Не сдаётся душа

«Теперь поедем по нашим делам», – сказал один из водителей моих КамАЗов. Как оказалось, нашему третьему водителю надо было заехать по личным делам. После смерти деда он хотел забрать оставшийся после него бельгийский винчестер, двустволку-вертикалку. И всё переживал: отдадут ему ружьё – не отдадут? Проехав по Партизанскому проспекту, свернув и проехав мимо подшипникового завода, мы попали в частный сектор и, найдя нужный дом, поставили машины. Конечно, маленькую, можно сказать деревенскую, улочку два КамАЗа с девятиметровыми полуприцепами практически закупорили. Из дома, у которого мы остановились, вышла женщина (видимо, хозяйка) и громко заплакала, увидев незнакомые номера. Как узнали мы немного позже, она, поняв, что приехал племянник деда, испугалась – подумала, что он приехал судиться за дом. Она была последней женой деда и с другими родственниками не была знакома. Узнав, что на дом он не претендует, сильно обрадовалась. С треклятым ружьём она не знала, что делать, и была рада такому исходу. Хозяйка потащила всех нас в дом и предложила баньку, с пивом первого минского пивзавода в перерывах между заходами и последующим обильным ужином, похожим на свадьбу и ночёвку.

Была пятница, водители были не метростроевские, и они никуда не торопились… На следующий день, к обеду, выспавшись и отдохнув, мы собрались ехать домой. Хозяйка собрала нам в дорогу два больших пакета с хавкой, где были и отбивные, и натуральные шницели (она работала официанткой в большом ресторане), копчёная колбаса, сало и ещё куча всякой вкусной всячины. Отдельно – пакет с водкой и две трёхлитровые банки с пивом…

Отбыв из Минска, мы часа два ехали молча, даже с каким-то натянутым, молчаливым напряжением. Водитель с ружьём ехал в другой, первой, машине. Была суббота, машин было мало, и мы ехали спокойно, не торопясь и не напрягаясь. Доехав до реки Свислочь, первая машина вдруг сворачивает на берег и, проехав немного, останавливается. Все мы вышли и встали в ряд по берегу реки. «Какая чистая и прозрачная река», – сказал один в тишине, лишь журчание воды и тихое шипение травящегося воздуха из тормозной системы автомашины нарушало эту тишину. «Какой удобный для ковчега берег», – в тишине сказал другой. «Какая красота, тепло и ветра нет совсем», – закинув обе руки за голову и потянувшись, сказал третий. «Не тащить же хавку с собой до дома – всё испортится!» – сказали вдруг все хором. И бегом побежали доставать из машин пакеты и раскладываться на берегу. «Свадьба» продолжилась. Через некоторое время, немного утолив жажду и голод, мы пошли купаться. Место было пустынное, и все поскакали нагишом. Вода была мягкой и приятно прохладной. Берег покато уходил под воду, было не мелко и купаться приятно…

Когда подъехала вазовская «шестёрка», мы плескались уже минут двадцать и собирались выходить на берег. Но из машины вылезли четыре длинноволосые «русалки» – и мы остались в воде… Пока «русалки» ещё минут десять качали права на это место, мы начали синеть. Но затем, переглянувшись, разом всем фронтом пошли на берег. «Русалок» с визгом сдуло с берега, трапеза продолжилась.

В воскресенье, проснувшись, искупались, доели хавку и поехали домой. Через сутки были уже на месте. Задание выполнено успешно.

«А с кем была договорённость насчёт газовки?» – спросил я потом, через несколько дней увидев своего начальника. «Не было никакой договорённости, – хмуро ответил Степаныч. – Игорь Извеков из производственного отдела нашего управления хотел договориться. Там у него знакомый в управлении строительства. Но его перевели в Куйбышев в Тоннельный-34, и он уехал срочно. Позвонить не успел, видимо…» Догадавшись о причинах его «хмурости», о медалях я не спрашивал. «Ладно, победителей не судят», – сказал он и подозвал Коробка. Тот, блеснув чёрными глазами, скрылся на «разъездном» бензовозе. «Сбор через полчаса на Лесной поляне», – объявил всем присутствующим Степаныч…

Лесная поляна

Ресторан «Лесная поляна» или ресторан «Лопухи» – так в шутку называли мы это интересное место в лесочке около аэропорта. Вокруг большого, ровного как стол и диаметром более полутора метров пня на равном удалении стояло ещё пять или шесть пеньков-стульев. И подъезд был удачный. И недалеко от базы и автобазы. Очень удобно. Иногда, по какому-нибудь важному поводу (к примеру, день рождения или праздник) туда в конце дня на машинах съезжались начальники и работники снабжения подразделений Метростроя. Общий сбор. И машины ставили носом вокруг «стола» – получалась «ромашка». Красиво, удобно и на свежем воздухе. Сочетание приятного с полезным. Но сегодня праздника никакого не было. Степаныч объяснил: «Соскучился я, не видно вас никого, все в разгонах. И напряжение очень высокое. Надо расслабиться». Была пятница, и мы «расслабились».

Шурупы

Машины не выдерживали такой интенсивной эксплуатации, часто ломались. Даже новые. Наверное, многие помнят большие красные «Татры» с чёрными круглыми носами-капотами. Первые десять «Татр» пришли на метростроевскую автобазу. А тут срочно надо было привезти из Москвы двадцать тонн путевых шурупов. Шурупы металлические, по виду похожие на обыкновенные, но размером много больше, сто семьдесят миллиметров на двадцать семь и весом около трёхсот пятидесяти грамм каждый. Бортовых машин не хватало в городе. И Разумовский мне сказал: «Жди дня три». Все понимали, если Москва даёт сегодня – надо брать сегодня. Не возьмёшь сегодня – завтра не будет! Я предложил взять «Татру». «На них ещё номеров нет, их ещё не зарегистрировали в ГАИ!» – возмущался главный инженер автобазы Николай Николаевич (в народе Коля-Коля), но решение было принято наверху. Водитель, которого посадили на мою машину, до этого на «Татре» не работал. Он взял с собой двадцатилитровую канистру автомобильного масла: «На всякий случай». Никто другой из наших водителей на них тоже не работал. Никто не знал, каковы эти машины в эксплуатации. Руководства по эксплуатации не было. А ехать было надо, и мы поехали. Доехали нормально. До Балашихи. Там на светофоре у большого перекрёстка провалилось сцепление. Скорости не включаются, светофор трижды перемигнул все циклы. С места тронуться не можем. К нам подошёл старший лейтенант. «Вы чё, сюда спать приехали?» Мы объяснили ситуацию. «Убирайте отсюда свой гроб с музыкой, сейчас начальство поедет. Мне ещё из-за вас по шее не хватало». Водителю всё же удалось кое-как съехать с перекрёстка, и мы встали у обочины смотреть, что случилось. «Вот приключение, даже не знаю, куда лезть, – проворчал он, – машину посмотреть даже не успел. С какой стороны к этой корове подходить?» Наконец разобрались. Сняв лючок посередине пола кабины, увидели течь из резиновой трубки гидравлической подачи масла. Разобрав узел, увидели, что сжевало манжет на штуцере. Масло вытекло, герметичности нет, давления нет, сцепление не работает.

«Что будем делать? Выходной день – ни автобазы, ни автопарки не работают». Негде взять запчасть починиться. «Хорошо, что масло взял, – сказал водитель, – и у чехов, значит, тоже брак делают. Ладно, голь на выдумки хитра, сейчас что-нибудь придумаем». Он порылся в своей сумке с инструментами, нашёл изоленту, намотал на манжет и, поставив его на место, залил масло. «Поехали!» Стараясь как можно реже выжимать педаль сцепления, мы доехали до места погрузки. Утром загрузились без проблем магнитом и выехали домой. Доехав до участка № 5 СМУ-2 нашего Горметростроя, выгрузились, подняв кузов самосвала (хорошо, что взяли самосвал, – выгружать удобно), и опять сломались. Изолента не манжет, ресурс её кончился, масло опять всё вытекло. Но здесь, дома, всё проще. До автобазы доставили машину на жёстком сцепе, а там нашли и новый манжет.

План «Б»

Разъезд Бисер находится в нескольких перегонах от Свердловска. Билетов до него не продавали ввиду «отсутствия такового». Там нет вокзала, нет касс и зала ожидания. Просто полустанок с «рыбкой», даже платформы нет. Взяв билет до следующей, «настоящей» станции Дружинино, я спросил у проводника вагона, не знает ли он, как от Дружинино добраться до Бисера. «Ничего нет проще, – сказал проводник, – официальной остановки там нет, но есть семафор и „рыбка“, наш поезд пропускает встречный. Стоим две минуты, выйти успеешь. И обратно тем же маневром». Это здорово, когда добываешь отсутствующую информацию и при этом солидно экономишь время. Поезд прибыл к нужному семафору в ноль-ноль часов ноль-ноль минут. Спрыгнув с подножки вагона, оглядываясь, я направился к одинокой будке дежурного стрелочника. Больше на полустанке никого и ничего не было. Кругом заснеженная тайга. Дежурный не спал, и я спросил, как добраться до одноимённой деревни. «Ступай по тропинке, она тебя приведёт куда надо. Тут недалече. Иван Николаевич живёт в третьей щели слева». Ивана Николаевича, конечно, все знают, он замдиректора Бисерского леспромхоза. Я поблагодарил кадрового, одетого по всей форме, в чёрном кителе, брюках и фуражке, пожилого железнодорожника и, несмотря на позднее время, пошёл по указанной тропе в снегу, зная наверняка, что меня ждут. Тропинка вела по холмистой местности. Я споткнулся о какой-то торчащий посредине тропы треугольный выступ. Ночью, в темноте, я не стал вглядываться. Но потом, чуть позже, до меня дошло, что это был за торчащий деревянный треугольник. И что это за «щели». Тропа углублялась в снег. Она стала шире и глубже, с человеческий рост и ширину. И вышла на «дорогу». Прорезанная и прочищенная бульдозером дорога была как тоннель с открытым верхом. А треугольник – то была вершинка дощатого забора! Столько снега я не видел нигде, даже в глубокой Сибири – ни до, ни после. Высота тоннеля была такова, что ни домов, ни даже труб не было видно. И только белый дым над огромными сугробами выдавал засыпанные снегом жилища. Щели – прорезанные лопатами входы в эти жилища шириной с хорошие сани, на которых возят фляги с водой. С водой здесь напряжёнка. Вдоль тоннеля я насчитал по шесть щелей с каждой стороны до поворота тоннеля-улицы. Дверь в нужной щели открылась быстро, меня действительно ждали. Ещё бы, ведь я вёз с собой двадцатилитровую канистру настоящего, высшей очистки, со знаком качества, питьевого спирта! Девяносто шесть и шесть десятых градуса – ректификат!

«Молодец! – сказал мне Иван Николаевич, – а то у нас трелёвочники смазывать нечем. Ха-ха-ха. Пойдём в баню». Баня находилась в крытом дворе дома. Двор выстлан деревянным настилом и глухо огорожен. Но стены! Стены были с секретом. Иван Николаевич взял ножовку: «Пойдём за водой!» Рядом со входом в баню распахнули створки. Там ровной стеной спрессовался выше потолка снег. Поленница дров была с другой стороны. Выпилив по размеру кубики, побросали их в вёдра. Это в котёл, на горячую воду. А ещё два на холодную. «Заранее не топил, потому что не знал, точно приедешь или нет, всякое может быть, а воду экономить надо!» Баня была тесная, топилась по-чёрному, непривычно. Мы больше просидели в предбаннике, дегустируя «смазочно-промывочную жидкость». От мягкой снеговой воды волосы сделались мягкими и пушистыми. Утром Николаич встал рано, как ни в чём не бывало. «Хорошая жидкость, давно такой не пробовал. И голова не болит». – «Ива-ан Николаевич, у меня сертификат на неё имеется. Чугуновский спиртзавод, изготовлен на картофельной основе. Со знаком качества, всё как положено». – «Ладно, идём завтракать и на работу». Поскольку окно было занесено плотным снегом, в избе постоянно горел электрический свет. Обычный пятистенок, как у всех. Но тепло в доме сохраняется долго, не выдувает.

С Иваном Николаевичем мы договорились быстро. Лес у него отменный, то, что надо. Сам смотрел, щупал. Свежий, зимнего свала, кольца на срезе ровные, чёткие, плотные. Сучки по стволу непроросшие, редкие, один-два на метр. Первый сорт! Составили договор. В обмен поставили шины на трактора, автотракторные запчасти, аккумуляторы, пилы. Всего на один сборный вагон, и вагон красного печного кирпича. Объём поставок – «рубль на рубль». И в ночь, ровно в ноль-ноль, я был на станции. Нужный поезд прибыл вовремя. Но как попасть мне в него? Из поезда никто не выходит, двери все закрыты и билетов у меня нет – нет как бы и оснований для посадки. Все спят. Через две минуты поезд уйдёт. Но уехать-то мне надо! Что ж, применим план «Б»…

Ещё в самом начале работы я познакомился с начальником снабжения отряда горноспасателей нашего Метростроя Юрием Комшиным. Высокий, плотный, курчавый и весёлый человек с огромными медвежьими руками. Своими размерами он противоречил своему характеру. Он был добрый и мягкий человек, а в нужную минуту мог переключиться и проявить решительность. Тогда не стой у него на пути! Как поезд-товарняк. Четыре с половиной тысячи тонн. Тормозной путь около километра. Попробуй останови! Я помог ему с одним незначительным делом, и мы подружились.

Юра выписал мне удостоверение горноспасателя в красных, «страшно государственных» корках с розовым вкладышем с красными буквами: «Приобретение билетов на все виды транспорта ВНЕ ОЧЕРЕДИ». Внизу указан номер приказа министра транспорта. Удостоверение было настоящим и действовало на кассиров и очереди в кассы убийственно. А я подарил ему очень солидную, чёрную кожаную с красивыми вышитыми вензелями, папку для документов. Она ему очень нравилась, и он постоянно потом ходил с ней. А удостоверение иногда помогало мне в командировках, даже при отсутствии билетов мне находили возможность уехать.

…Уверенно постучав большим гаражным ключом, почему-то оказавшимся со мной, под окном купе проводников последнего вагона, я показал красные корочки заспанной проводнице. «Мест нет», – показала она руками. Но я настойчиво показывал ей красные корочки. Пожав плечами, проводница впустила меня в вагон, и поезд тронулся. Что мне и требовалось. В вагоне было очень жарко и душно. «Ты зачем его впустила! Мест нет, ты же знаешь! И билета у него нет», – громко зашипела вторая проводница. «Он корочки красные показал, я и открыла», – оправдывалась первая. Не только этот, но и все последующие вагоны были загружены до отказа, весь поезд был действительно полон. Мы шли вдоль спящих вагонов в купе начальника поезда. Меня конвоировала первая проводница. Кроме начальника поезда в его купе оказались ещё и три контролёра. «Вот, получите», – сдала меня контролёрам проводница. «А ты не уходи, сейчас будешь объяснительную писать», – сказал, видимо, старший. Так из-за меня человеку попало. Контролёры, очень строгие, в фирменной серой форме пожилые железнодорожники, проверяли билеты других пассажиров. «Нарушаем?» – спросил один, досконально изучив моё удостоверение. «Так ведь ехать надо», – сказал я. «Ездить надо правильно, по билетам», – однотонно и нудно сказал второй контролёр. «Да где же их взять-то, если на полустанке даже и кассы-то нет?» – спросил я. «Всё равно, нужно ездить строго по билетам, – бубнил второй. – Штраф будете платить или вас в тайгу высадить?» Вариантов у меня не было. Заплатив штраф и за билет, я отправился следом за начальником поезда в передние вагоны. План «Б» сработал. Место мне всё-таки нашли, и через пятнадцать минут я уже спал крепким сном.

Мордовия

К Чамзинке мы подъехали рано утром. То ли утренняя серая мгла, то ли туман не давал рассмотреть и прочитать большое панно у въезда на необходимое нам предприятие. Подъехав поближе, увидели – весь снег, всё вокруг было занесено цементной пылью в два пальца толщиной. Только колея дороги белела, утрамбованная колёсами машин. Кто-то пальцем или прутком написал внизу панно большими буквами: «Мордовгрязь». Предприятие называлось «Мордовцемент»…

Заехав в открытые, незакрывающиеся ворота, мы увидели большой «хвост» машин. Цемент и шифер нужен всем строителям. Нам нужен был плоский шифер. Стояли долго. Очередь еле двигалась. Местные грузчики работали медленно-медленно, как при замедленном кино. Конца очереди машин не было видно, и они никуда не спешили. Потом машины встали вовсе. На погрузку подали крытый вагон «Пульман». Вагоны грузят эти же грузчики, но без очереди. После вагона был обед, потом опять вагон. Наконец второй загруженный вагон убрали, но очередь всё равно не двигалась. Я побежал посмотреть, почему стоим и что можно сделать. Оказалось, возвращаясь назад, маневровый тепловоз застрял на переезде, и машины не могли проехать на погрузку. Погрузочный цех и депо тепловоза находились на некоторой возвышенности. Рельсы обледенели, тепловоз скользил и не мог преодолеть даже этот небольшой подъём. Кроме того, он не мог двинуться с места и назад. Мне пришла в голову оригинальная мысль. «У меня военная машина, – сказал я мастеру, – ЗИЛ-157, он трёхосный, мы толкнём тепловоз, а вы погрузите нас без очереди». – «Пойдёт», – решил он.

«Вот тепловозы мы машиной ещё не толкали», – смеялся мой водитель Валера. Легко проехав своими большими колёсами по глубокому снегу, развернулся и, упершись бампером в бампер маневрового, немного сдвинул его. Этого оказалось достаточно. Тепловоз, буксанув, быстро убежал с переезда.

А мы, получив свои две пачки плоского листового шифера, поехали обратно домой.

Автопилот

Конец августа. Аэропорт Кольцово в Свердловске встретил меня пасмурной погодой и туманом. До небольшого городка Ивдель, что на севере Свердловской области, можно добраться только на АН-2, по железной дороге ходят только товарняки – сквозной асфальтовой дороги нет. Самолёт в этих местах – что автобус в городе. На нём всё. Почта, люди, мелкий груз. На старенький, видавший виды АН сели: бабка с козой, восемь крепких парней с большими рюкзаками и двумя ящиками водки и я. В рюкзаках у парней были пайфы – большие, по вместимости рюкзака, и изогнутые по спине для удобства бачки из нержавейки. Парни летели по ягоду морошку до Ивделя, там их ждал вертолёт МИ-6, который выкинет их на болотах и через пять дней должен забрать обратно.

Кукурузник, как кузнечик, скакал от одного населённого пункта до другого. Взлёт, полчаса – посадка, взлёт, полчаса – посадка, и так раз десять. Алексеевский завод, Алапаевск, Демидовский… Парни, расположившись поудобней на лавочках вдоль бортов, выставили посуду. Бабка достала на закуску зелёный лук, пироги, яйца. Козу привязали к последней ножке скамьи и полетели. Я был в числе приглашённых. «Так, это что такое?» – из-за занавески, разделяющей кабину пилота и пассажиров, смотрел командир самолёта. «Как что, не видишь? Водку едим», – ответили парни. «Я вижу, что водку! Кто разрешил?! Почему без меня, без командира корабля?! Непорядок!» – «Присаживайтесь, пожалуйста!» – «То-то же!» И, улыбаясь во весь полный больших золотых зубов рот, позвал: «Васька, ставь автопилот, идём водку есть!» У всех пассажиров, кроме бабки – она, конечно, ничего не поняла, – отвисли нижние челюсти. Мы переглянулись. Все знали, что на АН-2 нет автопилота! Васька, механик самолёта, быстро достал и размотал тонкий металлический трос с раздвоенными петлями на концах и одел их на концы штурвала: «Порядок, командир!» – «Высоту держит хорошо, – пояснил командир, – при подлёте у дома сориентируемся, если и снесёт на пятьдесят-сто километров влево-вправо, ерунда. В небе гаишников нет, ха-ха-ха». Челюсти поднялись. И мы опять полетели…

При посадке на конечном пункте в Ивделе сломали клюку – кронштейн крепления заднего колеса. «Ерунда, – сказал командир, – у нас есть старый списанный „Антошка“, мы с него снимем – на свой поставим…» Я не знаю, как парни и бабушка. Я был трезвый, почти. В аэропорту Ивделя парней действительно ждал вертолёт. Лётчик ругался, почему опоздали на полчаса. «Грозу обходили», – спокойно ответил командир «Антона». Вертолётчик недоумённо посмотрел в свои полётные карты… А мне предстоял полуторачасовой путь на «курганчике» до посёлка и леспромхоза Полуночное.

Через год мне довелось снова побывать в этих краях. И самолёт, и лётчик были другими. На обратном пути в Алапаевске, на грунтовом аэродроме, мы непредвиденно задержались. К самолёту подали трап – железную лестницу с поручнями на небольших колёсиках – и попросили выйти не спеша: «Вас будут снимать в кино!» Выходить и заходить пришлось раз шесть. «Кольцово закрыто по метео, торопиться вам некуда, так что давайте, приобщайтесь к лучшему из искусств – кино!» – кричала нам женщина в мегафон. Кинорежиссёр – в белой куртке, чёрных кожаных джинсах, с чёрными крашеными волосами не очень короткой стрижки. «Свердловская киностудия», – пояснил нам лётчик.

«Загорали» до утра. Съездив на железнодорожную станцию и убедившись, что уехать не на чем, я успокоился и вернулся на аэродром. Ночевали в поле, кто в самолёте, кто под ним, рядом. Гостиница не была предусмотрена.

Рано утром вылетели, хорошо еще все пассажиры были рядом.

Без колеса

Даже хорошо отлаженный прибор или механизм, рассчитанный на стабильную работу в течение нескольких лет, иногда ломается. Телевизор, например. Или свет (электричество) отключается. Или ружьё раз в год стреляет. Ну а уж на стройке без поломок не бывает. То кран сломается, то трос рвётся, то бетон в миксере застынет – не выковырять потом. Но чаще всего пробивали, резали и прокалывали колёса автомобилей. Причём колёса машин крупнотоннажных. И если на обычных машинах колесо можно быстро заменить, на наших это было сделать проблематично из-за большого веса последних. Колесо КрАЗа поднять одному сложно. Но были у нас крепкие ребята – водители. Коля Карпов или Миша Минеев справлялись сами. Но иногда и запасок не хватало. На «Татрах» с этим было проще. Любое пробитое колесо менялось местами с любым передним. Или просто снималось переднее колесо и ставилось на место пробитого, и ехали так, без колеса. Конструкция позволяет. А вот на ЗИЛ-157 так не поедешь.

Один раз едем по улице Кузбасской, спускаемся с железнодорожного моста в районе автобусной остановки «Рынок автозапчастей». Видим, нас обгоняет с левой стороны большое колесо. «Да ведь это наше!» – удивлённо воскликнул Валера (водитель). Потихоньку притормаживая, останавливаемся. Обойдя машину, убедились, что на правой стороне действительно отсутствует эта необходимая для движения деталь. Колесо, получив свободу, набрав скорость, убежало далеко вперёд. Пересекло шоссе и бухнулось в болото у мостика. Встречные машины, чудом избежав столкновений, разбежались в разные стороны. Найдя злополучное колесо, мы выкатили его к дороге. Но поднять его не смогли. Пришлось вызывать погрузчик. Уехать по другим делам я не мог, в кузове находился только что полученный спирт в количестве сорока декалитров. Оставлять его без присмотра было легкомысленно. День был потерян.

С этой машиной связано ещё несколько историй. Попала она в руки к новому водителю. Звали его Виктор – Витя-цыган. Он любил её как родную мать. Стройный, курчавый, черноглазый парень запал на нашу Валюшку, но это другая история. Витя был честным и исполнительным водителем. На работе. Бывало, он приезжал утром на совершенно неузнаваемом «зилке», вымазанном в грязи по самые края бортов. «Витя, где ты лазил?» – спрашивали мы. «С болота сено вывозил, – отвечал он, – военной машине военная работа». Цыган, одним словом.

Однажды зимой ездили мы с ним в Москву. Машину Витя наладил так, что она летала как ласточка. Останавливавшим нас по дороге гаишникам втирал очки: «Да не может ЗИЛ-157 быстро ездить – трёхосная машина. Она шестьдесят еле идёт». На что те молча показывали радар – там было девяносто. На обратном пути отказала печка. Стёкла моментально замёрзли. Ехать дальше невозможно, да и холодно очень. Витя нашёл резиновый гофр, просунул в моторный отсек. Небольшое тепло стало поступать на стекло водителя. Отогрев маленькое окошечко и глядя в него, как в амбразуру, поехали тихонько дальше. На других окнах был намёрзший снег. Мне запасливый цыган выдал старую телогрейку. Засунув ноги в рукава, я немного согрелся. Сам он надел валенки. Как в валенках можно управлять автомобилем, я не знаю, но домой мы доехали.

Новый год

Во второй половине декабря, в самом конце года, все нереализованные фонды распродавались Главснабами и министерствами желающим (в основном своим) за «живые» деньги. По чековой книжке, предоплате или даже за наличные. На инкассо или с отсрочкой платежа товары не отпускали. В основном это касалось дефицитных материалов. Кафельная плитка и линолеум, нитрокраска и сантехника, импортные обои, чугунные батареи и унитазы-компакты, и многое, многое другое. В течение года всё это выделялось для приобретения предприятиям строго по защищённым фондам и в мизерном количестве. В магазинах подобные вещи купить было сложно. А за невыбранные фонды можно было нарваться на сильные неприятности. При выделении фондов на следующий год лишали ровно на такое количество, сколько оставалось невыбранным. Поэтому в течение года дефицит придерживали, а к концу года «выбрасывали». В начале года выделяли фонды авансом – семьдесят процентов от выбранных в первом квартале предыдущего года, затем, после «защиты», – выравнивали по году. Вот такая интересная, а точнее, совсем неинтересная картина. Предприятия лихорадило от неравномерности поставок. А в связи с очень большим объёмом материалов на строительстве метро, нас лихорадило ещё больше. На метро уходило всё. Металл, арматура, трубы – в котлован и тоннели. Кирпич, сантехника, облицовочная плитка, опять трубы и батареи – на строительство станций и душкомбинатов, строящихся своими силами жилых домов. Душкомбинаты были на каждой станции. Там рабочие мылись и переодевались после работы. Под землёй – что в шахте, в белой рубашке не поработаешь. Поэтому и мыло, и лампочки, всё шло в ход. В конце года мы старались сделать запас, месяца на два до «защиты» и получения материалов по уже новым фондам. Вывозили и получали всё, что давали и что можно обменять. На базах было столпотворение, скапливались огромные очереди, часто грузили своими силами, лишь бы вывезти. Все были такими же, как и мы. Но нам-то надо было больше всех. Стройка-то неординарная. Я разрывался между Москвой и нашими горьковскими базами: Упрснабсбытом, Бумлегснабом, Стройснабом. Наши метростроевские снабженцы тоже дома не сидели. Все торчали на оптовых базах. Отгрузку на участки приостановили, работали «на склад» и без выходных. Тридцать первого декабря утром нам позвонили из оптового магазина стройматериалов и предложили импортную иранскую кафельную плитку. Отказаться я не мог. Для нас это был хороший подарок. «Бери больше» – сказал мне начальник. Я взял ЗИЛ-133В – восьмитонную, удлинённую бортовую машину с длинным носом и камазовским двигателем. Очередь двигалась медленно, грузчики в преддверии праздника были уже навеселе и работать не хотели. После обеда, просчитав ситуацию и поняв, что такими темпами мы ничего не получим, я договорился с руководством базы о погрузке своими силами. Подогнав машину к складу, мы с водителем, я внизу, он в кузове, начали загружаться. Коробки были картонные, по квадратному метру с небольшим, но после первой сотни коробок я понял, что погорячился. Укладывали аккуратно, но с горкой – сколько сможем увезти, лишь бы не потерять на поворотах. Рядом, во всех складах, лихорадочно кипела работа. Все грузили как для себя. Погрузчик не успевал подвозить, приходилось ждать. Но мы, как ни старались, раньше восемнадцати часов закончить не смогли.