скачать книгу бесплатно
– Вы меня никогда не видели… Меня зовут Рауль… Рауль д’Андрези… Все хорошо… Я заткнул отверстие деревяшкой, обернув ее ветошью. Средство ненадежное, но на какое-то время поможет… Тем более что сейчас мы избавимся от этого груза.
Он перерезал веревки, которыми была связана молодая женщина, и выбросил камень за борт. Затем, высвободив жертву из пледа, в который та была завернута, он склонился над ней и сказал:
– Как я рад! Дело обернулось гораздо лучше, чем я ожидал, и вы наконец-то спасены! Вода не успела добраться до вас, правда? Какое счастье! Вы не пострадали?
Она прошептала, с трудом выговаривая слова:
– Лодыжка… они повредили мне ее веревками…
– Это не страшно, – сказал он. – Главное теперь добраться до берега. Ваши палачи уже там и, наверное, спешно карабкаются по Лестнице Кюре. Так что нам нечего опасаться.
Рауль быстро взял весло, которое заранее спрятал на дне лодки, опустил его за корму и начал грести, продолжая свои объяснения таким радостным тоном, как будто произошедшее было чем-то вроде мелкого инцидента на увеселительной прогулке:
– Пожалуй, мне нужно представиться надлежащим образом, хотя сейчас у меня не самый приличный вид: из всего костюма только изготовленные мною собственноручно купальные трусы, к которым я привязал нож… Итак, Рауль д’Андрези к вашим услугам, поскольку так уж сложились обстоятельства… О, чистая случайность! Неожиданно подслушанный разговор… из которого я узнал, что замышляется заговор против одной дамы. Тогда я решил действовать. Я ждал на берегу и при виде кузенов, спустившихся с Лестницы, зашел в воду. Мне оставалось только привязать себя к вашей лодке, когда ее взяли на буксир. Это я и сделал. Убийцы не догадывались, что вместе с жертвой прихватили с собой чемпиона по плаванию, который полон решимости спасти даму. Такова эта история вкратце. Позднее, когда вы сможете меня слушать, я расскажу вам ее подробнее. Сейчас же мне кажется, будто я говорю втуне.
Рауль на минуту умолк.
– Мне плохо… – сказала она. – Я измучена…
Он ответил:
– Совет: потеряйте сознание. Ничто так не восстанавливает силы, как обморок.
По-видимому, она его послушалась, потому что после нескольких стонов ее дыхание стало спокойным и ровным.
Рауль прикрыл ей лицо и подытожил:
– Так-то лучше. У меня есть полная свобода действий, и я никому ничего не должен.
Впрочем, безмолвие спутницы не помешало ему продолжать самодовольный монолог человека, восхищенного собой и всем, что он делает. Под ударами его весла лодка стремительно скользила по воде. Впереди угадывалась темная груда скал. Когда железный киль лязгнул о прибрежную гальку, он спрыгнул с легкостью, свидетельствующей о силе его мускулов, взял молодую женщину на руки и уложил ее у подножия утеса.
– Еще я чемпион по боксу… – объяснил Рауль. – И по французской борьбе. Признаюсь вам, поскольку вы все равно меня не слышите, что этими достижениями я обязан своему отцу… а уж сколько у меня других достоинств! Но хватит глупостей. Отдохните под этой скалой, где коварные волны вас не достанут… А я ухожу. Предполагаю, в ваших планах – поквитаться с кузенами? В таком случае необходимо спрятать лодку так, чтобы ее не нашли, а вас посчитали утонувшей. Поэтому немного терпения.
И, уже не мешкая, Рауль д’Андрези сделал то, что намеревался. Он снова вывел лодку в море, вынул из отверстия затычку и, зная, что теперь лодка наверняка потонет, поплыл назад. Ступив на берег, он достал свою одежду, спрятанную в расщелине, избавился от самодельных купальных трусов и оделся.
– Пойдемте, – сказал он, возвратившись к молодой женщине, – нам придется подняться наверх, а это не так-то просто.
Калиостро постепенно приходила в сознание: при свете фонаря Рауль увидел, как она открыла глаза. С его помощью она попыталась встать, но вскрикнула от боли и упала без сил. Он расшнуровал ее ботинок и увидел кровь. Рана на лодыжке была неопасной, но болезненной. Рауль перевязал ее носовым платком и решил, что нужно торопиться.
Он взвалил молодую женщину на плечо и начал подниматься. Триста пятьдесят ступеней! Если Годфруа д’Этигу и Беннето было тяжело спускаться со своей ношей, то каких же титанических усилий требовал подъем, да к тому же от юноши! Четыре раза он останавливался, покрытый испариной, с чувством, что больше не может сделать ни шагу.
Однако Рауль продолжал взбираться вверх, ничуть не теряя хорошего расположения духа. На третьей остановке он усадил Калиостро себе на колени, и она даже смеялась его шуткам и непоколебимому воодушевлению. Так он и закончил путь, прижимая к груди ее прелестное тело, ощущая под пальцами его изящные изгибы.
Рауль достиг последней ступеньки, но не решился сделать передышку: по плато гулял внезапно поднявшийся свежий ветер. Торопясь найти для молодой женщины укрытие, он одним махом пересек поле и отнес ее в отдельно стоящий амбар, который приглядел заранее. Там же он припас две бутылки пресной воды, бутылку коньяка и немного провизии.
Рауль приставил лесенку к стене амбара, поднял по ней свою ношу на чердак и, толкнув деревянный щит, служивший дверцей, сбросил лесенку вниз.
– У нас есть двенадцать часов, чтобы поспать в безопасности. Здесь нам никто не помешает. Завтра к полудню я достану экипаж и отвезу вас, куда вам будет угодно.
Вот так они и сидели, тесно прижавшись друг к другу, после самого драматического и самого невероятного приключения, которое только можно себе представить. Далеко в прошлом остались ужасные картины этого дня. Тайное судилище, чудовищные обвинения, безжалостные палачи Боманьян и Годфруа д’Этиг, приговор, спуск к морю, тонущая во тьме лодка – все эти кошмары уже поблекли в памяти укрывшихся в уютной тесноте жертвы и ее спасителя.
При свете фонаря, свисавшего с балки, Рауль уложил молодую женщину на тюки сена, заполнявшие чердак, оправил на ней платье, напоил водой и осторожно перевязал рану. Чувствуя себя под защитой и больше не страшась преследования врагов, Жозефина Бальзамо доверилась его рукам и, закрыв глаза, задремала.
Фонарь ярко освещал ее прекрасное лицо, которому пережитый страх добавлял еще больше обаяния. Опустившись на колени, Рауль долго любовался ею. Задыхаясь в духоте амбара, Бальзамо расстегнула верх корсажа, и теперь Рауль не мог отвести взгляда от стройной линии ее плеч, плавно переходящих в изящную шею.
Он вспомнил о черной родинке, видной на миниатюре, которую упоминал Боманьян. Как он мог устоять перед искушением самому взглянуть на нее и убедиться – действительно ли она есть на груди этой женщины, которой он спас жизнь? Он медленно отогнул край корсажа. Черная родинка справа, похожая на мушку, которыми украшали себя кокетки былых времен, подчеркивала белизну атласной, мерно вздымающейся груди.
– Кто вы? Кто вы? – пробормотал он в замешательстве. – Из какого мира вы явились?
Рауль тоже, как и прочие, испытывал необъяснимую тревогу, мистическое чувство, которое внушала эта женщина загадкой своей жизни и вечной молодости. И не мог удержаться от расспросов – как будто молодая женщина могла ответить от имени той, что когда-то послужила моделью для миниатюры.
Жозефина Бальзамо произнесла слова, которые он не разобрал, но таким сладостным было ее дыхание, а ее губы были так близко, что он коснулся их своими дрожащими губами.
Она вздохнула. Ее глаза полуоткрылись. Увидев стоявшего на коленях Рауля, она покраснела и улыбнулась; улыбка все еще играла на ее устах, когда тяжелые веки опустились и она снова погрузилась в сон.
Рауль потерял голову; дрожа от желания и восхищения, он, пылкий и безумный, шептал ей восторженные слова и прижимал руки к сердцу, словно вознося хвалебный гимн божеству:
– Как вы прекрасны!.. Я не знал, что в мире возможна такая красота. Не улыбайтесь больше!.. Ваша улыбка сводит с ума… Ее хотели стереть с вашего лица, чтобы больше никто никогда ее не увидел… Вас хотели заставить плакать… О! Улыбайтесь только мне, умоляю…
И уже тише, со страстью:
– Жозефина Бальзамо… Какое нежное имя! И как добавляет вам таинственности! «Ведьма!» – сказал Боманьян? Нет, чародейка! Вы возникаете из темноты, как луч света, как солнце… Жозефина Бальзамо… волшебница… чаровница… Я словно только сейчас прозрел!.. Сколько счастья я вижу впереди!.. Моя жизнь началась в ту минуту, когда я заключил вас в объятия… Других воспоминаний у меня нет… Я уповаю только на вас… Боже мой! Боже мой! Как вы прекрасны! Мне хочется плакать…
Он говорил все это, склонившись над ней, и его губы почти касались ее губ, но едва ощутимый поцелуй, сорванный украдкой, был единственной лаской, которую он себе позволил. Улыбка Жозефины Бальзамо таила в себе не только негу, но и такую душевную чистоту, что Рауля охватил благоговейный трепет, и со всей преданностью юной души он закончил свои восторги обещанием:
– Я помогу вам. Другие не смогут причинить вам зла. Если вы хотите добиться той же цели, что и ваши враги, обещаю вам – вы ее добьетесь. Вдали от вас или подле вас, но я – тот, кто всегда защитит и спасет… Верьте в мою преданность…
Наконец он заснул, бормоча клятвы, в которых не было особого смысла, и это был глубокий целительный сон без сновидений – сон ребенка, которому необходимо восстановить истощенные силы…
Зазвонил церковный колокол. Проснувшись, Рауль в полном недоумении считал удары:
– Одиннадцать часов утра – но этого не может быть!
Сквозь щель в деревянном щите и прорехи в соломенной крыше амбара просачивался дневной свет. Вспыхивали солнечные лучи.
– Где вы? – спросил он. – Я вас не вижу.
Фонарь давно погас. Юноша подбежал к ставню и дернул его на себя – чердак сразу наполнился светом. Жозефина Бальзамо исчезла.
Он бросился к тюкам сена, яростно расшвырял их, сбрасывая через люк вниз. Никого. От Жозефины Бальзамо не осталось и следа.
Рауль спустился, осмотрел сад, обошел ближайшее поле, выбежал на дорогу. Все напрасно. Несмотря на рану, на невозможность ступить на ногу, она покинула убежище, спрыгнув на землю, а потом прошла через сад, через поле…
Он вернулся в амбар и тщательно осмотрел все уголки. Результат не заставил себя ждать. Прямо на полу лежал прямоугольный кусок картона.
Рауль поднял его. Это была фотография графини Калиостро. На обратной стороне он увидел две написанные карандашом строчки: «Я благодарна моему спасителю, но пусть он не пытается увидеть меня снова».
Глава 5
Один рожок из семи
В некоторых сказках герой попадает в водоворот невероятных приключений и в конце концов понимает, что был просто игрушкой судьбы. Найдя свой велосипед, который он накануне спрятал за насыпью, Рауль вдруг задумался, не стал ли он жертвой собственных грез – то занимательных, красочных, то жутких, но непременно оставляющих по себе осадок разочарования.
Однако он не поддался этой мысли. Правда цепко держала его благодаря фотокарточке, которую он сжимал в руке, и, возможно, пьянящему воспоминанию о поцелуе, украдкой сорванном у Жозефины Бальзамо. Это была достоверность, от коей он не мог отказаться.
Только сейчас юноша впервые подумал – испытывая угрызения совести, которые, впрочем, сразу же отогнал, – о Клариссе д’Этиг и о восхитительных часах, проведенных с ней прошлым утром. Но в возрасте Рауля такая неблагодарность и сердечные противоречия нередки; ему казалось, что он раздвоился и что одна его часть продолжает любить, бессознательно приберегая эту любовь для будущего, а другая – неистово отдается порывам новой страсти. Образ Клариссы возник перед его глазами, смутный и печальный, словно бы мерцающий в глубине маленькой часовни с дрожащими огоньками свечей, где он мог бы время от времени молиться. Но графиня Калиостро вдруг стала единственным божеством, которому можно поклоняться, деспотичным и ревнивым божеством, не позволяющим скрывать от него ни единой мысли, ни единого секрета.
Рауль д’Андрези (будем по-прежнему называть так того, кто когда-нибудь прославит имя Арсена Люпена) никогда не любил. И причиной тому была скорее нехватка времени, чем возможностей. Сгорая от честолюбия, но не зная, на каком поприще и какими средствами осуществить свои мечты о славе, богатстве и власти, он растрачивал себя повсюду, чтобы быть готовым встретить вызов судьбы. Ум, дух, воля, ловкость, мышечная сила, гибкость, выносливость – он развивал все свои дарования до предела, поражаясь, что этот предел всегда отступал под влиянием его усилий.
В отсутствие других возможностей ему приходилось пока ограничиваться этим. Сирота, один на всем белом свете, без друзей, без родни, без профессии, он все-таки жил. Как? Он не смог бы ясно ответить, да и не слишком об этом задумывался. Он просто жил. И справлялся со своими потребностями и желаниями в соответствии с обстоятельствами.
«Удача на моей стороне, – говорил он себе. – Надо идти вперед. Чему быть, того не миновать. И, я полагаю, это будет нечто великолепное».
Встретив на своем пути Жозефину Бальзамо, Рауль сразу почувствовал: чтобы завоевать ее, ему нужно употребить всю накопленную энергию.
Жозефина Бальзамо в его глазах не имела ничего общего с тем «дьявольским созданием», которое Боманьян пытался представить беспокойному воображению своих друзей. Все эти кровожадные картины, эта вереница преступлений и вероломств, эта ведьминская мишура растаяли, как страшный сон, при взгляде на фотографию молодой женщины с ясными глазами и девически нежным ртом.
– Я разыщу тебя, – поклялся он, покрывая портрет поцелуями, – и ты полюбишь меня так же, как я тебя, и ты станешь моей возлюбленной, самой верной и самой обожаемой из всех женщин на свете. Твоя жизнь уже не будет для меня загадкой. То, что смущает и пугает других, – твой дар ясновидения, твои чудеса, твоя вечная молодость и твои хитроумные уловки, – над всем этим мы будем смеяться вместе. Ты станешь моей, Жозефина Бальзамо.
Рауль и сам понимал, что эта клятва звучит как дерзкое хвастовство. Откровенно говоря, Жозефина Бальзамо внушала ему страх, и он испытывал к ней чувство, похожее на раздражение, – как ребенок, который хочет быть на равных со взрослыми, но вынужден пока подчиняться тому, кто сильнее.
Два дня он сидел, запершись в своей комнатенке на первом этаже постоялого двора, окна которой выходили в яблоневый сад. Он провел два дня в размышлениях и ожидании, а затем долго бродил по нормандской глуши – по тем местам, где была вероятность встретить Жозефину Бальзамо.
Рауль предполагал, что молодая женщина, все еще не оправившаяся от пережитого, вряд ли вернется в свою парижскую квартиру: убийцы наверняка считали ее мертвой, а чтобы отомстить им и достичь желанной цели, ей нельзя было слишком удаляться от поля боя.
На третий день вечером он обнаружил на столе в своей комнате букет апрельских цветов: барвинков, нарциссов, первоцветов. Он спросил хозяина постоялого двора. Тот никого не видел.
«Это от нее», – подумал он, целуя цветы, только что сорванные ее рукой.
Четыре дня кряду он прятался в глубине сада за сараем. Когда рядом раздавались чьи-то шаги, его сердце начинало учащенно биться. И каждый раз, испытав разочарование, он чувствовал настоящую боль. Но вечером четвертого дня, в пять часов, между деревьями послышался шелест ткани. Рауль успел заметить край платья. Он уже бросился было вперед, но тут же остановился, сдерживая гнев.
Он узнал Клариссу д’Этиг.
В руках у нее был в точности такой же букет. Она быстро прошла через сад и, поравнявшись с комнатой, которую занимал Рауль, положила цветы на подоконник.
Когда она возвращалась, Рауль увидел ее лицо и был поражен его бледностью. Щеки потеряли всегдашнюю свежесть, а запавшие глаза свидетельствовали о страдании и бессонных ночах.
«Я буду много страдать из-за тебя», – говорила она ему, не подозревая, что ее страдания начнутся так скоро, что тот самый день, когда она отдалась Раулю, станет днем и их последней встречи, и его необъяснимого исчезновения.
Рауль вспомнил эти пророческие слова. Рассердившись на нее за то зло, что сам ей причинил, в ярости оттого, что ошибся в своих надеждах и цветы принесла не та, кого он ждал, а Кларисса, – он не стал ее окликать.
И однако, именно Клариссе, которая разрушила свой последний шанс на счастье, он был обязан драгоценным указанием, открывшим ему глаза на происходящее. Спустя час он заметил спрятанное в ставне письмо и, распечатав конверт, прочел следующее:
Любовь моя, неужели между нами все кончилось? Но ведь это не так, правда? Скажи мне, что я плачу напрасно!.. Ведь не может такого быть, что тебе уже наскучила твоя Кларисса!
Любовь моя, сегодня вечером все уезжают на поезде и вернутся только завтра к ночи. Ты придешь, да? Ты не заставишь меня снова плакать?.. Приходи, любимый…
Жалостные, горькие строки!.. Однако Рауль не был ими тронут. Он думал об этом отъезде и вспоминал обвинение Боманьяна: «Зная, что мы собираемся обыскать от подвала до чердака старинное аббатство в окрестностях Дьеппа, она бросилась туда…»
Не это ли было целью готовившегося путешествия? И не настал ли для Рауля подходящий момент, чтобы включиться в борьбу и понять подоплеку всех загадочных событий?
В тот же вечер, в семь часов, одевшись, как местные рыбаки, и до неузнаваемости изменив лицо с помощью охры, он сел в один поезд с бароном д’Этигом и Оскаром де Беннето; как они, он дважды пересаживался с поезда на поезд и вместе с ними вышел на маленькой станции, где и переночевал.
На следующее утро д’Ормон, Рольвиль и Ру д’Эстье явились в шарабане встречать двоих своих друзей. Рауль нанял фиакр и поехал за ними следом.
Проехав километров десять, шарабан остановился перед длинным обветшалым зданием, известным как Шато-де-Гёр. Подойдя к открытым воротам, Рауль увидел, что в парке снует толпа рабочих, которые переворачивают землю в аллеях и на газонах.
Было десять часов утра. На крыльце подрядчики принимали пятерых своих компаньонов. Рауль незаметно вошел, смешался с рабочими и расспросил их. Так он узнал, что Шато-де-Гёр недавно был куплен маркизом де Рольвилем и что сегодня утром начались работы по перепланировке парка.
Рауль услышал, как один из подрядчиков отвечает барону:
– Да, месье, мы получили указания. Если мои люди найдут в земле монеты, предметы из металла, железа, меди, им велено принести их за вознаграждение.
Было очевидно, что все эти распоряжения отдавались с единственной целью – что-то найти. «Но что именно?» – задавался вопросом Рауль.
Он прогулялся по парку, обошел замок и спустился в винный погреб.
К половине двенадцатого он так ничего и не отыскал, однако мысль о необходимости действовать овладевала им все сильнее. Любое промедление увеличивало шансы противников на то, что они опередят его в поисках.
В это время пятеро друзей стояли позади замка на длинной эспланаде, выходившей в парк. Ее ограждала невысокая балюстрада, разделенная через равные промежутки двенадцатью кирпичными балясинами, служившими цоколями для старинных каменных ваз, среди которых почти не осталось целых.
Группа рабочих, вооруженных кирками, как раз приступила к сносу этой балюстрады. Рауль задумчиво наблюдал за ними, спрятав руки в карманы, не выпуская изо рта сигарету и нимало не заботясь о том, что его присутствие в этом месте может выглядеть странным.
Годфруа д’Этиг набивал гильзу табаком. Не найдя спичек, он подошел к Раулю и попросил прикурить.
Рауль протянул ему свою сигарету; пока барон прикуривал, в уме юноши возник целый план, малейшие детали которого выстроились в логической последовательности. Но нужно было торопиться. Рауль снял берет, и его тщательно уложенная шевелюра, мало похожая на спутанные гривы матросов, рассыпалась прядями. Барон д’Этиг внимательно посмотрел на него и, узнав, пришел в ярость:
– Опять вы? Да еще в гриме! Что это за ухищрения? Как вообще у вас хватило наглости заявиться сюда? Я уже ответил самым решительным образом, что брак между вами и моей дочерью невозможен.
Рауль схватил его за руку и повелительно сказал:
– Не нужно устраивать скандал. Мы оба от него потеряем. Приведите ваших друзей.
Годфруа попытался вырваться.
– Приведите своих друзей, – повторил Рауль. – Я приехал оказать вам услугу. Что вы ищете? Канделябр, не правда ли?
– Да, – вырвалось у барона против воли.
– Канделябр с семью рожками, верно? Я знаю, где он спрятан, и позднее дам вам другие указания, которые пригодятся в вашем деле. Вот тогда мы и поговорим о мадемуазель д’Этиг. А пока не будем даже упоминать о ней… Зовите же ваших друзей. Скорее!
Годфруа колебался, но обещания и заверения Рауля произвели на него впечатление. Он сделал знак друзьям, и те немедленно подошли.
– Я знаю этого молодого человека. По его словам, мы, может быть, найдем…
Рауль прервал его.
– Нет никакого «может быть», месье. Я родом из этих мест. И еще ребенком играл в этом замке с детьми старого садовника, который был также и здешним сторожем. Он часто показывал нам кольцо, вделанное в стену одного из погребов. «Там тайник, – пояснял он, – я своими глазами видел, как туда прятали старинные вещи – подсвечники, настенные часы…»
