Полное собрание сочинений. Том 22. Июль 1912 – февраль 1913

Ни запугать себя, ни уговорить рабочие не дадут. Они сопоставят сами и «Луч» и «Правду», прочтут, например, передовицу в № 101 «Луча» («Рабочие массы и подполье») – и просто отмахнутся от декламации Троцкого.

«На практике мнимопринципиальный вопрос о подполье разрешается всеми частями социал-демократии совершенно одинаково…», – пишет курсивом Троцкий. Рабочие Петербурга по опыту знают, что это не так. Рабочие в любом конце России, если прочитают названную передовицу «Луча», увидят сразу, что Троцкий уклоняется от истины.

«Смешно и нелепо утверждать, – читаем у него, – будто между политическими тенденциями «Луча» и «Правды» существует непримиримое противоречие». Поверьте, любезный автор, что ни слова «нелепый», ни слова «смешной» – рабочие не испугаются, а попросят вас говорить с ними, как с взрослыми, по существу: изложите-ка эти тенденции! докажите-ка «примиримость» передовицы в № 101 «Луча» с социал-демократией!

Нет. Фразами, даже «примиренческими», даже самыми сладенькими, рабочих вы не накормите.

«Наши исторические фракции, большевизм и меньшевизм, – пишет Троцкий, – по происхождению своему являются чисто интеллигентскими образованиями».

Это – повторение либеральной сказки. На деле же вся русская действительность поставила рабочих перед вопросом об отношении к либералам и к крестьянству. Не будь никакой интеллигенции, рабочие не могли бы обойти этого вопроса: идти за либералами или против либералов руководить крестьянами.

Либералам выгодно изображать эту основу разногласий, как внесенную «интеллигентами». Но Троцкий только срамит себя, повторяя либеральную сказку.

«Правда» № 39, 16 февраля 1913 г.

Печатается по тексту газеты «Правда»

Что делается в народничестве и что делается в деревне?

Журнал «Русское Богатство» показывает нам те именно две струи в народническом или трудовическом потоке или течении русской жизни, которые можно проследить и по другим, более прямым, более непосредственным источникам политического знания.

Припомним, например, прения в I и II Думе. К сожалению, стенографические отчеты той и другой изъяты теперь из продажи. Но так или иначе, а громадный политический материал по изучению взглядов и стремлений русского крестьянства и русского трудовичества, имеющийся в этих отчетах, отчасти стал уже, отчасти станет в будущем достоянием всякого образованного человека. Главный вывод, вытекающий из этого материала, состоит в том, что интеллигенты-трудовики (включая сюда и интеллигентов-эсеров) и крестьяне-трудовики представляют существенно различные политические течения.

Интеллигенты-народники тяготеют к примирительной или «общечеловеческой» фразе. В них всегда чувствуется либерал. Точка зрения классовой борьбы им органически чужда. Они – резонеры. Они тянут демократическое крестьянство назад, от живой и непосредственной борьбы с его классовым врагом к туманной, вымученной, бессильной якобы социалистической фразе.

Крестьяне-народники в обеих первых Думах – огонь, страсть. Они полны стремления к непосредственному и решительному действию. Они темны, необразованы, наивны, но против своего классового врага они поднимаются с такой прямотой, непримиримостью, ненавистью, что вы ощущаете серьезнейшую общественную силу.

Другими словами: интеллигенты-народники – из рук вон плохие социалисты и размагниченные демократы. Крестьяне-трудовики вовсе не играют в социализм, который им абсолютно чужд, но они «нутряные», искренние, горячие и сильные демократы. Победит ли крестьянская демократия в России, – этого предсказать не сможет никто, ибо это зависит от слишком сложных объективных условий. Но совершенно несомненно, что может победить трудовическое крестьянство только вопреки тем тенденциям, которые приносит в его движение народническая интеллигенция. Жизненная, свежая, искренняя демократия в состоянии победить, при благоприятной исторической обстановке, – а «социалистическая» фраза, народническое резонерство никогда победить не может.

Этот вывод представляется мне одним из важнейших уроков русской революции, и я не теряю надежды обосновать его когда-нибудь подробным анализом речей народников в обеих первых Думах и другим политическим материалом 1905–1907 годов. В настоящее же время мне хочется отметить замечательное подтверждение этого вывода последней (1912 г., № 12) книжкой «Русского Богатства» – главного и наиболее солидного народнического органа.

Две статьи в этой книжке производят несомненно типическое впечатление. Статья г. А. В. П. («Народный социализм или пролетарский?») – образец интеллигентских рассуждений «народных социалистов» и эсеров.

Если бы было неизбежно, чтобы массовая сила русского крестьянства направлялась так, как это «выходит» по рассуждениям гг. А. В. П. и К, то дело русской буржуазной демократии было бы безнадежно проиграно. Ибо из фраз и резонерства исторического действия выйти не может. Импотентность такого народничества окончательная.

В статье г. Крюкова «Без огня» о крестьянстве и крестьянской жизни и крестьянской психологии рассказывает некий сладенький попик, изображая крестьянство именно таким, каким оно само выступало и выступает. Если это изображение верно, то русской буржуазной демократии – в лице именно крестьянства – суждено крупное историческое действие, которое при сколько-нибудь благоприятной обстановке сопутствующих явлений имеет все шансы быть победоносным.

Чтобы пояснить это, охарактеризуем вкратце «идеи» г. А. В. П. и приведем несколько цитат из описаний русского крестьянства сладеньким попиком.

Г-н А. В. П. защищает основы народничества от писателя «Заветов» Суханова, который сдает марксизму целый ряд кардинальных теоретических посылок народничества, проповедуя при этом что-то вроде объединения марксистов с народниками.

Г-н А. В. П. от объединения не прочь, но «сдавать» принципы народничества не намерен. И вот именно эта защита принципиальной чистоты и твердости народничества таким, несомненно, компетентным и видным народником, как г. А. В. П., показывает яснее ясного полную безнадежность его позиции, абсолютную безжизненность такого народничества.

Г-н Суханов договорился до того, что классом социалистическим по природе является один только пролетариат. Конечно, если мыслить хоть сколько-нибудь последовательно, это значит признать марксизм и поставить полный крест над народническим социализмом.

Г-н А. В. П. восстает против г. Суханова, но аргументы его – нечто невиданно жалкое. Это – сплошь оговорочки, поправочки, вопросительные знаки, эклектические замечания на тему о том, что ревизионизм «не в меру муссирует» поправки жизни к теории, а ортодоксия напрасно их оспаривает. Кашица, преподносимая г. А. В. П., как две капли воды, похожа на обычные во всех европейских странах возражения «гуманитарных» буржуа против классовой борьбы и классового социализма.

Того основного и общеизвестного факта, что во всем мире только пролетариат ведет систематическую борьбу с капиталом повседневно, что он именно составляет массовую опору партий социалистических, г. А. В. П. отрицать не решается. Что крестьянство тем менее обнаруживает хотя бы слабенькую социалистичность, чем свободнее политически страна, – этого г. А. В. П. не знать не может. И он просто играет в обрывочки мыслей европейских буржуазных профессоров и оппортунистов, чтобы спутать дело, даже и не пытаясь выставить против марксизма хотя чего-либо похожего на цельную, прямую, ясную социальную теорию.

Поэтому нет ничего скучнее статьи г. А. В. П. Нет ничего более показательного для полной идейной смерти народнического социализма в России. Он умер. «Идеи» г-на А. В. П. в любом буржуазном социал-реформаторском издании на Западе вы найдете полностью. Неинтересно и опровергать их.

Но если умер народнический социализм в России, если его убила революция 1905 года и похоронили гг. А. В. П., если от него осталась только гнилая фраза, то крестьянская демократия в России, отнюдь не социалистическая, а такая же буржуазная, какой была демократия Америки 1860 годов, Франции конца XVIII века, Германии первой половины XIX века и т. д. и т. п., эта демократия жива.

Рассказ сладенького попика про деревню, передаваемый г. Крюковым, вполне подтверждает это. А то, что сообщает Крюков, – заметим мимоходом, – еще рельефнее и точнее, пожалуй, вытекает из наблюдений заведомого врага демократии, веховца Булгакова в «Русской Мысли» (1912 г., № 11: «На выборах»),

«Раболепство и трусость, – говорит попик у Крюкова про русское духовенство, – всегда это было!.. Но в том разница, что никогда не было такого ужасающе спокойного, молчаливого отпадения от церкви, как ныне. Точно дух жизни угас в церкви. Повторяю: не одна интеллигенция ушла, – народ ушел… надо в этом сознаться, – я ведь два года был сельским священником».

Сладенький попик вспоминает пятый год. Попик разъяснял тогда крестьянам манифест.

«Я-то ждал, – плачет он, – прозрения, тесного союза, любви, трезвости, здравого сознания, пробуждения, энергии… Прозрение-то как будто и явилось, но вместо единения и союза – злоба и междоусобие. И первее всего деревня толкнула именно и меня и – порядочно. Кажись, я весь, душой и сердцем, был за нее… Эти самые свободы объяснял и все прочее. И как слушали! Я-то думал, что уж шире того, что я открывал, и открыть нельзя, ан нет… проникли в деревню и другие речи. И новые-то разъяснители заварили кашку много погуще: насчет земельки, равнения и господ. Конечно, мужички поняли и усвоили это моментально. И первым долгом пришли ко мне и объявили, что за ругу будут платить мне не двести, а сто…

… Однако особенно-то огорчил меня не этот факт – насчет сотни рублей, а совокупность всего, что так скоропалительно составило новый облик деревни. Уж как со всех сторон старались открыть ей глаза, освободить ее от пелены, темень эту ее осветить! И, если правду говорить, успели. Слепой человек увидел-таки чуточку света и с этого момента он уже не слепой… хотя и не прозрел. Но с этим полу прозрением ему пришло познание лишь самое горестное и злоба самая душная… И иной раз, может быть, вздохнет он о темном неведении своем. Такая злоба выросла в деревне, такая злоба, что, кажется, теперь весь воздух насыщен ею… Нож, дубина, красный петух. Очевидность бессилия, жгучи о, неотомщенные обиды, междоусобная брань, ненависть без разбора, зависть ко всему более благополучному, уютному, имущему. И прежде, конечно, зависть жила, и злоба, и скорбь, и грех смрадный, но верили люди в волю божию и тщету мирских благ, верили и находили силу терпеть в уповании на загробную награду. Нынче этой веры уже нет. Нынче там вера такая: мы – поработители, они – порабощенные. Из всех толкований о свободе на деревенской почве выросли плевелы и дурман… А вот теперь этот новый закон о земле, – брат на брата восстал, сын на отца, сосед на соседа! Злоба и смута пошла такая, что задохнется в ней деревня, непременно задохнется».

Мы подчеркнули в этом характерном описании деревни сладкоречивым попиком (чистейший народник-интеллигент!) некоторые особенно характерные словечки.

Попик – сторонник «любви», враг «ненависти». В этом отношении он целиком разделяет ту толстовскую (можно также сказать: ту христианскую) глубочайше-реакционную точку зрения, которую постоянно развивают наши кадеты и кадетоподобные. Помечтать о какой-нибудь «социализации земли», поболтать о «социалистическом» значении коопераций, о «нормах землевладения» такой попик, наверное, не прочь, но вот когда дело дошло до ненависти вместо «любви», тут он сразу спасовал, раскис и нюни распустил.

Словесный, фразистый «социализм» («народный, а не пролетарский») – сколько угодно, это и в Европе любой мещанин из грамотных одобрит. Ну, а ежели дошло дело до «ненависти» вместо «любви», тут финал. Социализм гуманной фразы – мы за; революционная демократия – мы против.

То, что говорит сладенький попик на избитую тему о «хулиганстве» в деревне, не представляет с фактической стороны ровно ничего нового. Но из собственного его рассказа ясно видно, что «хулиганство» есть внесенное крепостниками понятие. «Жгучие, неотомщенные обиды» – вот что констатирует сладенький попик. А это, несомненно, нечто весьма и весьма далекое от «хулиганства».

* * *

Марксисты издавна считали своей задачей, в борьбе с народничеством, разрушать маниловщину, слащавые фразы, сентиментальную надклассовую точку зрения, пошлый «народный» социализм, достойный какого-нибудь французского, прожженного в деляческих подходах и аферах «радикала-социалиста». Но вместе с тем марксисты издавна считали столь же обязательной своей задачей выделять демократическое ядро народнических взглядов. Народнический социализм – гнилая и смердящая мертвечина. Крестьянская демократия в России, если верно изображает ее у Крюкова сладенький попик, живая сила. Да и не может она не быть живой силой, пока хозяйничают Пуришкевичи, пока голодают по тридцать миллионов.

«Ненависть без разбора» говорят нам. Во-1-х, это не вся правда. «Разбора» не видят Пуришкевичи, не видят чиновники, не видят прекраснодушные интеллигенты. Во-2-х, ведь даже в начале рабочего движения в России был известный элемент «ненависти без разбора», например, в форме разрушения машин при стачках 60–80-х годов прошлого века. Это быстро отпало. Не в этом соль. Пошлостью было бы требовать «белых перчаток» от теряющих терпение людей данной обстановки.

Существенное – глубокий разрыв с старым, безнадежно-реакционным миросозерцанием, глубокое усвоение именно того учения о «порабощенных», которое является залогом не мертвого сна, а живой жизни.

Сгнил народнический социализм вплоть до самого левого. Жива и жизненна задача очищения, просветления, пробуждения, сплочения демократии на почве сознательного разрыва с учениями «любви», «терпения» и т. п. Печалится сладенький попик. Мы же имеем все основания радоваться богатому поприщу бодрой работы.

«Просвещение» № 2, февраль 1913 г. Подпись: В. И.

Печатается по тексту журнала «Просвещение»

Возрастающее несоответствие.

Заметки публициста

I

Недавно состоялось очередное совещание депутатов к.-д. с местными деятелями этой партии.

Обсуждали, как и следовало ожидать, особенности настоящего политического момента. Либеральная оценка этого момента следующая:

«Обращено внимание на возрастающее несоответствие между потребностями страны в основном законодательстве и невозможностью удовлетворить их при настоящем устройстве законодательных учреждений и при современном отношении власти к народному представительству».

Язык запутан так, как клубок ниток, с которым давно играл котенок. Бедненькие наши либералы, негде им выразить ясно свои мысли!

Но присмотритесь поближе: не столько в том беда, что негде, сколько в том, что нечего сказать либералам. Возрастает несоответствие не только между потребностями страны и безнадежностью «настоящего устройства» и т. д., – но также между потребностями страны и беспомощностью либерализма.

Почему невозможно удовлетворить потребности страны, гг. либеральные политики? Ответ к.-д.: мешает настоящее устройство законодательных учреждений и современное отношение власти к народному представительству.

Вывод: необходимо иное устройство и иное отношение власти. Какое именно, мы увидим, разбирая в следующих статьях «четыре положения» к.-д. совещания.

Но прежде мы должны поставить главный вопрос: чем же объясняется «настоящее» «устройство и отношение»? Откуда может взяться иное? Кадеты об этом даже и не подумали! Их молчание по этому основному вопросу сводится к заскорузлой, азиатской обывательщине, вроде того, что были плохие советчики, могут быть хорошие советчики…

Нет ли связи, гг. к.-д., между «настоящим» и интересами какого-либо класса, например, класса крупных помещиков? Или богатейших буржуа? Нет ли полного соответствия между «настоящим» и интересами определенных классов? Не ясно ли, что браться за обсуждение политического момента без учета взаимоотношения между всеми классами, значит заниматься пустой болтовней?

Увы! Кроме болтовни, кадетам нечем прикрыть «возрастающего несоответствия» между их политикой и потребностями страны.

II

Наши либералы вообще – а за ними и либеральные рабочие политики (ликвидаторы) – любят говорить и говорить об «европеизации» России. Малюсенькая правда служит здесь для прикрытия большой неправды.

Несомненно, что Россия, вообще говоря, европеизируется, т. е. перестраивается по образу и подобию Европы (причем к «Европе» надо теперь причислять, вопреки географии, Японию и Китай). Но эта европеизация вообще идет с Александра II, если не с Петра Великого, идет и во время подъема (1905), и во время реакции (1908–1911), идет и в полиции и у помещиков типа Маркова, которые «европеизируют» свои приемы борьбы с демократией.

Словечко «европеизация» оказывается таким общим, что оно служит для запутывания дела, для затемнения насущных вопросов политики.

Либералы хотят европеизации России. Но и Совет объединенного дворянства своим законом 9 ноября 1906 г. (14 июня 1910 г.) стремится к европеизации.

Либералы хотят европейской конституции. Но конституции, установившиеся в разных странах Европы, явились результатом долгой и тяжелой классовой борьбы между феодализмом и абсолютизмом – с одной стороны, буржуазией, крестьянами и рабочими – с другой. Писаные и неписаные конституции, которыми «стыдят» наших реакционеров либералы, представляют из себя лишь запись итогов борьбы, получившихся после ряда тяжело доставшихся побед нового над старым и ряда поражений, нанесенных новому старым.

Либералы хотят, чтобы у нас появились итоги без той совокупности плюсов и минусов, которая составляет итоги! Либеральная программа и либеральная тактика сводится вот к чему: пусть сложится у нас европейский уклад без той тяжелой борьбы, которая создала его в Европе!

Понятно, что наши Кобылинские встречают пожелания и доводы либералов презрительными выходками против «лавочников» и «мужиков». – Вы хотите, гг. либералы, – говорят Кобылинские, – записать на бумаге те победы, которых вы еще не одержали в жизни.

III

К.-д. совещание приняло по вопросу о тактике 4 положения. 1-ое гласит:

«Тактика объединенной деятельности всем фронтом оппозиции, представляя необходимое условие для осуществления очередной деловой деятельности Гос. думы, не гарантирует, однако, ни получения прочного и постоянного большинства Гос. думы для законопроектов оппозиции, ни действительного осуществления тех законопроектов, которые оппозиция могла бы провести через Гос. думу при помощи думского центра».

Эта тарабарщина в переводе на русский язык означает вот что:

Либералы только с октябристами могут составить большинство в Государственной думе. Такое большинство не постоянно, а его решения в жизнь не проходят.

Правильно. Но вывод отсюда тот, что называть эти решения «необходимой», «очередной» и «деловой» (!??) деятельностью, значит обманывать самих себя и обманывать народ.

Проваливая правых голосованием с октябристами, не будем становиться на точку зрения законодательствования в IV Думе, не будем сеять конституционных иллюзий – вот что должны бы были сказать народу кадеты, если бы они хотели быть не только на словах демократами.

Первое «положение» к.-д. совещания поражает своей нелогичностью. Принятие не-осуществляемых в действительности законопроектов непостоянным и непрочным большинством IV Думы называется «деловой» деятельностью!! Сами к.-д. сотни раз называли это, и называли правильно, вермишелью и скукой.

Но тактика к.-д., вопиюще-нелепая с точки зрения логики, становится понятной с точки зрения классовых интересов. Припомним то, что говорили социал-демократы о III и IV Думе, начиная с 1907 года. – В Думе два большинства, говорили они: право-октябристское и октябристско-кадетское. Оба стоят на контрреволюционной почве (ср. «Просвещение», 1913, № 1, стр. 13[50]).

Февральское 1913 года совещание кадетов подтвердило то, что мы говорили в официальных своих решениях с 1907 года.

«Тактика объединенной деятельности всем фронтом оппозиции… при помощи думского центра», потому и необходима для к.-д., что они стоят, как и октябристы, на контрреволюционной почве. При внутреннем родстве тех и других понятно, что они тяготеют к совместной «деловой» деятельности, несмотря на ее теперешнюю безнадежность.

Октябристы вечно хныкают в своей печати, бранят революцию, бранят правительство, правых, Государственный совет, – а в Думе ограничиваются пожеланиями реформ и идут за правительством.

Кадеты еще больше хныкают в своей печати, бранят революцию, бранят правительство, правых, Государственный совет и октябристов, – а в Думе ограничиваются пожеланиями реформ и стараются подгонять свою оппозиционность под октябристов.

IV

Второе положение к.-д. совещания гласит:

«Существенное усиление Гос. думы, как законодательного и политического фактора, может быть достигнуто лишь путем осуществления трех основных условий: демократизации избирательного закона (всеобщее избирательное право), коренной реформы Гос. совета и ответственности министерства».

Суть изложенной здесь тактики может быть выражена одним словом: реформизм.

Историческая наука говорит нам, что отличие реформистского и нереформистского изменения данного политического уклада состоит, вообще говоря, в том, что при первом – власть остается в руках прежнего правящего класса; при втором – власть переходит из рук прежнего класса в руки нового. Кадеты не понимают классовой основы исторических преобразований. В этом основная ошибка кадетов, с точки зрения теории.

С точки зрения практики, указанное теоретическое отличие сводится к тому, меняется ли частное при неизменности общего и основного или меняется это последнее.

В разных странах в разные моменты истории буржуазия бывала реформистской, бывала и такой, которая реформизмом не ограничивалась. С другой стороны, рабочий класс, не признавая никогда за реформами способности внести существенные изменения, отнюдь не отказывается при известных условиях от выставления ближайших требований в виде реформ.

Дело сводится, значит, к тому, что кадеты считают непререкаемым сохранение господства за теперешним господствующим классом, т. е. за крупными землевладельцами феодального типа. Кадеты продолжают стоять на точке зрения оппозиции с родительным падежом, продолжают держаться взгляда, что «в России есть, слава богу, конституция».

Иначе говоря, «три основные условия» кадетов, это – предлагаемые либеральной буржуазией условия полюбовного раздела экономических и политических привилегий между феодальным землевладением и капиталом.

Октябристы стоят на той же точке зрения («примирение власти со страной» – на языке не то октябриста, не то кадета Маклакова), причем октябристы выставляют более «угодливые» для землевладения условия дележа.

Большая угодливость октябристов обанкротилась. Какие основания ожидать иного результата от малой угодливости кадетов? С точки зрения реформизма октябристы гораздо последовательнее, ибо кто становится на эту точку зрения, должен принимать в расчет приемлемость реформ, а октябристские «реформы» гораздо более «приемлемы».

Вывод один: возрастает несоответствие между либеральным реформизмом и потребностями страны.

V

Третье положение к.-д. совещания гласит:

«Подготовка этих условий должна быть сделана основной задачей тактики к.-д., причем очередная законодательная деятельность, совместно с прочими группами оппозиции и с центром, должна быть использована, поскольку окажется выполнимой, но не должна становиться в противоречие с осуществлением этих основных задач» («Речь» № 34, 4 февраля).

Предыдущее «положение» было уступкой левым кадетам или, вернее, было приманкой для демократии: поддерживайте нас, кадетов, ибо мы – «демократы», мы – за всеобщее избирательное право!

После кивка влево – серьезный поворот вправо: 3-ье положение, в переводе с тарабарского на русский язык, гласит: с прогрессистами и октябристами мы, к.-д., признаем совместную очередную законодательную деятельность!

Но ведь это «очередное» законодательство дает неосуществимые законопроекты, как признано в положении 1-ом? У кадетов имеется оговорочка: «поскольку выполнимо». То есть, прямее говоря, заниматься вермишелью мы будем, но ответственность за это пусть ложится на октябристов! Забавники, право, наши кадеты…