Ружье на динозавра

Мы притаились за стайкой кустарниковых пальм с подветренной стороны от пахицефалозавров. Я прошептал Джеймсу:

– У вас уже был выстрел сегодня. Не стреляйте, пока не выстрелит Хольцингер, а после этого стреляйте, только если он промажет или зверь убегает подраненный.

– Угу, – сказал Джеймс.

Мы разделились – он с Раджей, а Хольцингер со мной. Так было лучше для всех. Джеймс и я действовали друг другу на нервы, а дружелюбный сентиментальный Раджа нравился всем.

Мы поползли вокруг стайки пальм в противоположных направлениях, и Хольцингер поднялся, чтобы выстрелить. Лежа ничком, из оружия крупного калибра не стреляют. Недостаточно упора и отдача может сломать вам плечо.

Хольцингер выглянул из-за пальмовых листьев. Я видел, что ствол его ружья мотается из стороны в сторону. Вдруг он опустил ружье и засунул его под мышку, чтобы протереть очки. Тут же выпалил Джеймс, и опять дуплетом.

Самый большой пахицефалозавр упал, перекатываясь и молотя хвостом. Остальные бросились прочь огромными скачками на задних ногах, с трясущимися головами и торчащими позади хвостами.

– Поставьте ружье на предохранитель, – сказал я Хольцингеру, который было двинулся вперед.

К тому времени, когда мы добрались до пахицефалозавра, Джеймс уже стоял над ним, переломив ружье с дымящимися стволами. Он выглядел самодовольным, будто нашел еще один миллион, и просил, чтобы Раджа его сфотографировал стоящим одной ногой на поверженном животном.

– Я думал, что вы дадите Хольцингеру выстрелить первым, – заметил я.

– Ну, я ждал, а он так долго возился, что я подумал, что он замандражил. Если бы продолжали так стоять, они бы нас увидели или почуяли.

То, что он сказал, было отчасти верно, но то, как он это сказал, снова меня взбесило.

– Если такое опять случится, в следующий раз мы оставим в вас в лагере.

– Ну же, джентльмены, – вклинился Раджа. – Они же тебе не опытные охотники, Реджи.

– А что теперь? – спросил Хольцингер. – Сами их потащим обратно или пошлем людей?

– Мы понесем его на шесте, – сказал я. – Он весит не больше девяноста килограммов.

Телескопический алюминиевый шест с двумя мягкими хомутами имелся в моем рюкзаке. Я беру его с собой в такие периоды, где нельзя рассчитывать найти достаточно крепкие молодые деревца, чтобы изготовить подходящий шест на месте.

Мы с Раджей освежевали нашего твердолобого пахицефалозавра, чтобы он стал полегче, и привязали его к шесту. Мухи тысячами слетались на потроха. Ученые говорят, что они не мухи в современном смысле, но выглядят и ведут себя как мухи. Есть одна огромная четырехкрылая падальная муха, которая летит с хорошо узнаваемым гудением.

Остаток дня мы обливались потом под тяжестью этого шеста, меняясь по очереди. Ящерицы разбегались с дороги, а мухи жужжали вокруг туши.

До лагеря мы добрались как раз перед закатом, чувствуя, что могли бы слопать пахицефалозавра в один присест. У ребят в лагере все было спокойно, так что мы уселись, чтобы глотнуть виски как повелители мироздания, пока повар нарезал стейки из пахицефалозавра.

Хольцингер вдруг спросил:

– Э-э-э… если бы я убил цератопса, как бы мы притащили его голову?

Я объяснил:

– Если бы позволила почва, мы бы втащили его на специальную тележку на колесиках и прикатили бы ее в лагерь.

– А сколько весит такая голова?

– Зависит от возраста и вида цератопса, – ответил я ему. – Самая крупная – больше тонны, но чаще где-то между пятистами и тысячей фунтов.

– И вся поверхность земли такая неровная, как было сегодня?

– По большей части, – сказал я. – Видите ли, это комбинированное действие открытого растительного покрова и сравнительно высокого уровня осадков. Эрозия происходит пугающе быстро.

– А кто затаскивает голову на тележку?

– Все, у кого есть руки. Большая голова потребует всех мускульных усилий нашей экспедиции. От такой работы невозможно отвертеться.

– Оу, – сказал Хольцингер. Я видел, что он уже гадает, стоит ли голова цератопса таких усилий.

Следующие несколько дней мы прочесывали окрестности. Ничего стоящего не встретили, кроме стада орнитомимов, которые ускакали, как стайка балетных танцоров. Кроме них попадались только обычные ящерицы, птерозавры, птицы и насекомые. Есть такая большая муха с кружевными крыльями, которая кусает динозавров; так что можете себе представить, что кожа человека для ее хоботка совсем не преграда. Одна такая укусила Хольцингера через рубашку, отчего он подпрыгнул и танцевал, как краснокожий индеец. Джеймс подколол его:

– Что за переполох из-за одной букашки?

На вторую ночь, когда дежурил Раджа, Джеймс издал такой крик, что мы все повыскакивали из палаток с ружьями. Весь переполох случился оттого, что клещ, который впивается в динозавров, пробрался к нему в палатку и начал бурить ему подмышку. Размером этот клещ примерно с ваш большой палец еще до того, как напьется, и Джеймс, понятное дело, перепугался. К счастью, он поймал его до того, как клещ отсосал свои пол-литра крови. Над Хольцингером, укушенным мухой, он насмехался безжалостно, так что тот просто повторил его же слова:

– Что за переполох из-за одной букашки, приятель?

Джеймс с рычанием растоптал клеща, будучи не в восторге, что его подкололи его же оружием.

* * *

Мы собрались и отправились по нашему маршруту. Планировалось сначала отвести сахибов на болото с зауроподами, но скорее для того, чтобы посмотреть на дикую природу, чем поохотиться.

С той позиции, где материализовалась камера, казалось, что болото зауроподов в паре часов ходьбы, но на самом деле карабкаться пришлось целый день. Сначала было легко, пока под горку и кустарник не такой густой. Дальше, ближе к болоту, саговник и ивы росли так тесно, что приходилось сквозь них продираться.

Я вел группу к песчаному гребню на границе с болотом, растительности там было немного и открывался прекрасный вид. Когда мы добрались до гребня, солнце уже собиралось закатиться. Пара крокодилов скользнули в воду. Сахибы настолько устали, что шлепнулись на песок замертво.

Вокруг болота дымка погуще, поэтому солнце было темно-красным и причудливо искажалось слоями воздуха. Высокая гряда облаков тоже отражала багрянец и золото солнца, так что все вместе сгодилось бы Радже, чтобы написать об этом один из его стихов. Несколько мелких птерозавров кружились над головой как летучие мыши.

Борегард Блэк развел огонь. Мы набросились на стейки; солнце в форме пагоды как раз ускользало за горизонт, а за деревьями что-то скрипело как ржавые петли, и тут из воды вынырнул подышать зауропод. Они довольно большие, знаете ли. Если бы матушка Земля захотела вздохнуть обо всех проделках ее детей, это бы примерно так и звучало.

Сахибы подскочили и завопили:

– Где он? Где он?

– Вон та черная точка в воде, слева отсюда, – показал я рукой.

Они все еще лопотали, когда зауропод наполнил легкие и исчез.

– Это все? – спросил Джеймс. – Мы его больше не увидим?

– Я читал, что они никогда не вылезают из воды, потому что слишком тяжелые, чтобы ходить, – сказал Хольцингер.

– Нет, они прекрасно могут ходить и часто это делают, чтобы отложить яйца или переместиться из одного болота в другое. Но большую часть времени они проводят в воде, как гиппопотамы. Они поедают восемьсот фунтов мягких болотных растений в день вот этими маленькими головами. Так что они лазают по дну болот, непрерывно жуют и каждые четверть часа или около того высовывают головы, чтобы подышать. Уже темнеет, так что этот парень скоро выберется и уляжется спать на мелководье.

– А мы можем одного подстрелить? – поинтересовался Джеймс.

– Я бы не стал, – сказал я.

– Почему нет?

– В этом нет смысла, и это не охота. Во-первых, они почти неуязвимы. Попасть им в мозг еще сложнее, чем другим динозаврам, из-за того, как они мотают этими своими головами на тонких длинных шеях. Сердце у них слишком глубоко, не добраться, разве только сильно повезет. Потом, если застрелишь его в воде, он утонет и его не достать. Если убьешь его на земле, единственный трофей – это его крохотная голова. Притащить его с собой невозможно, потому что он весит тонн тридцать или больше и нам столько мяса не нужно.

– В каком-то музее в Нью-Йорке есть один такой, – заметил Хольцингер.

– Да, – сказал я. – Американский музей естественной истории послал экспедицию из сорока восьми человек в ранний мел с пулеметами пятидесятого калибра. Разрубили тушу на части и отволокли их к машине времени. Я знаю парня, который руководил этим проектом, и ему до сих пор в кошмарах снится запах разлагающейся туши динозавра. Им пришлось убить дюжину больших тероподов, привлеченных вонью, так что они валялись вокруг и тоже гнили. И еще тероподы съели трех участников экспедиции, несмотря на большие ружья.

На следующее утро мы уже заканчивали завтрак, когда один из помощников крикнул:

– Смотрите, мистер Риверз, вон там!

Он указал на прибрежную линию. Там на мелководье паслись шесть больших шлемоносных гадрозавров. Они относились к роду паразауролофов, с длинными шипами, торчащими на затылке, и кожаной перепонкой, соединяющей шипы с шеей.

– Говорите потише! – сказал я.

Гадрозавры, как и другие орнитоподы, очень пугливые звери, потому что у них нет ни брони, ни средств самозащиты. Они пасутся на отмелях озер и болот, а когда из-за деревьев выбегает горгозавр, они ныряют в воду и уплывают. А когда к ним из воды приближается суперкрокодил дейнозух, они убегают по земле. Беспокойная жизнь, правда?

– Э-э-э, Реджи! – заговорил Хольцингер. – Я обдумал то, что вы рассказали о голове цератопса. Если бы я смог добыть одного из вон тех, я был бы доволен. Она бы выглядела достаточно большой в моем доме, правда же?

– Я уверен в этом, старина, – сказал я. – Тогда смотрите. Мы можем обогнуть их, чтобы выйти на берег недалеко отсюда, но придется грести полмили через грязь и заросли, и они нас услышат. Или мы можем ползти к северной кромке этой песчаной косы, оттуда расстояние до них будет триста или четыреста ярдов – дальний выстрел, но не невозможный. Как думаете, справитесь?

– Хм, – сказал Хольцингер. – С моим прицелом из положения сидя – ок, я попытаюсь.

– Вы оставайтесь здесь, Корт, – велел я Джеймсу. – Это голова Густика, и я не хочу никаких споров о том, кому стрелять первым.

Джеймс бурчал, пока Хольцингер прикреплял к своему ружью прицел. Мы начали красться вверх по косе, оставляя песчаный гребень между нами и гадрозаврами. Когда мы добрались до конца, где уже не было укрытия, медленно опустились на четвереньки. Если двигаться достаточно медленно прямо к динозавру или от него, он, возможно, вас не заметит.

Гадрозавр продолжал рыться вокруг всеми четырьмя конечностями, каждые несколько секунд поднимаясь на задних, чтобы оглядеться. Хольцингер переместился в положение сидя, поднял ружье и прицелился. И вдруг – бум! бум! – донесся звук большого ружья со стороны лагеря.

Хольцингер подпрыгнул. Гадрозавры вздернули головы и поскакали на глубину с бешеными брызгами. Хольцингер выстрелил только раз, но промазал. Я тоже пальнул в последнего гадрозавра, прежде чем он исчез, и тоже промазал. Шестисотый калибр не предназначен для дальних выстрелов.

Мы с Хольцингером поспешили обратно в лагерь, сообразив, что можем попасть в переделку с тероподами.

Случилось же вот что: большой зауропод брел под водой мимо лагеря, питаясь по ходу. Примерно в ста ярдах от нашей косы начиналось мелководье, на полпути к болоту на другой стороне. Зауропод топал по склону, пока его тело почти полностью не показалось из воды; он мотал головой из стороны в сторону в поисках чего-нибудь зеленого пожевать. Этот был из вида аламозавров, которые выглядят почти как всем известные бронтозавры, только побольше.

Когда мы приблизились на расстояние прямой видимости, зауропод разворачивался, чтобы вернуться тем же путем, каким пришел. Он издавал ужасные стоны. Постепенно он опустился в глубину весь, кроме головы и шести метров шеи, которая еще маячила над водой, прежде чем исчезла в дымке.

Когда мы пришли в лагерь, Джеймс спорил с Раджей.

– Ты жалкий ублюдок! – взорвался Хольцингер. – Уже второй раз спугнул мою цель.

– Не будь идиотом, – сказал Джеймс. – Я не мог позволить ему забрести в лагерь и все тут растоптать.

– Не было такой опасности, – возразил Раджа. – Видно же, что у берега вода глубокая. Это просто наш мистер Джеймс-легкий-курок не может не выстрелить при виде животного.

Я добавил:

– Если бы он приблизился, достаточно было бы бросить в него головню. Они совершенно безобидны.

Это не совсем правда. Когда граф де Лотрек бежал за одним таким, чтобы подобраться поближе, зауропод оглянулся на него, махнул хвостом и срезал голову графа так аккуратно, будто его казнили в Тауэре.

– Откуда я мог это знать? – завопил Джеймс, багровея. – Вы все настроены против меня. Какого черта нам еще делать в этом путешествии, кроме как стрелять зверей? Называете себя охотниками, но только я один куда-то попадаю.

Я довольно сильно рассердился и сказал, что он просто юный, легковозбудимый хвастун, у которого денег больше, чем мозгов, и которого вообще не стоило брать с собой.

– Если ты так думаешь, дай мне осла и немного еды, и я вернусь на базу один. Не стану загрязнять ваш чистый воздух своим присутствием.

– Не будь бо́льшим засранцем, чем можешь осилить, – сказал я. – То, что ты предлагаешь, совершенно невозможно.

– Тогда я пойду один!

Он схватил свой рюкзак, сунул в него пару банок с бобами и открывашку и тронулся в путь вместе со своей винтовкой.

Борегард Джек заговорил:

– Мистер Риверс, мы не могем дать ему вот так уйти. Он потерятса и помрет с голода, или будет сожрат тераподом.

– Я его верну, – сказал Раджа и отправился за беглецом.

Он догнал Джеймса еще до того, как тот скрылся за саговником. Мы видели, как они в отдалении спорили и махали друг на друга руками. Через какое-то время они пошли обратно, обхватив друг друга за шеи, как старые школьные приятели.

Это показывает, в какие неприятности можно вляпаться, если ошибешься при планировании такого дела. Раз уж мы попали в прошлое, надо было извлечь всю пользу от нашей сделки.

Не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, что Кортни Джеймс – только заноза в заднице. У него нашлись и хорошие качества. Он быстро забывал ссоры и на следующий день был весел, как будто ничего не случилось. Он участвовал в общих работах по лагерю, по крайней мере если был в настроении. Он хорошо пел и располагал бесконечным запасом скабрезных историй, чтобы развлекать нас.

В этом лагере мы оставались еще два дня. Мы видели крокодила, маленького, и множество зауроподов – однажды сразу пять, – но гадрозавров больше не было. И пятидесяти суперкрокодилов тоже.

* * *

Первого мая мы свернули лагерь и отправились на север к холмам Джанпур. Мои сахибы немного окрепли и становились нетерпеливыми. Мы провели в меловом периоде уже неделю, и до сих пор ни одного трофея.

Мы не видели ничего примечательного на следующем переходе, не считая одного горгозавра, да и то мельком и на расстоянии, и кое-каких следов чудовищно огромного игуанодона, восьми или девяти метров высотой. Лагерь мы разбили у подножия холмов.

Пахицефалозавра мы уже доели, поэтому первым делом надо было настрелять свежего мяса. Не забывая о трофеях, конечно. В понедельник, третьего числа, мы подготовились к охоте, и я сказал Джеймсу:

– Послушай, старина, только без твоих фокусов. Раджа тебе скажет, когда стрелять.

– Ага, понял тебя, – ответил он, кроткий, как Моисей.

Мы вчетвером направились в сторону холмов. Был хороший шанс найти для Хольцингера его цератопса. Парочку мы видели на пути вверх, но еще телят, без приличных рогов.

Было жарко и липко, вскоре мы уже тяжело дышали и потели. Мы шли и карабкались все утро, не видя ничего, кроме ящериц, как вдруг я почуял запах падали. Я остановил всю компанию и принюхался. Мы были на открытой поляне, изрезанной этими небольшими сухими промоинами, которые сходились к паре оврагов поглубже, вдававшихся в небольшую впадину, сплошь заросшую саговником и панданом. Прислушавшись, я различил жужжание мясных мух.

– Сюда, – сказал я. – Что-то тут сдохло, а, вот и оно.

Там оно и лежало – останки огромного цератопса в маленькой лощине на краю рощицы. Весил, наверное, шесть или восемь тонн, пока был жив; трехрогая разновидность, возможно, предпоследний вид трицератопсов. Точнее сказать было трудно, потому что большую часть шкуры с верхней части туши кто-то ободрал, а кости разбросал вокруг.

– Эх, чешуя какая! – восхитился Хольцингер. – Ну почему я не добрался до него, пока он не сдох? Это была бы чертовски хорошая голова.

– Повнимательнее, ребята, – предупредил я. – Над этой тушей поработал теропод, и он, возможно, где-то поблизости.

– Откуда вы знаете? – спросил Джеймс, по круглому красному лицу которого катился пот. Он говорил голосом, который у него мог считаться приглушенным, поскольку одна только мысль о тероподе неподалеку была отрезвляющей для самых взбалмошных.

Я снова принюхался, и мне показалось, что я отчетливо различаю отвратительный запах теропода. Я не мог бы утверждать этого наверняка, потому что туша воняла еще сильнее. Мои сахибы позеленели.

– Это большая редкость, чтобы даже самый крупный теропод атаковал взрослого цератопса, – принялся я объяснять. – Такие рога даже для него слишком. Но дохлого или умирающего они любят. Они неделями будут околачиваться вокруг мертвого цератопса, наедаясь, а потом отсыпаясь после кормления целыми днями. Они обычно укрываются где-нибудь от дневной жары, потому что плохо переносят избыток прямых солнечных лучей. Теропода можно найти лежащим в рощице вроде этой или в лощинах, где есть тень.

– Что будем делать? – спросил Хольцингер.

– Прочешем эту рощу парами, как обычно. Что бы ни случилось, не делайте ничего импульсивно или в панике.

Я посмотрел на Кортни Джеймса, но он вернул мой взгляд и всего лишь проверил свое ружье.

– Мне что, все еще ходить с переломленным ружьем? – спросил он.

– Нет, защелкните его, но держите на предохранителе, пока не будете готовы к выстрелу, – сказал я. – Мы будем держаться ближе, чем обычно, так что будем видеть друг друга. Двигайтесь в этом направлении, Раджа, идите медленно и останавливайтесь между шагами, чтобы прислушаться.

Мы продрались через опушку рощи, оставив за собой тушу, но не ее запах. Первые пару метров мы ничего не видели.

Когда мы выбрались из-под деревьев, затенявших часть кустарника, стало видно лучше. Солнечные лучи пробивались через густые кроны. Я ничего не слышал, кроме гудения насекомых, шуршания ящериц и клекота зубастых птиц в верхушках деревьев. Я думал, что не мог ошибиться, чувствуя запах теропода, но убедил себя, что это могла быть игра воображения. Теропод может оказаться какого угодно вида, большой или маленький, и находиться где угодно в радиусе полумили.

– Давай, – прошептал я Хольцингеру.

Я слышал, как Джеймс и Раджа продираются справа от меня, и видел колыхание листьев пальм и папоротников, которые они задевали. Я надеялся, что они стараются двигаться тихо, хотя для меня это было как землетрясение в посудной лавке.

– Немного ближе! – велел я им.

Тут же они появились, забирая ближе ко мне. Мы скатились в лощину, заросшую папоротником, и вскарабкались на другую ее сторону. Потом мы обнаружили, что проход загораживает группа низкорослых пальм.

– Вы обходите с той стороны, мы – с этой, – скомандовал я.

Мы двинулись, останавливаясь, чтобы прислушаться и принюхаться. Наши позиции были такими же, как в первый день, когда Джеймс убил пахицефалозавра.

Мы уже проделали две трети пути с нашей стороны пальм, когда я услышал шум впереди слева от нас. Хольцингер тоже услышал его и щелкнул предохранителем. Я положил большой палец на свой предохранитель и сделал шаг в сторону, чтобы оказаться на линии чистого выстрела.

Шум усилился. Я поднял ружье, чтобы прицелиться примерно на высоте сердца крупного теропода. В листве началось движение – двухметровый динозавр выбрался из зарослей и важно проследовал перед нами, дергая головой с каждым шагом, как гигантский голубь.

Я слышал, как Хольцингер выдохнул, и постарался сдержать смех.

– Э-э-э… – сказал Хольцингер.

И тут прогремело чертово ружье Джеймса – бах! бах! Краем глаза я видел, как теропод кувыркнулся, описав дугу хвостом и задними ногами.

– Попал! – закричал Джеймс. – Я его продырявил навылет!

Я слышал, как он побежал вперед.

– Боже правый, неужели он опять это сделал!

Тут я одновременно услышал свист рассекаемой листвы и дикий крик Джеймса. Что-то вздымалось из зарослей, и я увидел голову самого большого из местных плотоядных – тираннозавра собственной персоной.

Ученые могут настаивать, что самый крупный вид – это тираннозавр рекс, но я клянусь, что это чудовище было огромнее, чем любой тираннозавр рекс, который когда-либо вылуплялся. В этом было, вероятно, метров шесть в высоту и пятнадцать в длину. Я видел его яркий глаз и шестидюймовые зубы, а также большой подгрудок, свисающий с подбородка на грудь.

Вторая промоина, врезавшаяся в рощу, пересекала наш путь на дальней стороне купы пальм. Глубиной она была, возможно, футов шесть. Тираннозавр лежал в ней, отсыпаясь после еды. Там, где его спина торчала над уровнем земли, ее маскировали листья папоротника. Джеймс выстрелил дуплетом в голову теропода и разбудил его. После чего этот дуралей помчался вперед, даже не перезарядив ружья. Еще двадцать футов, и он бы наступил на тираннозавра.

Джеймс, конечно, остановился, когда эта штука выскочила перед ним. Он помнил, что стрелял дуплетом и что Раджа остался слишком далеко позади, чтобы сделать чистый выстрел.

Сначала Джеймс сохранял самообладание. Он переломил ружье, вынул два патрона из патронташа и вложил их в стволы. Однако, торопясь закрыть ружье, он угодил рукой между стволами и затвором.

Болезненный щипок так напугал Джеймса, что он выронил ружье. После этого он растерялся и побежал.

Раджа мчался, высоко вскинув ружье, готовый прицелиться, как только откроется линия для выстрела. Когда он увидел Джеймса, бегущего прямо на него, он заколебался, не желая случайно подстрелить Джеймса. Тот же нырнул вперед и влетел в Раджу, от чего оба они распластались в папоротниках. Тираннозавр сообразил, чем уж было, что происходит, и ступил вперед, готовый сцапать их обоих.

А что же мы с Хольцингером на другой стороне пальм? Ну, в ту же секунду, как Джеймс закричал и появилась голова динозавра, Хольцингер метнулся вперед как кролик. Я вскинул ружье, чтобы выстрелить в голову тираннозавра, в надежде попасть хотя бы в глаз; но пока я поймал его на мушку, голова исчезла из виду за деревьями. Вероятно, следовало выстрелить наугад, но весь мой опыт противился этому.

Когда я посмотрел вперед, Хольцингер уже исчез за закруглением купы пальм. Я бросился за ним и тут услышал выстрелы и кликанье затвора между ними: бам! – клик-клик – бам! – клик-клик… Как-то так.

Он выбежал на тираннозавра сзади, как раз когда зверь начал сгибаться, чтобы дотянуться до Джеймса и Раджи. С расстояния в двадцать футов между мушкой и шкурой динозавра Хольцингер начал всаживать заряды калибра .375 в тело чудовища. Он успел выпустить три пули, когда тираннозавр издал невероятно оглушительный рык и начал разворачиваться, чтобы посмотреть, что его жалит. Челюсти распахнулись, и голова опять пошла по кругу вниз.

Хольцингер выстрелил еще раз и попытался отскочить в сторону. Поскольку он стоял на узкой полоске, отделяющей пальмы от промоины, он в нее и свалился. Тираннозавр продолжил выпад и схватил его.

Челюсти чавкнули, и голова поднялась вместе с бедным Хольцингером в пасти, вопящим, как проклятая душа.

Только тогда я подскочил к ним и прицелился в морду зверя, но тут сообразил, что пасть его заполнена моим сахибом и мне придется стрелять и в него тоже. Когда голова взметнулась вверх, будто манипулятор мощного экскаватора, я выстрелил в сердце. Тираннозавр уже отворачивался, и я заподозрил, что пуля лишь скользнула по ребрам. Зверь сделал пару шагов, а я вдогонку выстрелил из второго ствола. На следующем шаге он споткнулся, но устоял. Еще один шаг, и он почти скрылся из виду за деревьями, когда дважды выстрелил Раджа. Наш крепкий парень сумел выпутаться из Джеймса, вскочить, подобрать ружье и угостить тираннозавра.

От двойного заряда животное рухнуло с оглушительным треском. Оно повалилось в заросли карликовой магнолии, и одна из его огромных, похожих на птичьи задних ног болталась в воздухе в облаке бело-розовых лепестков. Однако тираннозавр опять поднялся и умчался, так и не выронив свою жертву. Последнее, что я видел, это ноги Хольцингера, которые болтались по одну сторону челюстей (он уже не кричал), а также огромный хвост, который молотил по стволам деревьев, мотаясь из стороны в сторону.