Сказание о распрях 2

И определили Синеглазку в тот замок; была она теперь ученицею. И стала она частью большого и дружного коллектива, и познакомилась с теми, кто взялся всячески оберегать, курировать, опекать, воспитывать её и таких же, как она.

И преподавателем пения и музыки у Василька была Лукреция Ла Винь, которую дети тут же окрестили «Динь-Динь»; и преподавателем заклинаний была Элиза ауф-дер-Маур, что кошкой оборачивалась. И преподавателями ведовства были Кандия и Кормак, а преподавателем зельеварения был профессор Жуткинс.

И пришло время прощаться. Усадил тогда Бренн свою сестру так, чтобы их головы находились на одном уровне. И хмурился, и заговорил так:

– Вот, на сём расходятся наши пути. Сегодня начинается новая веха в твоей жизни; новая глава. Начни же её достойно, Василёк; не подведи меня. Будь умницей-разумницей, не балуйся и слушайся во всём своих учителей – дурного они тебе не насоветуют. Прибирайся в своей келье, и береги кота – Криспина оставляю на тебя.

– Опять ты покидаешь меня, ёжик? – Вытянулось у сестры лицо.

И крепко прижал её к себе брат, и поцеловал:

– Иду на Север, дабы найти себя. Обещаю: я буду навещать. Прощай, Криспин! Прощай и ты, волшебник!

И зашагал Бренн навстречу неизвестности; маг также убрался восвояси – у каждого свои дела.

IV

. Наёмник

Василёк очень хорошо училась: по зодчеству, краеведению и стихосложению у неё были только высшие отметки. Также она преуспела в пении и музыке, ведовству и зельеварению. В свободное от учёбы время она либо прогуливалась по ботаническому саду, либо рисовала пейзажи или вышивала. За этот год она повзрослела, подросла; стала более спокойной, более тихой и задумчивой. С нетерпением она выглядывала в окно: перед началом нового учебного года брат обещал навестить её.

Бренн же в течение всего этого года маялся, как неприкаянный, не зная, где приткнуться – очень тяжело, когда ты ещё мал; когда у тебя ни денег, ни связей. Когда ты – никто; без роду, без племени. Коли бы его воля – сидеть ему в своём, по праву только ему и принадлежащем зэйденском замке, да повелевать людьми. Но нет: он по ту сторону; приходится свыкаться с тем, что помыкать будут тобой.

Поскольку каждый норд сам выбирает себе родину (любое из Северных кронств), то Бренн, дабы быть поближе к сестре, остался в Стерландии – благо и с языком особых проблем не возникло – стерландский диалект нордики наиболее близок тезорианскому, почти неотличим (лишь в мелочах разнится).

Вначале юноша устроился рыбаком в деревне Лоханна, которая затесалась среди Остаточных озёр. Там, на Талой низменности суровою зимой Бренн едва не угодил в Пропащую впадину, но случай дал ему шанс выкарабкаться.

Рыболовством прилично зарабатывать было бессмысленно: Бренну едва хватало монет на то, чтобы не умереть с голоду. После восьми лет рабства под жарким полуденным Солнцем в Странах Полумесяца находиться в столь влажном, столь сыром, столь прохладном климате было, мягко сказать, непривычно. Он бы подорвал себе здоровье, но от рождения был крепок и силён.

Столяром и плотником пошёл работать Бренн в посёлок Лаглендир; в селении Лейфар был бочаром и гончаром. В Роуздоттире юноша подрабатывал в свиноферме и промышлял охотою, а в Скъейре стал кузнецом. Всюду он был лишь подмастерьем, но всюду же проявил своё упорство. Мастера-ремесленники с большою неохотою отпускали от себя Бренна, потому что зарекомендовал тот себя с наилучшей стороны: ответственный, пунктуальный, предприимчивый, серьёзный, этот малый был практически бесценен. Но труд его, оплачиваемый наравне с прочими, как ни крути, был трудом рабочего.

«Так я потеряю целый год», мрачно размышлял Бренн. «Деньги – как вода, а мне ещё за учёбу сестры платить».

– Есть то, что тебе под силу. – Подсказали добрые люди. – Но, выполняя это, ты можешь расстаться с жизнью.

– Что же это? – Поинтересовался Бренн.

– Военное дело. Только так простой смертный сможет скопить достаточно денег, да ещё и подняться, как следует. Подумай хорошенько, ведь это палка о двух концах.

«Тут и думать нечего», рассудил Бренн. «Я готов».

Однако так запросто юноше не позволено было пойти даже в наёмники – не говоря уже о регулярной армии.

– Да, тебе уже пятнадцать, и на вид ты крепко сбитый. Но надобно тебе вначале обучиться ратному делу. – Скосил на него глаза начальник гарнизона пограничной заставы. – Года через два приходи.

– Ты примешь меня не через два года. – Выдвинул ультиматум Бренн. – Ты примешь меня через два месяца.

– Идёт. – Принял вызов тот. – Но если через два месяца ты не будешь держать удар, если меч не будет продолжением твоей руки, если из лука не попадёшь в цель даже с близкого расстояния…

Не дослушав этого человека, юноша ушёл.

Находясь в рабстве, Бренн трудился в каменоломнях – потому он ведал, что есть труд тяжкий. До своего пленения он также не прохлаждался – отчим спуску ему не давал. Всё, что должен уметь мужчина в его годы – всё это он умел.

– Я знаю, куда я пойду. – Сказал Бренн самому себе. – Я пойду в Риврайн! Ещё маг мне в своё время намекал, что там неплохо обучают воинов их будущему непростому ремеслу. К тому же там неподалёку южная граница; мне это только на руку.

И через всё кронство поплёлся он, оставив далеко Шрайбиксен – последнее место своего пребывания. Снова он в скитаниях; снова без гроша в кармане. Но путь не был омрачён ничем – не видать было на горизонте разбойников с большой дороги.

И прибыл Бренн в Риврайн, и начал обучение, которое в городе том бесплатное, но от этого не менее качественное. Воины из Риврайна ничем не уступали воинам из Лейфара или Лаглендира; всякие норды-стерландцы хороши в бою.

Видя, с каким усердием вкладывается Бренн, отпустили его по прошествии двух месяцев на все четыре стороны с рекомендательным письмом. И двинулся тот в обратный путь, ибо не дозволено ему было остаться служить в Риврайне.

– Ступай в Ввумну; столицею Стерландии является Ввумна. Покажи себя при дворе; прояви все свои наилучшие качества. Ведь ты хочешь денег, верно? Чем быть мишенью на границе – просись охранять кронинга и двух его дочерей! Докажи свою преданность, продемонстрируй ловкость.

И прислушался Бренн к словам начальника казармы, и вот: Ввумна пред его очами спустя некоторое время.

Замок кронинга являлся внушительного вида сооружением кремового цвета, с глубоко синими крышами башен и основного дворца, являющего собой правильный прямоугольник. На каждом же из двух врат был герб в виде пасмурного щита, на котором была изображена виноградная лоза и два белоснежных стерха над нею.

И впустили Бренна стражники, и прочёл рекомендательное письмо начальник стражи.

– Ну хорошо. – Внимательно щурясь на новоявленного, новоиспечённого хранителя, блюстителя покоя, сказал средних лет коренастый норд. – Коль тебя так хвалят, приступай. Посмотрим, на что ты годен, на что способен. Но помни: на твоё место – десятки, если не сотни. Храни и береги Элеонору, как зеницу ока своего; также и сестру её, а иначе – голова с плеч.

Так Бренн, который готов был драться с недругами в схватках жарких, стал всего лишь охраной для царственных особ. Но жизни владык, жизни господ, в отличие от жизней иных людей – ценны. Потому назначили ему довольно хорошее жалованье. Юноша даже заволновался: как-то слишком уж всё гладко пошло в его жизни; даже странно. Не предвещает ли это беды?

Элеонора, которую называли «Вечерняя звезда», была старшей из двух сестёр, и наследовала в ближайшем будущем трон своего отца-кронинга, дабы стать великой кронинхен. Ей было двадцать шесть.

Младшая же из сестёр была ровесницей Бренна, и краше её была лишь Хризольда, мать его. И только увидел эту деву стражник юный, как тут же и нахлынули на него новые, неизвестные ему доселе чувства. Но держал себя Бренн в руках, прекрасно понимая, что он не барон, не маркиз, не граф, не герцог; не один из ярлов на альтинге. Куда ему, Бренну до таких высот? Да, его предками были князья, но он-то – нет! Кто он? Что он?

«Нет, дорогой мой», убеждал себя юноша, вздыхая. «Это невозможно».

Но Элеонора, которая была не по годам мудрой девушкой, заметила взгляды Бренна на её сестру, и уличив момент, когда та была в библиотеке под присмотром многочисленных пажей и гувернанток, пригласила охраняющего её, наследницу, Бренна к себе в беседку. Это случилось одним тёплым июньским утром.

– Вижу я, какие ты кидаешь взоры, норд. – Так начала Элеонора, и непонятно было по её лицу, сердится она, или же нет. – Вижу я, по нраву твоему дофина.

Бренн вначале покраснел, но быстро пришёл в себя. Теперь на его лице не дрогнет ни один мускул.

– Я виноват; я больше так не допущу. – Выговорил он.

– Речи ты мои истолковал неверно: будь покоен. Ибо вижу я, что человек ты неплохой. Однако должен ты прекрасно понимать, что даже в случае взаимной тяги не бывать вам вместе. Не я придумала законы; не мне тебя учить.

– Пусть же отошлёт меня твой отче куда подальше, ибо так мне будет легче.

Но Элеонора не торопилась отпускать ставшего им всем другом Бренна:

– Грустно, что так вышло. Но немало с нами ты недель; предотвратил ты нападение, и от зверя грозного ты также уберёг. Чем могу тебе помочь? Но не проси с отцом моим вести сей разговор; расценит он, что недоволен ты положением своим, предателем да трусом он сочтёт.

– Я доработаю до конца лета. – Твёрдо решил Бренн. – После же, не обессудь, о госпожа моя: уйду я, чтоб глаза ей не мозолить. Нестерпимо будет понимать, что рядом, но не вместе. Получаю здесь я хорошо, но развеяться бы надо в море, дабы смыть тоску. Шторм не заглушит всех чувств моих, но лицезреть подле себя её больней в разы.

Прошёл июль. Се, венчает август кратковременное лето: ненастье вскорости придёт в эти края. Ливни сильные, ливни холодные; ветер, ветер неприветливый. Желтеют, увядают не по дням, но по часам сизый корень, змиеглавник, волчцы, сивач, щипачи и прочие кустарники.

И воззвал тогда Бренн к Элеоноре вновь, и вот: отпускает она его сама; в тайне, не боясь навлечь на себя гнев отца.

– Благодарю тебя, о госпожа, за то, что дозволяешь мне уйти. Ибо лучше уйти с благословения твоего, нежели просто сбежать. Мне необходимо успеть, ведь надвигаются осенние грозы, а за ними – лютые зимние морозы. Поспешу я к Васильку своему, ведь давно я её не видел. Плату я внесу за следующий год обучения, а после – будь что будет. В море иль на суше я непрестанно буду себя искать, дабы найти. И найдя, встану на тот путь и более уже я не сверну.

В это время в беседку пожаловал кто-то ещё.

– Смотри же, кто пришёл. – Улыбнулась Элеонора. – По твою душу.

Влюблённый обернулся.

– За сестру твою могу платить и я. – Сказал девичий голос. – Хочешь ли?

И встретился Бренн взглядом с зазнобою своею, Элеоноровой сестрою. И понял норд в тот самый миг, что не одинок в терзаниях своих! Что привязалась к нему та дева также, и любит изначально, но молчит до сего дня.

И протянула было ему руку, но вместо того, поправ устои, взяла и кинулась к нему на могучее плечо. И плакала в его объятьях.

– За сестру свою плачу я сам. – Шептал на ухо деве норд. – Не смей с казны отца монеты брать. – Тебе желаю счастья я; прощай.

– Прости, что не могу пойти с тобою! – Стенала дева, слезами заливаясь. – Что сказала б я отцу? Что влюбилась в чужеземца, чужестранца? Пусть и норда, но тезорианина; который князем должен быть, но есть бастард, невольник и скиталец. Казнят тебя тогда, без следствия, суда; в башню чёрную меня запрут.

– Но откуда?.. – Не поверил своим ушам Бренн.

– Мы, женщины, народ до крайности любопытный, – Ответила на это Элеонора, подходя ближе. – Не удержалась я, и заглянула в волшебное зеркало! Ещё тогда – в тот самый день, когда приняли тебя на службу. Ибо захотелось знать, какой ты есть; кому доверили свои жизни. И увидела я всё, через что ты прошёл.

И поведала Элеонора, что является она выпускницей Высшей школы магии и волшебства.

– И сестра моя могла бы также ею стать; но только лишь один в семье имеет на то право. И поскольку старшая в семье, я поступила.

– Думал я, что во дворце лишь отчем коротают свои дни принцессы. – Молвил Бренн, добавив. – Что ж, мне уже пора идти.

– Побудь со мной ещё немного! – Просила Тарья.

Элеонора же, сестра её, башней перегородила Бренну дорогу: она была очень высока.

– Не торопись. Выйдешь из дворца только по моему сигналу – когда все часовые будут спать. Я сама выведу тебя за пределы замка.

– Спасибо тебе, моя госпожа.

– Не называй меня госпожой, княжич. – Осадила его старшая из сестёр и добавила, продолжая своё напутствие. – Помни же, что обратной дороги не будет долгие и долгие годы: я постараюсь сделать всё, что от меня зависит, чтобы придумать для отца и всех остальных, куда же ты мог подеваться. За нас же не переживай: с Севера угрозы покуда нет; троннары больше облизываются на твою родину, а Варвария и Тирания отсюда далеко. Спеши, спеши к своей сестре; я так и вижу, как сидит подле окна она, и ждёт. Спеши к своим друзьям…

Но у Бренна не было друзей. Ещё в детстве один друг предал, другой узрел в Бренне нечто большее, нежели друга – о сём умолчал, утаил Бренн, не придал огласке. Третий друг пытался склонить его в свою веру, а четвёртый хотел довлеть над ним мнением своим. Пятый же оказался и не другом вовсе (как впоследствии выяснилось), но злейшим врагом. Василёк и Криспин – вот и все его друзья. И их он ни на кого не променяет!

Под утро, тайком, распрощавшись заблаговременно с Тарьей, Бренн, ведомый Элеонорой, выбрался из замка и пошёл своей дорогой, поспешая к Синеглазке.

Не было предела радости Василька, когда она узнала в возмужавшем юноше своего брата. Вот, она уже повисла у него на шее, и отпускать не намерена.

– Покажи же, чему ты научилась за год! – Потребовал Бренн.

– Каруселямбра! – Взмахнула девятилетняя девочка волшебной палочкой, и опешивший от неожиданности брат тут же закружился, точно волчок, вокруг своей оси. И упал он на траву, и примял её своим телом. И смеялись оба, и игрались со своим котёнком.

– И это всё? – Разочарованно протянул Бренн. – Одно заклинание – это и всё, чему тебя научили?

– Да нет же! – И девочка в красках рассказала всё и показала; брат остался более чем доволен.

– Значит, не зря мы в тебя вкладываем. – Повеселел Бренн.

– Когда же он сам сюда приедет? – Спросила Василёк, посерьёзнев.

И сник её брат, и не знал, что ответить. Ибо страшное на себя взял Бренн: там, в Швинии, полтора года назад у надгробия матери он не сказал девочке, что её отец тоже умер. Синеглазка стояла рядом с могильным камнем своего отца, но не обратила на него внимания, убиваясь по Хризольде. Надпись на камне почти стёрлась, но уж он-то, Бренн, знал, что рядом с его матерью лежит его отчим. Так и росла девочка, думая, что Яккоб, её отец просто очень далеко уехал.

Сестрёнка вдруг замолчала и замкнулась в себе. Всю её радость как ветром сдуло.

– Скажи, ёжик: почему он меня не навещает? Может, он меня совсем не любит?

И смотрел на её брата Криспин, и злился: уж он-то знает всю правду. Вот только рассказать её должен сам мальчик, а не кот.

Тогда присел рядом Бренн, и начал гладить сестру по голове.

– Отец твой очень любит тебя; не глупи. Всё, что ты имеешь сейчас – это его заслуга. Твои платья, твои игрушки… Посмотри, сколько подарков, сколько гостинцев он тебе через меня передал!

Криспин был готов укусить друга.

«Брехло!», ворчал кот.

Взорвалась тогда Синеглазка, отстранившись от брата:

– Да не нужны мне его подарки! Мне нужен он сам! И ты… Ты тоже так редко приезжаешь!

– Но ты ведь не одна… – Начал было Бренн. – Есть Криспин. Наверняка ты подружилась здесь с кем-то.

Тогда Василёк, как-то странно посмотрев на брата, тихо спросила:

– Почему не ты мой папа???

И сколько было в её взгляде боли, мучений, страданий!

Бренн обомлел, остолбенел от таких странных речей.

– Ты хотя бы навещаешь; ты хотя бы не бросил. – Продолжала девочка. – А он где?! Я никогда его не видела! Ау…

Бренн хранил молчание, не зная, куда спрятаться от стыда и раскаяния – его ложь оборачивается страшными вещами.

– Есть то, чего я не знаю? – По-взрослому спросила сестра. – Говори сразу, чтобы мне не было потом так больно.

«Да скажи же ты ей правду, болван!», зашипел Криспин. «Или ты не мужчина, не норд?».

Бренн обхватил своё лицо ладонями, подперев локти коленями, и сидел так некоторое время. Наконец он встал, и подсел к сестре. Он попытался было дотронуться до этого комочка, но боялся спугнуть, испортить, ранить.

– Твой папа рядом с мамой, Василёк. – Выдавил из себя брат. – Пока лилась правда в доме Харля, которую я знал и так, ты была занята игрой. После я уже не осмелился. Я счёл, что не смогу сказать маленькому ребёнку о таких вещах. Не смог тогда – не хотел и сейчас. Прости, что обманывал тебя, ведь с самых юных лет ты уверена была в ином.

И с тяжёлым сердцем поведал брат о том, при каких обстоятельствах он, Бренн с новорождённой крохой попал в плен к чужакам; что буквально на его глазах убили родню.

Синеглазка молча слушала.

– Это всё? – Спросила она по завершении, внимательно глядя глаза в глаза.

Тогда рассказал ей Бренн, каким на самом деле был её отец, Яккоб. Что убил он его отца, Вильхельма, прямо на свадьбе, и силой заставил Хризольду жить вместе.

– Вот теперь – всё. – Мрачно добавил юноша и умолк.

– Выходит, мой папа убил твоего папу? – Задумалась Василёк. – Почему ты сразу не сказал мне правду? Зачем обманул? Ты боялся, но я ведь не съела бы тебя за это…

Время не стоит на месте, и Бренн заторопился, засобирался назад. Взяв с сестры слово вести себя хорошо, и хорошо же учиться, взяв с кота слово присматривать за ней, молодой воин направился в морской порт Икке, дабы там присоединиться к одной карательной экспедиции – корсары Сюшера, эти пираты обнаглели вконец, и стерландцами было принято решение наказать этих варваров, как следует.

Поскольку отряд набирался из добровольцев, желающих подзаработать, Бренна взяли на корабль сразу.

И вышли ладьи одних нордов в открытое море, дабы потопить ладьи нордов иных. И храбрился вначале Бренн, ожидая морской сечи, но в первый же день его сразила морская болезнь. И проклинал себя воин за то, что хилый такой.

«Не думал я, что выйдет так», сетовал, негодовал норд. «С этим надо что-то делать».

На самом же деле Бренн к своим пятнадцати годам был весьма высок, плечист, силён и вынослив; морская болезнь же, находя себе новую жертву, не спрашивает, сильная она или слабая, а молча делает своё дело.

Бренн, почувствовав себя лучше, поднялся наверх.

– Что норд, оклемался? – Спросили его.

– Кажется, отпустило. – Ответил Бренн.

Команда попалась неплохая – все мужчины, все воины, никто друг друга не подначивает. Лишь треть команды состояла из «морских псов»; проверенных, закалённых боями. Остальных набрали так – дело обещало быть скорее показательным; развлечением, по большому счёту, ибо корсары мастера грабить торговые судна – с драккарами вооружённых до зубов нордов они стараются не связываться. Их дело – заграбастать у купцов всё, что они везут из Дальних Краёв – и наутёк. Жаловались, жаловались купцы на всё это; очень долго упрашивали разобраться. Вот и плывут сейчас они по просьбе, чтобы преподать урок.

На третий день плавания драккар, на котором плыл Бренн, после крика смотрящего начал разворачиваться на северо-запад – вот, прямо по курсу, средь бела дня, на глазах у стерландцев грозные галеры и снеккары фрекингов взяли какое-то торговое судно на абордаж; с двух сторон они его окружили, обступили, и кнорр остановился.

Мощный тридцативёсельный драккар стерландцев быстро нагнал фрекингов.

– Бегом наверх! – Заорал главный. – Кладём вёсла, и хватаем щиты!

Щиты свисали прямо через борта, и Бренн, который грёб, как и все остальные, побросал вёсла и быстро поднялся на палубу, хватаясь за щит – меч у него уже имелся.

Дождавшись, пока все тридцать гребцов присоединятся к его команде, капитан крупного парусника дал сигнал. В ближайший снеккар фрекингов, который уже опустел (пираты хозяйничали, расхаживая по кнорру), кто-то бросил камень.

Это был Бренн – нужно было кинуть метко и далеко одновременно, ибо драккар, хоть и существенно догнал пиратские ладьи и захваченный ими кнорр, всё же был на приличном расстоянии от него – до недругов было порядка четырёх-пяти вёсел.

– Это ещё что? – Рявкнул один из фрекингов, услышав какой-то шум.

Вместо ответа прилетел ещё один камень.

Правым бортом драккар сблизился с левым бортом одной из пиратских посудин. Стерландские викинги спрыгнули туда.

Но и фрекинги заметили угрозу. Однако, вместо того, чтобы сдаться либо постараться уплыть на другой галере вместе с награбленным добром, они двинулись стерландцам навстречу. Более того, один из фрекингов затрубил в рожок – это было очень, очень, очень плохим предзнаменованием.

– Не понял… – Растерялся хозяин драккара. – Этого я никак не ожидал! Что они задумали?

– А ты что думал? – Расхохотался было вожак фрекингов, но его лицо вновь заделалось каменным. – Мы даём бой.

– А чего это вы так осмелели? Совсем страх растеряли за последнее время?

– А ты, никак, трусов в нас увидел?

Во время этой грубой перебранки фрекинги уверенным шагом шли навстречу стерландским воинам, из которых воинами можно было бы назвать лишь третью часть, ведь остальных набрали по объявлению в ближайшем трактире.

Естественно, безусые юнцы с тёмно-зелёными, с бурым, окаймлённым белилами крестом щитами попятились прочь от видавших виды отъявленных мерзавцев, коих было больше и по количеству, и качеству.

Фрекинги стали стучать рукоятями своих топориков по грязно-бежевым, в сизый крест, щитам.

– Мы что же, отходим? – С досадой крикнул Бренн.

– Отплываем. – Развёл руками его командир. – Если нам ещё дадут отплыть.

И действительно: на горизонте замаячили большие, в чёрный парус судна. И это не были торговые кнорры! Не флотилия снеккаров, но целая эскадра драккаров – таких драккаров, по сравнению с которыми корабль, на котором плыл Бренн, можно было бы счесть лодкой.

– Этого не может быть!!! – Военачальник стерландцев даже выронил щит от испуга и неожиданности.

– Что, викинг, не ожидал? – Рявкнул главный пират. – За нами – Тронн…

Это был конец: морской флот кронства Тронн был одним из самых мощных, самых сильнейших у нордов – пожалуй, ему мог бы противостоять флот только таких же нордов, а именно флот кронства Эйнар, что иным именем, Варварией известен. Вот только до эйнарского берега – плавать и плавать; долгие месяцы плавать. Тогда как Тронн был совсем рядом, под боком – Китовая гавань, в которой произошёл инцидент… Её западный берег принадлежал именно Тронну, восточный – Сюшеру, а южный – Стерландии. На самом деле Китовая гавань являлась заливом; гигантской бухтой, где хоть и мелковато, но непростые погодные условия. Помощи ждать было неоткуда – тот берег, который отходил Стерландии, был сильно заболочен и практически безлюден, тогда как все остальные берега были и обитаемы, и удобны для спуска кораблей на воду.

Жёстко просчитался начальник Бренна: он слишком близко подошёл на судне своём к враждебным владениям; у Стерландии же на этом берегу не было ни единой гавани. Они в ловушке, в безвыходной ситуации.

– Давай так, приятель. – С напускной любезностью предложил пират. – Мы уходим с товаром, вы – целыми и невредимыми. Живыми. Кнорр забираем мы, его команду и купцов – вы. Что с ними будет дальше – не моя забота. Если согласны – все расходятся. Если нет – ты знаешь, капитан, что с вами будет, когда с драккаров, что чернее тучи, сойдут троннары и берсерки… Хотя мы и без них, как видишь, готовы с вами разделаться хоть сейчас.

– Это мы ещё посмотрим! – Начал было Бренн.

– Уйми своего щенка, капитан – иначе я за своих не ручаюсь.

Главарь стерландцев еле убедил Бренна не вмешиваться.

– Ты, собственно, кто? – Набросился он на норда, когда всё было улажено. – Зачем лезешь на рожон? Не порть мне дисциплину на корабле, не создавай лишних проблем! Из-за тебя переговоры могли закончиться плачевно. Я не готов из-за твоих выходок жертвовать своими людьми. Нас бы убили, понял? Смяли бы враз. Это же головорезы, каких поискать ещё надо!