Локоть

Леонид Фролов

Локоть

От автора

В тишине архивов, в начале девяностых, когда рушились старые идеологические оковы, историкам открылась страшная и захватывающая страница Великой Отечественной войны – история Локотского самоуправления. Долгие годы эта тема оставалась под спудом, погребённой под слоем многочисленных архивных документов.

С обретением доступа к ранее засекреченным документам, исследователи с изумлением обнаружили на карте войны этот зловещий анклав – территорию, живущую по своим законам, законам, написанным под диктовку врага. Локотское самоуправление стало полем ожесточённых споров. Либеральные историки, опьянённые свежим воздухом свободы, поспешили представить коллаборационистов жертвами обстоятельств, едва ли не борцами за справедливость. Но за красивыми словами о каком-то ином пути и антисоветских настроениях скрывалась жестокая реальность оккупации, страха и предательства.

Эта книга – попытка донести правду. Это художественное переосмысление трагических событий, основанное на реальных свидетельствах и документах. Здесь будут герои и злодеи. Здесь будут люди, поставленные перед нечеловеческим выбором, живущие в ситуации, когда каждый шаг мог стать последним.

Локотский округ превратился в клетку, где люди оказались зажаты нацистским режимом. И в этой клетке развернулась своя, особая война – война партизан с коллаборационистами, война идеологий, война за души. Партизанское движение окрепло в брянских лесах, и сделало одной из своих главных целей уничтожение главарей этого предательского режима.

В центре повествования – трагедия двух поколений, раскол, прошедший через сердца и судьбы. История ожесточённого антисоветчика, ставшего бургомистром оккупированной территории, уверенного в своей правоте и пытающегося построить новую жизнь на руинах старой. И история его дочери, девушки, чья юношеская душа не смогла смириться с предательством и ложью. Ей предстоит сделать свой выбор, выступить против отца, против системы, против самой себя. Искра надежды на фоне всеобщего мрака, символ сопротивления, рождающегося в самых неожиданных местах.

Брянское партизанское движение в годы Великой Отечественной войны – это масштабная и эффективная народная война в тылу врага. Зародившись в первые месяцы оккупации, оно быстро разрослось, охватив всю территорию Брянской области и став одним из самых мощных партизанских движений в СССР. Жители всей страны и в особенности брянцы обязаны гордиться своими предками, которые, пройдя через ад, дали жизнь будущим поколениям.

Эта книга не учебник истории. Это роман о предательстве и верности, о вере и разочаровании. Это история о людях, живших в эпоху величайшей трагедии, и о том, как эта трагедия навсегда изменила их жизни.

Глава 1

Брянск. 1976 год.

В тот тихий день, когда летний туман плотно обволакивал город, Михаил Петрович, коренной житель, совершая обычную прогулку по знакомым улицам, невольно обратил внимание на мужчину. Старик неспешно двигался по тротуару, его взгляд рассеянно скользил по старинным зданиям, не отводя взора от знакомого силуэта. Старик его узнал, это был фашистский прислужник.

Словно удар грома, воспоминания о кровопролитной войне пронзили разум Михаила Петровича. Именно в ту эпоху, когда каждая секунда была пропитана страхом, этот предатель служил нацистским захватчикам, предав свой народ и свою страну. Это был человек, на чьей совести сотни погубленных судеб, источник бессонных ночей и безутешного горя вдов и осиротевших детей.

Михаил Петрович больше не мог закрывать глаза на минувшее, не мог оставить его погребённым во мраке. Охваченный волнением и преодолевая изнеможение, твёрдым шагом направился к ближайшим сотрудникам правопорядка, осуществлявшим обход территории невдалеке.

– Товарищи милиционеры, товарищи милиционеры, – проговаривая хриплым голосом, обратился старик.

– Отец, что случилось? – спросил молодой лейтенант.

– Я только что видел полицая!

– Отец, какого полицая? Война давно закончилась, – недоверчиво ухмыльнулся лейтенант.

– Да подожди ты, – оттеснив своего коллегу, сержант стал расспрашивать старика.

– Батя, ты успокойся, расскажи, что за полицай?

– Слыхали про Локотскую республику, которую здесь устроили немцы с нашими земляками?

– Ну, – кивал сержант.

– Так вот, я жил во время войны там, а этот, как его, Колька Иванкин, был у них полицаем. Я его рожу на всю жизнь запомнил. А сейчас увидел его на набережной. Прогуливается как ни в чём не бывало.

– Бать, так более тридцати лет прошло, может, ошибся, – сказал сержант.

– Не, ребятишки, такое не забывается… Он это, он, – повторял Михаил Петрович.

Милиционеры решили проверить незнакомца и по указке Михаила Петровича направились вдоль набережной. Старик плёлся сзади, бросая взгляд на прохожих. Он сильно волновался, боясь осознать, что тот ушёл, а его словам никто не поверит.

На скамейке сидел тот самый гражданин, держа в руке газету, свёрнутую в трубочку, и похлопывая о колено. Михаил Петрович бросил взгляд и узнал давнего знакомого, его губы обсохли, и хриплым голосом пробормотал:

– Собака, сидит! Берите его, товарищи!

Сотрудники направились к незнакомцу, а старик следовал сзади. Николай Иванкин заметил милиционеров и немного напрягся, оглядывая всё по сторонам. Он явно был взволнован, закручивая газету в трубочку ещё сильней.

– Гражданин, предъявите документы для установления личности, – сказал лейтенант.

– А я что-то нарушил? – дрожащим голосом спросил незнакомец.

Их взгляды встретились, как будто и не было этих тридцати лет. В воздухе повисла напряжённая тишина. Оба смотрели друг на друга, словно пытаясь прочитать мысли. Наконец, Михаил Петрович нарушил молчание:

– Ну, здравствуй, Николай Иванкин.

Тот ответил на приветствие, но его голос звучал холодно и отстранённо:

– Здравствуй, – ответил мужчина, не отводя взгляда от глаз своего бывшего врага. Они продолжали смотреть друг на друга, не двигаясь, словно ожидая чего-то.

Лейтенант, ощущая нарастающее напряжение, повторил:

– Гражданин, предъявите документы.

 Иванкин медленно, с видимым усилием, полез в карман пиджака. Руки его дрожали, выдавая сильное волнение. Он достал паспорт и протянул лейтенанту. Тот внимательно изучил документ, сверяя фотографию с лицом мужчины. Всё соответствовало.

Сержант, наблюдая за происходящим, не сводил глаз с Михаила Петровича. Старик стоял, весь съёжившись, но в его глазах горел огонь давно забытой ярости. Он молча кивнул сержанту, подтверждая, что это именно тот человек. Сержант, почувствовав тяжесть момента, тихо сказал:

– Николай Фёдорович Иванкин, пройдёмте с нами в отделение для выяснения обстоятельств.

Иванкин побледнел, но попытался сохранить видимость спокойствия.

– На каком основании? Я ничего не нарушил, – проговорил он, стараясь казаться уверенным.

– Вас опознал свидетель, как человека, сотрудничавшего с немецкими оккупантами в годы Великой Отечественной войны, – ответил сержант, не повышая голоса.

Лицо Иванкина исказилось от ужаса. Он опустил голову, признавая свою участь. Михаил Петрович, словно окаменев, наблюдал за ним.

Иванкин поднял голову, в его глазах плескалось отчаяние.

– Это ошибка! Этого не может быть! – выкрикнул он, обращаясь ко всем присутствующим, словно ища поддержки. Но лица вокруг оставались непроницаемыми. Он понимал, что сопротивление бесполезно, и опустил плечи, сдаваясь на волю судьбы. Сержант жестом показал на машину, и Иванкин, опустив голову, медленно двинулся в указанном направлении.

Москва. 1976 год.

В кабинете КГБ, освещённом тусклым светом через полупрозрачные занавеси, витала атмосфера таинственности и строгости. Мрачные карты, висящие на стенах, олицетворяли власть и контроль, присущие этому недремлющему органу Государственной безопасности.

Полковник Алексей Игоревич Смирнов, невысокий, устойчивый мужчина с седыми усами, сидел за старым дубовым письменным столом, покрытым книгами и документами. В его руках находилось толстое дело, заполненное секретными материалами и докладами.

Спокойное лицо полковника выражало серьёзность и непроницаемость. Вокруг него витали запахи свежей бумаги и табака. Толстые стены отгораживали его от посторонних взглядов, создавая интимную атмосферу и защищая информацию, хранящуюся в этом неприступном обиталище власти.

Вдруг тяжёлая дверь со скрипом открылась, и в кабинет вошёл капитан с суровым лицом, придерживающийся принципов армейской дисциплины и порядка. Он нёс в руках папку. Капитан, наклонившись в знак уважения, положил папку на стол перед полковником и произнёс твёрдым голосом:

– Товарищ полковник, у меня важное донесение!

Глаза полковника зажглись. Он тотчас приступил к изучению её содержимого. Пока полковник читал, в кабинете царила приглушённая тишина, нарушаемая только звуками стучащих клавиш старенькой пишущей машинки какого-то сотрудника в соседнем кабинете.

Полковник Смирнов, закончив чтение доклада, медленно поднял глаза и взглянул на занавеску. На его лице появилась непроходящая маска серьёзности и решимости. В кабинете осталась тяжёлая атмосфера важного решения и накопившаяся ответственность. Его чёрным глазам понадобилось время для обработки информации и принятия последующих мер.

Это было именно то дело, которое он вёл десять лет назад. То дело, по которому он зашёл в тупик – дело Тоньки-пулемётчицы, которую он безуспешно искал долгое время и не находил никаких зацепок. Но теперь появился свидетель, тот самый, Николай Иванкин. Полковник взял папку и направился в генеральский кабинет, который располагался этажом выше. Проходя мимо секретаря, он твёрдым, но спокойным голосом сказал:

– Марина, найдите мне срочно лейтенанта Кудрявцева. Пусть незамедлительно приедет в управление.

– Хорошо, Алексей Игоревич, – ответила девушка.

Полковник постучался в дверь и вошёл в кабинет генерала.

– Ну что, Алексей Игоревич, ваше дело вернулось к вам… Ознакомились? – прозвучал энергичный голос генерала.

– Так точно, товарищ генерал-майор! Учитывая вновь открывшиеся обстоятельства, считаю целесообразным извлечь дело из архива и незамедлительно лично выехать в Брянск. В качестве помощника прошу назначить лейтенанта Кудрявцева.

– Кудрявцева? – с некоторым удивлением переспросил генерал. – Что вы, полковник, с ним возитесь?

– Перспективный сотрудник, товарищ генерал!

– Раз перспективный, берите. – Присаживайтесь, Алексей Игоревич… Как полагаете, этот свидетель, важен?

– Пока сложно сказать, товарищ генерал, разберёмся на месте.

– Смотрите… Вы же долго занимались этим делом? Да, не отвечайте, я знаю… А дело государственной важности… Если найдёте мне эту Тоньку, будете генералом, Алексей Игоревич. Не могла же она просто исчезнуть.

– Вряд ли исчезла, товарищ генерал, возможно, осталась в Германии.

– Полковник, не отвлекаю, оформляйте документы и отправляйтесь. Докладывайте ежедневно.

– Слушаюсь! – произнёс полковник ровным тоном.

– Идите, Алексей Игоревич.

Полковник проследовал по коридору, углубившись в свои размышления. На нём лежала ответственность за грядущее расследование, одно из важнейших в его карьере. Он обдумывал возможные варианты развития событий, пытаясь спрогнозировать каждый шаг, каждую потенциальную опасность. Задача заключалась не только в поимке таинственной преступницы, но и в сборе достаточного количества улик. Навстречу спешил молодой лейтенант Сергей Кудрявцев.

– Товарищ полковник, вызывали? – громко и чётко произнёс лейтенант.

– Да, Сергей… Два часа на сборы, отправляемся в командировку… Возьмите необходимое.

– Есть! – радостно воскликнул Кудрявцев. – А куда едем, товарищ полковник?

– В Брянск, – ответил полковник.

Полковник пристально посмотрел на молодого лейтенанта, заметив неподдельный энтузиазм в его глазах. Кудрявцев был одним из тех молодых офицеров, кто горел желанием служить и доказывать свою преданность делу. Алексей Игоревич надеялся, что этот энтузиазм не угаснет под тяжестью предстоящей работы. Дело Тоньки-пулемётчицы было сложным и запутанным. Требовало не только усердия, но и аналитического склада ума.

Кудрявцев был весёлым светловолосым парнем с привлекательной внешностью. Улыбка всегда играла на его губах, а глаза светились жизнерадостностью. Он был высокого роста, что придавало ему некую харизму и уверенность. Его весёлый нрав и шутливый характер создавали приятную атмосферу вокруг него, и он легко завоёвывал доверие и дружбу своих коллег. Несмотря на молодость, он обладал смекалкой и проницательностью, а его острый ум позволял ему быстро находить решения в сложных ситуациях. Полковник Смирнов опекал его. Он был ему вроде сына. По крайней мере, многие коллеги это замечали.

В этот же вечер Алексей Игоревич с Кудрявцевым отправились в Брянск. Они ехали поездом, взяв с собой незначительный багаж. Полковник сидел в своём купе, глядя в окно на мелькающие за окном пейзажи. Выразительные глаза казались полными глубоких размышлений, словно он погружен в свои мысли настолько, что мир вокруг него перестал существовать. Внезапно его внимание привлёк Кудрявцев, который стоял в коридоре и мило общался с молоденькой проводницей. Полковник вспомнил свою молодость и все те моменты, когда он тоже был настоящим романтиком. Внезапно поезд затормозил, и полковник вернулся к реальности.

– Сергей, – окликнул он коллегу.

Кудрявцев замешкался и вернулся с чувством вины на лице.

Рано утром состав прибыл в Брянск, где делегацию из столицы ожидал молодой человек, сразу же проводивший их к служебному авто. Минуя ведомственную квартиру, Алексей Игоревич отдал распоряжение ехать в управление. Он незамедлительно хотел изучить материалы дела и встретиться с новым свидетелем. Несмотря на попытки встречающего отговорить его, полковник остался непреклонен.

Пробираясь по узкому коридору, заваленному кипами бумаг, в кабинет, заранее подготовленный для столичных гостей, Алексей Игоревич обратился к местному сотруднику:

– У вас тут всегда такой хаос в управлении?

– Никак нет, товарищ полковник… Недавно переехали в новое здание… Ещё не успели освоиться… Раньше вообще ютились в тесноте, в нескольких кабинетах…

– Беспорядок принимается, – заключил полковник и добавил: – Организуйте нам с лейтенантом чаю, покрепче… Подготовьте дело, и через час Иванкин должен быть доставлен ко мне.

– Чай – это без проблем, а вот с Иванкиным боюсь, за час не успеем… Его же из СИЗО нужно конвоировать, – возразил местный сотрудник.

Полковник бросил на него спокойный взгляд и твёрдо произнёс:

– Через час!

– Есть, через час.

Алексей Игоревич окинул взглядом кабинет. Типичная обстановка провинциального управления: старая мебель, тусклый свет. Полковник поморщился. Не любил он такие места, насквозь пропитанные рутиной и ощущением безысходности.

Через полчаса на столе дымились два стакана крепкого чая. Местный сотрудник, заметно нервничая, принёс небольшую папку с материалами дела. Полковник, поблагодарив его кивком головы, тут же углубился в чтение.

Прибывшего Иванкина сопровождали двое вооружённых солдат. Алексей Игоревич внимательно вглядывался в его лицо, стараясь разгадать его мысли и тайные намерения. Кудрявцеву он указал место в углу кабинета и попросил печатать текст допроса, выражая тем самым недоверие к местным сотрудникам. Полковнику важна была каждая деталь, любая ниточка. Невозмутимый Иванкин, бывший начальник полицаев, отличался уверенным поведением. В его взгляде читалась непоколебимая самоуверенность. Несмотря на преклонный возраст, он сохранял спортивную форму и выглядел моложе своих лет.

– Николай Фёдорович Иванкин, тысяча девятьсот седьмого года рождения… Что же вам, Николай Фёдорович, сделала советская власть, которую вы предали в сорок первом? – ровным голосом спросил полковник, начиная продолжительный допрос.

– Все её ненавидели, особенно в нашей местности… Я не был исключением, – ответил Иванкин.

– Вы хотите сказать, что в Локотском округе, оккупированном немцами, все были предателями? Или как вы ещё называли своё формирование… Республикой? Кстати, Николай Фёдорович, объясните, почему республика, если в документах значится Локотское самоуправление, – продолжал допрос полковник.

– Да, люди иногда так называли… Ведь в сёлах и деревнях старосты избирались… Вроде как демократия… – с явной ностальгией произнёс Иванкин.

– Ясно, ясно… Чаю желаете? Разговор у нас предстоит долгий, не на один день.

Иванкин оживился, даже улыбнулся.

– Не откажусь, и от папиросы тоже.

– Будет исполнено. Сергей, обеспечьте гражданина чаем и папиросами, ведь он раскаялся и готов предоставить нам все подробности, – с иронией произнёс полковник.

Алексей Игоревич, в принципе, был виртуозом допросов, обладавшим уникальной тактикой. Он никогда не оказывал давления на опрашиваемого, а скорее завоёвывал его расположение, как бы становясь на время его союзником, компаньоном. Как-то во время допроса, он даже разделял с подозреваемым алкогольные напитки, после чего тот раскрыл все свои секреты.

Иванкин был человеком непростым, способным хранить свои тайны. К тому же действовала амнистия. Однако этот человек был фигурой примечательной в годы войны, ведь он фактически стоял во главе полиции Локотского округа. Иванкин осознавал, чем ему грозит подобная деятельность, и поэтому вёл себя крайне осторожно. Алексей Игоревич, понимая это, решил не спешить с давлением и не концентрироваться сразу на главном вопросе – Тоньке-пулеметчице.

– Вы же жили ещё во времена царя… Наверное, и Михаила Александровича Романова застали. Давайте начнём с этого. Возможно, я чего-то упускаю. Вот мне, например, советская власть предоставила многое: и работу, и жильё. А чего не хватало вам, Николай Фёдорович? Неужели советская власть была вам настолько ненавистна, что тысячи жителей Орловской области перешли на сторону немецкой армии? Или их запугали? – продолжал полковник подталкивать подозреваемого к откровенности.

– А я расскажу вам, как мы жили и как в семнадцатом пришли большевики и отобрали у нас всё. Я был ещё ребёнком, но прекрасно помню те времена, – воодушевился Иванкин, прикуривая папиросу.

– Давайте, мы внимательно вас слушаем, – произнёс полковник и взглянул на Кудрявцева, которому следовало тщательно фиксировать каждую деталь в протоколе.

Воспоминания Иванкина.

Этот уголок русской земли казался потерянным раем, благословенным оазисом среди бескрайних просторов. И не удивительно, ведь здесь, вдали от столичной суеты, располагалась Брасовская усадьба самого великого князя Михаила Романова – родного брата императора. В трёхстах пятидесяти верстах от златоглавой Москвы и почти в тысяче от Петербурга, в объятиях Орловской губернии, находил Михаил истинную отраду. «По-настоящему мы были счастливы только в Париже и в Брасово», – признавалась в своих дневниках его супруга Наталья.

На месте барской усадьбы со временем вырос небольшой посёлок Локоть. Жили здесь люди простые: крестьяне да купцы, но судьба одарила их невиданной милостью – почти полным освобождением от налогов. Щедрой рукой дарованная привилегия позволяла им жить в достатке, трудиться в радость и ни в чём себе не отказывать. Работа кипела, забот особых не знали.

Вдоль посёлка, словно серебряная лента, тянулись владения знаменитого конного завода, ведущего свою историю от рода Апраксиных. Позже его приобрела царская семья, предназначая усадьбу великому князю Георгию, но после трагической гибели последнего она перешла к младшему – Михаилу.

Бывало, едет великий князь Михаил в сопровождении любимой супруги, а люд честной, заслышав звон колокольчиков, высыпает из дворов. Кланяются в пояс, улыбаются. Кормилец едет, от податей избавитель! Благодать на русской земле! Так продолжалось до рокового 1917 года, пока не постучалась в их двери новая власть – советская. Тут и началось: раскулачивание, коллективизация, национализация. Попытки бунта в зародыше пресекались. Большевики крепко сжали в кулак всех неугодных, и закончился тихий рай в глубинке.

– Любопытно у вас получается, гражданин Иванкин, – произнёс Смирнов, щёлкнув крышкой серебристого портсигара. Он извлёк сигарету, не сводя цепкого взгляда с подозреваемого. Алексей Игоревич машинально помял сигарету, оторвал фильтр и бросил его в хрустальную пепельницу, словно разбивая хрупкую надежду на откровенность. Закурил.

– Не люблю я эти сигареты с фильтром. Так, баловство одно. Знакомый из Болгарии привёз, а я никак не накурюсь. Угощайтесь, Николай Фёдорович, – с нарочитой любезностью предложил полковник, протягивая портсигар. Поймав настороженный взгляд Иванкина, добавил с ледяной усмешкой:

– Вы же, наверное, привыкли в войну такие курить.

– Я две возьму, – сказал Иванкин и, чуть помедлив, выудил из портсигара пару сигарет.

Затягиваясь, он выпустил тонкую струйку дыма, наблюдая, как она растворяется в воздухе. Обдумывал следующий ход. Иванкин – матёрый волк, нужны особые приёмы, – промелькнуло в голове полковника.

– Любопытно у вас получается, – вновь заговорил Смирнов, словно возвращаясь к прерванному разговору. – Значит, во всей бывшей империи люди бедствовали, а у вас в этом вашем Локте – жили припеваючи, словно в раю. И потому вы, движимый, надо полагать, заботой о благе народном, решили перейти на сторону немцев… Любопытно, Николай Фёдорович, крайне любопытно. Чем же вам всё-таки так насолила советская власть? Или всё же дело в другом? Страх? Банальная трусость?

– Начальник, что-то я устал… В камеру, – прохрипел Иванкин, избегая взгляда полковника.

– Значит, всё-таки страх и трусость… А вы мне, Николай Фёдорович, показались человеком… э-э-э… деловым. Вот в вашем деле значится: возглавлял полицию Локотского самоуправления. А с сорок третьего года о вас никакой информации. По крохам собранные свидетельства говорят, что ушли вы с немцами при отступлении. И, что примечательно, в компании весьма… колоритной. В частности, с преступницей, чей счёт жизней советских граждан перевалил за полторы тысячи душ – Антониной Макаровой, она же Тонька-пулеметчица.

Иванкин, побледнев, нервно закурил, судорожно соображая, что ответить. Однако нервозность быстро схлынула, и он, набравшись смелости, произнёс достаточно уверенно:

– Начальник, а если я всё расскажу, что мне за это будет? Вышка?

– Николай Фёдорович, ну какая вышка… Если бы вы раньше не прятались от советского правосудия, давно бы уже на пенсии сидели, внуков нянчили. Но вы предпочли тридцать лет бегать по свету. Нам нужна полная картина деятельности Локотской республики в годы войны, все подробности. И, конечно, сведения об Антонине Макаровой. Вы ведь с ней были хорошо знакомы? Ну, давайте рассуждать здраво… Начнём с самого начала… Каждое утро вас будут привозить, и мы будем беседовать… Напишем, так сказать, совместными усилиями… книгу. С нас – чай, сигареты, а если хорошо пойдёт, то и рюмочка найдётся.

– А у меня есть другие варианты? – прищурившись, спросил Иванкин.

– Нет, Николай Фёдорович, у вас лишь один путь – рассказать всю правду. Без утайки.

Иванкин вдруг распрямился и, с неожиданно прорезавшейся в голосе уверенностью, заявил:

– Я был обычным солдатом. Приказы выполнял. Просто воевал… не на той стороне. Поэтому, начальник, валяйте, допрашивайте. Я согласен эту вашу книгу написать. Есть что рассказать.

Иванкин словно преобразился, отвечая на вопросы чётко и без запинки. Он не признавал свою вину, утверждая, что его действия были единственно верными и служили, как он выразился, интересам его страны. Воевал, дескать, против советов. Эта уверенность, эта наглая невозмутимость вызывала ярость у молодого Кудрявцева, но полковник оставался невозмутим. Он добился своего. Иванкин с каким-то болезненным упоением принялся рассказывать о своих преступлениях.

Глава 2

Тысяча девятьсот сорок первый год. Солнце, словно изнемогая под бременем грядущих бед, лениво сочилось сквозь дымку, выкрашивая поля в зловещие багровые оттенки. На самом краю посёлка, словно отгородившись от всеобщей тревоги, высилось здание техникума. Его директор, Андрей Петрович Отбойников, интеллигент с тихим голосом и пронзительным взглядом, казался оплотом невозмутимости. Но за этой маской покоя клубилась глухая обеспокоенность, смутное, зловещее предчувствие.

Местная жительница, Тамара Тихоновна, спешно приближалась к техникуму, точно бежала от наступающей беды. Робко вошла в кабинет, судорожно комкая в руках цветастый платок.

– Андрей Петрович, простите за беспокойство… Но я боюсь. Говорят, немцы уже у ворот. Что же с нами будет?

В глазах женщины плескался ужас, а во взгляде Отбойникова – что-то иное, сложное, змеиное. Словно предвкушение, отвратительное и манящее.