Тридесятое царство. Снежная буря

Неля последовала за ней – и выглядела так, будто только что вышла из древней сказки, где ведьмы пляшут под луной, а мужики теряют волю и имущество. Сияющие глаза, волосы – чёрные, как ночь в дремучем лесу, кожа – белая, словно простокваша, а песни срывались с губ так, будто это не куплеты, а заклинания. Даже те, кто пришёл на пиршество просто закусить да поворчать, залипали, как зачарованные. Некоторые бабы уже начали креститься и шептать про порчу и приворот, но атаман строго зыркнул – дескать, не квакай, не позорься, перед тобой люди важные, гости, да и вообще, кто тебя за язык тянул.

Пан-атаман, надо отдать ему должное, оказался дедком из сказки о молодых старцах. Крепкий, сухонький, с глазами ястреба и усами, что шли чуть ли не до пояса. Морщин – с гулькин нос, спина – как натянутая тетива. Только лыс, бедняга, но светлая папаха скрывала эту трагедию с честью и достоинством. Нас он принял радушно, даже Снежану обнял, в щёку целовал и назвал её, прости господи, «бабушка Снежка».

Как мы не заржали – загадка. Хотя у Алёны плечи тряслись подозрительно, и глаза предательски блестели – явно сдерживала ржач на одном упрямстве.

– Хороша, не находишь? – услышала я сбоку.

Оборачиваюсь – рядом сидит казак, весь из себя при параде. А я, между прочим, как раз обдумывала, можно ли после свадьбы тайком утащить пирожки с собой. Настроение было хорошее – редкий случай. Сидела одна, как сиротка у пиршества. Настя – в разговорах с невестой, Алёна – на кухне с женой атамана, а Белоснела с Снежаной уже вовсю скачут по столам, будто так и надо.

Но я не жаловалась – пирожки с творогом и чесноком оказались божественно вкусными. Странное сочетание, конечно. Но, похоже, мои вкусовые рецепторы просто сказали: «Смирись, Варя. Это судьба». Я даже задумалась: а вдруг Дима когда-нибудь их для меня приготовит? Если переживём, конечно.

Повернулась я к этому вежливому казачку – и замерла. Потому что на меня смотрели зелёные глаза с такой издёвкой, будто я сама в кастрюле с борщом сижу. А ус… ус у него слегка отклеился.

Я уже почти взвыла, потому что Дария, мужа Нели, невозможно было не узнать – и пусть он хоть в лапти обуется и под воду уйдёт, а глаза не спрячешь.

– Не ори, – резко сказал он, перехватив мой взгляд.

Я замерла. Дышать стало трудно. Говорить – и того хуже.

– Варвара, расслабься, – сказал он, как будто мы сидим не в гуще свадебного шабаша, а на лавочке с видом на Кремль.

– Ты серьёзно?.. – прошептала я. – И не собираешься нас сдать?

– Ни в жизнь, – покачал он головой. – Я, кроме жены, никому не вру. А вам, считай, ещё и симпатию испытываю.

Вот уж благодарю. Симпатию от Дария – это как тост от Кощеева: вроде бы хвалит, а потом оглядываешься – и половины гостей уже нет.

И тут, как на грех, Неля выкатывает новую песню на всю избу:А я сяду в кабриоле-е-е-еет!..А я сяду в кабриолет и уеду ко всем чертям!Если муж найдёт – убегу,А поймает – дам по шарам!..

Дарий скривился, как будто лимон надкусил вместе с кожурой.

– Говорю же… кроме жены – никому. Вот ей могу. Каждый день. А вы – живите, пока живётся.

Стыд. Стыдище. Нет, даже стыдище с огоньком, как после перебродившего самогона. За Нельку – до дрожи, до сжатых зубов, до желания закопаться под этот деревянный помост, чтобы никто не нашёл. Хотя, как выяснилось, это чувство горит только во мне. Сам Дарий, муж этой неугомонной дивы, с выражением дзен-буддиста взял глиняную кружку с самогоном и с видимым удовольствием отпил.

– Ты её останавливать не собираешься? – робко поинтересовалась я, наблюдая, как Нелька в эпическом припадке вдохновения начинает зажигать, а все бабы с задних рядов вторят ей, как хоровая братия из заколдованной оперы.

– А чего? – Дарий, не мигая, смотрел на жену. – Она одета, трезва хотя бы на треть и в целом ещё в пределах земного – так что нет. Пусть танцует, моя красавица.

И в его взгляде – ни капли сомнений. Только обожание. Вот прямо вселенское обожание с припудренной короной на макушке. Для него она была принцессой. Хотя, откровенно говоря, сейчас её бы даже придворный шут побоялся бы назвать коронованной особой – вдруг прилетит кочерга в лоб. Как Белоснела не замечала этот его томный, пронизанный любовью до пяток взгляд? Хотя, может, и замечала. Но продолжала плясать так, будто вступила в ритуальный хоровод с чертями.

Облегчённо выдохнув, я украдкой посмотрела на мужа Нельки и – недоверчиво – спросила:

– Дарий, а как ты нас нашёл? И где сейчас Дима?

Он косо взглянул, снова сделал глоток (глотки у него были философские, как у древнего мудреца перед важным откровением), и, почесав подбородок, начал с присущей ему эпичностью:

– Началось всё с того, что этот нехристь Дима объявился к нам на мальчишник, бахнул чарку-другую, разговорился с Серёгой и – прикинь! – решил перед тобой извиниться. Сам. Лично. Трезвый.

У меня в голове сразу всё зависло. Как? Извиниться? Передо мной?! Это что ж он там пил – настойку на лепестках честности?

– Ну, понесло его. Потащил нас всех на заколдованное поле, пока мы отвлекали фею-хранительницу – между прочим, весьма вредную особу – нарвал тебе васильков. Волшебных, чтоб в вазе полгода стояли. – Он фыркнул. – Рыцарь, блин, в цветочках.

Я ошалела. Просто сидела и смотрела, как этот мир окончательно сходит с ума.

– Вернулся он через минуту с запиской. Твоей, – продолжал Дарий. – Не мог тебя отследить, злой был как леший после диеты, вот и припёрся ко мне за помощью. Ну, я метнулся домой за Нелькой – она ж у нас, как-никак, ведунья от природы. А дома сторож в ноль, и Нельки нет.

Я метнула взгляд на Нелю. Та уже исполняла «Пуля-дура» во второй раз по просьбам восторженных казаков, при этом взмахивая руками как воздушный магистр из какого-то шаманского культа.

Что ж она там вытворила-то, что сторож от греха в обморок ушёл?

– Потом Ярик побежал за Настей, а её тоже дома нет. Ни Насти, ни Снежки, ни Алёны. Будто ведьмы метлы подхватили и в ночь унеслись.

Я посмотрела на Настю, чокающуюся с невестой, и на Снежку, которая в этот момент демонстрировала всем свои стройные ножки, задрав рубаху, как новоиспечённая дриада на дне моды.

– Так вот, – Дарий усмехнулся. – Обзвонили всех, кого знали. И тут одна из служащих Ро проговорилась – мол, была у неё Нелька. Дима, как сорвавшийся с цепи, пустился за вами вдогонку, прихватив одну проворную девчонку, что местность знала. Настроил там поисковое заклинание, отследил и понёсся по следу. Ну а дальше – ты в курсе.

Я была в курсе. Более чем. И этого кошмара мне не хотелось вспоминать даже под угрозой пожара.

– Пока он там с ума сходил, я с Эшером связался. Думал – в космос вас унесло, – Дарий махнул рукой. – Но тот только плечами пожал. Тогда Серёга – вон тот, что сейчас около Снежи пляшет, копия себя молодого, – вспомнил, что Снежа когда-то здесь, на хуторе, бывала. Ну и решили попробовать.

Да уж, у мужиков дедукция покруче Шерлока с бубном. Как после такого вообще скрываться?

– А Дима-то где? – я снова окинула взглядом толпу казаков, не увидев знакомой физиономии.

В поле зрения попал Ярополк – стоял в сторонке и смотрел на Настю так, что даже трава в вазе от нежности поникла. А Настя, сделав вид, что ничего не понимает, воротила нос и кривила губы, что только больше Ярополка заводило. Романтика, мать её…

– Да скачет он по окрестным хуторам и леса прочёсывает. Считает, что вы не настолько безумные, чтоб возле Диканьки спрятаться.

О, Кощеева ты голова, какое же ты наивное дитя лесное!

Я тяжело вздохнула и облокотилась на стол, закрывая лицо ладонями. Хотелось и ржать, и выть. Всё-таки сведёт меня этот Дима… если не в могилу, то точно к бабке-целительнице.

– Ты не парься, Варя, – Дарий хлопнул меня по плечу. – Он хоть и поганец с приданным, но мужик неплохой. Просто ревнивый. Как кобель к ошейнику.

– Я замужем, – хрипло напомнила я и продемонстрировала обручальное кольцо.

– Ну да, ну да, – его странная улыбка не предвещала ничего хорошего. Явно знает, кто сбежал из-под венца, а мне об этом не говорит.

Я уже набрала в грудь воздуха, чтобы выяснить, что это за «ну да», но тут раздался звонкий голос Нельки:

– Народ, тост говорить буду! Я желаю молодым самого лучшего, самого красивого, самого сказочного! Пусть у тебя, Глашка, муж будет не как мой медведь косолапый, а как ты мечтаешь. И чтоб ты ему была не катастрофой на ножках, а солнечным зайчиком, ценным, как чарка последнего самогона!

Все весело зааплодировали, а Дарий, усмехнувшись, прокомментировал:

– Заметила-таки. А я надеялся, что в казачьем виде смогу к ней поприставать. Эх, незадача!

Сарказм от него шёл, как пар из самовара, но вид у него при этом был счастливый, как у кота, который только что стащил рыбу со стола.

Нелька, не моргнув глазом, чокнулась с невестой и пошла по столу, как по подиуму. Подойдя, села перед мужем на корточки и спросила:

– Потанцуешь со мной, казачок?

– А муж не заревнует? – подыграл Дарий, вставая и протягивая руку.

– Поверь, если мой муж и узнает, то ревновать к самому себе не сможет, – отстрелилась она с прицельной меткостью.

– Когда заметила? – Дарий, снимая жену со стола, улыбался с такой теплотой, что можно было озябшие руки греть.

– Как только вошла, родной. Одеколон узнала. А потом – ниточку приметила. Извини, дорогой, но твою я вижу даже без магии.

– Внимательный маньячонок, – хмыкнул он.

– Гномик переросток, – тут же парировала Белоснела, и они закружились в танце.

А я осталась сидеть и смотреть на них, как зачарованная. Потому что, чёрт возьми, хочется вот так. До одеколона. До ниточки. До безумия. Только не с поганцем. Или… чёрт его знает.

Она резко включила песню «Мужчина не танцует» – и закружилась вихрем, увлекая мужа в самую гущу праздника. В центре застолья, под мягким светом гирлянд, Нелька превратилась в заклинательницу, то ли чарующую, то ли откровенно гипнотизирующую. Дарий не сопротивлялся – да кто бы осмелился, когда жена смотрит на тебя, как будто ты последний в мире медовик перед постом?

И вот они уже двигались в едином ритме: она – плавно и дерзко, он – напряжённо и влюблённо, будто от её взгляда зависело всё его дальнейшее существование. Мне оставалось только наблюдать, разинув рот и забыв, как зовут. Эта парочка источала не просто страсть – от них валил жар, как от печи на Святки.

Гости недолго ломались – кто по любви, кто под воздействием магии общего настроения, но вскоре на танцполе уже колыхалась пёстрая толпа. Даже Снежа с Настей, обычно степенные и сдержанные, вдруг пустились в пляс. Где-то сбоку засветился Серёга, рядом с ним Ярик выделывал такие коленца, что у меня глаза на лоб полезли. А потом началось.

Благодаря щедрой порции казачьего духа, танец превратился в ярмарочную феерию – мужчины норовили присесть поглубже и подпрыгнуть повыше, а девушки, вдохновлённые Нелькой, отплясывали с таким азартом, что казалось, сама земля под ними покачивалась от восторга. Некоторые движения были на грани приличий, но разве границы нужны, когда душа поёт, тело требует и вино уже выпито?

Я застыла, как забытый пирожок на подоконнике. На первой же секунде, когда Нелька провела ладонью по груди Дария, а он отреагировал гортанным звуком, больше подходящим для медведя в весеннюю истому, у меня онемела не только челюсть, но и мыслительный процесс. Невероятная, беспощадная, волшебная женщина.

Когда песня достигла своего апогея, Дарий выдернул жену из хоровода, закружил, как в сказке, и в этот момент я почувствовала, как кто-то тянет меня за рукав. Снизу.

Я медленно опустила глаза и едва не завыла – из-под стола на меня смотрела Нелька. Настоящая. Подлинная. С хитрющей улыбкой и огоньками в глазах.

– Подвинься, царевна, – прошептала она и одним ловким движением втащила меня под скатерть. Подправила ткань, чтобы не торчала, и шепнула: – Всё, теперь нас нет.

– Что за… – пробормотала я, уже на четвереньках. – А кто там, тогда, на сцене крутится?

– Одинокая паночка, – хихикнула Белоснела, уверенно ползущая вперёд, будто в детстве не по ковру, а по болотам училась двигаться. – Мы во время танца поменялись. Настя и Снежа тоже устроили подмену. Всё, как в старых сказках – маскарад, тайна, и немножко магии.

– А Дарий? Он ведь не дурак…

– Он под действием Ираклия и Руденко, – невозмутимо отозвалась она. – Пока звучит «Мужчина не танцует», мой может только рычать и крутить кого попало. Хоть ведьму, хоть табуретку.

Ну, если она так уверена – кто я такая, чтобы спорить? Я прижала корзинку к груди, втянула живот, как учили бабки, и поползла за ней. Под столами было пыльно, тесно и слегка пахло хреновухой и пирогами. Жутковатое сочетание, но чем-то даже родное.

Мы доползли до последних столов у входа, выскочили наружу – и тут же на нас набросили чёрные плащи. Умудрились ещё и вручить по корзине, в которой, судя по весу, лежала неделя провизии.

– Снежа, веди! – приказала Нелька, и мы молча выстроились за Снегурочкой, как верные спутницы не то ведьмы, не то отчаянной княжны.

Шли к дальнему входу в хутор, туда, где за забором начинался лес. Тот самый. Тот, куда здравые люди не ходят, даже если им очень надо. Но с нами была Нелька, а у неё глаза горели так, будто она собралась приручать местных монстров и учить их чечётке.

Охрана у ворот дремала, даже не заметив, как мы один за другим скользнули в темноту. Лес встретил нас… тишиной. Но не той, приятной – а звенящей, натянутой, будто перед грозой. Ни шороха, ни скрипа, ни даже лёгкого вздоха ветра. Только деревья – голые, иссохшие, стояли, как свидетели на суде, и будто смотрели на нас.

И у некоторых, клянусь бородой домовёнка, были глаза.

– Не нравится мне тут, – буркнула Алёна. Мы с Настей закивали с такой синхронностью, что если бы рядом был дирижёр, он бы расплакался от умиления.

А вот Снежа с Нелькой лишь переглянулись, хмыкнули и, как две нечисти на выданье, грянули на весь лес:

Вышел ёжик погулять,Будет род людской страдать,И утонет мир во тьме —Ёжик служит Сатане!

Когда они успели это сочинить – не знаю. Но голосили громко, стройно, и с таким вдохновением, будто на конкурс выдвигались. Их песня отразилась от деревьев и вернулась обратно мощным эхом – и, мне показалось, лес им хлопал. Мысленно. Или корнями.

– Видите? – важно произнесла Снежа, поворачиваясь к нам с видом, будто только что приручила саму Бабу-Ягу. – Бояться тут абсолютно нечего. Я по этому лесу раз сто ночью гуляла – и хоть бы один комар с характером попался.

Честно говоря, я бы ей и поверила. Если бы не одно жирное «но». Причём не просто жирное – а рослое, безликое, с капюшоном до земли и парой рогов, торчащих из спины, как у неудавшегося лешего. Один из рогов был обломан, что почему-то только усиливало моё подозрение, что дело тут нечисто.

А появилось это чудище, конечно же, откуда-то из зловещего тумана за плечами Снежи и Белоснелы. Потому что откуда ещё лезть кошмарам, как не из тумана?

– Снежааа, – вытянула Настя, вытращив глаза так, будто в них уместились все ужасы народных сказок сразу.

– Тут и правда некого бояться, – весело вторила Нелька, продолжая упорствовать в своём фольклорном невежестве. – Здесь ведь никого нет!

Тем временем никто медленно поднял свои мрачные лапы и заботливо, почти по-отечески, положил их на плечи девицам.

Вот тут-то я и приготовилась. Сейчас будут визги, вопли, падения в обморок и сакраментальное «девочки, за нами кто-то есть?!». Но… не тут-то было.

Снежа с Нелькой синхронно обернулись, как будто тренировались заранее, и с криком: «Руки прочь, жуть болотная!» вмазали чудищу по первому рогу, что торчал ближе всего. Существо грохнулось с такой выразительной театральностью, что я бы и сама поверила в его кончину – ручки сложило крестиком, ножки вытянуло, дыхание задержало. Хотела было из палочек соорудить над ним символ памяти, но Нелька, как всегда, решила иначе.

– Ты кто такой, маскарадник недоделанный? – фыркнула она и для верности пнула беднягу, которому точно уже светил как минимум «Золотой петушок» за лучшую трагическую роль.

Ответом был лишь многозначительный вой, смахивающий на зевок старой печки.

– Кажется, мы уложили тёмного всадника, – озвучила Снежа результат, внимательно изучая лежащее тело. – Это точно он! Я его по рогу узнала! Дима пару лет назад ему этот рог сломал!

– Кого?! – в унисон взвыла я, Настя и Алёна, уловив из всей тирады лишь «тёмный всадник».

– Да успокойтесь вы, – махнула рукой Нелька. – Не уложили… пока. – После этих слов, клянусь, даже тёмный всадник сжался.

– Эй, уважаемый! – продолжила она, с самым неподражаемым выражением деловой ведьмы. – Выведешь нас к реке – клянусь своими магическими заколками, больше не трону.

И вот что удивительно… Этот самый тёмный всадник вытянул руки вперёд, как утопленник на репетиции выхода из трясины, поднялся, поклонился Белоснеле с уважением, граничащим с обожанием, и… пошёл. Сделал шагов пять, остановился и указал рукой: мол, за мной, девицы.

Мы с Настей и Алёной вцепились в землю взглядами – ноги категорически отказывались двигаться. А вот Нелька со Снежей, подпрыгивая от радости, будто им обещали по пончику и бессмертие, бодро последовали за мрачной легендой.

Увидев, что мы так и стоим, Белоснела подошла к всаднику и с самой невинной улыбкой попросила:

– Простите, не поторопите ли наших подруг?

И хлопнула ресничками так драматично, что у чудища, кажется, пошёл перегрев внутренних демонов. Через секунду нас с девочками подхватила тень и понесла вслед за радостной троицей.

Довольная собой, Неля обняла всадника под ручку, Снежу – под другую и завела задушевную беседу о тяготах жизни тех, кого все боятся. Что поражает – чудище явно разделяло её точку зрения, изредка издавая завывания, которые Неля каким-то чудом расшифровывала и нам переводила:

– Вот, говорит, никто не ценит. Даже детей пугают его физиономией. А ведь в душе он просто… недообнимыш.

Под эти душещипательные разговоры мы добрались до обрыва. Место, скажу я вам, живописное: темень кромешная, светлячки летают как в доброй сказке, где-то внизу под водой что-то ворочается и явно не рыбка золотая. А в придачу – песня. Тянется из глубины, будто сама тоска русская решила на ночь голос подать.

Честно? Захотелось утопиться. Ну так, ненадолго. В порядке профилактики. Но, видимо, только мне. Потому что Неля, отпустив спутников, вышла к самому краю, сунула пальцы в рот, как истинный гопник из древней былины, и свистнула так, что комары попадали.

– Заткнись, утопленница недоделанная! – рявкнула она вниз.

– Не мешай мне жизнь оплакивать! – жалобно донеслось из глубины.

– Хочешь мужа? – строго поинтересовалась Неля. – Устроим тебе кастинг. Бесплатно. От души.

– А кто ж на меня позарится-то? – всхлипнули снизу.

– Поверь, у каждого лешака – свой самовар, – назидательно произнесла Белоснела, указывая пальцем в тёмное небо. – Как звать?

– Оксинья, – с затаённой надеждой отозвалась утопленница.

– Так, Окси. Через два дня… в смысле, проплыви в агентство «Долго и Счастливо». Обещаю – подберу тебе чудо, не хуже Кощеева. Только воды, будь лаской, на десять минут убери. Надо очень.

Снизу раздалось нечто похожее на «угу», а потом – всплеск. Спустя минуту из глубины донеслось:

– Готово!

Неля, просияв, поблагодарила всадника, шепнула ему какой-то номер (видимо, для личной консультации по вопросам одиночества) и подошла к самому краю. Затем, словно забыв обо всём, раскинула руки и запела.

По ту сторону реки…Ты найди-найди меня,Солнце завтрашнего дня.Да за тёмною горой,

Песня была тягучей, старой, как сама Сказка. В ней было что-то, от чего мурашки не просто бежали – маршировали. Голос Белоснелы начал дрожать, воздух заструился, как мед, и где-то внизу в воде появилась воронка, светящаяся всеми цветами радуги.

Моё тело будто воск под солнцем. Я не могла двинуться, не могла думать. Только чувствовала, как внутри всё трепещет, словно кто-то наигрывает на моей душе балалайкой.

А потом…

Неля схватила Настю и Снежу, прыгнула вниз, потянув за собой меня и Алёну. Мы закричали так, что, кажется, в ближайшем селе посыпалась посуда. А в тот самый миг, когда нас поглотила сияющая воронка, я, сквозь искры и крик, увидела…

Его.

Кощеева.

Моего самого неправильного, самого несносного и самого родного.

С встрёпанными волосами, пылающими глазами и лицом, искажённым ужасом.

– ВАААРЯЯЯ! – раздался крик.

Но было поздно. Вода сомкнулась и перегородила ему путь.

Глава 8

Резкий, совершенно не сказочный шлёп по щеке выдернул меня из приятного небытия и заставил распахну