скачать книгу бесплатно
И вдруг, снова перейдя на «вы», добавила с волнением:
– Ваша искренность, ваш энтузиазм и непосредственность… и все прочее, о чем я еще не догадываюсь… все это трогает меня бесконечно.
Его рука сжимала ее руку, и они неотрывно смотрели друг на друга. Рауль дрожал от нежности. Бальзамо тихо сказала ему:
– Когда расстаются навеки, возвращают все, что получили в подарок. Верните мой портрет, Рауль.
– Нет-нет, никогда! – возразил он.
– Ну а я, – сказала она с такой улыбкой, что у него закружилась голова, – буду честнее и верну вам то, что вы мне подарили.
– Что же это, Жозина?
– В первую ночь… в амбаре… пока я спала, вы, Рауль, склонились надо мной, и я почувствовала ваши губы на моих губах.
Обняв Рауля за шею, она притянула его к себе, и их губы встретились.
– Ах, Жозина, – сказал он, растерявшись, – делайте со мной что хотите… но я люблю вас… люблю…
Они шли вдоль Сены. Вокруг них качались камыши. Длинные тонкие листья, колыхаемые северным ветром, задевали одежду. Они шли к счастью, держась за руки и не думая ни о чем, кроме того, что вызывает у влюбленных сладостную дрожь.
– Еще одно слово, Рауль, – сказала она, останавливая его. – Одно слово. Вы должны знать, что я не потерплю соперниц. В вашей жизни нет других женщин?
– Нет.
– Ах! – сказала она с горечью. – Вот вы уже и лжете!
– Лгу?
– А Кларисса д’Этиг? У вас с ней были свидания в деревне. Вас видели вдвоем.
Рауль возразил сердито:
– А, это старая история… Пустячный флирт.
– Вы клянетесь в этом?
– Клянусь.
– Тем лучше, – сказала Бальзамо мрачно. – Тем лучше для нее. И пусть она не пытается встать между нами! Иначе!..
Рауль привлек ее к себе:
– Я люблю только вас, Жозина, и всегда любил только вас. Я лишь сегодня начал жить.
Глава 7
Прелести Капуи
Баржа называлась «Ветреница» и была похожа на многие другие баржи: довольно старая, потерявшая первоначальный цвет, но надраенная до блеска и имевшая ухоженный вид благодаря усилиям Делатров – матроса и его жены. На глазок определить, что именно перевозит баржа, было невозможно: на палубе виднелись лишь несколько ящиков, бочки да старые корзины. Но тот, кто спустился бы по трапу вниз, легко бы убедился, что она… не перевозит ничего.
Все внутреннее пространство было разделено на три небольшие, но комфортабельные и богато обставленные комнаты: две каюты и разделяющая их гостиная. Здесь Рауль и Жозефина Бальзамо прожили месяц. Супруги Делатр, молчаливые и угрюмые, с которыми Рауль несколько раз тщетно пытался завязать разговор, занимались хозяйством. Время от времени появлялся маленький буксир и вел баржу по излучине Сены.
Таким образом, все изгибы живописной реки разворачивались перед ними, открывая очаровательные пейзажи, среди которых они гуляли, обнявшись… Бротонский лес, руины Жюмьежа, аббатство Сен-Жорж, холмы Ла-Буй, Пон-де-л’Арш…
Это были недели подлинного счастья! Рауль не пытался сдерживать свои восторги. Великолепный спектакль, изумительная готическая церковь, закат и лунный свет – все становилось предлогом для пламенных признаний.
Жозина молчала, улыбаясь, как в счастливом сне. Каждый день все больше сближал ее с возлюбленным. Если сначала она повиновалась собственной прихоти, то теперь подчинялась закону любви, который заставлял ее сердце биться чаще и научил страдать из-за того, кого она любила безмерно.
О прошлом, о своей тайной жизни она не говорила никогда. Лишь однажды любовники обменялись об этом несколькими словами. Когда Рауль пошутил над тем, что он называл чудом вечной молодости, она ответила:
– Чудо – это то, что мы не понимаем. Например, мы преодолеваем двадцать лье за один день – и ты кричишь о чуде. Но если бы ты был немного внимательнее, то понял бы, что это расстояние преодолевалось не двумя, а четырьмя лошадьми: Леонар перепрягал животных в Дудвиле, во дворе фермы, где уже ждали свежие лошади.
– Отлично придумано! – воскликнул восхищенно молодой человек.
– Другой пример. Никто в мире не знает, что тебя зовут Люпен. А если я скажу, что уже в ту ночь, когда ты спас меня от смерти, я знала тебя под твоим настоящим именем?.. Чудо? Вовсе нет. Ты прекрасно понимаешь, что меня интересует все, связанное с графом Калиостро, и когда четырнадцать лет назад я услышала разговоры о похищении ожерелья королевы у герцогини де Дрё-Субиз, то провела тщательное расследование, которое позволило мне сначала узнать о юном Рауле д’Андрези, а затем добраться и до молодого Люпена, сына Теофраста Люпена. Позднее я обнаружила твой след в нескольких делах. И в моей голове сложился твой портрет.
Рауль задумался на несколько минут, а потом серьезно произнес:
– В то время, моя Жозина, тебе было либо десять лет – и тогда удивительно, что ребенок в таком возрасте проводит расследование, которое оказалось не под силу взрослым, – либо столько же лет, сколько теперь, – и тогда это еще удивительнее, о дочь Калиостро!
Она нахмурилась. Шутка явно пришлась ей не по вкусу.
– Давай больше никогда не будем говорить об этом, хорошо, Рауль?
– Очень жаль! – отозвался Рауль, который был немного раздосадован тем, что раскрыто его настоящее имя, и жаждал реванша. – Ничто в мире не увлекает меня так, как загадка твоего возраста и твои подвиги в течение века. У меня есть на этот счет некоторые идеи, не лишенные интереса.
Жозефина Бальзамо с любопытством посмотрела на него. Рауль воспользовался этим и продолжил с легкой насмешкой:
– Мои аргументы основаны на двух аксиомах: во-первых, ты сама сказала, что нет никаких чудес, во-вторых, ты – дочь своей матери.
Она улыбнулась:
– Хорошее начало.
– Ты – дочь своей матери, – повторил Рауль, – а это означает, что первой была графиня Калиостро. Это она в двадцать пять – тридцать лет ослепляла своей красотой Париж конца Второй империи и возбуждала интерес двора Наполеона Третьего. С помощью сопровождавшего ее так называемого брата (брата, друга или любовника – не важно!) она состряпала всю историю рода Калиостро и изготовила фальшивые документы, на основании которых в полиции и писались рапорты для Наполеона Третьего о дочери Жозефины Богарне и Калиостро. После высылки эту женщину видели в Италии, в Германии… а потом она исчезла, чтобы спустя двадцать четыре года возродиться в своей обожаемой дочери – точной копии себя! – второй графиней Калиостро, здесь присутствующей. Пока все верно?
Жозефина не ответила, ее лицо оставалось бесстрастным. Рауль продолжал:
– Между матерью и дочерью – поразительное сходство. Настолько поразительное, что этим нельзя было не воспользоваться. К чему миру две графини? Пусть будет только одна – единственная, неповторимая, та самая, которая унаследовала секреты своего отца Жозефа Бальзамо, графа Калиостро. И когда Боманьян проводит собственное расследование, он, разумеется, находит документы, сбившие прежде с толку полицию Наполеона, а также миниатюру и несколько портретов, изображавших одну и ту же молодую женщину и сразу вызывавших в памяти Мадонну с картин Бернардино Луини, на которую наша героиня случайно оказалась похожа.
К тому же имеется свидетель – принц Аркольский. Когда-то он был знаком с графиней Калиостро, поскольку экстрадировал ее в Модану. Через много лет он встретил ее в Версале. И, увидев, не смог удержаться от восклицания: «Это она! И в точности такая же, как раньше!»
И тут ты добиваешь его убедительнейшим доказательством: рассказом, который ты прочитала в дневнике твоей матери… а она заносила туда все события в мельчайших подробностях!.. о том, как первая графиня Калиостро и принц обменялись в Модане несколькими словами. Уф! Вот вкратце вся твоя история. И она очень проста. Мать и дочь, удивительно похожие друг на друга; мать и дочь, чья красота вызывает в памяти картину Луини. Вот и все! Ах да, есть еще маркиза де Бельмонт. Но я полагаю, что сходство этой дамы с тобой достаточно условно и лишь расстроенное сознание господина Боманьяна могло заставить его ошибиться и принять одну за другую. Как видишь, ничего сверхъестественного, а только занятная и хорошо срежиссированная интрига. Я все сказал.
Рауль замолчал. Ему показалось, что Жозефина Бальзамо слегка побледнела и даже осунулась. Он подумал, что смог все же уязвить ее, и рассмеялся.
– Я попал в самую точку, верно? – спросил он.
– Мое прошлое принадлежит мне, – уклончиво ответила она, – и мой возраст никого не касается. Ты можешь думать что угодно.
Он бросился к ней и страстно поцеловал:
– Я думаю, тебе сто четыре года, Жозефина Бальзамо, и нет ничего слаще поцелуя столетней женщины. Удивительно, что ты могла знать Робеспьера, а может, и Людовика Шестнадцатого!
Больше подобный разговор не повторялся. Рауль д’Андрези так отчетливо ощущал раздражение Жозефины Бальзамо при малейшей его нескромной попытке расспросить о ее прошлом, что больше не осмеливался на это. Впрочем, разве он и сам не знал правду?
Конечно знал – и не испытывал никаких сомнений. И однако, молодая женщина сохраняла таинственное очарование, которому он подчинялся вопреки своей воле и чувствуя от этого некоторую злость.
В конце третьей недели Леонар появился снова. Утром Рауль увидел берлину графини, запряженную двумя измученными клячами. Вернулась карета только вечером. Леонар привез в ней на «Ветреницу» какие-то тюки, завязанные в скатерти, и спустил их в люк, о существовании которого Рауль раньше не подозревал.
Ночью Рауль залез в люк и осмотрел тюки. В них обнаружились великолепные кружева и богато украшенные, шитые золотом ризы.
На следующий день – новая экспедиция. Результат: великолепный гобелен шестнадцатого века.
Временами Рауль сильно скучал и потому в Манте, чтобы развеяться, взял напрокат велосипед и отправился кататься по окрестностям. На выезде из городка он увидел большую усадьбу, в саду которой собралось множество людей. Он подъехал поближе. Там шла аукционная распродажа изысканной мебели и столового серебра.
От нечего делать он обошел дом. В глухой части сада над купой деревьев возвышался щипец[14 - Щипец – верхняя часть торцовой стены здания, ограниченная двумя скатами крыши.] здания. Заметив лестницу и подчиняясь непонятному импульсу, Рауль прислонил ее к стене и, поднявшись к открытому окну, перелез через подоконник.
В комнате раздался слабый крик. Рауль увидел Жозефину Бальзамо, которая, впрочем, сразу взяла себя в руки и сказала самым непринужденным тоном:
– О, это вы, Рауль? А я как раз любовалась томиками в изумительных переплетах… Настоящее чудо! К тому же раритет.
Рауль оглядел книги и сунул в карман три эльзевира[15 - «Эльзевир» – одно из старейших в мире научных издательств, основанное в 1580 году; так же называются книги этого издательства.], а графиня тем временем тайком от него завладела медалями из стеклянной витрины.
Они спустились по парадной лестнице. В суматохе, царившей в доме, никто не заметил их ухода.
В трехстах метрах ждала берлина.
С тех пор и в Понтуазе, и в Сен-Жермене, и в Париже, где «Ветреница», продолжавшая служить им домом, вставала на якорь прямо напротив полицейского управления, они «орудовали» вместе. Скрытный нрав и загадочная душа Калиостро весьма способствовали успеху дела, но из-за импульсивности Рауля любая «операция» заканчивалась взрывом хохота.
– Раз уж я свернул с пути добродетели, – говорил он, – буду относиться ко всему легко, без драматизма… не то что ты, моя Жозина.
С каждым следующим испытанием он открывал в себе все больше талантов, о которых раньше не догадывался. Иногда в магазине, на скачках, в театре его спутница слышала радостное цоканье языком и обнаруживала в руках своего возлюбленного новые часы или в галстуке – новую булавку. Ничто не могло поколебать простодушной безмятежности этого хладнокровного человека, державшегося так, словно ему нечего опасаться.
Что, однако, не мешало ему соблюдать многочисленные меры предосторожности, каких требовала от него Жозефина Бальзамо. Они всегда выходили с баржи одетые, как простолюдины. На соседней улице их подбирала запряженная одной лошадью старая берлина, в которой они преображались. Калиостро никогда не расставалась с кружевом, расшитым крупными цветами и служившим ей покрывалом.
Эти хитрости – а сколько еще других! – открыли Раулю глаза на реальную жизнь его любовницы. Теперь у него не было сомнений, что она стоит во главе целой группы сообщников, с которыми связывается через Леонара, и продолжает поиски канделябра, не упуская из виду Боманьяна и его друзей.
Но двойная жизнь, как и предвидела Жозефина Бальзамо, раздражала Рауля. Забывая о собственных поступках, он злился на свою спутницу, когда она совершала что-то, не соответствующее его представлениям о честности, которых он, несмотря ни на что, старался придерживаться. То, что его любовница – воровка и глава банды, оскорбляло юношу. Между ними то и дело возникали ссоры по пустякам. Две сильные яркие личности были обречены на вечное противостояние.
И вот, когда однажды им пришлось вступить в настоящий бой с общими врагами, оба ясно поняли, что в иные минуты к их любви примешиваются неприязнь, обида и гордость.
Этот случай, положивший конец тому, что Рауль называл «капуанской негой», произошел в парижском театре «Варьете», где неожиданно появился Боманьян с бароном д’Этигом и де Беннето.
– Пойдем за ними, – сказал Рауль.
Графиня колебалась. Он настаивал:
– Нам представился такой случай, а мы им не воспользуемся?
Несколько минут назад они вошли в ложу, где царил полумрак, и в этот момент – прежде чем капельдинер опустила боковую решетку – успели заметить Боманьяна и двух его спутников в другой ложе, расположенной рядом со сценой.
Это выглядело более чем странно. Почему Боманьян, судя по всему, ревностный католик и приверженец строгих нравов, оказался в бульварном театре[16 - Бульварные театры – парижские театры, появившиеся на бульварах в XVIII веке. Их репертуар состоял из жанровых бытовых пьес и носил чаще всего развлекательный характер.], где как раз играли довольно фривольную пьесу, которая не должна была представлять для него ни малейшего интереса?
Рауль задал этот вопрос Жозефине Бальзамо, но она ничего не ответила, и притворное равнодушие молодой женщины показало Раулю, что она отдаляется от него и всячески уклоняется от объяснений.
– Что ж, – коротко сказал он, и в его голосе прозвучал вызов, – действуем по отдельности, каждый за себя. Посмотрим, кто получит главный приз.
На сцене в это время шеренга танцовщиц, дружно задирая ноги, исполняла канкан, а мимо них шествовали артисты с афишами. Королева ревю – красивая полуголая девица, изображавшая Каскадершу[17 - Каскадерша (фр. La Cascadeuse) – в конце XVIII века так называли женщину, ведущую беспорядочный образ жизни.], – оправдывала свое прозвище каскадом фальшивых драгоценностей, которые обвивали ее тело. На лбу у нее поблескивала лента с разноцветными камнями. В волосах сияли электрические лампочки.
Уже сыграли два акта. Ложу над авансценой по-прежнему закрывала решетка, так что невозможно было даже догадаться, что за ней скрываются трое друзей. Но в последнем антракте, прогуливаясь мимо этой ложи, Рауль заметил, что ее дверь слегка приоткрыта. Он заглянул внутрь. Никого. Справившись у капельдинера, он узнал, что трое господ покинули театр через полчаса после начала спектакля!
– Здесь нам больше нечего делать, – сказал он, возвращаясь к графине. – Они ускользнули.
В этот момент поднялся занавес. На сцене снова появилась Каскадерша. Ее слегка распустившаяся прическа позволяла лучше рассмотреть повязку, которая обвивала ее лоб. Это была золототканая лента с крупными кабошонами разного цвета. Всего камней было семь.
«Семь! – подумал Рауль. – Вот чем объясняется приезд Боманьяна».
Пока Жозефина Бальзамо одевалась, он выяснил у капельдинерши, что обладательницу примечательной ленты зовут Брижитт Русслен и что она живет в старом доме на Монмартре и каждый день вместе со своей верной пожилой горничной приходит на репетицию очередного спектакля.
На следующее утро, в одиннадцать часов, Рауль сошел с «Ветреницы». Пообедав в ресторане на Монмартре, он в полдень поднялся по крутой и извилистой улице и, пройдя мимо небольшого узкого строения, обнесенного оградой, обнаружил, что оно примыкает к доходному дому, верхний этаж которого пустует – о чем свидетельствовали окна без штор.
Рауль, как обычно, молниеносно выстроил в уме подробный план – такой, что потом оставалось лишь тщательно его придерживаться.
Он расхаживал взад и вперед, как влюбленный перед свиданием. Улучив момент, когда из доходного дома вышла консьержка и принялась подметать тротуар, он за ее спиной проскользнул внутрь, взбежал на последний этаж, взломал дверь пустующей квартиры и открыл боковое окно, выходящее на крышу соседнего дома. Прямо напротив находилось отворенное чердачное окно. Убедившись, что его никто не видит, Рауль прыгнул и оказался на заваленном разным хламом чердаке. Выбраться с него можно было только через люк, который открывался лишь наполовину и куда пролезала одна голова. Глянув вниз, Рауль увидел площадку третьего этажа и частично – лестницу.
Снизу доносился разговор двух женщин. Просунув голову как можно дальше, Рауль прислушался и по некоторым репликам понял, что молодая артистка сейчас обедает в своем будуаре, а ее единственная прислуга (она же компаньонка) прислуживает ей за столом, одновременно наводя порядок в спальне и ванной комнате.
– Я закончила! – крикнула Брижитт Русслен, зайдя в спальню. – Ах, Валентина, голубушка, какая радость! Сегодня нет репетиции! Я ложусь и буду спать до самого спектакля!
Этот послеобеденный отдых не входил в расчеты Рауля, который надеялся в отсутствие Брижитт Русслен без спешки порыться в ее вещах. Однако он продолжал ждать, надеясь на случай.
Прошло несколько минут. Брижитт мурлыкала себе под нос песенки из спектакля, когда с улицы вдруг донесся звон колокольчика.
– Странно, – сказала она. – Я сегодня никого не жду. Сходи, Валентина, посмотри, кто там.
Служанка спустилась. Послышалось хлопанье входной двери, и женщина вернулась со словами:
– Это из театра… Секретарь директора принес письмо.
– Давай сюда. Ты провела этого господина в гостиную?
– Да.
Рауль видел сверху, как мелькнула юбка молодой актрисы. Служанка протянула конверт. Брижитт немедленно распечатала его и вполголоса прочла:
Русслен, миленькая, передайте моему секретарю повязку с кабошонами, которую вы носите на лбу. Она нужна мне для изготовления копии. Вечером я верну ее в театр.
