От первого лица

Недавно я случайно наткнулся на бурную полемику по поводу книжки под названием «Лето в Пионерском Галстуке». Мне стало интересно, ради чего такого народ копья ломает. Пришлось прочесть. Если же кто-то не читал этого шедевра современного бумагомарания и ждёт от меня совета, прочитать или не стоит, то точно не дождётся, ибо советов я никогда не даю, но мнение своё выскажу весьма кратко. Бездарная гей-пропаганда. Две идиотки, что написали эту книгу, имеют весьма слабое представление о том времени, когда происходят те события. Такое впечатление, что они послушали рассказы своих родителей, которые опустили все пикантные подробности своего жития в пионерских лагерях, всё это перемешали с пионерским романтизмом Аркадия Гайдара и сдобрили однополой любовью. Оно бы ладно, но они же не имеют представления ни об анатомии, ни психологии, но пишут о том, в чём ни в зуб ногой. Написали бы честно, что хуй в жопу засунуть не так-то просто без вазелина, что потом жопа будет болеть, и геморрой вылезет. Так ведь ни хуя ж подобного, отъёбаный в жопу пионер безмерно счастлив, а вожатый, его пропетушивший, сам не понял, как его хуй попал в чужую задницу. Ведь хотел же обойтись без мата, так не получилось. Извиняюсь. Пионерский Лагерь показан там романтическим рассадником гомосексуализма и педофилии, так что говорить тогда про наши исправительные учреждения, про армию, про детские дома? Там все ещё романтичнее. Все пионеры, пионерки, ну и вожатые показаны настолько положительными, что аж тошнит, вот только некоторые из них гомосячат, но так это у них вполне нормально. Так, блядь, и надо!

После прочтения нашумевшей книжки у меня появилось желание написать что-нибудь на тему пионерского лагеря, в духе Аркадия Гайдара, но не того самого Гайдара, что после командования карательным отрядом в Хакассии стал алкашом, а того, что неожиданно стал педерастом после прочтения книги «Географ Глобус Пропил». Как это ни удивительно, но у меня это желание быстро рассосалось, но возникло вновь после просмотра идиотского сериала под названием «Пищеблок». Этот киноуродец был состряпан при участии того же старого педофила, который пропил последний глобус. Может я и не стал бы смотреть подобную хуетень, но делать было нечего, и я пал так низко, что после просмотра этого сериала пошёл в канцтовары и купил там себе глобус Абхазии. Покупка глобуса натолкнула меня на мысль, что надо прикупить ещё и чернила для седьмого класса и ими написать полную правду о бытии пионеров в советских лагерях. Вот Вам и результат. Сижу и пишу то, что сам видел и, что знаю не понаслышке. Хочу заранее отметить, что пропаганды гомосексуализма у меня не будет. Только здоровый образ жизни.

Что было в Пионерском лагере до того, как я окончил пятый класс, помню я весьма смутно, ибо не было ничего там интересного и достойного воспоминаний и, тем более, упоминания. Так, обычная пионерская рутина, тем не менее, период обучения в пятом классе принёс некоторые незрелые плоды. Точнее плоды были зрелые, зато я тогда до них ещё не дозрел. Это были Жан Огюст Доминик Энгр и Гюстав Курбе, а потом моя тётушка привезла из Парижа Поля Дельво. Для тех, кто не понял о чём речь, поясню. Это имена трёх художников, которые любили писать обнажённую натуру. Ещё весной я не доставал до полки, где стояли альбомы этих и иных художников, но за лето подрос, а осенью дотянулся до высокого искусства. Кроме трёх указанных художников, там было достаточно и других мастеров кисти, но эта троица мне была ближе всех остальных. Созерцание обнажённых женских тел вызывало в моей душе благоговейный трепет и смутные желания. Одним из таких желаний было обзавестись одним таким телом, а лучше сразу двумя.

После окончания пятого класса меня отвезли на два месяца в Крым, и там я созерцал тела в купальниках, но этого было недостаточно. Очень уж хотелось мне заглянуть дальше. Конечно, я не занимался подглядыванием, а просто мысленно раздевал девочек и дамочек. Пару раз я имел счастье лицезреть конфуз той или иной особи женского пола, но это тоже не особо грело душу. В августе меня всё же заслали в Пионерский Лагерь, где мне тут же было предложено вступить в секту малолетних вуайеристов. Разумеется, что такого умного слова в те годы я не знал, впрочем, как и всех иных терминов из учебника по сексопатологии, но суть-то не меняется, как её не назови. Авторитетные малолетние вуайеристы обещали мне все блага созерцания обнажённых тел в непринуждённой обстановке и в высоком качестве, а секта была столь многочисленна, что сразу же отказаться не было сил. На второй день активисты секты предложили мне подглядывать в дырку, которая была пробита гвоздём в перегородке между мужской и женской раздевалками при бассейне. Обстановка была нервозной, а качество отвратительным. Ещё дня через три мне показали позицию для подглядывания за девочками и вожатыми в бане. Жаль, что банных дней было всего три за смену.

Баня была скорее душевой, чем баней, но называлась баней. В бане были на высоте более двух метров маленькие окошки, а рядом с баней была водонапорная вышка. Вышка была собрана из стальных уголков, ну а наверху этой конструкции находился огромный бак с водой. Мест для наблюдения было два, справа от бака и слева от него. Лезть на вышку было небезопасно, а лежать у бака неудобно, одно радовало, что по ту сторону бани, где была вышка, никто не ходил. Ждать у моря погоды не хотелось, и я провёл беглый предварительный осмотр места будущего преступления. Результат был не очень. Угол обзора не позволял видеть многого, и скорее всего, то, что ниже пояса, посмотреть не представлялось возможным. Оно, конечно, обидно, но сиськи – тоже не так уж плохо, особенно у вожатых. Когда же настал банный день, всё оказалось ещё хуже. Стёкла запотели, и вместо тел можно было лицезреть только мутные пятна. Активистам секты и этого хватало, но мне, насмотревшемуся репродукций бесстыдных картин величайших мастеров кисти, это было не в масть, и я послал всех вуайеристов на хуй. Они соблазняли меня тем, что можно подглядывать в окна и замочные скважины, но попусту. Я осознал, что смотреть на голую бабу гораздо приятнее, если она сама себя хочет показать.

Как я ни старался, но такой бабы в тот год для меня не нашлось. В школе их тоже не оказалось, однако же, моя любимая тётушка привезла из Франции альбом Сальвадора Дали, расширив тем самым мой кругозор. Что было во время учёбы в шестом классе, я не запомнил, разве только то, что в Лагере было довольно много Свет и Ларис, как среди пионерок, так и среди вожатых, а у нас в школе их не было совсем. Как я ни старался, но так и не вспомнил ни одной Светы или Ларисы и из семьсот восьмой школы. Была лишь одна радость в том, что в Пионерском Лагере ни Зины, ни Маши ни разу не попадались мне на глаза. Какое-то неравномерное распределение имен в природе. В шестом классе мысли о женских прелестях мне ещё не мешали учиться, и учился я хорошо, за что и был отправлен в июне месяце в Закарпатье. Там тоже не было ничего достойного описания, однако две смены в Пионерском Лагере, куда меня сослали после посещения исторической Родины, принесли мне слишком много знаний, а многие знания – многие скорби. Вот до сих пор и приходится мне скорбеть.

В Лагере меня определили во второй отряд, ну а все малолетние вуайеристы остались в третьем. Всего только за год у народных масс кардинально поменялись интересы. Из курса истории известно, что наиболее революционным классом был и остаётся пролетариат. Ещё известно из курса философии, что критерием истины является практика. Конечно, в шестом классе философию не изучают, а история в шестом классе ещё не дошла до пролетариата, тем не менее, я на практике понял, что вся мерзость исходит от пролетариата. Дело в том, что в Пионерские Лагеря в те времена отправляли не только детей работников завода, которому этот Лагерь принадлежал, но и некоторое количество обитателей Детских Домов. Вот именно они и несли прогресс всем остальным пионерам. Раньше я этого не понимал, да и вообще не знал, что в нашем Лагере живут ещё и Сироты Казанские. Кроме всего прочего, Сироты учились по своему графику, по несколько лет в одном классе. и многие из них были постарше всех остальных пионеров. Вот так и получилось, что Ленин оказался прав. Сиротам терять было как бы нечего, вот они и несли в массы революционную сознательность.

На смену вуайеризму неизбежно пришли социалистические соревнования, то есть вместо того, чтобы подглядывать за девочками, мальчики начали меряться хуями. Занятие весьма увлекательное, но абсолютно бесполезное, в чём я убедился на второй день моего пребывания в Лагере. Именно в этот день я начистил грызло Никите. Так уж случилось, что свой авторитет Никита заработал в первую смену, когда я гулял по Карпатам. Я же не догадывался, что он такой авторитетный, вот и впал в соблазн. Никита был противный дрищ с омерзительной ухмылкой и очень нахальный. В тот злополучный день он что-то сказал мне, ну а я послал его на хуй. Никита никуда не пошёл, зато задал мне сакраментальный вопрос: «А по еблу?» Недолго думая, я ответил ему: «Извольте», – и заехал слева в ухо, а справа в нос. Никита сел на жопу, а толпа его холуев решила за него активно заступиться. Слава Богу, что мне на помощь пришли три нигилиста, которые тоже ещё не знали об авторитете Никиты. Всё прояснилось на следующий день, когда в тихий час было устроено очередное социалистическое соревнование. Ни нигилисты, ни тем более я к соревнованиям допущены не были, но зато Никита всем показывал свой хуй до колен. Думаю, что из Никиты вырос вполне даже достойный эксгибиционист или педераст, но тогда я об этих тонкостях не думал. Я думал о том, куда такую красоту можно спрятать от посторонних глаз. По непонятным причинам в моём сознании связь между размером хуя и авторитетностью его владельца не возникла.

Тем не менее, в бане Никита и его сподвижники усердно разглядывали мои и не только мои гениталии. А вдруг у меня член больше, чем у Никиты. Что тогда? Новый авторитет или тотальный нигилизм? Сейчас мне думается, что Фридрих Ницше в раннем детстве получил тяжёлую психологическую травму, увидев хуй, больше, чем у Никиты, хотя больше трудно себе представить. В отличие от Фрица я получил только лёгкую психологическую травму, в результате которой у меня и возникла стойкая идиосинкразия к имени Никита. Особого неудобства это мне не доставляло, ибо я не увидел больше ни одного живого Никиты, правду сказать, по телевизору видел я Никиту Михалкова, а также Хрущёва, и ещё пару Никит, да и хуй с ними со всеми. Наш второй отряд неизбежно поделился на нигилистов и на эксгибиционистов-писькокрутов во главе с весьма авторитетным Никитой. Вся их кампания усердно дрочила перед сном, а наша кампания до этого ещё не доросла. Промежду двух этих полярных групп некоторое время было относительно мирное противостояние, которое всё же закончилось дракой, ну а Никиту отправили в его родной Детский Дом, на радость части пионеров и всех вожатых. Вот так и прошла первая половина второй смены.

Не свезло мне стать ни эксгибиционистом, ни вуайеристом, ни педерастом и ни кем, кем могли бы гордиться современные либералы. Сам не знаю почему, но меня тянуло исключительно к противоположному полу, и моя тяга не осталась без взаимности. Взаимностью мне ответила Лариса сразу же после того, как я второй раз посадил Никиту на жопу. Тогда его авторитет во втором отряде окончательно рухнул и все его бывшие дружки стали над ним издеваться, давая ему бесполезные советы, что делать с вот таких размеров хуем. Сорок раз вокруг ноги и через жопу в сапоги, но это был не самый бесполезный совет. Справедливости ради следовало бы отметить то, что падение авторитета не до конца отменило Социалистические Соревнования. Как мерялись хуями, так и продолжили, однако теперь без ложных выводов. Получилось как бы так, что кулак нокаутировал хуй, не в плане фистинга или мастурбации, а в самом худшем смысле этого слова. Лидером признавался не тот, у кого больше, а тот, кто может начистить ебло всем страждущим, а вот хуй стал лишь дополнительной опцией. О том, чтобы принять приоритет интеллекта над силой или размерами хуя, не могло идти даже речи. Социум ещё не дозрел до таких высот. Следует заметить то, что я отнюдь не был самым сильным в отряде, зато у меня хватило ума не состязаться в силе с теми, кто этого не очень жаждал. Лариса приняла меня за лидера, и меня это вполне устроило. Зачем разрушать у девочки иллюзию, которая тебе полезна? Вот и я подумал, что незачем.

Через пару дней после того, как Лагерь избавился от Никиты, Лариса тихо подошла ко мне и ещё тише спросила, за что я начистил грызло Никите. Я взял и рассказал ей всё, как оно и было. Рассказал про вуайеристов из третьего отряда, и про Социалистические Соревнования тоже, разумеется, и про авторитет Никиты. Лариса слегка призадумалась и честно рассказала мне, что девочки тоже мерятся сиськами и количеством волосков на причинном месте. Вот тут-то у меня и возник некоторый конфуз. Конечно, я был в курсе о волосах, но живьём их ни разу ещё не видел, ибо во втором отряде у мальчиков они ещё не отросли, и я так думал, что у девочек их тоже нет, но эта мысль была в корне неверной. То, что я сказал Ларисе, что мне неинтересно подглядывать, а хотелось бы посмотреть на девочку, которая сама всё покажет, вызвало у неё желание удовлетворить мой интерес и поступить также как в детском саду, где мальчишки и девчонки показывают друг другу свои глупости. Мне почему-то не хотелось проиграть ей в дурацком соревновании. Ни сисек, ни даже волос у меня не было, а вот у Ларисы, они могли быть. Вот как тут быть? Посмотреть-то хочется, а показать совсем нечего. Пришлось мне несколько дней строить из себя целку, но любопытство всё-таки победило стеснительность. Под напором Ларисы я сдался ей на милость. Впечатлений у обоих было море. Всё оказалось не так уж страшно, как мне поначалу показалось.

Дня два мы просто гуляли, потом начали целоваться, но без помощи языка, а потом пошли в лес за грибами. Там-то Лариса и разделась. Совсем. Сиськи были трудноразличимы, а волос было около двух штук, однако мой хуй отреагировал и встал из уважения к женскому телу. Смотрины длились не более двух минут, ибо лес не так уж велик, а пионеров в нём бродило до хуя и больше. Несмотря на столь короткий период созерцания недоразвитых женских прелестей в мою голову всё же забрела идиотская мысль и несколько не совсем идиотских. После того, что я видел, как честному человеку, мне надлежало жениться на Ларисе, конечно же, не сейчас, а как-нибудь потом. С другой стороны, само имя Лариса, мне не очень-то нравилось. Если бы Таня или Ира, ну на худой конец Оля или Наташа, тогда бы и сомнений было меньше. С третьей стороны Лариса была старше меня на полгода, а в моей семье было принято, чтобы жёны были моложе мужей. Вот как тут быть? Мысли пролетели, а Лариса начала одеваться, и у меня возникла ещё одна вполне разумная мысль, что бесконтактный просмотр тела недостаточен для счастья.

Лариса оделась и я туда же, и мы пошли рука об руку в сторону поляны, где собирались те, кто в лесу не смог потеряться. По дороге я попытался продвинуть в правильном направлении наши взаимоотношения с Ларисой, но она согласилась лишь на поцелуи. Несколько дней кроме поцелуев ничего не было, однако, Лариса надумала со мной поговорить на щекотливую тему. Лучше бы она этого не делала. Лучше бы было для неё, а для меня оказалось лучше, что она заговорила. Болтать надо меньше, особенно о чужих хуях. По всей видимости, Лариса не знала этого, а любопытство зашкаливало, вот она и проболталась, что уже видела пару хуёв, но мой был лучшим. Если бы я был постарше, то сказал бы ей, что он ещё и вкуснее, но по малости лет я только поинтересовался, где это она их видела. Тут-то Лариса и рассказала, что было это в Детском Доме имени Никиты, он там всем показывал свой шланг для полива огорода, ну и ещё один хуй был по согласию сторон. Тут-то все мои сомнения разрешились, и я понял, что жениться на Ларисе необязательно даже честному человеку.

Лето закончилось и наступило время учиться. Поначалу в школе ничего не было достойного внимания, а дома я добрался до трудов Ги де Мопассана. Труды его мне понравились, но ещё больше мне понравилась рок-музыка, с которой я так же познакомился в начале сентября тысяча девятьсот семьдесят первого года. Я не имею в виду Beatles или Rolling Stones, с этими ребятами я ещё в пятом классе был знаком, и они мне понравились, но в меру. В седьмом же классе я познакомился со звуком Led Zeppelin и Black Sabbath. Знакомство оказалось фатальным, и я решил стать рок-музыкантом. В моей школе нашлась ещё пара таких же, как я, и решили мы создать рок-группу на радость всех наших соседей. Иногда сублимировать своё либидо тоже полезно, иначе можно наступить на грабли второй раз. Мы пытались играть с рок-музыкой, а наши одноклассники начали меряться хуями. Видимо, им в Пионерских Лагерях понравилось это занятие. У нас была иная программа, как у каждого Абрама. Мы развлекали девок своими антимузыкальными потугами, но безрезультатно, если быть до конца честным. Точнее, некоторые результаты были, но менее результативные, нежели с Ларисой. Тем не менее, я не унывал, а терзал гитару и флиртовал с девочками. Как-то так неудачно складывалась моя жизнь, а ведь легко мог бы стать гомосексуалистом, как Борис Моисеев, и был бы теперь на вершине славы. Какая жалость, что мудрую книгу «Лето в Пионерском Галстуке» написали так поздно. Извините, что пишу неразборчиво. Слёзы льются из глаз на бумагу, и перо выпадает из рук.

До нового семьдесят второго года в школе было относительно спокойно. У всех, кто мерялся хуями, совесть успокоилась, ибо стало им ясно, у кого самый, что ни на есть охуеный хуище. Ясно, да не совсем. В марте семьдесят второго года века двадцатого случилось страшное.

Пришла весна, запели птички,

Набухли почки и яички.

Если ж быть точным, то почки не набухли, но у одного мудака яйца набухли сверх всякой меры, и он достал из широких штанин дубликатом бесценного груза прямо на уроке химии и начал дрочить то, что достал. Те, кому удалось увидеть то, что он достал, смогли по достоинству оценить бесценность груза, а я, как всегда, сидел не на том месте и подробностей не увидел. В тот день вместо старой грымзы, которая захворала ко всеобщей радости, урок вела молодая студентка. Она что-то спросила по поводу какой-то формулы, ну а потом задала ещё и нескромный вопрос: «Кто хочет ответить?» Её понять можно, она никого не знала по фамилии, а я взял да и посоветовал ей спросить мудака с бесценным грузом. Наивная девушка зачем-то последовала моему гадкому совету, вот тут и случилось страшное. Бесценный груз никак не убирался назад в широкие штанины, а его хозяин очень на это злился. В конце концов, ему удалось запихнуть свою гордость на место, но было уже поздно. Всем известно, что лучше поздно, чем никому. Видимо, также подумал и хозяин бесценного груза, и вежливо переспросил студентку, что ей от него надобно. На кой ляд она оторвала его от важного дела? Всему виной женское любопытство.

Студентка так ужасно покраснела, что мне даже показалось, будто бы к ней приходит ценный пушной зверёк, но не белочка. Хозяин бесценного груза показал мне кулак, ну а весь наш класс давился от хохота. Почему-то обошлось без драки, хотя мне очень хотелось, начистит грызло Великому Мастурбатору, ну, да и чёрт с ним. После этого случая студентка в нашей школе больше не появлялась, а народ обсудил скользкую тему и забыл о ней. Закончились весенние каникулы, прошёл без происшествий апрель и майские праздники, и до конца учебного года осталось всего пара недель, но тут приключилось уже самое-самое страшное. Один из моих одноклассников принёс в школу шариковую ручку. Казалось бы, вот что тут такого страшного? Шариковые ручки стоили тогда по тридцать пять копеек за штуку, и продавались они на каждом углу. Но та ручка была не простая и даже не золотая. Эта ручка была с глазком для порнофилов, куда можно было заглянуть на досуге. Одна пословица гласит, что любопытство – не порок, но большое свинство. Ручка пошла по рукам, и все стали заглядывать в глазок и вертеть верхнюю часть ручки вокруг своей оси. Как-то так вышло, что мне не удалось посмотреть, что там такого интересного можно увидеть, ибо ручка эта попала в руки к злополучному хозяину дубликата бесценного груза, из-за которого скромная студентка чуть не подохла от стыда на своём первом же уроке. Хорошо уже то, что самое страшное случилось не на уроке химии.

Шёл урок литературы, а хозяин бесценного груза с упоением изучал нечто более интересное, чем то, что до него пыталась донести Белла Васильевна. Такое имя было у нашей учительницы. Белле Васильевне тоже стало интересно, что там показывают, и она вырвала ручку из рук хозяина бесценного груза. Видимо, ей не было очень интересно, что было интересно всем остальным, и Белла Васильевна ограничилась десятью секундами изучения содержимого ручки, после чего отвела нерадивого подростка к директору. Как того и следовало ожидать, хозяин груза с потрохами вложил хозяина ручки, но тот заявил, что никогда в жизни не смотрел в глазок ручки, а просто взял её у отца случайно, так как не нашёл свою ручку, ну а пойти в школу без ручки просто не счёл возможным. После всех разбирательств о том, кто что увидел, отец моего одноклассника подарил ему эту ручку и объяснил, кому её можно давать в руки, а кому нет. Получилось так, что мне было можно, и я получил ручку до завтра.

Придя домой, я начал изучать содержание запретного плода. Там был типа диафильм из двенадцати голых девок. Десять кадров были ещё куда ни шло, но на двух кадрах девки раскорячились так, что вся пизда была наружу. Это было круче, чем Курбе и Дельво вместе взятые, однако шока у меня не было, ибо я подозревал, что мне предстоит увидеть, а вот Белла Васильевна не подозревала. Следует также добавить, что хозяина бесценного груза из школы на всякий случай отчислили, а хозяина ручки даже не ругали. Нет в жизни справедливости. Меня по окончании седьмого класса отправили на две первые смены в Пионерский Лагерь, ну а ещё у меня под носом выросла какая-то гадость, которая мне тогда казалась усами. Вот такие же усы были у Ларисы на пизде, но у меня выросли только под носом. Что с ними делать, я ещё не решил, а потому поехал покорять ими пионерок. Следует заметить, что в школе мне это не удалось, но в Лагере жизнь идёт по совсем иным законам. Чуть было не забыл. В школе пионеров начали принимать в комсомол, а меня туда совсем даже не звали, но ошейник я снял ещё в конце третьей четверти и был уверен, что больше никогда не нацеплю на шею эту гадость.

Как я жестоко ошибался. В лагере мне пришлось снова нацепить галстук на шею, но Ира мне его повязала на манер ковбойского платка, а мне с боем удалось отстоять своё право носить его так, как мне нравится. Хоть и малая, но победа над стадным инстинктом. Кроме своего права, я отстоял ещё и право Ирины, и тогда мы с ней образовали первичную ячейку общества в отдельно взятом Пионерском Заведении. С Ирой я познакомился ещё в автобусе по дороге в лагерь, именно там, где мне и пришлось отстаивать наши гражданские права, и в Лагерь мы прибыли уже с отстоянными правами и тут же ушли за клуб целоваться. У Иры был целый ряд преимуществ перед Ларисой. Во-первых, она была Ира, а не Лариса, что само по себе уже немало. Во-вторых, она была на полгода меня моложе, что позволяло мне на ней жениться, не нарушая семейной традиции. В-третьих, Ира была родом не из Детдома, а из вполне приличной семьи, что тоже играет не последнюю роль. Кроме этого, Ира была очень красива, однако, она была голубоглазой блондинкой и напоминала мне Мальвину, у которой, благодаря стараниям Буратино, вся пизда была в занозах. Дурацкая, однако, ассоциация, но уж какая есть, другую мне так и не удалось подобрать.

Отношения с Ирой начались бурно, но развития совсем не получили. Как я с ней поцеловался в первый день, так же точно было и в день расставания, однако, кое-чего я всё же достиг. Виной всему приличная семья, из которой и вышла Ира. Она совсем не хотела ни показывать, ни смотреть глупости, а о том, чтобы пойти дальше поцелуев, речи даже быть не могло. Правда, целовались мы уже не совсем по-детски. Языки наши иногда соприкасались, после чего Ира отодвигала меня в сторону и краснела. Был у Иры один ужасный недостаток – она жила в Медведках. Какое счастье ради пары поцелуев тащиться в Жопу Мира. Как только я узнал про эти самые Медведки, так сразу и раздумал жениться на Ире. Когда ж первая смена пролетела как фанера над Парижем, Иру родители решили у меня забрать, чтобы, не дай Бог, я не засунул свой язык слишком далеко, а меня никто не забрал. Сцена расставания была трогательна до слёз. Я обещал Ире любить её и в Москве тоже и дал ей номер своего телефона, и Ирина поступила аналогично, вот только соплей вылитых в мои уши, было намного больше. Само собой разумеется, что до сих пор я не позвонил Ирине и до сих пор с нетерпением жду её звонка.

Кроме Иры в моей жизни образовались ещё два дружка мужского пола, и с ними я занимался сублимацией. Чтобы меня не поняли неправильно, поясню, что мы пытались создать Лагерную рок-банду, и достигли значительно более весомых результатов, нежели те, что были достигнуты мною в школе. Немалую помощь в этом благом начинании мы получили от Светы. Свету я видел каждый год, но она слегка сменила ориентацию. Первые годы моего пребывания в Лагере, она ходила в галстуке, то есть была вожатой, а в этот год она была уже без галстука. На самом деле она уже три года была без галстука, но я заметил это только тогда, когда она проявила желание помочь нам сублимировать. Оказалось, что теперь Света стала Лагерным психологом. Вот такие метаморфозы, однако. Кроме этой метаморфозы всё было, как то и положено. Четвёртый, пятый и шестой отряды жили тоскливой и целомудренной пионерской жизнью. Третий отряд развлекался вуайеризмом, а второй мерялся хуями. Наш первый отряд уже дорос до попыток совращать девок, но по большей части, это были попытки с негодными средствами, как говаривал вождь мирового пролетариата.