скачать книгу бесплатно
И бастовали, и полтину из хозяина вышибали, не понимая и не интересуясь тем, что эти полтины пошли бы на развитие промышленности, на строительство домов призрения для стариков, на строительство больниц и жилья для самих же рабочих.
Но не жалованье рабочих волновало смутьянов. Действительно, с какой стати им благо этих людишек с грубыми душами и заскорузлыми руками? У смутьянов была своя цель, сладкая, манящая, как греза юноши о прелестной красотке. Им страстно хотелось возвыситься над серой толпой, им хотелось власти.
Вот и мутили народ, и собой рисковали, и неопытную, с болезненной душой молодежь подбивали на дело страшное, кровавое: на убийство чиновников. Это вам уже не полтинничек, это уже потрясение умов, до полного затмения разума и совести!
И благополучная империя, одна из самых богатых и быстро развивающихся в Европе, если пока не закачалась, то почувствовала болезненные толчки.
Тем, кто был призван охранять устои государства, пришлось напрягать ум, усиливать деятельность в борьбе со зловредными элементами.
Полицейская стратегия
Москва понравилась Азефу. Беспрерывное движение саней, карет, куда-то несущиеся толпы людей – просто замечательно, здесь легко раствориться, это не захолустный Карлсруэ, где живешь словно в аквариуме – весь на виду.
Уже в первый день пребывания в старой столице Азеф позвонил в охранное отделение, где как раз находился его непосредственный начальник – руководитель Особого отдела Ратаев. В Особом отделе служили двенадцать чиновников и три «машиниста», которые печатали материалы на пишущих машинках. Документов был океан, только секретных и совершенно секретных более двадцати тысяч в год, и поток их возрастал.
Ратаев сказал:
– Вам отведены конспиративные апартаменты в гостинице «Альпийская роза» на Софийке. Портье назовете имя: Виноградов. Я буду у вас после шести. Ждите.
Ратаеву не терпелось поговорить с Азефом, но разговор с интересным агентом пришлось отложить до вечера. Дело в том, что Зубатов назначил совещание, на котором обещал присутствовать сам министр МВД Сипягин, прибывший из Петербурга для встречи с градоначальником великим князем Сергеем Александровичем.
* * *
Когда-то, за полтора десятилетия до описываемых событий, Зубатов, еще гимназистом, примкнул к революционному кружку, был задержан охранкой и быстро образумился. Поняв зловредность революционеров, он с легким сердцем поспешил всех их сдать.
Сережа Зубатов по окончании последнего, то есть седьмого, класса гимназии поступил на службу в полицию. Зубатов оказался человеком умным, страстно полюбившим полицейскую службу, а главное – он блистал великолепным организаторским даром.
Сам государь ставил в пример Зубатова, отличал его. И вот теперь в его кабинете появились важные персоны – Сипягин и его товарищ (заместитель) фон Плеве. За столом сидели еще с десяток чиновников.
Зубатов глядел в лицо министра и не опускался в кресло.
– Мы говорили о том, что, вопреки усилению работы по ликвидации, революционная обстановка накаляется, антиправительственное движение становится массовым, в недрах партий зреет террор. Надо что-то менять в нашей деятельности, иначе неизбежно грядет революция – страшная, кровавая, бессмысленная!
Сипягин был добродушным человеком. Вот и теперь он улыбнулся в пушистые седые усы:
– Террор – явление страшное, варварское. Но хочу слышать главное: что мы должны противопоставить? Усилить репрессии?
– И это тоже! Однако время упущено, теперь одними репрессиями не справиться. Толпа готова взбунтоваться, теперь нужны иные меры, более тонкие.
Сипягин шевельнул бровями:
– И что, Сергей Васильевич, вы предлагаете?
– Первое: необходимо разлагать революционное движение изнутри. Пусть возникнет взаимное недоверие, пусть пойдут склоки. Мы должны знать все, что происходит в революционных рядах, и предупреждать преступные намерения. Осознав свое бессилие и бесперспективность борьбы, многие отойдут от революции.
– А второе?
– Надо вбить клин между социалистами, которые замахиваются на святое – на самодержавный строй в России, и пролетариями. Этих прежде всего волнует экономическая сторона. Накорми досыта рабочих и крестьян, поддержи их требования по охране труда, сократи рабочий день, и революционеры останутся в одиночестве, без поддержки масс.
– А вы не пробовали вербовать или подкупать социалистов, вышедших из среды интеллигенции? – спросил хранивший до этого момента молчание Плеве.
– Чем интеллигентней человек, тем труднее с ним работать. А что делать, скажите, с людьми творческих профессий? Ведь порой, как поэт Бальмонт, напрямую призывают пролетариат к оружию. Теперь вообще стало поветрием, стадным инстинктом, гнусить по поводу «затхлой обстановки в обществе», вздыхать о якобы бесправных трудящихся.
Сипягин согласно кивнул:
– Да, такие, как Максим Горький, откровенно воспевают деклассированную рвань, которая якобы тоже задыхается «в душной атмосфере самодержавия». Хотя отлично знают, что подонки и уголовники будут существовать во все времена.
– И еще громадные гонорары получают за писанину, – поддакнул Ратаев.
Сипягин вопросительно посмотрел на Зубатова:
– И что конкретно вы намерены предпринять?
– Надо резко увеличить ассигнования на работу охранных отделений!
– Асси-гно-ва-ния! – протянул Плеве. – Каждый год в смету охранных отделений закладываются большие деньги, но агенты ваши слишком быстро идут в расход, ибо их разоблачают революционные товарищи. Только что в Тифлисе революционно настроенные рабочие расправились с двумя своими коллегами, осведомлявшими полицию, подобное произошло в Москве, Баку, Екатеринбурге, Саратове…
Сипягин согласно кивнул:
– Я тоже знаком с печальным списком разоблаченных агентов – он велик. Редко кто год-два осведомляет, а потом неизбежно следует провал: преступники получают достаточно фактов, чтобы высчитать агента. Стоит ли в них много вкладывать?
Зубатов рассмеялся:
– Вы, Дмитрий Сергеевич, и мой пример могли бы привести, я был быстро разоблачен. А знаете почему? Потому что наши следователи, желая добиться полного признания вины, выкладывают арестованным такие сведения, которые сдирают маску с агентов. Да, да, полицейские чины по скудоумию и неосторожности сами разоблачают секретных агентов. – И задушевным тоном продолжил: – Я учу подчиненных: вы должны смотреть на секретного сотрудника, как на любимую женщину, с которой находитесь в тайной связи. Берегите ее как зеницу ока. Один неосторожный шаг, и вы ее опозорите.
Ратаев поддержал:
– Именно так! Надо вербовать (или засылать) в революционные партии и кружки как можно больше секретных агентов и работать с ними с возможной осторожностью. Идеальный сотрудник – находящийся возле руководителей революционных партий, в полной мере владеющий их замыслами, но сам не входящий в это руководство.
– А почему не входящий в руководство? – спросил Плеве у Зубатова.
– Потому что мы в принципе против провокаций, а руководителю этого не избежать. Получится, что наш сотрудник назначает террористический акт, а мы арестуем исполнителей. Они, как чаще всего случается, все на следствии выкладывают и показывают на сотрудника. Что мы должны делать? Его, чтобы он не был разоблачен партией, тоже бросать за решетку? Нет, наш человек должен быть рядом, но не должен принимать решений и отдавать приказы. Такой сотрудник имеет шансы долго оставаться неразоблаченным.
В кабинете повисла тишина, все переваривали заявление Зубатова. Наконец, Сипягин отозвался:
– Запомните, господа, эти слова, в них много мудрости! Энергично работайте в этом направлении, и я в ближайшее время доложу государю о состоянии дел. Успехов вам на благо России. – За руку простился с Зубатовым, остальным отвесил поклон и вместе с Плеве удалился.
– Провожу начальство до саней! – сказал Ратаев.
Секрет успеха
Приятное знакомство
Ратаев вернулся в кабинет Зубатова. Тот пил чай, вылавливая ложечкой карамель из красной банки, увешанной золотыми гербами и украшенной надписью: «Товарищество А.И. Абрикосова и сыновей в Москве». Пригласил:
– Садитесь, выпейте чашечку.
– Спасибо, Сергей Васильевич, нет времени. С вашего позволения, отправлюсь на встречу с агентом…
– Кто такой?
Ратаев помялся, но произнес:
– В «Альпийской розе» меня ждет агент по кличке Иван Николаевич Виноградов.
– А, это тот самый, которому мы много платим? Постарайтесь выяснить через этого Виноградова, сколь успешно идет объединение эсеров, как построена партия, начиная с низов и кончая верхом? На какие низшие группы и ячейки она распадается? С какими партийными учреждениями находится в непосредственной связи? И главное: как обстоит с подготовкой терактов, на какой стадии и кто готовит?
Ратаев расхвастался:
– Да, я работаю в этом направлении, и мой агент дает очень любопытные сведения. И вообще, фигура эта весьма неординарная. Птица высокого полета!
Зубатов подумал: «Надо посмотреть, что это за фрукт». Вслух произнес:
– Леонид Александрович, не станете возражать, если мы вместе явимся на эту встречу? Не помешаю?
Ратаев положил себе правилом: со своими агентами начальство не знакомить, но изобразил на лице высшую степень счастья:
– О чем речь, Сергей Васильевич, буду рад! Кстати, агент требует премию за два месяца, а касса не дает, говорят: «Нынче денег нет!»
– Скажите, что я приказал выдать.
* * *
Полицейские начальники развалились в казенных санях, и старый извозчик Флегмон, лет сорок служивший в полицейском ведомстве, старательно укутал их ноги меховой полостью.
– На Софийку! – негромко приказал Ратаев.
Кучер все понял: к «кукушке», то есть к конспиративной квартире. Флегмон дернул вожжи, хлопнул по бокам сытого каракового жеребца. Тот, застоявшись, соскучившись по бегу, рванул с места, толкнул грудью валек, стремительно понесся мимо трактиров, портерных, ресторанов, лавок, выбивая копытами частую дробь, швыряя задними ногами снежные комья, ритмично и весело затряс дугой.
Огромная людная Москва утопала в рождественском снегу, морозный ветер приятно трепал усы, холодил щеки. Витрины магазинов были ярко освещены, в канун праздника особенно красиво украшены. Наряженные в меха дамы, бережно поддерживаемые под локоть кавалерами, шли по тротуару. Сани с шумом скользили по Тверскому бульвару, подпрыгивая на ухабах и с коротким звуком хлопаясь на полозья. Мальчишки, выскочив на проезжую часть, норовили зацепиться за задок, и кучер притворно сердитым голосом кричал:
– Вот я вас, шельмецов! – и грозил кнутовищем.
Мальчишки с веселым визгом бросались врассыпную.
Зубатов, повернув голову к спутнику, сказал:
– Как прекрасна жизнь! И почему люди не хотят жить в мире, спокойствии, дружбе? До чего же мы нация беспокойная!
* * *
В «Альпийской розе» было чисто, благопристойно, хорошо освещено, большие зеркала на этажах заключены в красивые резные рамы. На втором этаже три номера арендовал Департамент полиции.
В угловом номере стол был придвинут к кожаному дивану с высокой спинкой и заставлен крымскими винами и фруктами: виноградом, ананасами, бананами. На диване, развалясь, сидел Азеф в шелковой цветастой жилетке. Он попыхивал гаванской сигарой. При виде гостей не торопясь, медленно поднялся.
Зубатов подумал: «Азеф – образина жуткая. Неужели женщины его могут любить? Впрочем, нет такого страшилища, которого не полюбила бы женщина, особенно если страшилище денег не жалеет». Протянул руку:
– Приятно познакомиться! Люблю вино, с вашего позволения, выпью бокал массандры…
Ратаев засуетился:
– Сергей Васильевич, вам «Ай-Сереза»? Хорошего урожая, семьдесят пятого годика.
– Наливайте, Леонид Александрович, да Ивана Николаевича не забывайте. Ах, какой прекрасный рубиновый цвет! – Пригубил, почмокал губами. – Вкус полный, с мягкими тонами кофе. Давайте выпьем за ваши успехи, дорогой Иван Николаевич, – звякнул о бокал Азефа.
Азеф сунул в бокал нос, долго сладострастно втягивал запах и затем медленно, с явным наслаждением выпил. Настроение у него было отличным: Ратаев выплатил свою задолженность. Глядя задушевно в глаза Зубатова, Азеф сказал:
– Времена наступили тяжелые! Социалисты научились конспирации. Друг друга подозревают, в постели с женой небось слова лишнего не скажут.
Ратаев согласно закивал:
– Разумеется, после стольких провалов революционеры ходят напуганными. Так что, сударь, ведите свою линию аккуратно, вопросов никогда не задавайте, явным образом к их разговорам не прислушивайтесь. Делайте вид, что вы относитесь к их партийным делам, как к детской забаве.
– Сейчас пытаются объединить все идеологически близкие кружки под эгидой Центрального комитета партии.
Зубатов встрепенулся:
– Вот-вот! Процесс этот крайне нежелателен. Убеждайте сподвижников, что идея объединения обречена на провал: чем крупнее партия, тем больше амбиций и склок, тем больше провокаторов и особенно возрастает риск провала.
Ратаев, желая напомнить о своей значимости, вставил слово:
– Влияйте в том направлении, чтобы социал-революционеры свой штаб вынесли за пределы империи. – Посмотрел на Зубатова. Тот согласно кивнул. – В этом случае руководить партией будет труднее. И повторяю: Иван Николаевич, будьте как можно осторожнее.
Азеф улыбнулся:
– Осторожность с террористами, как с женщиной, хороша лишь до определенных пределов! К успеху ведет решительность и смелость. – Подумал, добавил: – Но если от женщины можно схлопотать по физиономии, то террористы сразу головы лишат.
Зубатов рассмеялся, Ратаев интересовался новостями, Азеф отвечал.
Зубатову этот разговор доставлял истинное наслаждение. Он спросил:
– Кого сейчас эсеры подозревают в доносительстве?
– Александра Алексеевича Чепика.
– Кто такой?
– Один из руководителей московской группы эсеров. Сын, если не ошибаюсь, чиновника. Ему лет тридцать с небольшим. Несмотря на солидный возраст, он все еще студент Демидовского лицея. Это очень энергичный парень, ловкий конспиратор. Он все время болтается по Европе, встречается с революционерами, во все вникает. Я уже писал Леониду Александровичу, – кивнул на Ратаева, – что следить за Чепиком почти невозможно, у него словно на спине глаза. Впрочем, Чепик собирается в Россию. Было анонимное письмо, в котором Чепик назывался «провокатором». Хаим Житловский пытался устроить за ним слежку, но тот сразу ушел от хвоста. Это еще более усилило подозрения. Об этом мне сам Житловский говорил.
Зубатов улыбнулся:
– Чтобы снять с революционера подозрения, его надо в тюрьму посадить.
– А еще лучше – повесить, – добавил Азеф. – У нас в Ростове жила тетя Циля. Она постоянно жаловалась на болезни, но ей никто не верил. Тетя Циля вдруг умерла. Тогда люди сказали: «А ведь и впрямь болела!»
Полицейские хохотнули: остроумие агента им пришлось по вкусу.
Доклад осведомителя нередко напоминает рассказ охотника: то же хвастовство, то же постоянное привирание, то же недоверие слушателей, которое они старательно скрывают, и большой общий интерес к этому самому разговору. Зубатов сыпал вопросами, как любознательный младенец: