Ярче пламя

Глава четвёртая. ВЕДЬМА

– Анжелика, только не сжигай меня, я опаздываю, – говорила новая Ира в телефоне.

Как мы с ней познакомились? Почему подружились? Задавать подобные вопросы и себе, и вселенной – я перестала после того, как рухнула первая стена моего мироздания. Ира просто есть. Мы дружим. Этого достаточно.

После одного вечера с историями из прошлой жизни – «Анжелика, не сжигай» или «сожги их» стало локальным мемом, но опасаться стали многие. Во всяком случае, я их предупредила невыдуманными историями.

Впрочем, у каждой из нас, как выяснилось позже, подобных историй не меньше, потому я лишь утвердилась в мысли, что мы встретились не случайно и не только для того, чтобы о чём-то предупредить друг друга.

Жаль, что в прошлой жизни я никогда не слушала предупреждений.

– У тебя очень сильная энергия, тебе стоит только пожелать; буквально – щёлкнуть пальцами и произнести, – говорила мне одна ведьма, которая только этим и занималась всю жизнь, а я к тому времени успела попасть в юношеский максимализм с анархизмом и атеизмом.

Потому для меня не существовало ничего. Существовало только то, что можно было увидеть. Не существовало даже смерти, и можно было ходить по всем краям, заходить за них и оставаться невредимой. Существовали сумасшедшие, а ведьм – не существовало. Существовали те, кто всё равно умрут, и те, кто умирать не должен. Были те, кому не следовало ко мне подходить, и те, кого я не сожгу, но точно утоплю. А ещё… Было то, что закончится лишь тогда, когда я сама этого захочу, и начнётся лишь то, что я пожелаю.

– Хочу много денег, – усмехнулась я и щёлкнула пальцами. Денежный дождь, конечно же, не начался в ту же секунду. И в глубине души я даже знала, почему именно. – Не работает, – почти рассмеялась я ей в лицо.

Но руку схватили две старушечьи руки и потянули во мрак. Сердце даже не дрогнуло, а вот любопытство – проснулось. Я уже знала, что сцена пригодится мне в мою трилогию или куда-нибудь ещё.

Необъяснимая фигня всегда преследовала меня, но я никогда не пыталась её понять и разгадать, а просто брала в очередной сюжет. Иногда даже казалось, что я специально ищу подобных случаев и разговоров с сумасшедшими, ведьмами и… со всеми теми, кто видит мир не так, как остальные.

– Ты знаешь, что так не бывает, – со всей старушечьей серьёзностью проговорила ведьма, будто говорила не с той, что сидела перед ней, а с той, что внутри: настоящей, без атеизма и анархизма, без косметики и кожаной куртки; с той, спрятанной и забитой, которая слишком много чувствует и приносит мне одни неприятности. – Но ты знаешь, как бывает и как это происходит! – чуть громче с самодовольным шипением произнесла старуха и будто отшвырнула мою руку, а не просто отпустила.

И та, что внутри, – знала, но никому и никогда об этом не говорила. Зачем? Кому это будет нужно? Только тебе самой.

«Секретные материалы», – как говорит новая Ира.

Та самая энергия, которая может разрушить всё вокруг или собрать заново – зависит от настроения.

Эта же старушенция была моей дальней родственницей. Дом – избушка, где отключили электроэнергию за неуплату; вода – в вёдрах, кастрюлях, набранная у соседей, потому что и её отключили. Пол в доме не видел ни краски, ни линолеума много лет, потому выцвел до своего естественного деревянного цвета. Травы вениками по стенам, травяной чай и тут же – самые дешёвые сигареты. По-моему, прежде чем курить – нужно решать первоочерёдные проблемы: вернуть свет и воду в дом, но в её мире это было не столь важным – свечи обходились дешевле.

Бабушка говорила, что она так плохо живёт из-за своего колдовства: слишком много колдовала и теперь расплачивается. Мы просто заходили её навестить… И стоило бабушке оставить нас одних на несколько минут – состоялся этот единственный и странный разговор с той, с кем я обычно только здоровалась и никогда не разговаривала.

Она была… Вроде бы самой обычной бабулькой, но глаза – таких чёрных глаз я не видела у старух никогда. Только такие глаза видят тебя насквозь, за тысячью масок и костюмов – они видят то, что скрыто от прочих.

Бабушка всегда говорила, что гадания ломают и меняют жизнь и гадать – это плохо. Тем не менее, она часто это делала и для себя, и для других. Самое интересное – всё это сбывалось. И мне стало интересно: как это работает.

И ничто меня не пугало, несмотря на то, что я видела: гадания ломали жизни, но редко тому, кто гадает. Это потом я узнала, что гадающий лишается куда более важного – здоровья.

Научилась я быстро: смотрела и запоминала толкования бабушки. Ни в одной книге позже я не находила подобного. Гадала она на самых обычных картах: никаких свеч и хрустальных шаров, никаких дымящихся трав и самоцветов – только карты.

Мне было лет двенадцать, когда я погадала Инке, которая была ещё младше меня, и у неё всё сбылось. Так я гадала для неё долгое время, и карты в моих руках никогда не врали. Мы даже раздобыли большую книгу заговоров и прочего колдовства – прочли её от корки до корки и мечтали стать настоящими ведьмами. Вот только её гадания не сбывались, а прочее колдовство оборачивалось против неё в первые же секунды: она могла внезапно заболеть, травмироваться, её могли не выпустить гулять и прочее.

Позже у нас исчезла и эта книга: постарались наши бабушки – узнали, чем мы занимаемся, и книга попросту растворилась в небытие. А мы нашли какое-то другое занятие и помнить не помнили о том, что начитались всяких заклинаний. Лишь изредка Инка просила меня погадать ей на картах, чтобы узнать: как там Андрей, как всё сложится дальше… Но гадания говорили одно, а я часто – другое, чтобы не расстраивать подругу.

Позже я совсем забросила все эти глупости и просто жила, пока не стала подмечать массу совпадений вокруг себя, которые происходили по принципу: стоит только пожелать… Или просто подумать?

– Он не очень контактный, нафига он тебе? – говорил Верг, когда я смотрела выступление другого Макса. – Напыщенный весь такой… – не отступал мой друг.

Верга я будто не слышала, и на то были свои причины: группа, которую собрал предыдущий Макс, – дышала на ладан: остались только я и Женька, которого он всё же уговорил приехать в нашу Тьмутаракань. Сам Макс уехал вместе с Ирой в Питер – таким образом мы лишись ударника и басиста. Невелика потеря, но не тогда, когда вы прекрасно начали, затмили всех, с кем выступали на одной сцене, и вот теперь… Все они ходили с довольными улыбочками, считая, что без Макса мы перестанем существовать. Я перестану существовать, потому что:

– Ну, теперь сыграем вам нормальную музыку, – с этих и подобных слов начинались наши выступления, и произносила их, конечно, я.

А кто ещё? Не Ира, которая сидит на барабанах и её всё равно не услышит пьяное сборище в клубе; не Макс, которого все устали слушать; и уж тем более не Женя, которого вообще никто не знал.

Все они на самом деле – очень боялись сцены и могли только играть.

Мне было абсолютно плевать: лучше нас кто-то играл или хуже; я просто была наглее, и – пока микрофон был в моих руках – я могла останавливать тех, кто хотел выйти из бара во время нашего выступления, я могла заставить их остановиться и слушать.

После таких выходок люди вокруг и те, кому ты перешла дорогу, – ждут, когда ты споткнёшься и расшибёшь лоб, а то и сломаешься полностью.

И такого удовольствия я не могла доставить никому.

– Ну, играет он не хуже, но… Как с ним работать-то? – масло в огонь подливал и Женя.

– Мне не отказывают, – наконец ответила я и ему, и Вергу, сама не зная, что это значит, но, когда я произносила эту фразу, не могла припомнить ни одного отказа.

– Он будет первым, – усмехнулся Женька.

– Может, поспорим? – огрызнулась я, и, не дожидаясь ответа, направилась за другим Максом, который пошёл курить после своего выступления – неплохая такая игра на электрогитаре.

Пошла не потому, что мне не отказывают, а потому что точно знала: он сам этого хочет и быстро согласится. Так мне что-то подсказывало. Говорить надо с ним, несмотря на то, что кругом было полно других.

Кажется, если бы я когда-то не начала курить в школе, то начала бы это делать только из-за того, что мне нужно с кем-то познакомиться. Впрочем, с этого всё и началось. И что-то мне подсказало, что честная история о вредной привычке – сыграет мне только на руку.

– Привет! Есть сигарета? – самое простое начало для разговора.

В эти несколько секунд я разглядела его полностью: заношенная джинсовка; кепка, сползающая на глаза, масляные тёмно-русые волосы чуть короче, чем у меня… Да такой только рад помощи: запутавшийся в себе и происходящем вокруг; тот, кто не знает, куда идти, с кем и как.

– Да, конечно, – мне растерянно протянули пачку и добавили: – Только у меня крепкие, ты, наверное…

– Да я тоже не из слабых, – выдохнула я, вытаскивая сигарету. – И огня, если можно, – добавила я, отмечая про себя, что такие сигареты я курила когда-то, когда у меня не было своих денег, а потом, когда папа узнал о моей вредной привычке… Вернее, когда смирился с ней, сказал, что если куришь – кури нормальные сигареты, а не всякое дерьмо.

Зато зажигалка у Макса оказалась что надо – бензиновая и с какими-то наворотами. Впечатлил. И обычно собеседники разговаривались сами, но этот – лишь зажёг мне сигарету и тут же решил отойти в сторону.

Табак был ужасным, с привкусом дедовской «Примы», я даже подавила кашель при первой же затяжке.

– Боже, какая ностальгия, – выдохнула я. – В школе курила такие, когда только начинала… – Макс почти опустил голову, но я продолжала свой монолог, ожидая, когда меня прервут и о чём-то заговорят: – И зачем только начала? А потому что влюбилась тогда в одного идиота и думала: вот так вот мы с ним и заговорим, в курилке…

Я рассказывала почти правду: он просто был новеньким и один из немногих, кто курил в школе, а всё лучшее и необычное – моё или должно стать моим. И он стал. Очень быстро.

Макс улыбнулся.

– И как? – тут же спросил он.

– Через неделю я в нём разочаровалась, бросила, а вот курить – так бросить и не могу, – и самой было смешно: наверное, это была самая глупая причина, чтобы начать курить.

– А он? – зачем-то спросил Макс.

– А что он? Понятия не имею… Курит, наверное… – Макс рассмеялся, а я с ужасом поняла, что черты лица того одноклассника напрочь стёрлись из моей памяти.

– Просто бросила – и всё? – последовал ещё один вопрос, а потом ещё: – Как? Просто игнорировала? Сказала: я тебя бросаю, потому что разочаровалась?

– Хера себе допрос… – едва находила я, что ответить. До этого момента мне и в голову не приходило: что там происходило по другую сторону, у другого человека, который однажды связался со мной. – Да там ничего хорошего не было, – наконец вспомнила я: – Он никуда так и не поступил; говорят, что наркоманит или что-то в этом роде.

– А если из-за тебя? – подобные вопросы мне могла задать лучшая подруга или хотя бы Верг, но не тот, с кем я просто вышла покурить и мы знакомы пять минут.

– Ну, у него же своя голова на плечах… – начала было я.

– У тебя она тоже была, но ты начала курить, чтобы с ним познакомиться, – продолжал Макс.

– Очень интересный разговор, – который я собиралась немедленно закончить, потому перешла сразу к делу: – Я и за тобой вышла курить только потому, чтобы позвать тебя в группу. Пойдёшь к нам? Или я тут зря здоровье трачу?

На этот раз Макс рассмеялся, запрокинув голову. Так громко, что привлёк внимание остальных – все в курилке смотрели на нас.

– Почему ты сама, а не твои сопровождающие? – только и спросил он.

– А ты собрался мне отказать? – сигарета полетела из моих рук чёрт знает куда – тогда я не особо заботилась о том, чтобы выкинуть окурок в мусорку.

Из-под кепки на меня смотрели с прищуром. Мы оба пропахли его отвратительными сигаретами. Небо становилось тяжёлым и серым – под таким небом трудно о чём-то договориться друг с другом.

– Им бы отказал, – наконец ответил другой Макс, выкинув свою сигарету.

– А мне не сможешь, – заключила я. – Идём, познакомлю тебя с сопровождающими.

Это сработало. И с тех пор я стала слушать то, чего не услышать остальным; то, что говорит и указывает мне на людей; то, что никогда не ошибается. Почти никогда.

– Знаете, как мы познакомились? Знаете? Она такая подходит: ты чё, ты чё, ты мне отказать хочешь?! Я тебе сейчас гитару твою об голову разнесу, слышь! – рассказывал он потом.

– Ну, не было такого! – наигранно возмущалась я.

– Так если бы отказал – было бы: гитара в щепки, я в реанимации! – продолжал Макс.

Мы сработались быстро, будто он всегда был с нами, будто мы сто лет были знакомы: никаких масок, никаких притворств, он был таким же, как мы, и мы были такими, как и он. Уже через три дня он договорился с ударником из другой группы, который согласился играть у нас, пока Мирослава учится барабанам, чтобы остаться с нами навсегда.

«Если бы ты тогда не подошла и не позвала – я бы уехал обратно и никогда бы не познакомился бы с вами… И сейчас не занимался бы музыкой… Она не стала бы всей моей жизнью. Понимаешь, как вовремя ты тогда подошла?» – писал мне теперь сообщения этот другой Макс, пока моя другая Ира опаздывала и я ждала её у входа в метро.

Но всё это – лишь одна грань. Разрушающая часть – сотворила куда больше ужасных событий, за которые никто не напишет подобных сообщений.

Напишут так:

«Как же я тебя ненавижу! Как же я хочу, чтобы ты сдохла! И стихи твои! И чтобы голос у тебя пропал навеки!»

Напишут и отправят. А я добавлю в чёрный список. Список тех, кто для меня давно мёртв, но я не вправе убивать так просто и знаю, что меня ждёт за это. За жизнь – платят жизнью, а за смерть – смертью.

– Посмотри на то, что вокруг моего дома, – говорила я Женьке, когда в ковидную весну мы остались в городе и в доме одни. – Этот горел ярко: в три утра я мыла посуду, а он защёлкал, и мы вызвали пожарку. Здесь бабка жила, с которой я страшно поругалась, а потом она умерла; но я-то ей другого желала: чтобы от неё тут вообще нахрен ничего не осталось. Через полгода поселились другие, и чудо, что их не было дома в ту ночь: проводка замкнула. – Женька молчал, мы прошли к поляне, к ещё одному дому. – Этот дом просто опустел, и, сдаётся мне, лишь потому, что здесь жила лучшая подруга; вон в том – тоже никто не живёт, они мне были безразличны, но не надо просить меня сделать музыку тише, – продолжала я, показывая на дом за забором в конце сада. – А вот с тем было самое интересное, – мы шагнули по поляне дальше, через заросли талины и сухой травы – в самую грязь.

– Тут был дом? – удивился он.

– О, да – ответила я. – Поселились какие-то алкаши, по крайней мере, они так выглядели. Я приехала на каникулы или выходные, был июнь. У моей тётки в тот день загорелась крыша в новом доме, но быстро потушили. А она так плакала: мол, и без того ей не везёт, а тут ещё и это. Мы вернулись с мамой домой, а эти алкаши в своём дворе веселились и бухали, жарили там что-то. Я сидела, курила на крылечке и просто подумала: ну, какого ж хрена, мол, у тётки дом загорелся, за что, почему? А вот этим – хоть бы что. Как же тут всё вспыхнуло ночью.

– Ну, а вот, соседи: живы, здоровы, хозяйство развели, – никто не верил в эту херню, Женя не верил больше всех.

– Да; я у него молоко покупаю, за молоко я душу продам, – ответила я и закурила. – А, вон, тоже, мать-одиночка поселилась с двумя мальчишками, и мне кажется, что она сопьется и съедет отсюда, – продолжала я, – потому что она заебала орать на весь район вечером, когда я сплю после работы с открытыми окнами.

Жека вздохнул, запрокинув голову; вздохнул так устало, что стало ясно: он в это не верит.

– Ну, вот никак это не связано с тобой, – заговорил он, вытащив сигареты, – вон, Речка, Фабрика – вымирают, там дома заброшены, сгоревшие; просто и до центра это доходит. Хрена делать в этой дыре? Ты, вон, тоже собираешься, и что?

Как это всё связалось и объяснилось в его голове так просто – мне было непонятно, но спорить и переубеждать я не стала.

– Ладно, забей, – ответила я, выпустив дым последний раз, – пошли домой, я там ещё не всего Балабанова пересмотрела.

И не всю историю рассказала ему. Бабка, которой я желала смерти, – была бабушкой моей подруги. И с ней у нас была своя битва.

Глава пятая. Мирослава

Нулевой вектор коллинеар