Не сдаётся душа

На базу приехали в семь вечера. Склад был закрыт. Кладовщица Валентина, послав всех на …, ушла домой встречать Новый год. Рабочие, естественно, тоже. Сторож базы не согласился взять охрану на себя: «Да меня убьют за неё, все знают, что вы должны плитку привезти… импортную». С одной стороны базы был частный сектор, с другой – автозаводское кладбище, забор был «прозрачный»…

Водитель Володя Волков поставил машину недалеко от сторожа на территории базы: «Куда ты денешься, сторож?» – но тот был неумолим: «Я сейчас тоже уйду Новый год встречать!» – «Ну, и как хотите!» Володя оставил мне ключи от машины и пошёл домой, жил он рядом. Бросить товар я не мог. Дело действительно было серьёзным. «Позвони хоть ко мне домой», – крикнул я Володе. «Ладно», – ответил он, не оборачиваясь. Мы оба знали, что у меня нет дома телефона. Жил я в то время в семейном общежитии, в обычной панельной «трёшке» на три семьи. В соседях со мной жила Валя Подсытник, снабженец-экономист из СМУ-2. Ей-то и догадался Володя позвонить. Она допоздна делала отчёт в своём управлении…

«Хорошо, что у Вовки бензина вдоволь», – думал я, греясь в кабине и жуя старый сухарь, найденный в бардачке.

Сторож, местный старик, удрал уже через час после нашего приезда. «Тебе всё равно тут сидеть, посмотришь? За мной не пропадёт. А к утру я приду». – «Да валите вы все», – с горечью крикнул я.

Радио в машине не было. Сухарь кончился. И я всё-таки уснул. Очнулся от грохота в железные ворота. «Кого там несёт?» – спросил я и, выглянув в щелку ворот, радостно открыл калитку. «С голоду ведь помрёшь, с утра не евши». За воротами с пакетом и сумкой стоял Вовка. Он принёс поесть и «попить»… «У меня жена понятливая, – продолжал он, – разве я могу бросить товарища! Ведь мы метростроевцы!» И, расположившись в кабине, мы начали провожать Старый год. В пакете оказался транзистор – стало много веселее. Минут за пятнадцать до Нового года пришёл сторож. И тоже с двумя сумками. «Бабка меня прогнала, – сказал он, – чего, говорит, парня одного оставил. Вдвоём-то веселее». В одной из его сумок виднелась большая светлая бутыль с мутной жидкостью…

Нас не покидала мысль, что первого числа никто не придёт. И мы, во всяком случае я, все праздники будем торчать на «голой» базе. Но, к удивлению, в половине девятого пришли все. И грузчики, и кладовщица. Нас с Вовкой она обходила стороной. И правильно, в общем-то.

По ленинским местам

Командировки… Тебя, как десантника, «выбрасывают в чистое поле» – в место, где ты ни разу не был. Приехав в чужой, незнакомый город или посёлок, главное – не растеряться: сначала найти гостиницу, и хорошо, если она вообще есть. Привести себя в порядок: помыться, побриться, сменить с дороги рубашку, надеть галстук, причесаться, и можно выдвигаться по делам, если это первая половина дня и нет усталости на лице. В противном случае лучше отложить до утра следующего дня. И народ на месте, и всё можно успеть.

Если едешь более чем на один день, надо взять две-три рубашки и пять-шесть галстуков. Каждый день меняя галстуки и рубашки, всегда будешь выглядеть свежим, элегантным, чистым и опрятным. И при этом всегда нарядным и разным. Мятый, неряшливый вид отрицательно сказывается на работе. Опрятный человек вызывает уважение и симпатию с первых моментов знакомства, запоминается как отличный от других, заурядных и одинаковых, своих работников. Такой облик работника ОМТС придаёт ему уверенность и надежду на успех. И даже если у тебя нет времени, и вопрос срочный, и надо решать вопросы немедленно – ты обязан выглядеть элегантно, потому что ты – лицо фирмы.

Кто бывал в командировках по снабжению, знает, что это такое. Для всех других, кто не бывал, – это возможность посмотреть мир или отдых с приключениями на стороне от второй половины. Так думают многие. На самом деле это далеко не так. Это неординарный труд, требующий от человека невероятной собранности, находчивости, абсолютной, острой, быстродействующей памяти. Необходимо уметь печатать на машинке (теперь – знать компьютер) и общаться с людьми, быть тонким психологом, иметь большой словарный запас, смекалку, чувство юмора и хорошо использовать их, другими словами – иметь хорошо подвешенный язык и не лезть за словом в карман. Иметь стальные нервы, огромное терпение, выдержку, выносливость. А также быть крепким, сильным, уверенным в себе, элегантным и даже, если хотите, красивым.

Прочитав написанное, сам удивляюсь – все эти качества можно причислить и Джеймсу Бонду. Но и нашему советско-российскому работнику ОМТС, равно как разведчику, следопыту-добытчику, они так же необходимы.

…От Абакана, куда прилетел самолётом, до Шушенского надо было ехать автобусом. Восемь часов – как оказалось потом, в обычном городском автобусе, с обычными городскими дерматиновыми полужёсткими сиденьями. Степь, начавшаяся сразу после выезда из города, расстилалась впереди. И ничего, на чём можно остановить глаз.

В Шушенское я ехал за двумя вагонами шпал, выделенных Москвой. Ближе, видимо, просто не было. В Москве мне сказали: «Если очень надо, возьмите там». А нам было очень надо. Но Шушенский леспромхоз на наряды не реагировал. На телеграммы отвечал непонятным текстом, вроде: «Ввиду неурожая огурцов не солим». Почти как у Райкина. Но потребности у нас были государственные, шутки не принимались. Надо было ехать. И вот я еду.

«Интересно, – думал я, глядя на эту бесконечную степь, – где же тут лес? До самого горизонта степи, степи и степи. Наверно где-нибудь за поворотом», – подумал я и попробовал уснуть. Очнувшись, увидел сереющий свет уходящего дня и всё те же степи. Только к вечеру, когда начало темнеть, на горизонте появились горы. Но и они, неспешно увеличиваясь в размерах, приближались своими синими макушками очень медленно… Саяны.

…К моему удивлению, контора, куда я приехал за шпалами, работала, несмотря на поздний час. Вокруг стояло человек десять людей, два КамАЗа с прицепом и три самосвала КрАЗ. Люди нервно кричали, на что очень спокойно реагировал невысокий паренёк лет двадцати восьми, в казачьей фуражке, с курчавым чубом из-под неё. Он стоял немного выше, на ступенях крыльца конторы, и курил папиросу. «Ребята – сказал он, – всех отгружу, но завтра вечером или послезавтра». «Если, – добавил он, – поможете мне. Передали, идут дожди, а у меня сено в горах – надо убрать». От наглости парня, от безысходности у людей поникли головы. Машины стояли с номерами далеко не местными. Из Тувы, Абакана, ещё откуда-то издалека. В основном приехали за пиломатериалами. «Сена много, и без машин его не вывезти, помогите, ребята!» – ещё раз попросил парень. Но куда же в горы с прицепом?! «Всё нормально, не в первый раз, там есть место для разворота, а прицепы оставим по пути на делянках». Дело было добровольно-принудительное, никому не хотелось возвращаться порожняком. Я присоединился к ним. «А как насчёт шпал?» – спросил я, зайдя за парнем в его кабинетик.

«Видишь, стоят как раз два загруженных шпалой вагона? Не тебе. Но, если поможешь убрать сено, переделаю накладные. А теперь все на сеновал – спать! Завтра рано утром вставать». Встали действительно рано. Раньше птиц. Затемно доехали до гор и начали подъём. Стоял густой туман, и видно было лишь края дороги и впередиидущую машину. Мы шли последними. «Куда-а едем? – протяжно сокрушался водитель КамАЗа, к которому я пристроился. – Где-е будем разворачиваться? Кругом круча – вверх круча, вниз круча. Три часа едем. Уже облака под нами, куда выше?» Рассвело, но мы по-прежнему ползли вверх, туман остался внизу, под нами. Но и солнца не было видно. Высоченные ели и кедры частоколом вертикально росли по склонам, за которыми только облака. Вот он – Лес. Вдруг передняя машина остановилась, и из неё выскочил наш «казак». «Всё, приехали». Впереди виден был пологий съезд и небольшая почти горизонтальная поляна. На ней отцепили прицеп и вручную развернули его дышлом назад. КамАЗ ушёл дальше вверх, а мы вдвоём с каким-то парнем начали вилами грузить два стога, что стояли с краю леса. Я с интересом глядел на растительность и деревья. «Две с половиной тысячи метров», – на мой немой вопрос ответил незнакомец, видимо местный. Тишина стояла звенящая. Сильно и вкусно пахло свежим сеном. Трава, что осталась нескошенной, по краям была высокой и сочной. «Удалась нынче травка-то, покушают наши коровки, а мы молочка попьём». Парень радостно махал вилами. За двумя стогами стояли ещё два, с другой стороны поляны… Когда вернулись передние машины, уже темнело – в горах день проходит быстро. Домой доехали уже ночью. Всех ждал неординарный ужин в благодарность за работу, но только после выгрузки. В конторе меня ждали новенькие накладные в адрес нашей организации. Выписанные ранее накладные порвали. Ждать застолья я не стал – билеты были только на проходящий поезд, успеть бы на станцию. «Не беспокойся, вагоны отправлю с утренним „сборным“, а тебе ещё вышлю мешочек кедровых орехов», – сказал «казак», и мы с ним распрощались. Спрашивать про огурцы я не стал. До станции меня подбросил на мотоцикле парень, с которым грузили сено.

Поезд был неудобным во всех отношениях: проходил через станцию в два часа ночи, место досталось, конечно, боковое и в конце вагона у туалета – дверь постоянно хлопала и был сквозняк, но до Новосибирска, где была пересадка, я проспал, не переворачиваясь и не вставая. А в Новосибе шёл долгий, моросящий дождь – хорошо, что убрали сено, помогли человеку.

Парень не обманул. Шпалы пришли даже раньше моего приезда (я заезжал ещё в один город). Но вот мешочка с орехами я так и не дождался, видно, затерялся на какой-то почте. Жаль.

Папанинцы

«Для того, чтобы проехать в карьер „Возрождение“, что находится в Выборгском районе, надо иметь допуск от первого отдела. А чтобы выдать этот допуск, первый отдел отсылает материалы твоего дела в известное министерство, и тебя проверяют в течение месяца». Так объяснял мне ситуацию Володя Паутов, который там уже бывал. А у нас на это времени нет. Поэтому мы сделали по-другому, использовали план «В». Я взял командировку в Ленинградский порт, Выборг и карьер. «Есть одна тонкость, – продолжал Володя, – при посещении порта на командировочном удостоверении ставится отметка погранконтроля. Маленький круглый штампик, который является пропуском в погранзону». Этот штампик сэкономил мне много времени. В порт мне надо было так и так, а в электричке от Выборга до «Возрождения» пограничники проверяют документы дважды.

С карьером и портом я договорился достаточно быстро. А вот с пароходством… Чтобы ускорить процесс поставки гранитного щебня, пошлём свою вертушку. Но за пять рейсов до Горького она выйдет из строя, придётся ремонтировать. Это очень дорого. Лучше сделать пять коротких рейсов до Питера и отправить щебень грузовым теплоходом. Так мы и решили. Но только пароходство так решать не хотело.

«Северо-Западное речное пароходство», табличка с таким названием висит в Питере на ул. Большая Морская, 37. Большое серое здание рядом с Дворцовой площадью. Видимо, само местонахождение этого предприятия возвеличило его работников. Как у них только носы в потолок не врастали? Адрес этот запомнился мне, наверное, на всю жизнь – столько раз пришлось там бывать и кланяться с великой просьбой.

Золотая осень давно кончилась. Последние отдельные жёлто-красные листья канадских клёнов слабо кружились, будто прощались и улетали прочь. Красивый вид из окна пароходства изменился на глазах, превращаясь в унылую пору, и совсем не поднимал настроения. Конец навигации – теплоходов нет. Заказывать надо было за девяносто дней. Никакие убеждения, что мы строим метро, что город ждёт, задыхается в пробках – ничего не действовало на начальника отдела перевозок, эстонца Карла Петерса. Словно смакуя свой эстонский акцент, медленно, с расстановкой он говорил: «Мы не мо-ошем вам дат теплохо-от. Фсе фасмошность исшерпа-ан. Раскафор аконше-ен». А вертушка уже возила гранитный щебень в порт.

Месяц я обивал пороги данного заведения к тому моменту, как вывезли пять тысяч тонн в Ленинградский порт. Шестым, последним, рейсом гружёная вертушка ушла в Горький. Я прошёл через все кабинеты и инстанции пароходства. Результата не было. И пошёл в обком партии. Неожиданно легко попал на приём к первому секретарю обкома. Как коммунист, я имел моральное право встретиться с любым партийным руководителем. Объяснив ему ситуацию, попросил помощи. При мне он через секретаря связался по телефону с начальником СЗРП. Спокойным, ровным и тихим голосом произнёс: «Изыщите возможность и помогите Горьковскому метрострою», и положил трубку.

«Изыскали» помощь только в начале декабря. Двухкилевой катамаран «Братья Грибановы» возвращался из Финляндии, порт приписки – Горький, но зимовать он хотел в Питере. После настойчивых переговоров со скрипом согласился. Конечно, любой капитан отвечает за своё судно и за груз на нём, но, чтобы не было изменений в решениях и непредвиденных искушений, я сопровождал грузы, особенно в больших количествах.

Загрузившись, теплоход немедленно взял курс через Онежское озеро на Волгу, домой. Зима, словно посмотрев в календарь, с первого декабря трясла свою перину. Морозы крепчали с каждым днём, и река могла вот-вот встать. Онега встретила нас неласково. Шторм, волны, как в настоящем море. Снег, шуга, видимости никакой. Шли по компасу и радару. Ни встречных, ни попутных судов не увидели, видимо, мы были последними. Шли очень медленно. Отсутствие хорошей видимости, сильнейший встречный ветер, большие волны с трудом пропускали нас вперёд. Катамаран, как большой таран, пробивался сквозь это крошево, смесь большой воды с ледяной крошкой убийственна. «Ты не выходи на палубу, – попросил-приказал капитан, – тебя может сдуть или смыть. Да и опасно – радиация!» – напугал он меня. Оказывается, гранитный щебень, как, впрочем, и глина – природные ископаемые, имеют небольшую природную радиоактивность. При небольших количествах она безвредна, при таких объёмах – в тысячи тонн – она превышает предельно допустимый уровень. Ни то, ни другое большой приятности не вызывало. Внутри теплохода было тепло, сухо и уютно. Катамаран – очень устойчивое судно. По судовому радио играла спокойная и мягкая музыка. И как ни бесилась природа, бросая в задраенные иллюминаторы тонны воды и льда, гремя и царапая по обшивке, в кают-компании никто не обращал на это никакого внимания. Меня приютили в каюте второго помощника капитана, где я и проводил в основном своё время.

Как ни старался капитан и его команда, мы не успели. В Городец пришли к замёрзшим шлюзам. При минус двадцати пяти Волга у шлюзов и сами шлюзы замёрзли за три дня до нашего прихода. Теплоход встал на рейде. И это не самое плохое. Лёд был ещё не очень толстый и прочный.

Его взрывали и обкалывали ледоколами. Хуже то, что уровень воды в реке упал, и с пятью тысячами тонн и своей осадкой «Грибановы» не могли пройти шлюзы. Пришлось «паузить». Ещё неделю простояли, ожидая две плоские баржи грузоподъёмностью по тысяче тонн каждая. Теплоход обледенел, словно прошёл по Северному морскому пути. Ходить по палубе было невозможно. Матросы время от времени скалывали лёд в тех местах, где это было крайне необходимо. Издали, окружённый льдом Горьковского моря, теплоход смотрелся как замороженный и затёртый льдами «Челюскин»…

«Привет папанинцам!» – кричал в рупор с борта подошедшего к нам речного ледокола «Дон» старший помощник капитана. Следом за ним шли толкачи с баржами впереди и плавкран. Началась работа. Написать две строчки нелегко, а вот на загрузку двух барж ушло два дня. С «Грибановых» сняли по одной тысяче тонн щебёнки на каждую – и корпус катамарана подвсплыл. С тремя тысячами он уже мог пройти шлюзы. Это и называется «паузить». Шлюзы для нас очистили, и вскоре, миновав их, ледяной, сверкающий на редком солнце корабль вслед за ледоколом пошёл вниз по Волге в Горький. За ним потянулся караван из барж, толкачей и плавкрана. К стенке Сибирских пристаней судно подошло лишь двадцать пятого декабря и, разгрузившись, через три дня встало у Стрелки со стороны Оки на зимнюю стоянку.

Так благополучно окончилась наша «папанинская» эпопея.

Авария

Станция «Московская» – самая крупная на горьковском метро. И самая тяжёлая в смысле строительства. Место оказалось гнилое. До революции здесь проходил канализационный коллектор. И грунт сам по себе болотистый, слабый, жидкий. Чтобы вычерпывать эту жижу, сделали специальный плот для экскаватора. Трубы большого диаметра – 1420 мм сварили между собой, заварили торцы и сверху приварили рифленый лист. Стоя гусеницами на таком плоту, экскаватор мог работать, не проваливаясь. Без плота – тонул. Противная чёрная жижа долго не кончалась, её увозили и увозили. Станцию строили с учётом выхода на вторую линию. И с учётом тупиков и разъездов она получалась очень длинной. Ко всему прочему стали появляться перебои со снабжением хвойным пиловочником, пиломатериалами и даже рудстойками. Как временный выход из создавшегося положения применили берёзу. Это была стратегическая ошибка. Это была бомба замедленного действия. Никто не предполагал такого исхода. В открытом грунте хвойный лес стоял два года. За это время успевали и построить, и закопать. Берёза, даже толщиной пятьдесят, а то и шестьдесят миллиметров, держа такой сырой грунт, сгнила через год. Строители успели за это время только выкопать котлован и начать нулевые работы. Но берёза не ждала. В прогнивших местах она сломалась, и начался вывал грунта в котлован. Балки, между которыми была положена вылетевшая берёзовая опалубка, сошлись. «Косынки», крепящие двадцатипятиметровые «расстрелы» к балкам, полопались по сварочным швам, не выдержав нагрузки. И те полетели вниз один за другим. Балки, более не удерживаемые ничем, начали складываться под мощнейшим давлением грунта в середину котлована и заваливаться с обеих сторон рухнувшей стеной земли…

В котловане находились люди. Они побежали в разные стороны. Пять человек, что побежали в сторону старого универмага, в их числе четверо практикантов и мастер, выбежать не успели. Конечно, нужно было предвидеть такое. Наказание в виде сроков понесли и главный инженер, и начальник участка. Но объективно никто из них не виноват. Они виновны лишь косвенно – в том, что допустили практикантов на подземные работы. Но метростроевские работы всегда в земле и всегда, на всех метростроях, практиканты спускались в забои, как же иначе им научиться?

Берёзовый пиловочник и берёзовый пиломатериал в дальнейшем никогда не закупался и не использовался в строительстве метро. Даже на заборы.

Чунояр

Минус четыре градуса показывало табло железнодорожного вокзала города Красноярска, когда поезд, в котором я ехал, прошёл мимо него. «Хорошо, – подумал я, засыпая, – зима, Сибирь, а совсем не холодно». До станции Чунояр было семьсот сорок километров и четырнадцать часов пути. Утром, проснувшись от холода, я увидел на окне купе «шубу» в два пальца. Отогрев маленький кружочек пальцем, я увидел занесённые снегом кедры и ели, деревенские деревянные дома. Всё было как зачарованное. Дым из труб стоял столбом, голубой снег искрился под прямыми солнечными лучами. От собак и лошадей шёл пар. Лица людей, морды и тела животных – все были в инее. «Ни фига здесь не минус четыре градуса», – подумал я. Поезд притормаживал. Проехали по железному мосту через широкую реку Чуна, закованную льдом и прикрытую толстым нетронутым одеялом пушистого снега. Низкий левый берег стеной корабельных сосен сторожил заповедную тайгу. На правом довольно высоком (но не таком, как у Волги) берегу тайга отгородилась двумя рядами деревянных домов. Дымы из труб, словно штыки бойцов на параде, стояли строго вертикально ровной шеренгой. Красота. «Здесь далеко не минус четыре», – снова подумал я. Поезд остановился почти сразу за мостом.

Выпрыгнув из вагона на платформу, почувствовал, как лопнули подошвы моих зимних сапог. Завернув поочерёдно ноги кверху подошвами, увидел глубокие, до самого «мяса», поперечные трещины. «Ни фига здесь не минус четыре градуса!» – опять подумал я, но почему-то получилось вслух. «Сегодня у нас всего минус тридцать семь! Обычно холоднее в это время года», – весело и звонко воскликнула молодая девушка, стоявшая рядом на платформе. «А как обычно в это время года?», – спросил я. «Обычно минус пятьдесят – пятьдесят пять!» – «Это хорошо, что сейчас не как обычно», – мрачно пошутил я, торопливо надевая перчатки. Свои зимние сапоги я купил в Ереване, в очередной командировке. Они понравились мне мягкой кожей, тёплые, лёгкие и не очень дорогие. Но, видно, сделаны были исключительно «для Армении и армянской зимы».

В посёлок и леспромхоз «Чунояр», мы ехали на привычном «курганчике». Но, в отличие от других, этот был тёплым. Вдоль лесной дороги меня потрясла страшная картина. Огромными и высокими штабелями был складирован ошкуренный пиловочник, или, как мы его называли, «гидролес», более тридцати пяти сантиметров в диаметре. Годный для любого производства: пиломатериалов, шпал, бруса и столбов, распорок – «круглый» лес. Только этот лес почернел от времени и открытого хранения. Он сгнил и не был годен даже на дрова. Чем дольше мы ехали, тем мрачнее становилось на душе. Необходимость в таком лесе очень велика. До десяти тысяч кубометров в год – только на нашем Метрострое. Изыскивая возможность поставок, я объездил всю страну, где только растёт лес. А здесь… Чёрными торцами, как дулами пушек, мёртвые штабеля смотрели на меня в течение часа, пока мы ехали. И ведь всё хвойный лес! Этими «пушками» расстрелять бы тех, кто натворил такое. Более трёхсот тысяч кубов погубили… вредительство, натуральное вредительство.

Стройка задыхалась на голодном пайке, леса, пиломатериалов не хватало. При рытье котлованов, на опалубку, между забитыми в грунт балками крепление, защита от вывала – «пятидесятка» и только хвойная. На строительство душкомбинатов, сходней, при заливке бетона, на изготовление столярных изделий: оконных и дверных блоков, даже для заборов – везде нужен лес. Лес служил также валютой при обмене материалов, это был большой и всеобщий дефицит. В Горьковской области был введён запрет на вырубку хвойных пород. Товарного леса не было, везли издалека. Ивановская, Костромская, Кировская, Пермская, Вологодская, Свердловская, Тюменская области, Удмуртия и Красноярский край – всё прочёсано, а тут… вредительство.

«Сейчас я выскажу этому начальнику леспромхоза всё, что я о нём думаю», – кипел я, входя в контору леспромхоза. Она была пуста. То есть там не было никого, кроме одного маленького щуплого человечка – начальника. «Я знаю всё, что ты хочешь мне сказать, – не дав мне раскрыть рот, произнёс он, – ты не первый, кто хочет это сделать». Видимо, у меня на лице всё написано, подумал я. «У тебя всё на лбу написано», – продолжил человечек. Неужели действительно? Нет, так нельзя, другие могут испугаться, надо работать над собой. «Три года нам не подают полувагоны, совсем не подают. Леспромхоз работает, выполняет план, даже перевыполняет немного, чтобы премию получить, но вагонов не дают». Он почесал свой морщинистый лоб. «Если хочешь, присылай вертушку, получишь лес». «Почему же вагоны не дают?» – «Это уже не мой вопрос. Спроси на станции».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.