Сказания о демонах-кицунэ

Lee Walker

Сказания о демонах-кицунэ

Глава 1. Очищение

«Верность и преданность приводят к храбрости. Храбрость ведет к духу самопожертвования. Дух самопожертвования порождает доверие к силе любви».

– Морихей Уэсиба, самурай.

Поправляя хлопковую ткань юкаты, я босыми ногами ступаю на мягкий, белый песок. Утопая по щиколотку, чувствую, как крупинки приятно массируют кожу ступней. Я прикрываю веки, вдыхая аромат благовоний – зеленого чая и лотоса.

В чистилище тепло от множества свечей. Приглушённый свет расслабляет, настраивая на медитацию. От умиротворяющей атмосферы начинает клонить в сон. Поднимаю голову вверх и замечаю, как красиво украшен храм ветками клёна. Листья переливаются от багряного к ярко-жёлтому, живописно свисая с потолка вместе с веточками рябины.

Сейчас середина осени и мой храм украшен пёстрыми цветами и даже имеет лёгкий запах промозглой мокрой травы. Деревья рядом со зданием покрыты мхом, и на некоторые я просила Рэя повесить кормушки для птиц.

Трещины и зуд на коже не дают покоя уже несколько дней, раздражают. Тёмные линии ранят и покалывают от кончиков пальцев, разветвляясь еще выше с каждым днём. Разворачиваясь лицом к выходу из чистилища, я опускаюсь на колени.

С протяжным скрипом открылась дверь, и тонкая полоска света едва коснулась меня. Её луч остановился как раз у грани углублённого кольца с песком, в котором я нахожусь.

Лёгкой поступью ко мне идёт служитель. Его многослойное кимоно развивается при походке, открывая сзади пару белых, пушистых хвостов. На кончиках красивым окрасом багровеют красные кисточки меха. Ёкай держит в руках увесистую книгу для очищения от кэгарэ.

Помещение наполнилось терпким запахом лимона и мяты. Его рука мягко легла мне на голову, слегка направляя и укладывая меня на белый песок. Я поймала его взгляд – такой яркий на контрасте свечей и приглушённой обстановки. Словно янтарный мёд, собранный на пасеке, цвет его глаз искрился в бликах свечей. Красные мазки, обрамляющие нижнее веко, стремятся к вискам. Зрачки узкие, как у хищника, смотрят изучающе, проникая глубоко в душу.

Оттягивая момент очищения, я заглядываюсь на его улыбку. Не торопясь рассматриваю мягко открывающиеся белоснежные клыки. Мои мысли прерывает его бархатный голос:

– Тебя долго не было.

– Жрицам тоже нужно покидать свою обитель, – лисьи уши Рэя едва заметно шевельнулись, стоило мне ответить ему с усмешкой. Этим он всегда показывал свое недовольство в ответ на мое самоволие.

Я прикрываю глаза, вдыхая побольше воздуха. Словно в первый раз моё тело охватывает жар, как в лихорадке. Напряжение растёт и меня мутит, а пальцы на ногах немеют, будто в помещении лютый холод.

Тишину нарушает гэта, стуча по каменному полу. Пройдя половину круга, лис остановился и приготовился к обряду. Я прислушиваюсь к шелесту страниц над головой, улавливаю его глубокий вздох. Мурашки покрывают моё тело, стоит услышать томный голос темноволосого кицунэ. Эхо расползается по комнате, я чувствую, как трепещет моё сердце, как расслабляется тело.

– … и чистая Луна, взошедшая над городом, под шум лисов и птиц. Взойди на озеро, коснись гладкой поверхности босыми ногами – очисти их…

По телу проходит приятная волна тепла. Слушаю каждое слово и отпускаю все проблемы и злобу, что накопились в моем сердце. Позволяю богине Аматэрасу очистить меня, напитать силами и душевным спокойствием. Великая Аматэрасу…

Богиня даровала мне самого молодого из ёкаев. Когда он принимал меня из купели, ему исполнилось шестнадцать. В то время еще рано было ставить мне метку, благодаря которой наши узы стали бы прочнее, и лис мог забрать меня в храм. Поэтому, до десяти лет я жила лишь одними сказками и мечтаниями о том, какой он – мой защитник. Мама не хотела посвящать меня в историю происхождения этого ритуала, но каждый раз рассказывала, что это большая честь и удача – быть на шаг ближе к божеству. Особенно это чтилось у крестьян: у каждого ребенка в семье был хранитель, но не каждому было под силу выжить после соединения с ним.

Подготовка ко встрече с ёкаем ускорилась, когда мне исполнилось двенадцать. Никто не мог предвидеть, когда он заберёт меня.

Ранним утром, когда солнце только начало появляться на горизонте, я почувствовала вкус лимона на языке и скривилась. Поднявшись с футона, я потёрла глаза и стала вглядываться в сумрак комнаты. Несмотря на то, что сёдзи закрыта – в комнате стоял холод. Тело непроизвольно покрылось мурашками, как будто на дворе стояла зима, а не середина осени. Я огляделась, ловя нотки мяты в стороне комода.

В правом углу, ближе к окну, стоят полки с книгами и рукописями. Мама учит меня каллиграфии, покупает мне книжки с историей нашего острова. Обучает меня этикету и особому поведению при общей молитве.

Каждое утро я принимаю ванну, готовлю завтрак вместе с мамой. Уже ближе к полудню, когда братья идут на рыбалку с отцом, я расписываю свитки. Вывожу каждую чёрточку, стараюсь соблюдать нужный наклон.

К обеду уже возвращаются мальчики с уловом. Рыба в нашем районе самая лучшая. Чистая вода с гор спускается к нам и обрамляет наш город Мисацу и южную сторону. За трапезой папа хвалит улов и мальчиков, с блаженством поедающих третий ломтик рыбки.

Рядом расположился чайный столик с вчерашним заваренным чаем и парой тайяки. Напротив, меня дверь в ванную комнату, а слева стоит комод. Взгляд падает на тусклое свечение от благовоний: судя по всему, их зажгли не так давно, и комната не успела полностью впитать кисло-сладкий запах. Страшнее стало от осознания того, что их не было никогда в нашем доме – воскуривать благовония могли позволить только жрицы Великого храма или люди знатного двора.

Чувствую, как от страха меня начинает трясти, волосы на затылке «встают дыбом». Меня бросало то в жар, то в холод. Я буквально оцепенела от ужаса, стоя в середине комнаты, понимая, что я не одна в помещении. Слышу шорох и мелкий писк, режущий тишину. Затаив дыхание, яро борюсь с желанием обернуться и увидеть смерть.

– Я… у меня… нет ничего ценного, я крепостная, – мямлю я, боясь незваного гостя.      В ответ я слышу только протяжный писк, и прилипшее кимоно сковывает движение, когда я решаю повернуться.

Лиса. Обычная дикая лиса. Она стоит неподвижно у двери на выход из комнаты и пристально смотрит на меня, сузив свои глаза янтарного оттенка. Острые клыки впились в мышь, которая из последних сил билась в конвульсиях, пытаясь выбраться из неизбежного. По рыжей грудке стекала струйками кровь, пачкая лапы и дощатый пол. В ушах стучит пульс от увиденного, хочется плакать, но ком в горле не даёт этого сделать.

Лисий хвост с интересом мотается из стороны в сторону, и животное смотрит на меня, не сводя глаз. Через окно пробиваются первые лучи, и я вижу кимоно, аккуратно сложенное подле футона. Рядом гэта и бант.

Маленький труп падает с глухим стуком на пол, когда я отвлекаюсь на одежду. Поворачиваюсь на звук и возвращаю внимание лисе, что склонила голову и зевнула, показывая острые зубы. Я подхожу к футону, опускаюсь на колени и протягиваю руку в сторону незваной гостьи. Дрожу, как осиновый лист, но продолжаю держать вытянутую руку, пока она пристально смотрит на меня. Я снова возвращаю свой взгляд на кимоно и спрашиваю, будто могу услышать ответ:

– Как ты сюда попала? – мокрый нос толкает мою руку к кимоно.

– Хочешь, чтобы я надела его? – неловко поглаживаю пальцами вытянутые уши, задевая кисточки на концах и удивленно вскидываю брови, ощущая, насколько мягкая шерсть лисы – словно шёлк. Восхищаюсь мехом рыжей лисицы, но внутри неприятное чувство страха, что за свою смелость и наглость могу лишиться фаланги пальца.

Запах металла перемешивается с благовониями. Я морщу нос и чувствую напряжение на лбу из-за образовавшихся морщинок. От отвратного запаха мой вчерашний ужин просится выйти наружу, и я часто глотаю слюну, пытаясь подавить рвотный позыв. Лиса продолжает тереться мокрым носом о мою руку, подталкивая ближе к одежде. Беру одной рукой юкату, а второй подхватываю гэта, бант и аккуратно сложенные на него таби. Встаю и иду к ванной комнате:

– Подожди, я сейчас вернусь, – оглядываюсь на лису: её пышный хвост с яркой белой кисточкой на конце метится из стороны в сторону, гипнотизируя.

Перехожу через порог и закрываю сёдзи, уверенная в том, что лисица меня понимает.

Снимаю одежду для сна и расправляю юкату – по размеру она едва закрывает мои щиколотки, но платье больше подходит для посещения Великого храма во время общей молитвы и вознесения даров Аматэрасу и Великим братьям. Верхняя накидка багрового цвета с ярким раскидистым рисунком белого лотоса с красноватыми концами. От неё пахнет лимоном и свежестью леса после проливного дождя. Широкий бант подчёркивает мою талию. Я надеваю таби. С минуту думаю, что сделать с волосами – оставить распущенными или собрать?

Расчесываю спутанные после сна темные пряди, заправляю белую прядку, выбившуюся за ухо. Мама всегда любила выделить её, когда мы отправляемся в Великий храм на общую молитву божествам. Она считала меня особенной и старалась показать это другим. Я, как и все остальные, с скептицизмом относилась к этому.

Когда я выхожу из ванной комнаты, лисы я не вижу. Но в комнате стало гораздо холоднее. От моего дыхания шёл небольшой пар, подтверждая мои ощущения.

– Лисичка? – заправляю белую прядь за ухо и всматриваюсь в комнату, – ушла, наверное, – распахиваю сёдзи и прохладный утренний воздух заполняет комнату.

Поворачиваюсь и снова осматриваю помещение, но лисицы нет. Нервно чешу левое ухо, обдумывая, как оттереть пол до пробуждения мамы. Снова прохожу в уборную комнату, беру в небольшом узорчатом шкафчике щётку и ведро. Наполняю его холодной водой до середины, мысленно ругая прохвостку за то, что получу за беспорядок от мамы.

Я переодеваюсь обратно в спальную атласную юкату, заплетаю тугую косу, обматывая в ленту. Парадную одежду складываю и вместе с гэта оставляю в уборной.

Опускаюсь на колени и, прикусив щёку изнутри, начинаю стирать жесткой щетиной доски. Кровь успела хорошо впитаться и в сумраке выглядела, как небольшое тёмное пятно. Маленького тельца я не нашла.

– «Забрала с собой трофей…» – промелькнуло у меня в голове.

За окном уже был слышен лай собак, значит скоро проснётся мама. Начинаю усерднее тереть древесину, пятно с которой не убирается.

Из комнаты почти ушёл запах лимона, оставался только терпкий аромат хвои. Лёгкий зуд уха раздражал и отвлекал. Отдирая въевшуюся кровь с пола, я слышу, как начинает просыпаться дом. Мама идёт по коридору и, будя старших братьев, проверяет сад. Разговаривает с псами, приветствуя их.

Я поднимаюсь с колен и отношу ведро с щёткой на место. Подхожу к окну и вижу лисицу. Плутовка сидит на большом камне подле леса и смотрит, прищурив глаза. В зубах она держит ту самую мышь. Посреди густой тёмной кромки леса, прохвостка выделяется ярким, пёстрым пятном. Её такой мягкий и пушистых хвост извивается, приковывая внимание.

На юго-востоке, в небольшом городе Мисацу, окруженным: с юга плотными лесами бамбука, клёна и ели, а с восточной стороны обрамлен горными хребтами, что стремятся так высоко к небу.

За плотным лесом и раскидистыми полями, под покровительством пятого брата Великого храма, на юге расположился город, славящийся своими пейзажами и вечно цветущими садами сакуры, Мацукато. Люди там добры и легкомысленны, а их песни и танцы обсуждаются в каждом регионе острова Камицуногава.

За горным хребтом на востоке, вниз по горной реке Мицоши, располагается город Мияфоко. Район богат металлом и драгоценными камнями, но почва не пригодна для земледелия. Под покровительством девятого брата, духа просвещения, рабочие в горах и солдаты на службе были защищены от смертельных ран и были хладнокровны в бою.

Поэтому выращиванием овощей и фруктов, ловлей рыбы и скотоводством занимается наш район. В Мисацу нет ничего примечательного. У нас нет выдающихся воинов, лекарей, способных вылечить неизвестную болезнь или смертельную рану. Десятый брат, дух очищения, помогает нам настроится на медитацию. Дети, рожденные под его покровительством, со всей искренностью и чистотой помогают взрослым и немощным.

Мы смотрим друг на друга до тех пор, пока мама не заходит в мою спальню. Поворачиваюсь к ней и спешу к двери, чтобы поприветствовать её.

– Доброе утро, матушка, – встаю на колени и опускаю голову, прикрывая глаза, когда мама гладит меня по макушке.

– Доброе утро, Мине, – поглаживая меня по волосам, она обходит меня и направляется в ванную комнату. – что ты делала у окна, там сегодня довольно прохладно? – набирая горячей воды в бочку.

– Я увидела лису, она разбудила меня, – снимаю ночную сорочку, и забираюсь в бочку.

– Лису? – матушка поливает меня из кувшина, и я жмурю глаза.

– Да… – сказать про юкату я не успела, мама её уже заметила.

– Мине, это твоё? – убираю с лица мокрые волосы и кратко киваю в знак согласия. Снова хмурю брови от зуда на левом ухе.

– Не припомню чтобы мы покупали тебе хакама, их носят настоятельницы храма и… о великая Аматэрасу, – мама импульсивно стала рассматривать мои руки, спину и плечи. Хмурю брови, ощущая неприязнь от неловкости ситуации и небрежных касаний матери.

Я касаюсь кончиком носа горячей воды, когда мама опускает мою голову вниз, рассматривая меня, словно я пораженная кэгарэ. Затем мне снова поднимают голову, и я шикаю на боль в шее от внезапного движения в суставах.

Мама обхватывает моё лицо руками, осматривает испуганным, полным отчаянья взглядом. Морщинки на лице ещё выраженные от того, что она хмурит брови. На её глазах подступали слёзы, а губы подрагивали мелкой дрожью. Я искренне не понимала столь бурной реакции, ведь ничего мистического не произошло.

С минуту мы смотрим друг другу в глаза, а потом она задаёт мне вопрос:

– Скажи, Мине, у тебя что-нибудь болит? – капля стекает по моему лбу и я, подняв руку, убираю её, заправляя мокрую прядь за левое ухо под взором матери.

– Нет, матушка, ничего не произошло, – вижу, как её лицо бледнеет, и она оседает на пол, а потом кричит на весь дом. – матушка! – выскальзываю из бочки, прикрывшись полотенцем. Падаю на колени рядом и пытаюсь сообразить, что делать и какую помощь нужно оказать.

На крик собирается всё семейство, и я чувствую свою вину за это. Отец выносит маму из комнаты, а братья велели мне собраться самостоятельно и ждать. Сидеть в ожидании перед бамбуковой дверью с росписями журавлей оказалось трудным. Я одновременно переживала за матушку и боялась наказания.

До пяти лет мои родители облагораживали меня так, что я чувствовала себя дочерью не обычной крепостной, а дочерью Ками. После пяти лет, родители будто резко абстрагировались от меня. Мне перестали потакать, перестали меня жалеть, если я ударилась. Постоянно повторяли: «Ты уже взрослая, не показывай свою слабость».

Обычно меня наказывали на две недели, со мной никто не разговаривал и не готовил на меня порцию удона или рамэна.

После этого я очень ужасно себя чувствовала, и часто плакала по ночам. Но когда наказание заканчивалось всё снова становилось нормально. Мне приветливо улыбались, мыли мне голову и просили помочь с уборкой или готовкой.

За дверью спальни послышался голос мамы, она разговаривала подавленным голосом, а отец наоборот был взволнован и его тень просвечивала через бумагу на сёдзи. Он жестикулировал руками и ходил из стороны в сторону, благодаря Аматэрасу, что за мной придут. За мной придут… За мной придут!

От нетерпения кусаю губу и поправляю волосы. Хочется поскорее обсудить это с матушкой, даже наказание не так уж и страшно, потому что меня могут забрать в этот момент. И я смогу общаться с моим хранителем постоянно.

Услышав своё имя, я поднимаюсь с колен и прохожу в спальню родителей. Делая низкий поклон, вдыхаю побольше воздуха и задерживаю дыхания, чтобы не улыбаться и не поднять голос на тон выше. Я должна сохранять спокойствие.

– Я прошу прощения, ока-сан, за свою неосторожность, – не поднимаю головы и позволяю себе улыбнуться. – надеюсь, сейчас вы в добром здравии.

– Мине, подними голову, – отец говорит со всей строгостью и краткостью, будто не он минуту назад ярко выражал эмоции к матери, пока нас разделяли сёдзи.

– Ото-сан, я готова понести любое наказание за свою провинность. – расправляю спину и поправляю складки на кимоно. Отец разговаривает со мной строго, как подобает главе семьи.

Снаружи стрекочут цикады, холод, прозябающий при утренней встрече с плутовкой, сменился на зной. Солнце палило нещадно, освещая убранство родителей.

Матушка любит растения и их в спальне много. Здесь пахнет камелией и подсолнечником. Большие сёдзи раскрыты, пропускают больше света и выходят на сад.

Туалетный столик с косметикой и гребнями располагается с левой стороны, ближе к саду. Матушка любит смотреть на цветение с утра, пока приводит себя в порядок. Над столиком есть пара полок с рукописями и книгами о садоводстве, и этикете. На стенах висят наши семейные портреты.

Рядом с футонами находится алтарь, для вечерних молитв Аматэрасу. В прошлую поездку в Великий храм родители выкупили пару благовоний и поставили их на алтарь. Для них любая частичка храма в доме была приближением к высшим силам.

Справа от футона отец расставил шкафы с книгами и рыбацкими принадлежностями. Под окном расположен комод с вещами покрытый полупрозрачной скатертью.

– То, что ты увидела сегодня… – начинает матушка и её перебивает отец.

– Она уже достаточно взрослая, Анко, – отец посмотрел в сторону матери. – сегодня утром ты видела хранителя. Он пришёл в образе лисы и оставил свой след на тебе.

– Мине-сан, твоё ухо, метка в форме маленькой змеи, – глаза мамы по-прежнему были мокры от недавних слёз, но почему она так опечалена? – я увидела её сегодня при твоём купании.

– Если метка уже поставлена времени на подготовку у нас мало, – мама кратко кивает ему в ответ и выходит из спальни. – твои братья ушли за глицинией, Анко переоденет тебя в то кимоно и соберёт тебе волосы. – отец подходит ко мне мягко касается моего плеча и только сейчас его взгляд подобрел. – Возможно, сегодня ночью ты уйдешь в храм… постарайся пройти через лес «Kurai tamashi».

– Ото-сан, что это за лес? – корю себя за то, что не смогла уговорит маму рассказать мне больше про хранителей, и обряд соединения душ божества и человека.

– Похоже Анко тебе не рассказывала, пусть она и боготворит твои волосы и твердит всем, что тебя благословила сама Аматэрасу, но она совсем не готова отдать тебя в руки божеству. – отец тяжело вздыхает и присаживается на пол, я повторяю за ним, и мы сидим напротив друг друга.

– Усаживайся поудобнее, история длинная…

«Это началось очень давно – тогда люди боялись божеств, избегали их, или вовсе пытались нанести вред. Отчуждённые божества, те, кого настигла карма из-за ненависти к людям, отвечали людям с той же злобой и губили целые поселения. Великий сёгун был в смятении.

Тогда династия Якироти только начала процветать, и император не знал, как быть, пока во сне ему не пришёл Ками. Сама Аматэрасу велела сёгуну построить Великий храм на перекрёстке десяти стран: Сетохада, Цукинам, Мисацу, Хиратёси, Мацукато, Асаби, Асааки, Мияфоко и на приближенных островах – Кицусан и Мотэцу. И в каждой стране возвести храмы для десяти великих братьев.

Сёгун спросил у неё, как может он, простой смертный построить Великий храм не знав, что потребуется. Но Аматэрасу ничего ему не сказала и просто исчезла.

Тендзё Якироти проснулся от чувств удушения, будто что-то сдавливало его шею с каждой минутной все туже и туже. Открыв глаза, он увидел два ярко алых глаза, смотрящих ему из темноты.

Утром он поднял весь остров, собрал людей на постройку храмов и думал над архитектурой.

Каждую ночь он просыпался от чувства удушения и из раза в раз видел кровавые глаза змеи, но не мог пошевелиться и освободиться от оков.

Спустя тридцать лет, когда династия Якироти ждала пополнение, Великий храм был отстроен, также, как и остальные девять, в центре каждого из стран острова Камицуногава.

В свою последнюю ночь кошмаров и ужаса, вместе со змеёй он увидел мужчину. Чёрные длинные волосы спускались по широким плечам, фиолетовое кимоно с белыми ребристыми линиями придавали мужчине собранность и таинство.

– Моё имя Фудзимото Сатоши, я второй брат, дух мудрости, – лёгкий поклон в сторону сёгуна и сероглазый мужчина подошел ближе к ложу императора. – прошу прощения за долгие ночи, доставлявшие неудобства. Но это было во благо всего острова. Так вы продолжали стройку и с упорством двигались к высокопоставленной цели, – хватка змеи ослабла и сёгун мог восстановить сбившееся дыхание. – госпожа Аматэрасу довольна и в ответ на ваше стремление она решила отблагодарить вас сполна…

После того разговора сёгуна не молчали ни кошмары, ни чувства удушения от удавки змеи. Он с нетерпением ждал рождение ребёнка и готовился к его появлению на свет. Хозяин змеи сказал, что рождение ребёнка должно произойти в Великом храме при полной луне. И когда настал этот момент, из встретили в храме радушно, как и подобает встречать императорскую семью.

При яркой и полной луне, возле купели стоял паренёк лет двенадцати. Его взгляд выражал хладнокровие и непоколебимость. Подросток наблюдал за жрицами, что пели песни и за семьей императора. Когда священник принёс младенца к мальчику, тот взял его на руки и дал клятву оберегать и защищать честь юного наследника.

Зимой, когда юному господину исполнилось тринадцать, его забрал молодой мужчина на гору Тэхари. Там они устроили поединок на мечах, тогда юнец проиграл ёкаю и должен был понести верную смерть, но тогда ёкай пообещал, что сделает наследника великим воином, сёгуном государства, которому будет поклоняться сама богиня.

С тех пор, было принято приносить каждого ребёнка в Великий храм, чтобы богиня даровала ему своего служителя и раз в тридцать лет, в полную луну, рождался особенный ребенок, истинный, служителем которому был один из десяти Великих братьев.»

– Ото-сан, а я… смогу вернуться домой, если захочу этого?

– Можешь, как это сделал наш сёгун и другие люди, имеющие свой храм. – отец погладил меня по голове, и я встала с затекших ног. Вновь сделав поклон, я покинула спальню.

К полуночи все уже было готово: в саду братья разожгли костёр, мама разложила глицинию, отец принёс барабаны и дудочку. Стоя у костра и наблюдая за языками пламени, я ждала служителя. Мои руки вспотели от волнения, и я переминалась с ноги на ногу. Не могу найти себе места.

Слышу звон колокольчиков и оборачиваюсь во тьму леса. Из темноты виднелся силуэт. Пламя постепенно освещало гостя, и хозяева дома смогли рассмотреть его получше. Хакама красного цвета, поверх которого многослойное кимоно с рисунком алого клёна. Сзади можно было рассмотреть пушистый хвост с багровеющим кончиком. Гость неспешна походил к костру и приветливо улыбался, обнажая ровные зубы. Янтарные глаза смотрят добродушно, призывая успокоиться.

– Рад видеть вас, Мине-сан, – мужчина сложил руки перед лицом и закрыл глаза. Я поспешно поклонилась в ответ.

– Для меня большая честь… и… – запнулась я, чувствуя, как румянец покрывает мои щёки. Необычно слышать, как взрослый обращается к тебе в уважительной форме.

– Вы позволите взять вас за руку? – аккуратно спрашивает темноволосый и протягивает мне руку.

Я смотрю на родителей, которые молчат при виде ёкая. Но смотрят с удивлением и восхищением. Отец неспешно начинает отстукивать по барабану, а мама играет на дудочке. Неизвестная мелодия, под которую хочется уснуть и расслабиться, медленно завлекает в танец.

Я расправляю веер и прикрываю лицо, когда мужчина притягивает ближе к себе, но соблюдает расстояние, чтобы не напугать меня. Я делаю вокруг него три оборота, а затем закрываю веер. Мы смотрим в глаза друг другу. Под мелодию мне становится спокойнее, и я чувствую, что становится жарко.

Танцевать в таби непривычно, и иногда я запинаюсь о ноги партнёра, но тот лишь легко смеётся в ответ и уносит в новый поворот.

Мне все больше хочется спать, и я чувствую, что мои веки становятся очень тяжелыми. Я на секунду закрываю глаза, а когда открываю, то неспешна иду по лесной тропинке за ёкаем.

– Где мы? – тру глаза, снимая сонную пелену и осматриваю темный лес.

– Лес тёмных душ, мы почти пришли к храму, ещё немного. – отвечает лис, и мы продолжаем двигаться вперед.

Пару раз я слышала утробный рык из-за деревьев, но стоило начать испытывать страх, как мужчина смотрел в сторону звука и тот замолкал. Тории встречали нас у входа в храм.

Лис повернулся ко мне лицом и протянул мне руку.

– Меня зовут Сайто Рэй, клянусь госпожой Аматэрасу, что всегда буду следовать за Вами и приглядывать за храмом в ваше отсутствие. Защищать и оберегать вас – мой долг, как хранителя. Вы готовы заключить договор, Мине-сан?