Благодетель и убийца

– Хорошо, Антон Антонович.

Я даже не испытал раздражения ни от внезапно возникшей задачи, ни от тяжести стопки. Оказалось, это были редкие анатомические атласы, и я удержался от искушения развязать бечевку и просмотреть их.

Это был один из тех дней, когда я с удовольствием мог позволить себе идти не спеша и насладиться тем, как солнце заливало светом небольшой дворик и согревало мое лицо. Когда я нашел нужную квартиру, дверь оказалась заперта. Хозяин вставил в нее записку, обещая вернуться через пятнадцать минут. Прошло совсем немного времени, прежде чем он появился.

Поднимаясь по лестнице, ко мне приближался высокий худощавый мужчина, на вид он был моим ровесником или несколько старше. Когда его фигура показалась больше, чем наполовину, я заметил, что в руках у него была трость. Шел он прямо и даже легко, внимательно и как-то отстраненно от всего прочего мира смотря перед собой. Я не усомнился даже на секунду, что это был тот самый хозяин книг.

Он посмотрел на лестничную клетку в общем, не задерживаясь взглядом на мне, и, отпирая дверь, спросил:

– Вы ко мне?

– Да, Антон Антонович…

– Проходите.

Он пропустил меня вперед, и я оказался в просторной прихожей, но задержаться там долго мне не удалось – хозяин тут же погнал меня в зал, а сам остался стоять почти на пороге, неторопливо просматривая почту. В комнате играла музыка. Потом он стремительно направился к комоду, стоявшему аккурат напротив дивана, на который сам же меня усадил, развернулся на сто восемьдесят градусов, и что-то в выражении его прозрачно-голубых глаз изменилось. Он пристально посмотрел на меня из-под очков, словно я возник из воздуха, а не вошел через дверь, и тут же выдал:

– А! Вы специально обученный носильщик книг?

– Да, – я решил, что не заметил этого провокационного выпада.

– Как вас зовут?

– Лев Александрович… Якубов, если это нужно, но для чего вам?

– Как это – для чего? Ведь вы проделали путь с этой бандурой в руках, и будет вовсе не вежливо молча вас отпустить. Спасибо вам. Меня зовут Александр Сергеевич Коваленко. Вы торопитесь? Может, желаете чаю или кофе? – за все время он не сводил с меня глаз, и выдерживать столь долгий зрительный контакт мне было непривычно.

– Спасибо, но я думаю, что мне пора.

– Тогда не смею задерживать.

Смущаясь, я покинул квартиру и остаток пути думал, что заставило меня так сильно напрячься.

Через несколько дней мне вновь пришлось вернуться в дом Коваленко, потому что Орлову приспичило попросить те же самые атласы. На этот раз Александр Сергеевич встретил меня радушно, как старого знакомого.

– Лев Александрович, вот так встреча! Я так понимаю, от Антона Антоновича?

Я кивнул, и, пока пребывал в приятном удивлении от того, что мое имя запомнили, Коваленко вынес мне нетронутую стопку. Порядок книг, завязанный узел – к ним даже не прикоснулись.

– Простите мне мое любопытство, но вы ведь ее даже не разбирали.

– Все верно.

– Вы знали, что Орл… Антон Антонович попросит книги назад?

– Вы неожиданно приятно прозорливы, Лев Александрович. Я не обременяю себя лишними действиями. Мой сосед выполняет со мной этот ритуал по несколько раз в год. Уж не знаю, что он высматривает в этих атласах – я сам пролистал их лишь раз, и больше не притрагивался. Уже бы с радостью отдал ему в качестве подарка, но тот все отказывается.

– Это ожидаемо…

Коваленко не дал случиться неловкой паузе и сразу предложил чай, от чего в этот раз я не стал отказываться.

Пока хозяин был занят на кухне, я с невинным интересом стал осматривать комнаты. Первый удививший меня факт – Коваленко жил совсем один. Ни соседей, ни членов семьи, ни каких-либо намеков на прочее не было. Квартира была явно большой, судя по комнатам, но казалось, что кто-то ее располовинил, отхватив большую часть. Кроме зала, кухни, санузла и большой прихожей она больше ничего не вмещала. Но я не придал этому большого значения и уже совсем скоро сидел напротив хозяина, пока в его большой кружке, источая аромат, дымился кофе.

– Лев Александрович, вы комфортно себя чувствуете?

– Почему вы спрашиваете?

– Мне кажется, что вы смущены.

– В некотором роде. Дело в том, что я не ожидал от вас… внимания. С чего бы вам запоминать простого посыльного, его имя и приглашать на чай? Никогда не поверю, что лишь из вежливости.

– Я снова вынужден сделать вам комплимент за прозорливость. Видите ли, мне всегда любопытно побеседовать с человеком, если за ним кроется интересная личность.

– Особенно с врачом.

– Почему вы посчитали меня интересным? И откуда вы…

– А вы себя таковым не считаете? Иначе я не стал бы спрашивать, смущены ли вы.

– Я не понимаю вас…

– Простите, я увлекся. Мне не хотелось заставить вас чувствовать себя неудобно. Дело в том, что Орлов предупредил меня о вашем визите и вскользь упомянул, что вы его бывший коллега. У вас внимательный и серьезный взгляд, вы не скажете лишнего слова, ведь так? – я в недоумении кивнул, – конечно, это всего лишь две детали, которые я заметил, они могут ничего не значить в отрыве от других, более важных деталей. И – уж простите мою излишнюю наблюдательность – у вас на безымянном пальце застарелый след от хирургического зажима.

Страшное осознание вдруг проникло в мою голову, холодными когтями врезаясь в мозг. Я вжался в кресло, уже приготовившись бежать, и хрипло выдавил из себя:

– Вы что, из МГБ1?

Коваленко, глядя на меня, казалось, сам испугался. Он замер на секунду и вдруг разразился таким неподдельным хохотом, что я и вовсе потерялся, был это смех кровожадного безумца или его вызвало осознание забавной нелепости.

– Лев Александрович, вы весь побледнели, добавьте в чай сахара и выпейте поскорее. Простите меня, ради Бога, я не хотел вас напугать. Повторюсь, это всего лишь наблюдательность – не более. Мне стоило сразу сказать вам прямо, но я не мог удержаться от искушения сделать небольшую провокацию.

– Зачем?

– Я люблю людей. Они интересны мне любые: счастливые, несчастные, разъяренные и озадаченные. Я люблю их, ибо люблю саму жизнь, которая наградила нас этим благим многообразием. Все, чего мне хотелось – попробовать угадать, что вы за человек.

– Вам это удалось. Кто вы?

– Я невропатолог и преподаю в Сеченова.

– Кажется, мне доводилось встречать вашу фамилию в газетах. Вы часто выступаете на научных конференциях?

– Раньше моя жизнь была полна ими, сейчас фокус моего внимания больше сместился на работу со студентами. В свое время я часто ночевал в больнице, разбираясь с интереснейшими случаями, но не так давно мне пришлось значительно урезать это время.

Я мог лишь догадываться, что послужило тому причиной, и совсем новая трость, лак которой поблескивал на солнце, явно могла быть разгадкой. Коваленко был ненамного старше меня и с виду выглядел совсем здоровым. Что приключилось в его жизни – оставалось догадываться. Незнающий человек мог, грешным делом, подумать, что трость нужна была ему больше как деталь многогранного образа, нежели предмет первой необходимости.

– Чтобы вас успокоить, я хочу вам кое-что показать, он ненадолго удалился, а вернулся с одним из томов атласа, на форзаце которого карандашом было написано: «Александру Сергеевичу от студентов на долгую память. ХI.1951 г.», – если среди сотрудников МГБ и есть те, кто работает под прикрытием на кафедре, я в их число не вхожу.

– Я в этом уже убедился, но благодарю за участие. Понимаете ли, мне сейчас приходится соблюдать особую осторожность.

– Разумеется, я наслышан об этом. Знали бы вы, сколько моих коллег уже уволили или же те на грани, кого-то арестовали… блестящие специалисты, они виноваты лишь в том, что принадлежат другой нации и когда-то имели неудачу вылечить такого же, как они человека, только с другой пометкой в трудовой книжке.

– Вы все верно говорите, но я сейчас предпочитаю не задумываться над этим так крепко – оберегаю себя от страха осознания. Я предпочту разобраться с этим, когда вся эта история завершится.

– В этом есть смысл, но не пытайтесь убежать от реальности слишком далеко. Избегайте наивности. Знаете что, вы приходите ко мне в будущий понедельник, у меня в этот день нет приема.

Глава 7

Александр Сергеевич Коваленко оказался чрезвычайно необычной фигурой, появившейся на моем пути. Я приходил к нему на протяжении двух недель в строго установленные дни, и за прошедшее время успел неосознанно привязаться и проникнуться глубоким уважением к его стоическому спокойствию и простому взгляду на мир. Общался со мной он, как с равным, не сказывалось на этом ни положение в обществе, ни опыт. Мы подолгу разговаривали, и неизменно он включал музыку и за все время мог выпить одну-две чашки кофе. Его наполняла страстная жажда знаний, а уже приобретенными он с радостью готов был поделиться через призму собственного понимания. Без стеснения он рассказывал о подъемах и промахах, которые «по счастью, приключаются в жизни каждого». Возвращаясь домой после очередной беседы, я стал учиться смотреть на случившиеся со мной неудачи как на хороший урок, и постепенно пришел к тому, что лишь от меня зависело, что они привнесут в мою жизнь.

О нем самом я узнал не так много, хотя Коваленко не производил впечатление человека, скрывавшего детали своей биографии. Он несколько раз упомянул о любимой супруге и сыне, которые проживали в другом месте, с запалом рассказывал о своих научных открытиях и премудростях работы преподавателем и как-то даже припомнил несколько фронтовых историй, предоставив мне возможность самому додумать причину его недуга. Не только слушать, но и самому что-либо рассказывать (Коваленко оказался внимательным собеседником) было весьма занятно. Он узнал все те подробности моей жизни, которыми я не побоялся поделиться. Мы также обнаружили заметно много общего в литературе и музыке и, хоть прошло совсем немного времени, в будущем я хотел бы назвать его своим другом.

Еще оказалось, что Коваленко жить не мог без прогулок, и несмотря на трость готов был дать мне фору в преодолении дистанций. Однажды, когда мы возвращались с очередного шествия, я заметил, что тот вдруг посерьезнел. Я планировал быстро забежать в квартиру, чтобы забрать оставленный портфель, но он попросил меня задержаться.

– Лев Александрович, я бы хотел обсудить с вами кое-что. Вернее, показать. Мы знакомы недолго, но я вас вижу. Это дает мне право открыть вам мою тайну и быть уверенным в том, что вы ее сохраните.

– Конечно, вы можете в этом не сомневаться.

Он завел меня в зал и подошел к громадному шкафу, стоявшему у стены. Я никогда не обращал на него внимания, ведь выглядел тот совершенно неприметно. Но каково было мое удивление, когда Коваленко отодвинул в стороны висевшую на вешалках одежду, вытащил и бросил на пол большой кусок фанеры и скрылся темноте. Потом что-то щелкнуло, и из квадратного проема шкафа показался свет.

– Не робейте, – позвал он, – проходите сюда!

Оказавшись по ту сторону, я понял, почему квартира показалась мне такой маленькой – вторая ее половина была умело скрыта. Мы оказались в коридоре с двумя дверьми, обе были открыты. Коваленко направился в одну из комнат, а я в замешательстве пассивно последовал за ним. Мы оказались в библиотеке, вернее, так я подумал, увидев только часть комнаты в проеме. Но помимо стеллажей, битком набитых книгами, здесь было и несколько полок, заставленных банками с препаратами в формалине, человеческий скелет в полную величину, какие-то макеты, в одном из углов стояла толстая стопка картонных таблиц, а большую часть площади занимали ряды столов, что больше напоминало учебную аудиторию.

Потом Коваленко, не говоря ничего, повел меня в соседнее помещение, такое же большое, как и предыдущее. Со смесью непонимания и тихого ужаса я увидел, перед собой фактически приёмную врача. Одна часть комнаты была отгорожена ширмой, здесь был письменный стол и кушетка. За ширмой я увидел шкаф с медицинскими инструментами (в том числе и хирургическими) и настоящий операционный стол со специальной лампой. Мне страшно было даже подумать о том, откуда все это взялось. Окна в обеих комнатах были наглухо закрыты ставнями от посторонних глаз.

– Думаю, у вас возникло много вопросов. Я постараюсь ответить на все сразу, это прольет свет на темные пятна в моей истории. Дело в том, Лев Александрович, что я достаточно именитый специалист. Не подумайте, я не нахваливаю себя, но этот факт обеспечил мне хорошую репутацию в обществе и должную защиту в свете последних событий. Как вы знаете, я избежал проверок, и мое существование более, чем спокойно. И хоть я благодарен государству, которое обеспечило меня жильем, работой и прочим необходимым благом, я редко бывал с ним согласен. Вернее, с его представителями. В моей жизни бывали случаи, когда я шел наперекор главенствующему аппарату, но протест этот был мирным и почти всегда оборачивался в мою пользу. Что до событий, которые происходят сейчас – я никогда не смог бы примириться с ними. Мне почти сразу стало ясно, что я должен что-либо предпринять, коль уж это в моих силах.

Он говорит медленно, чтобы я мог переварить такие новости.

– Все материалы: книги, препараты, таблицы, что вы видели в соседней комнате – предметы моей коллекции. Больше половины книг там запрещены – это медицинские учебники из Америки, Франции, Великобритании… можно долго перечислять. Я параллельно их перевожу. Часть мебели принадлежит мне, а часть когда-то служила университету, пока ее не списали. Что до этой комнаты – инструменты здесь мои личные, я нашел возможность приобрести их, сами понимаете, незаконным путем. Кушетка, операционный стол… только, пожалуйста, не спрашивайте, как они у меня появились – я лишь скажу, что когда-то они были в не самом пригодном состоянии, но одно доверенное лицо оказало мне услугу, починив все это. Только за две эти комнаты меня уже можно было бы посадить. Забавно, верно?

– Боюсь, я не вижу ничего забавного.

– И я полностью вас понимаю. Я хочу объясниться, Лев. Все это, – он сделал широкий жест рукой, обводя комнаты, – моя попытка помочь.

– Кому вы хотите помочь?

– Ведь вы и сами уже знаете ответ. Еще в нашу первую встречу я сказал вам, как много хороших врачей лишились своего места работы. Много невиновных врачей. Кем могут заменить кадры, если не желторотыми выпускниками? А сколько среди них дилетантов? И пусть пострадали бы только они, но пациенты? Да, многие ослеплены страхом перед «отравителями», но таких не абсолютное большинство. Что остается тем, кто лишился врача, которому они доверяли? Очень многих из них я знаю лично, и мне пришла в голову мысль, позволить им принимать пациентов здесь. Конечно, я не имею в виду полноценного лечения, ни в коем случае. Я взвесил все риски и понял, что этот кабинет никогда не будет соответствовать всем правилам асептики и антисептики, и никогда я не позволю проводить здесь операции – стол нужен был лишь для осмотров.

– Но что бы делали эти врачи здесь?

– Базовый осмотр и рекомендации.

– Но здесь даже нет лаборатории… какие могут быть рекомендации без банального общего анализа крови?

– Лев Александрович, вы возложили на меня слишком много. Безусловно, я не собираюсь заменить надежные методы диагностики небольшим кабинетиком. Это лишь место, где к определенным людям придут определенные пациенты, доверяющие им. С анализами на руках или без – они рассчитывают получить помощь именно от абстрактного Иванова. Вы ведь сами знаете, что люди полны предрассудков и убеждений, которые определяют и подход к здоровью. И, не получив рекомендацию этого самого Иванова, они могут и вовсе поставить на своем лечении крест. А если врач из поликлиники лечит их правильно, так Иванов их в этом и убедит. Если нет, скажет, на чем настаивать при повторном визите.

– Наши специалисты не любят спорящих пациентов.

– «Заинтересованных». Пассивность и страх перед врачом – дурная тенденция, от которой следует избавиться.

Он остановился и снова дал мне несколько необходимых минут для осознания сказанного.

– Вдобавок, – добавил Коваленко, понизив голос, – мне ли вам рассказывать о том, что все они лишились заработка, средств к существованию? А то, что они попросту растеряют навык со временем? У меня есть достаточно сбережений, чтобы постараться достойно оплатить их труд.

– Хорошо, но зачем та, другая комната?

– Для студентов. Я много взаимодействую с ними и вижу, какие случились перемены. Чьи-то родители медики – их арестовали, а отпрыска выгнали. Многие евреи так же ушли, либо на том настоял деканат. Те же, кто остался, то тут, то там подвергаются травле. Только вчера на моих глазах из полупустого трамвая вытолкнули несколько парней с расквашенными носами. Я знал их. Если у меня есть возможность дать им знания хотя бы по своему предмету, я готов это сделать. Те специалисты, кого я планирую пригласить, не прочь читать им лекции. С этим же предложением я хочу обратиться к вам.

– Вы в своем уме? Это ведь безумие! – не выдержал я. Мне казалось, что от волнения я скоро не смогу держаться на ногах, – вы что, совсем не дорожите своей жизнью?! Зачем вам это?!

Коваленко удалился в учебную комнату и вернулся со стаканом воды. Я немного пришел в себя.

– Я не могу понять… вы не согласны, пускай. Но неужели других способов борьбы нет? Каков резон ставит под удар не только свою карьеру, но и жизнь, безопасность вашей семьи, жертвовать деньгами…?

– Вы правы – я безумец. Для меня иных способов нет. То, к чему я пришел, – результат моего осознанного выбора. Я знаю, что меня ждет, если попадусь, но я готов к этому. Все, чего я хочу, – сделать свою страну лучше через этих людей. Мы никогда не обсуждали с вами открыто мою болезнь, но, должен сказать вам, что полноценного лечения на данный момент не существует. Пускай сейчас я остаюсь в форме, но пройдет еще несколько лет, и на этом все. Что останется после меня кроме гниющей плоти? Я хочу умирать с мыслью, что помог другим, насколько это возможно. К тому же я сам врач – это мой долг. Деньги… такая большая мелочь… у меня их достаточно для себя и для моей семьи, нам нужно гораздо меньше. Остаток можно разве что сжечь или… вы уже сами понимаете. А о семье я позаботился еще давно. С супругой мы не зарегистрированы официально, сын записан на ее имя. Если со мной что произойдет, их не тронут.

– Мне трудно переварить это…

– Вы хороший человек, Лев. Я проникся к вам глубокой симпатией и искренне хочу помочь. Подумайте над этим, надеюсь, пяти дней хватит. В случае согласия новая работа не помешает вашей службе у Орлова, вы свяжете себя большой тайной, но я никогда не выдам ни вас, ни кого бы то ни было, если меня арестуют.

Коваленко проводил меня к выходу и удостоверился, что я ничего не забыл. Идя по улице, я поднял голову и увидел его силуэт в окне. Остаток пути мои мысли занимала когда-то сказанная Верой фраза: «Я поддержу тебя, что бы ты ни решил», и почему-то мне показалось, что супруга Александра в свое время сказала ему те же самые слова.

Глава 8

По счастливой случайности, Вера пришла ко мне в тот вечер и принесла новые книги. Не знаю, насколько плодотворно было бы обдумать случившееся наедине, но меня разорвало бы от переизбытка эмоций, не поделись я с ней этим. Она уже знала о Коваленко из моих восхищенных рассказов и удивилась не меньше меня.

– Ты должен все взвесить. Александр человек явно не глупый, он наверняка все продумал. Прежде чем согласиться, обсуди с ним детали.

– Мне до сих пор трудно поверить в реальность приходящего. Я никогда не встречал людей, желающих помочь настолько, чтобы самим идти на верную гибель.

– Тогда очень хорошо, что такой человек, как он, все же тебе встретился.

На третий день моих раздумий я вернулся в квартиру номер восемь и принял предложение Александра. Казалось, мое согласие определило начало работы всей этой подпольной системы. С этих пор с понедельника по четверг в скрытую часть квартиры можно было попасть через черный ход по старой деревянной лестнице. Им уже давно никто не пользовался. Коваленко позаботился о скрытности – все, кто мог попасться на глаза любопытных соседей, либо прямо представлялись студентами, присланными донести научную литературу до университета, либо заплутавшими гостями. Я после узнал, что в былые времена Александр принимал в своем доме действительно много гостей, и такому количеству людей уже никто не удивлялся. Я не вдавался в подробности о том, как ему удалось незаметно уведомить студентов, врачей, а главное пациентов об этом месте. Все они попадали в квартиру с сопровождением и по особому сигналу. Порой, когда Коваленко был слишком занят, роль «хозяина» выпадала мне. В квартире часто играла музыка – об этом тоже позаботились.

Помимо меня Коваленко пригласил еще трех специалистов: оториноларинголога Прокофьева, терапевта Павлова и кардиолога с непроизносимой фамилией. Их мне представили лишь раз, и после я благополучно забыл эти имена. Я знал только, что все они были старыми знакомыми хозяина. Каждому из нас он назначил неплохое для нашего положения «жалование». Все прочие люди, с которыми Коваленко общался, получив его предложение, из страха реагировали крайне негативно и просили более с подобным к ним не приходить.

С врачами мы не пересекались, поскольку каждый имел отдельный день приема, а в крайнем случае находились в соседних комнатах и всегда были заняты делом. Вопреки моим ожиданиям, пациенты действительно приходили и соблюдали должную осторожность, однако я долгое время оставался для них неизвестной фигурой. Лишь некоторое время спустя в день, когда я рассказывал студентам о патологии печени и желчевыводящих путей, по иронии судьбы к кардиологу пришла слегка «желтеющая» женщина. Мельком взглянув на нее, я сразу догадался о ее проблемах с желчным пузырем – ожидая в коридоре, она характерно поглаживала правый бок. Мне буквально силком пришлось довести эту несчастную до больницы, где работал Коваленко, и спустя несколько дней он с вернулся в прекрасном настроении, сообщив, что ту вовремя прооперировали, иначе не избежать было беды. С тех пор поток и ко мне потянулись люди, да и студентов заметно прибавилось.

Со временем меня все чаще посещала утопичная мысль, что идея Коваленко сработала, что схема действует, как надо. Я видел плоды проделанной работы: студенты были активны и взахлеб слушали каждое произнесенное нами слово; пациенты, ведомые страхом, под влиянием знакомого специалиста не боялись затем идти за помощью в больницу; мы же, врачи, лелеяли возможность работать.

Появившееся фантомное чувство безопасности опьянило меня, хотя полностью от тревоги избавиться не получилось. Лишь раз я спросил Александра, как он мог быть уверен, что никто из них случайно не проболтается обо всем, на что получил ответ:

– Лев, я не столь наивен, чтобы не думать том, что никто из этих людей завтра не захочет написать на меня донос. Единственный договор, который может скрепить это сотрудничество – доверие. Все эти люди тоже рискуют. Мы словно два человека, один из которых держит другого над пропастью. Но на того, кто держит, при любом неудачном движении скатится огромный валун, убив обоих; а на того, кого держат, из скалы вот-вот выползет змея, поразив своим ядом руки обоих. Но, пока один желает выжить, он будет осторожен настолько, чтобы на другого не скатился валун или чтобы его не укусила змея.

После к этой теме мы больше не возвращались.

Так мы могли бы спокойно проработать еще очень долго – в этом я был уверен, если бы однажды ближе к ночи меня не поднял с кровати звонок. На другом конце провода был обеспокоенный Коваленко.

– Лев, вы можете приехать сейчас? Объяснять не могу по телефону, только на месте.

– Да, конечно.

– Возьмите такси и приезжайте поскорее, деньги я верну. Только, пожалуйста, никому ничего не говорите, если вас спросят, – за это я особо не переживал, ибо в квартире был только Юрский, которому я рассказал о своей «работе» вскользь, а Поплавского уже давно не видел.

Уже через полчаса я был на Кутузовском проспекте, а еще через пять минут пробирался во дворах и в темноте пытался нащупать ручку двери, ведущей в подъезд. Прокравшись бесшумно, я специальным образом постучал в дверь, и Коваленко почти мгновенно отпер мне. Вид у него был озадаченный. Войдя, я услышал из приемной стоны и сразу обо всем догадался. На кушетке, держась за живот, на боку лежал бездомный – мужчина средних лет. Уже обмытый. Его успело стошнить в таз, поставленный рядом, и вся комната была наполнена запахом рвоты и остаточным амбре уличных нечистот. В коридоре показался Захар, один из самых прилежных студентов, – оказалось, он помог дотащить несчастного сюда.