:

– Идеологические расхождения вряд ли влияли на отношения с Италией и не должны стать камнем преткновения в отношениях с Германией. С точки зрения Советского Союза, нет причин, могущих помешать нормальным взаимоотношениям. А начиная с нормальных, отношения могут становиться все лучше и лучше…

21 апреля отношения с нацистской Германией Сталин обсуждал вместе с главой правительства Вячеславом Михайловичем Молотовым и наркомом обороны Климентом Ефремовичем Ворошиловым. На совещание в кабинет вождя были вызваны нарком иностранных дел Литвинов, его заместитель Владимир Петрович Потемкин, полпред в Англии Иван Михайлович Майский и полпред в Германии Андрей Федорович Мерекалов.

Мерекалов полагал, что Гитлер все равно будет стремиться к агрессии против Советского Союза, из этого и надо исходить. Сближение с Германией невозможно. Сталин думал иначе, и в Берлин Мерекалов не вернулся.

Полпред в Англии и будущий академик Майский вспоминал, что на заседании политбюро Сталин вел себя по отношению к Литвинову недружелюбно, а глава правительства Молотов просто обвинял наркома иностранных дел во всех грехах – его судьба была уже решена.

Драматические события 1939 года имели для Громыко особое значение. И не только потому, что именно тогда началась его дипломатическая карьера. Споры о том, как надо было тогда поступить, продолжаются по сей день.

Советские историки утверждали: пакт с Гитлером подписали в августе 1939 года ради того, чтобы сорвать образование единого антисоветского фронта. Западные державы не хотели сообща противостоять Германии и надеялись натравить на Советский Союз нацистов…

В реальности изоляция Советскому Союзу не грозила.

Объединиться с Гитлером демократии Запада не могли. Другое дело, что они страстно хотели избежать войны и долгое время шли Гитлеру на уступки, наивно надеясь, будто фюрер удовлетворится малым. Но делать уступки и становиться союзниками – принципиально разные подходы к политике.

В представлении западного мира Советская Россия мало чем отличалась от нацистской Германии. Для западных политиков Сталин ничем не был лучше Гитлера. И многие европейцы питали надежду столкнуть между собой двух диктаторов – Гитлера и Сталина: пусть сражаются между собой.

Точно так же столкнуть своих противников лбами надеялись в Москве.

Член политбюро и председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Калинин откровенно говорил своим подчиненным:

– Мы не против империалистической войны, если бы она могла ограничиться, например, только войной между Японией и Америкой или между Англией и Францией.

В 1939 году Советский Союз оказался в выигрышном положении: оба враждующих лагеря искали его расположения. Сталин мог выбирать, с кем договариваться: с Берлином или с Лондоном и Парижем.

Британские и французские политики, презирая советский социализм, в 1939 году не ставили свой задачей уничтожить Россию. А вот Гитлер изначально видел в России врага. С первых шагов в политике фюрер откровенно говорил о намерении уничтожить большевистскую Россию как источник мирового зла. Нападение на нашу страну являлось для Гитлера лишь вопросом времени. В 1939 году он не собирался этого делать. Ни с военной, ни с экономической, ни с внешнеполитической точки зрения Германия не была готова к большой войне с Советским Союзом.

М.М. Литвинов. 1946

[ТАСС]

Громыко уже трудился в Наркомате иностранных дел, когда 23 августа Сталин заключил с нацистской Германией, то есть со смертельно опасным врагом, договор о ненападении (плюс секретный дополнительный протокол), а через месяц, 29 сентября, договор о дружбе (!) и границе (плюс секретные дополнительные протоколы).

Почему вождь предварительно сменил наркома иностранных дел?

Не стоит думать, будто Литвинов сопротивлялся сталинским указаниям, находился в оппозиции к Сталину. Максим Максимович имел свои представления о внешней политике. Но выполнял то, что решал Сталин. Самостоятельность наркома выражалась, скорее, в стиле и методах дипломатии, да и в некоторой свободе мысли.

Максим Максимович не мог питать к гитлеровскому режиму ничего, кроме ненависти и презрения. Но если бы Сталин поручил ему наладить отношения с нацистской Германией, Литвинов не только не посмел бы отказаться, но и убедил бы себя, что это необходимо.

Смена наркома иностранных дел служила сигналом Берлину о готовности к переговорам.

3 мая на заседании политбюро утвердили постановление «Об аппарате НКИД»: «Поручить тт. Берия (председатель), Маленкову, Деканозову и Чечулину навести порядок в аппарате НКИД, выяснить все дефекты в его структуре, особенно в секретной его части, и ежедневно докладывать о результатах своей работы тт. Молотову и Сталину».

В.М. Молотов. 1950-е

[РГАСПИ]

Лаврентий Павлович Берия служил наркомом внутренних дел, Георгий Максимилианович Маленков – секретарем ЦК и начальником управления руководящих кадров, Владимир Георгиевич Деканозов – начальником внешней разведки (он входил в команду, привезенную Берией из Грузии). Сергей Федорович Чечулин с двадцатых годов работал в шифровальном бюро ЦК, ведал секретной перепиской партийного аппарата.

4 мая появился новый нарком иностранных дел – Вячеслав Михайлович Молотов.

Советник немецкого посольства в Москве Вернер фон Типпельскирх отправил в Берлин шифротелеграмму: «Это решение, видимо, связано с тем, что в Кремле появились разногласия относительно проводимых Литвиновым переговоров. Причина разногласий предположительно лежит в глубокой подозрительности Сталина, питающего недоверие и злобу ко всему окружающему его капиталистическому миру… Молотов (не еврей) считается наиболее близким другом и ближайшим соратником Сталина».

Л.П. Берия. 1940-е

[РГАСПИ]

В наркомат вместе с Молотовым приехали Маленков и Берия. Руководителей отделов и старших дипломатов по одному вызывали в кабинет наркома, предупредив, что там заседает комиссия ЦК. За столом на главном месте расположился Молотов, справа от него Деканозов, только что назначенный его заместителем, слева Берия и Маленков. В некотором отдалении сидел Литвинов.

Молотов что-то записывал. Деканозов слушал молча. Маленков тоже не проронил ни слова. Берия и слушал внимательно, и высказывался. Он лучше других знал тех, кто предстал в тот день перед комиссией, – на них в соседнем здании, где располагался Наркомат внутренних дел, уже собирали материалы.

После процедуры знакомства Молотова с аппаратом наркомата уже бывший нарком Литвинов сразу уехал на дачу. Его лишили охраны, телефон правительственной связи отключили.

В наркомате провели собрание. Молотов объяснил, почему убрали его предшественника:

Г.М. Маленков. 1950-е

[РГАКФД]

– Товарищ Литвинов не обеспечил проведение партийной линии, линии ЦК в наркомате. Неверно определять прежний НКИД как небольшевистский наркомат, но в вопросе о подборе и воспитании кадров НКИД не был вполне большевистским, так как товарищ Литвинов держался за ряд чуждых и враждебных партии и Советскому государству людей и проявил непартийное отношение к новым людям, перешедшим в наркомат.

Собрание единогласно приняло резолюцию: «ЦК ВКП(б) и лично товарищ Сталин уделяют огромное внимание Наркоминделу, и лучшим примером и доказательством этого является то, что во главе Народного Комиссариата Иностранных Дел поставлен лучший соратник товарища Сталина – Вячеслав Михайлович Молотов».

После снятия Литвинова устроили чистку наркомата – от «негодных, сомнительных и враждебных элементов».

Посол Владимир Иванович Ерофеев, который стал помощником Молотова, рассказывал мне:

– Когда пришел в Наркомат иностранных дел, там оставалось буквально два-три человека, работавшие с Литвиновым. Весь аппарат поменяли.

Так что Громыко был далеко не единственным новичком в аппарате.

Отчего Литвинова не арестовали?

Когда его вывели из ЦК, нарком обороны маршал Ворошилов упрекнул его:

– У вас в наркомате окопалось слишком много врагов народа.

Максим Максимович не сдержался:

– У вас не меньше!

И возмущенно обратился к Сталину:

– Что же, вы считаете меня врагом народа?

Сталин вынул трубку изо рта и ответил:

– Не считаем.

До революции Литвинову доверяли крайне опасное дело – транспортировку нелегальной большевистской литературы, а затем и оружия в Россию. Максим Максимович отличался завидным мужеством и хладнокровием. Ему же поручили обменять в европейских банках деньги, которые добывались путем «экспроприаций».

Большевистским боевикам удалось провести несколько удачных эксов и захватить большие суммы, которые вывезли во Францию. Литвинов сам отправился в банк в Париже. Но царская полиция обратилась за помощью к европейским коллегам. Литвинова арестовали.

Считается, что экспроприациями на Кавказе руководил Сталин и потому до конца жизни благожелательно относился к боевому соратнику. Но Максим Максимович об этом не мог знать. С того момента, как его сняли, с мая 1939 года, и до своего последнего часа он каждую ночь клал рядом с собой револьвер. Решил, что пустит себе пулю в лоб, но не позволит себя арестовать.

В ходе чистки исчезло целое поколение сотрудников Наркоминдела, их заменили молодые выдвиженцы. Подбирала будущих дипломатов комиссия ЦК, в которую входили Молотов и Маленков. Перед ними и предстал кандидат наук Громыко. Им понравилось, что Андрей Андреевич – партийный человек, из провинции, можно сказать, от сохи, – а читает по-английски. Знание иностранного языка было редкостью.

Громыко вспоминал:

Меня спросили:

– Что вы читали на английском языке?

Назвал некоторые книги, а потом добавил еще одну, которая меня заинтересовала по профилю научной работы:

– Труд американского экономиста Стюарта Чейза «Богатая земля, бедная земля».

Я почувствовал расположение комиссии, хотя решения мне не объявили.

Так Громыко начал трудиться в Наркомате иностранных дел, который с конца 1921 года располагался в шестиэтажном доме бывшего страхового общества «Россия» на пересечении Кузнецкого моста и Большой Лубянки. Ныне это площадь Воровского.

Отдельный подъезд выделили для наркома и его заместителей. В подвале оборудовали столовую, завели собственные ателье, парикмахерскую и прачечную. Здесь дипломаты оставались до 1952 года, когда Министерству иностранных дел передали высотную новостройку на Смоленской площади, где оно находится и поныне.

Здание Наркомата иностранных дел на Кузнецком мосту располагалось рядом с ведомством госбезопасности. Дипломаты деликатно именовали чекистов «соседями».

В наркомате Андрея Андреевича оформили заместителем заведующего 3-м западным отделом. А вскоре поручили ему руководить американским отделом. Высокое назначение его нисколько не смутило. Правда, отдел США не был ведущим, как сейчас. Главными считались европейские подразделения.

«В 1939 году мы оба работали в центральном аппарате Наркоминдела, – вспоминал пришедший в дипломатию из Института красной профессуры Николай Васильевич Новиков, который со временем сменит Громыко на посту посла в США, – оба в роли заведующих отделами: он – отделом американских стран, я – ближневосточным. Несколько замкнутый по характеру, он избегал тесного общения со своими коллегами – “директорами департаментов”, как мы в шутку именовали друг друга».

Как руководитель отдела Громыко получал указания от Молотова. Молотовский секретариат в наркомате укомплектовали людьми со стороны.

Владимир Николаевич Павлов в марте 1939 года защитил дипломную работу на теплоэнергетическом факультете Московского энергетического института. А в апреле его вызвали в ЦК. Устроили экзамены по английскому и немецкому языкам, которые он знал с детства. После беседы с Маленковым его на машине отвезли к Молотову. Павлов вспоминал:

Строительство здания МИД на Смоленской-Сенной площади. 22 мая 1950

[ТАСС]

Он просмотрел мое досье и сообщил, что я назначаюсь помощником наркома. Стало ясно также, что я не один мобилизованный на работу в Наркоминдел. В коридорах ЦК и в приемной Молотова в Наркоминделе находилось несколько человек чуть старше моего возраста, проходивших процедуру отбора на работу в наркомат.

Секретариат нового наркома был также укомплектован новыми людьми. Лишь один из его сотрудников, Б.Ф. Подцероб, работал в Наркоминделе с 1937 года. Старшим помощником Молотова или заведующим секретариатом был А.Е. Богомолов, в прошлом профессор, специалист по марксистско-ленинской философии. Человек он был образованный, знал французский язык, но ему не хватало расторопности и оперативности. Вскоре его заменил С.П. Козырев, работавший до того в аппарате Совнаркома СССР…

Приказ по НКИД СССР № 3 о назначении А.А. Громыко заместителем заведующего 3-м западным отделом НКИД СССР. 14 мая 1939

[АВП РФ]

Наш рабочий день начинался в 9 часов утра и продолжался до 12 ночи. Задания я получал от С.П. Козырева, непосредственно обслуживавшего наркома и ходившего к нему в кабинет по звонку.

Борис Федорович Подцероб много лет трудился помощником Молотова, потом одновременно с Громыко служил заместителем министра.

Александр Ефремович Богомолов, как и Громыко, стал заведующим отделом и так же быстро отправился работать за границу – во Францию. И его потом произвели в заместители министра.

Семен Павлович Козырев тоже несколько лет трудился помощником Молотова. Заместителем министра – много позже – его сделал уже Громыко.

В Наркомате иностранных дел Молотов занимал целый этаж: зал заседаний с длинным столом, собственно кабинет и комнату отдыха с ванной и кроватью. На столике в комнате отдыха стояли ваза с цветами, тарелочка с очищенными грецкими орехами и ваза с фруктами, которые доставлялись самолетом из южных республик. Выпивкой он не увлекался. Расслабляться не умел, да и трудновато наслаждаться жизнью, когда за тобой постоянно ходит охрана. Молотов любил ходить пешком, часто обсуждал какие-то вопросы, прохаживаясь по дворику.

После полуночи он отправлялся к Сталину на доклад и возвращался усталый и злой. Молотов редко уезжал с работы, не убедившись, что Сталин уже покинул Кремль. Поэтому его рабочий день заканчивался в три-четыре часа утра. Но Молотов находился в отличной физической форме и вообще был абсолютно здоров. Его спасала способность засыпать мгновенно, едва голова касалась подушки.

Иногда он говорил своим помощникам или начальнику охраны:

– Пойду прилягу. Разбудите меня минут через пятнадцать.

Разбудить его следовало строго в указанное время. Работал он много и с удовольствием, переваривал монбланы бумаг, производимых бюрократической машиной. Громыко внимательно присматривался к наркому, учился у него, перенимал некоторые его привычки и методы.

В первую очередь Молотову докладывались документы, которые требовали срочного ответа. Потом шли записки от Сталина (их передавали, не вскрывая), разведывательные сводки, расшифрованные телеграммы послов. Они с вождем были охвачены манией секретности. Не доверяли даже ближайшему окружению и ограничивали подчиненным доступ к заграничной информации.

Громыко нравилось, что Молотов был очень организованным человеком. Все рассчитано по часам, бумаги разложены на столе в строго определенном порядке. По словам помощников, он все быстро схватывал, интересовался деталями и запоминал их – обладал прекрасной памятью. Причем Молотов выслушивал и мнения, не совпадавшие с его собственным. И в этом Андрей Андреевич на него походил.

Н.А. Булганин, И.В. Сталин и В.М. Молотов на трибуне Мавзолея. 1946

[РГАСПИ]

В менее секретных материалах помощники либо отчеркивали самое главное, чтобы нарком сразу мог понять, о чем речь, либо складывали документы на одну тему в папку и прикалывали лист с перечислением бумаг: от кого получены, краткое содержание. Он прочитывал рапортичку, но мог и достать какой-то документ из папки, если тот его заинтересовал. К каждой бумаге, требующей ответа, помощники прилагали проект решения. Как правило, Молотов принимал предложения и подписывал проект.

Докладывать он требовал очень коротко. Юмора не признавал, как и Андрей Андреевич. Работать с ним было весьма трудно. В подчиненных он ценил знание деталей и упорство в переговорах, поэтому так отличал будущего министра Громыко, который многое перенял от Вячеслава Михайловича.

«Молотов держался отчужденно, – вспоминал Владимир Ерофеев. – Всех называл только по фамилии. Увольнял тех, кто болел, говорил: взрослый человек не позволяет себе простужаться. Не признавал увлечений. Как-то поздно вечером мы ждали, когда он вернется от Сталина, и играли в шахматы. Застав нас за этим занятием, он пробурчал, что занимался этим только в тюрьме».

Еще один начальник Громыко – первый заместитель наркома Владимир Петрович Потемкин. Выпускник исторического отделения Московского университета, он знал языки, в том числе латынь, иврит и греческий. Опубликовал монографию «Очерки по истории древнейшего еврейства» и сборник работ, посвященных борьбе с антисемитизмом, который издал под названием «Помощь голодающим евреям». В годы первой русской революции выступал против еврейских погромов (Новая и новейшая история. 2007. № 5).

В гражданскую войну Потемкин попал на политработу в войсках, оказался в окружении Сталина и активно его поддержал. После гражданской пожелал пойти по дипломатической стезе, что Сталин ему и устроил. Владимир Петрович быстро рос в Наркоминделе – полпред в Италии, полпред во Франции. 2 сентября 1933 года Потемкин вместе с вождем итальянских фашистов Бенито Муссолини подписал советско-итальянский договор о дружбе (!), ненападении и нейтралитете.

Потемкина часто приглашали к Сталину. Литвинов записал в дневнике: «Генсек очень уважает Владимира Петровича за эрудицию». Потемкин присутствовал на решающем разговоре в сталинском кабинете 21 апреля 1939 года, где Литвинов возразил Молотову и возник принципиальный спор о линии внешней политики. Благоволивший Владимиру Петровичу Сталин ввел его в состав ЦК и сделал депутатом Верховного Совета СССР.

Полпред в Швеции Александра Михайловна Коллонтай записала диалог Литвинова и его заместителя Потемкина в Женеве – сразу после выступления наркома иностранных дел на ассамблее Лиги Наций.

– У вас, Максим Максимович, меня поражает ваше богатство мыслей и новых утверждений в ваших речах, – начал Потемкин. – Я не могу не спрашивать себя: когда вы успели согласовать все это с политбюро? Ведь шифровками передать все это невозможно.

– Я и не передавал, – объяснил Литвинов. – Если я являюсь руководителем нашей внешней политики, естественно, что я могу изложить ее основную линию, наши требования к Лиге Наций и нашу критику политики других стран. Я же здесь не несу отсебятины, мои мысли и положения являются выводом из всей нашей внешней политики и из наших перспектив. По-вашему, Владимир Петрович¸ выходит так, что руководить внешней политикой политбюро мне доверяет, а говорить о ней я могу, лишь согласовав каждую фразу с политбюро.

Полпред СССР в Италии В.П. Потемкин подписывает пакт, заключаемый СССР и Италией. 1933

[РГАКФД]

Потемкин объяснил, что ему не понравилось:

– Но не кажется ли вам самому, Максим Максимович, что ваша враждебная установка к Германии перехлестнула через край?

Литвинов неожиданно остановился и внимательно посмотрел на Потемкина:

– Вам что-нибудь передали из Москвы? Говорите прямо, нечего юлить.

Потемкин решительно отрицал:

– Нет, это мои личные размышления. Видите ли, мы еще нуждаемся в Германии против Англии.

Литвинов изумился:

– Вы верите в эти сказки? Отсрочить войну мы можем только твердым разоблачением Гитлера со всем его средневековым мировоззрением. Вы заражены франко-английскими иллюзиями, что умиротворение Гитлера возможно.

В.П. Потемкин. 29 сентября 1945

[ТАСС]

Потемкин остался при своем мнении: