Ангелология

«Не хочешь вдохнуть?» – запоздало испорченная лукавством, неподготовленная улыбка складывалась, словно карманный нож. Дерзость, шекспировский тон, это настойчивое коварство заставили Хейден остановить руку с ярко расцвеченным бутыльком на половине пути; голова и без того немного кружилась от невесомости.

– Извини, – сбивчиво пробормотала она, ощущая, как пальцы завязываются узелком вокруг флакона, примиряясь с почти еженедельной порцией изобутилнитрита. Матрас под поясницей онемел. Образ «купания слона» в действии: попытка сдаться в вытравлении себя из собственного тела и налепить на шкурку защитный слой грязи, как в первый раз, как в первый раз – замкнутым эхом моталось по черепушке. Это был Эллиотт; его голос, но говорил он фразами Стикса. – Я хочу гораздо большего, чем быстрый кайф.

– Чего же ты хочешь? – злая, тёмная усмешка. – Вафель со сгущёнкой? Рок-н-ролла? На гитаре я не играю, но могу включить колонку.

Чего-то более материального, чем надуманные эмоции и подростково-запретная экзальтация, зафиксировавшаяся в мозжечке, чего-то вещественного, подумала Хейден, наблюдая за тем, как покорённое бесстыдством выражение лица напротив растягивается в похотливую дымку. Я не знаю, подумала она. Расскажи мне про школу, в которую ты ходил, и про деревья, что росли на заднем дворе. Расскажи про своего первого друга. Расскажи всё, что ты так и не смог сказать вслух, расскажи про твои разочаровывающие попытки вернуться назад во времени. «Большая часть людей, совершивших покушение на самоубийство, в течение трёх лет после этого предпринимает повторные суицидальные попытки».

– Тебя, – она ответила порывисто.

Потому, что шторы были задвинуты, под рассеянным излучением торшера выпуклости в районе бархатных тазовых косточек окрашивалась кораллом. По шёлковым простыням её соломенные волосинки, в которых ещё точечно пощёлкивала обугленная палица-юность, рассыпались подобно тому, как по серым сваям кровати рассыпалась желчь омытых сигнальными огоньками волн. Хейден лежала ногами на юго-восток – так обычно хоронили умерших детей, а потом подкладывали к подголовью ложа вечного сна оленину. Хейден научилась намеренно разрывать контакт с нервными окончаниями и представлять, что вылетает, чтобы наблюдать за распятием с потолка – бесконечный процесс репетиций и исполнений сделал её специалисткой в подделывании деталей; нужно было лишь принимать на веру хромированные жердины приказов и грязных комплиментов. Сколько у неё ногтей теперь, чтобы оставлять царапины? Сколько лёгких, сколько из них ещё не заполнилось сладким дымом? Притаилась ли в седьмом позвонке ложечка цианида, расцвели ли веточки акации из фаланг пальцев?

Бриджит Бардо говорила, что техника повторения одних и тех же движений и одних и тех же жестов похожа на надевание несвежого белья по утрам. Когда Лола цитировала её, ей становилось плохо от душащего смеха.

Ад – это другие. Это всегда другие, снова и снова думала Хейден. Изводы ада легко представить: человеческое тело было Адом, Ад был в человеческом мозге. Параллаксы самообороны, как Церберы, охраняли гипоталамус, а два распятия поверх ключиц символизировали разложение физической оболочки в физическом суперпространстве. В виртуальном Аду, о котором рассказывали медиатворцы в эпоху фастфудного творчества, и даже задолго до них, и задолго до того, как онемевшая от собственной агонии наука сделала этот необратимый шаг вперёд, всегда находилось то, что было в обычной человеческой жизни, страдания, зависимости, эти склизкие врата в разврат, обида на удручающе молчаливого Бога, болезни, сплошное разложение, сплошная боль…

Хотелось зажмуриться так сильно, чтобы образ Эллиотта, выводящего у неё в сознании все эти мыслеформулы, распаялся по изнаночным продольным разрезам.

Кайло скатился с края, распутывая конечности, и перестал казаться холециститно-заражённым, потому что его лицо понемногу отваливалось, и Хейден ощутила, как невесомость в костях сменяется проникающей сквозь чужое семя, в лихорадке размазанное по её животу, пустотой. Над нею шатались оглобли гардин, изрытые рвами и ямами, впитавшимися в фактуру.

Она слишком часто видела всё это во снах: пришельцы, с которыми была заочно знакома в какой-нибудь из параллельных вселенных, которые приходили к ней в мистических откровениях, которые говорили с ней на одном языке, которые любили её так, как умели, потому что никто на целом свете не придумал истинной и универсальной формулы о том, что такое любовь.

Хейден была уверена лишь в том, что это чувство не так всесильно, как о нём говорили.

Тропинка коридора, вьющаяся далеко от логова архангела и патологически близко к горам-номерам неизвестных, подкидывала вверх, начинала хищною рысьею украдкой спускаться с хребта, поэтому заросли за спиною наполнялись разрывами смолы и напереваримою глюкозой огонёчков, вспыхивающих и растрескивающихся вокруг промёрзшей прокоптелости стен; их смердение мешалось, раздутое проколотыми шариками вентиляций, с запахами соли и берёзового сока. Треугольники Пенроуза, бливеты и кубы Эшера – неотъемлемые элементы дискинезийной внутренней архитектуры.

Мотель-коробок не любил чужаков из «Каллиопы», безобразных, болезненных, диплосомичных во внутреннем уродстве: Хейден терялась здесь в каждый из своих визитов. В первый это по ошибке случилось и с Эллиоттом. Застыв в потустороннем дверном жерле, над позвоночником лестницы, ведущей в анатомическое никуда, он почти зарычал: «Господь, я согласен с тем, что для человека под стеклянным колпаком, как для мертворождённого ребёнка, сам мир является кошмарным сном, но подобные хитросплетения – это уже слишком», – и он всматривался в Хейден внимательно, не шевелясь, всматривался пронзающе, словно сквозь лупу лазерной указкой строил для кого-то маршрутную карту. Казалось, он ждал реакции, но, разобрав эту забавную улыбку с белилами передних зубов, Хейден смогла лишь усмехнуться. «Что, ты не читала Сильвию Плат? Я оставил её на микроволновке», – его голос был такой же бархатисто-угольный, как гарь волос, багряный, только смешинки в жевательно-розоватом перекатывались, как отголосок сновидения или галлюцинации, когда он понимал, что находится в тупике.

«От моего ответа», – Хейден воспроизводила собственные слова, не в силах определить, что именно её влекло и отталкивало вместе с тем, «зависит то, достанешь ли ты сейчас пистолет из кармана?»

Она облокотилась на чумазые обои и сползла по ним вниз, позволяя зоотропу неприятно личных ассоциаций греметь в мозгу, не заметив, как в стоячем тумане поплыли перед мысленным взором, над творогом обволоченных льняным с телячье-мартовского рубежа шпал, золотые кровли и парапеты площади-плошки, и как стали расступаться скалы безмятежного кирпича, вдруг являя озерцо из сапфира и недра переполненных бокалами столиков: ночь первого выступления, когда они с Эллиттом, ни слова не сказав друг другу, разошлись по параболе выскобленного танцпола, и Хейден, затаив дыхание, пробиралась сквозь размытую гримасу щёлочи, джина и поднятой блёсточной пыли, мимо истощённых от адреналина лиц-нашивок курток Болтендаля, вспотевших, словожаждущих, прижатых друг к другу, чувствуя на себе, на позвонках колото-резанные раны то ли квадратно-уличного холода, то ли чужого взгляда.

В тот день в клубе было гематомно, громко, душно, а в покрытых дорожками хроматических постеров стенах, в энергетических зеркальных шарах и спектральных перспективах, в аккордах хрустящих сращивающихся и рвущихся сухожилий голоса расслаивались: будто они исходили не из произносительных органов, а просто скелеты сгибались и разгибались по нескольку раз, подобно её отцу, и, в целом, это было недалеко от правды. Поэтому она вздрогнула, когда в причудливой подсветке, наконец, появились три фигуры; Эллиотт, а с ним под истёртым невымытым сверканием двое иностранцев – один с микрофоном, зажатым меж суставов-шарниров – «чуваки, у меня реально неприкольное имя, называйте меня Чоль»

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Один из наиболее известных афоризмов Мэй Уэст, произнесённый ею в адрес полицейского в феврале 1936 года, а также звучавший в двух её фильмах.