скачать книгу бесплатно
Я фыркаю.
– Ты, – прошу, – уж не путай. Ты все-таки более-менее опытный нахлыстовик. И я, убежденный спиннингуй, а нахлыстовик чуть ли не первогодок…
Ларин философски улыбается.
– Все мы когда-то что-то начинали. Спиннингист ты, конечно, очень сильный, тут я не спорю. Но нахлыст – это, брат, все-таки высший пилотаж…
Я соглашаюсь и киваю Славяну на пустые рюмки, чтобы не отвлекался и разливал.
А то разучится еще, понимаешь…
…Через некоторое время разговор закрутился вокруг приманок.
Глеба у нас, понятное дело, предпочитает мух.
Ну, а поскольку руки у него из какого надо места растут, – делает их сам. У него в доме, – а он у нас за городом жить предпочитает, – целая мастерская оборудована.
Славка, хоть и тоже предпочел бы жить за городом, вынужден жить в Москве.
И не то чтобы тут вопрос денег, славянова квартира, думается мне, подороже глебушкиного дома стоит. Просто образ жизни такой: Славка вообще, несмотря на происхождение и всю, даже чуть показушную, тягу к деревенскому, – самый, наверное, городской из нас изо всех человек.
Он постоянно чуть настороже.
Ему всегда очень важно, что о нем подумают и какого мнения о его нескромной персоне будут окружающие.
Ловить он предпочитает на тяжелые блесны и джиг и обладает страшным, нечеловеческим терпением, часами впустую «обстреливая» с мощной палки тяжелое тело реки джиг-головками в ожидании пятнадцатиминутного выхода судака.
Ловит он при этом, надо отдать должное, очень и очень здорово. Возможно даже, хоть и тяжеловато в этом признаться, лучше, чем мы все вместе взятые.
Я же – на удивление всеяден.
У меня есть и квартира, и дом в ближнем Подмосковье, и жить мне нравится почти одинаково и там, и там.
Мне одинаково нравится тяжелый джиг и работа деликатными палками.
Вон даже нахлыст начал осваивать, на старости-то лет, блин…
– Может, – поднимаюсь, – парни, я пойду, чайку закажу? А вы тут приберетесь пока. Хорош уже язык глебушкин водкой-то запивать, скоро все купе хреном с чесноком провоняет. А если кто хочет чем еще кроме чая продолжить, то вон, у меня в сумке сверху еще две бутылки вполне пристойного вискаря. Односолодовый, кстати. И торфяной…
Глеб смотрит на меня почти с восхищением и тянет большой палец вверх.
– Во, – кивает. – Ну, что тут еще-то можно сказать?! Мужик!
Глава 8
…На подъезде к Свири дождик неожиданно закончился, и купе залило солнцем. На перроне, когда мы туда наконец-то вылезли, тоже было солнечно, но все-таки довольно ощутимо прохладно.
Дул легкий ветерок.
Славка и Глеб, как только вышли, сразу же, как на пожар, схватились за мобильные телефоны.
Я немного подумал и тоже набрал жену.
– Что, – интересуется, – неужели уже в Петрозаводске?
– Да нет, – смеюсь. – Просто Свирь, стоим здесь долго. Вот, вышел на перрон покурить, решил набрать…
– Делать тебе, – хмыкает, – нечего.
– Нечего, – соглашаюсь.
– Ну да, – вздыхает. – Ты же в поезде едешь. А я сижу, статью заканчиваю. Потом еще к ней фотографии отбирать…
– Понятно, – вздыхаю в ответ. – Все-таки два журналюги в одной семье – это некоторый, так сказать, перебор…
– Не льсти себе, – ехидничает. – Ты уже давно не журналюга. Ты – лицо из телевизора. И интервью ты, кстати, уже давно не берешь, а даешь…
Я сглатываю.
– Проехали, – говорю, – любимая.
Она на секунду замолкает.
– Да, – сглатывает в ответ. – Извини…
Некоторое время молчим.
– Ладно, – вздыхаю. – Я же говорю, проехали…
Она вздыхает в ответ.
– Нет, я все понимаю. – Я прямо вижу, как красиво она кривит губы в телефонную трубку. – И что так надо. И что деньги из воздуха не берутся. И что мужик не может вечно быть даже очень удачливым щелкопером. И то, что ты по-прежнему отлично пишешь. Но в редакции ты, по-моему, был куда более счастливым человеком. Потом этот чертов бизнес. Про твои сегодняшние дела я и не говорю…
Я чувствую, что еще немного, и она расплачется.
Вот ведь черт…
– Ингусь, – хмыкаю, – ты, по-моему, больше меня по этому поводу переживаешь. Береги себя. Главным для меня все равно было книжки писать, а не статьи. А этого у меня никакое мое нынешнее место работы не отберет…
Она, кажется, немножко успокаивается.
– Книжки, – тянет. – Книжки – это да, это хорошо. Ты когда в последний раз текст-то в издательство сдавал?
– А вот это – не надо, – смеюсь. – Это в данном случае не главное. Я и сейчас с текстом ковыряюсь с новым, где-то как раз на середине. Да, идет туговато. Но – идет…
– Ну, и слава Богу, – вздыхает. – Ладно. У меня все в порядке, у котов тоже. У тебя, судя по всему, аналогично. Поэтому я пошла работать дальше. А ты иди дальше бухай, пока такая возможность есть и меня нет рядом…
– Это, – соглашаюсь, – одно из редких преимуществ твоего отсутствия, да. Пойду воспользуюсь…
– Пока, – смеется.
– И тебе, – ухмыляюсь, – тоже, пожалуй, не хворать…
…Вот ведь, думаю, блин.
Ну, да ладно.
Жизнь…
…Поискал глазами бабульку на перроне, что-то неожиданно и дико захотелось местных пирожков с рыбой.
И – ни одной.
Пришлось направиться к проводнице, уже другой, не той разбитной красотке с двумя золотыми фиксами. Та, видимо, спать ушла, благополучно сдав смену вот этой вот немного сутулой тетеньке с поникшей фигурой и неисправимой усталостью в самых уголках глаз.
– Здравствуйте, – говорю, – я из вашего вагона пассажир, из шестого купе.
Она только кивает.
Знаю, мол.
Звуков издавать даже не удосуживается.
– Мы тут, – начинаю объяснять, – с товарищами каждый год на рыбалку ездим. Если получается, то вообще по два раза в год. И всегда покупали тут, в Свири, у бабушек пирожки с рыбой, уж очень они тут у них вкусные. А сейчас гляжу – что-то и нет никого…
Она снова кивает, поднимает на меня усталые и, когда-то, судя по всему, очень красивые глаза.
Наконец, заговаривает:
– Так гонять их стали. Сами раньше у них всегда затоваривались.
– А что так? – удивляюсь. – Эти-то кому помешать могли?!
Она только хмыкает:
– Так приказ. О запрете торговли на перронах. По всей России сейчас так будет.
– О как! – удивляюсь еще больше. – А что тогда мужиков на Лодейном Поле с их палеными сигами не гоняют?!
– Так им заплатить есть чем, – хмыкает еще раз.
Потом задумывается:
– Или начальник вокзала там не такой зверь…
Я только вздыхаю.
– Жалко, – говорю. И снова лезу в карман за сигаретами.
Она опять пожимает сутулыми плечами, и в этом пожатии – такая русская покорность судьбе, что мне даже как-то отчего-то становится стыдно, и я отхожу, как можно более деликатно прикуривая…
– Извините, – неожиданно слышу у себя за спиной.
И голос неожиданно как раз такой.
Извиняющийся.
Как и сами слова.
Хотя, в принципе, вроде как и мужской.
Я поворачиваюсь.
Дядька.
Где-то моего возраста.
Может, чуть помоложе: мне, если я не с бодуна, несмотря на определенную грузность фигуры, никто не дает моего почти что полтинника, все считают «мужчиной под сорок» в худшем для меня случае.
А вот похмелье – да, выдает.
Ну, да не в этом дело, – дядька, в принципе, как дядька: бесцветный, в джинсах и фирменной «шимановской» рыбацкой ветровке, с острым носом, давно наметившимся брюшком и серыми водянистыми глазами.
И к бабке не надо ходить, что из славного города Санкт-Петербурга.
Их типаж.
– Слушаю вас, – говорю. – Чем-то могу помочь?
Мужик мнется.
Ну, да мне, в общем-то, пофиг.
Мне торопиться некуда.
Стою.
Курю.
Жду…
– Видите ли, – рожает, наконец, – вы только что уж очень нелицеприятно высказались про копченую рыбу с Лодейного Поля. Вы уж простите, я невольно подслушал…
– Да делов-то, – хмыкаю. – Если б я от кого скрывался, то это другое дело. А так-то что. Слушайте на здоровье.
– Да нет, вы меня не так поняли, – улыбается уголком рта.
Ага, думаю.
