Слеза Иштар

Разве не чуднó?

Еще забыла упомянуть, что время суток в каждом квартале своё. Над вавилонскими монументами разливается песочно-бежевый закат, а внизу он смешивается с серо-синими тенями, и туман поглощает основания зиккуратов. Б-р-р-р…

Каменные виадуки, соединяющие разные части Клокхолла, словно парят в облачном озере. Только я бы даже и пальцем не коснулась этой мглистой поверхности, вдруг там какой-нибудь недобрый Туманник живет…

Не успеваю я очухаться от дрожи в поджилках, как лесная тропинка (Да-да, внезапно) заводит меня в «ночной кошмар» … Ой, простите, это просто в Логове Волка сейчас уже ночь. И вовсе не романтично, жутковато, хоть и Луна полная. Но мне среди деревьев и скал мерещится какой-то диковинный древо-замок с пещерой внутри. Б-р-р-р…

Не успела впечатлиться, как ночь сменилась облакасто-кудрявым утречком под трели колокольчиков. Или это так воздух звенит от напряжения? Или это мне все уХи заложило? Ладно-ладно, с уХами, т.е. ушами, всё в порядке. Просто в Лисьей Норе тихо-тихо так, что хочется хряпнуться в позу лотоса и постичь дзен.

Тим шагает впереди, не оборачиваясь. Я смотрю на его спину – на разноцветные пятна краски, на взъерошенные волосы, на то, как он машет руками, явно продолжая что-то обдумывать.

Вот бы мне так – просто творить и не думать о последствиях. Но моя миссия другая. Я должна помочь ему увидеть себя настоящего. Только как это сделать, если сама не знаю, кто он на самом деле? Вижу что-то… неясное, мерцающее. Как будто его истинная сущность спрятана под множеством слоев краски.

Может, поэтому меня и послали именно к нему? (Хотя нет, не послали, я сама пришла, но… неважно.)

Снимаю на мгновение свои защитные очки – мир взрывается красками и формами, которых не видят обычные глаза. Тим вспыхивает передо мной калейдоскопом цветов – золотой, изумрудный, алый… но в центре – пустота. Словно кто-то вырезал его настоящее имя, его прошлое, его суть.

Быстро надеваю очки обратно. Голова закружилась.

Нет, так просто ему не помочь. Придется идти окольными путями. Завоевывать доверие. Притворяться растерянной новенькой (что, в общем-то, недалеко от правды). Жертвовать честностью ради дела.

Как же я устала от этих игр. Но выбора нет.

– А вообще мы с Тимом шли к Часовщику… Или куда мы собственно путь держим? – бормочу я себе под нос, стараясь не отстать.

Глава 2: Логово Волка

Тиму не нужны были часы, чтобы знать, какого размера нагоняй ему светит. Он срезал путь, но Логово всё не приближалось. Словно всё замерло. А вдруг? Вдруг это снова «шутки» Часовщика? И почему Часовщик так не любит Тима?

Икры уже горели от напряжения, но Тим никак не мог добраться до дома лорда Вульфа. Это было дело принципа – преодолеть тугой поток времени. Оно тянуло тебя вспять, выламывало с корнями, но сдаваться не в правилах Тима. Он не боялся идти против течения.

– Похвально, похвально, мой мальчик, – протрубил хрипловатый голос откуда-то сверху. – Жаль, что ты позабыл о своей спутнице. А это и был твой сегодняшний урок.

Тим оглянулся, но не увидел ни лорда Вульфа, ни (как её там?) Рису…

– Орисс. «Её зовут так», – прошептал на ухо невесть откуда появившийся наставник.

– И откуда Вы всё-то знаете… – пробормотал он.

***

[Орисс]

Я не могла оторвать взгляд.

Передо мной стояло божество. Седые кудрявые волосы слегка ворошил ветер, густая челка ниспадала на правую сторону, прикрывая серо-ледяной насмешливый глаз. Больше я ничего не видела.

Откуда-то сверху раздался густой слегка хриплый голос.

– Добро пожаловать в наше скромное Логово, Орисс! Тебе пора отдохнуть.

И снова я не заметила окружающей обстановки, будто во сне. Лишь когда очутилась внутри какого-то Замка. Это я так решила для себя, что это Замок. Может, просто просторный, обставленный со вкусом дом.

Когда мы с Тимом вошли в залу, хозяин дома стоял к нам спиной. Высокий, худощавый, но широкоплечий, с тонкими кистями рук и длинными пальцами, в которых уютно притаилась трубка.

– Прошу прощения, многолетняя привычка, – он обернулся, – лорд Вульф.

И протянул свою длинную ладонь.

На мгновение я забыла, как делается вдох или выдох. Эти льдистые насмешливые глаза словно видели насквозь, и оторвать от них взгляд было выше моих сил.

– Орисс… Просто Орисс, – промямлила я, подавая руку.

– О-о-о! Уверяю Вас, моя хорошая, Вы не просто Орисс, – улыбнулся Волк краешками губ, – но об этом после. Сейчас же – горячая ванна и свежая постель.

Его глаза не улыбались. В них мелькнуло что-то… тревожное? Настороженное? Он знал, кто я. Или думал, что знает. Сноходец… Опасный противник… Он слишком близок к Часовщику. Слишком предан системе, которая держит Тима в плену забвения.

Я опустила взгляд, делая вид, что смущена его вниманием. На самом деле мне нужно было спрятать глаза – вдруг он увидит в них то, что не должен видеть. Еще рано.

– А нас с Тимом, – Лорд как-то многозначительно взглянул на моего провожатого, – ждут занятия.

Я проследила за его взглядом. Тим стоял в стороне, явно желая оказаться где угодно, только не здесь. Но в его позе, в том, как он переминался с ноги на ногу, чувствовалось что-то… знакомое? Будто я уже видела эти движения. Но где?

Лорд Вульф проводил меня в покои для гостей, и я почувствовала, как его взгляд буквально прожигает мне затылок. Сноходец. Тот, кто видит сны других миров. Опасный противник. Или союзник?

Нет, определенно противник. Он слишком близок к Часовщику. Слишком предан системе, которая держит Тима в плену забвения.

Я шагнула в светлую комнату с огромной кроватью, ванной за ширмой и окном в сад, где росли деревья, каких я никогда не видела. Их листья переливались серебром даже в полумраке ночи.

– Отдыхай, – сказал Лорд Вульф. – Завтра поговорим.

Но в его голосе я услышала не гостеприимство, а настороженность. Он знал, что я пришла не просто так. И боялся моего присутствия.

Оставшись одна, я сняла очки и посмотрела в зеркало. Мое истинное лицо смотрело на меня – не невзрачное, каким его видят другие, а резкое, с четкими чертами. Глаза цвета морской волны. Волосы, которые переливались оттенками меди и золота. Шрам на запястье пульсировал слабым светом.

«Он боится, что я разрушу его спокойную жизнь, – подумала я. – И он прав. Но у меня нет выбора. Тим должен вернуться домой. Даже если для этого придется разрушить весь Клокхолл».

***

Пока Орисс осматривала свою комнату, в кабинете лорда Вульфа шел совсем другой разговор. Табачный дым клубился в кабинете, смешиваясь с запахом старого дерева и чего-то вечного, пыли веков.

– Сегодня, мой мальчик, мы поговорим о природе миров и путешествиях между ними.

Лорд Вульф стоял прямо перед Тимом и внимательно смотрел на него. Его серо-голубые глаза казались более грустными, чем обычно, а смешинка во взгляде и вовсе отсутствовала.

– В Вавилоне зиккураты возводили с молитвой в сердце, а не по бездушным чертежам. Ты же рвешься в заоблачные дали…

Волк взглянул на молодого художника сквозь табачный дым.

Тим монотонно покачивался взад-вперёд, сидя на стуле, на поджатой левой ноге, правую же, согнутую в колене, обхватил руками.

– Так, так… – Лорд Вульф пощелкал пальцами перед носом парня. – Я тебе о чем толкую, приятель?

Тим приподнял брови и сосредоточился на учителе.

– Ты сегодня пытался бороться со Временем! Пёр против потока. Твоему упорству можно позавидовать! Но так ты ничему не научишься, Тим. Ты знаешь, что я сноходец. Думаешь, у меня получилось с первой попытки? Я учился видеть сны других миров, ходить меж реальностей. Учился принимать поток, а не противостоять ему. Время – не враг. Оно река. Можно грести против течения и выбиться из сил. А можно научиться использовать его силу.

Волк замолчал, подошел к художнику, присел на корточки и захватил своими лапищами ледяные и полупрозрачные кисти рук парня.

Тим отпрянул и зло посмотрел на учителя.

– Я Вас не понимаю! Зачем Вы мне всё это говорите? Что конкретно мне нужно до завтра нарисовать?

Он вскочил, сжимая кулаки, качнулся туда-сюда.

– Вы всегда избегаете разговоров! Даёте задание, неопределённо хмыкаете и уходите. Что изменилось сегодня? Это всё из-за этой несуразной женщины?

– Послушай, малец, – Вульф говорил спокойно, но в голосе появились стальные нотки. – если ты будешь сопротивляться тому, над чем не властен, оно в конце концов тебя перемелет, перетрет, раздавит. Я знаю, о чем говорю… «Часовщик уже сломал сотни таких». 

Он видел, как Тим напрягся, готовый уйти. И понял, что больше не может притворяться. Слишком много лет он был спокойным наставником, слишком много лет скрывал свои страхи. Но появление Орисс всё изменило.

Он отступил к креслу, и Тим вдруг увидел не привычного ухмыляющегося молодца, а.. джентльмена с бородой в паутинках седины, с глазами, в которых «сорок тысяч лет» одной и той же тоски.

– Он строит мир без сюрпризов, Тим. Без ошибок. А ты… ты – живая помарка на его идеальном чертеже.

Лорд Вульф устало опустился в свое любимое коричневое кожаное кресло из красного дерева. Трубка в его руках давно погасла, но он всё ещё сжимал её зубами, как утопающий – соломинку.

«Что я делаю?» – мысль пронзила его с неожиданной ясностью. Тысячелетия существования, и он снова марионетка в чужих руках. Сначала боги, потом короли, теперь Часовщик.

Вульф посмотрел на Тима, который непонимающе наблюдал за ним. В глазах парня светилось чистое, незамутненное любопытство. Ни тени подозрения. Доверие.

Горечь подступила к горлу. Вульф отвернулся, не в силах выдержать этот взгляд. Он помнил другие глаза, золотисто-зеленые, полные обвинения. Иша. Она никогда не простит его за предательство. И правильно сделает.

А теперь он предает снова. Этого юношу, который смотрит на него как на наставника.

«Я должен рассказать ему правду», – подумал Вульф, но тут же одернул себя. – «И что тогда? Часовщик уничтожит меня. А Тим… что станет с ним?»

Он сжал кулаки так, что костяшки побелели. Выбор. Всегда выбор. И никогда нет правильного решения.

– Лорд Вульф, очнитесь уже! – Тим стукнул наставника кулаком в грудь и поморщился, будто о стену саданул.

Волк встретился взглядом с художником и принял решение. Не сейчас. Ещё не время. Но скоро.

Он молча развернулся и вышел из комнаты, чувствуя, как с каждым шагом часть его души остается позади, с юнцом, которого он придает своим молчанием.

***

Оставшись один, Тим вздохнул. Что-то менялось. Вульф всегда был странным, но сегодня… сегодня он выглядел напуганным. А Вульф никогда не боялся. Даже когда рассказывал о войнах между мирами, о падении империй, о том, как аритмики – существа хаоса – пытались разрушить Клокхолл.

«Аритмикс, – вспомнил Тим слова наставника. – Дружок Часовщика. Или враг? Кто-то, кто любит подначивать. Жук… Что это значит?»

Игнорируя окружающих, Тим выскочил из Логова Лорда Вульфа.

Тим называл такое состояние про себя «белым шумом», когда из-за обилия мыслей он не мог уловить нить. Ему нужно было «на воздух», попрыгать. В самом прямом смысле. Он буквально ощущал зуд в ногах, нервические импульсы:

«Так-так-так… Не могу сосредоточиться. Вот о чем я думал?..

Хорошо, что челка отросла, можно спрятаться от этих вездесущих взглядов…

Вон тот, в несуразном сиреневом балахоне, вот что он пялится… Лучше пусть под ноги смотрит… Я ж говорил! Ха! Так тебе и надо! Теперь твой драгоценный балахончик прекрасного серо-буро-малинового цвета.

Смешок сам вырвался из моего рта. Такой громкий фырк, что я даже замер. Встретился взглядом с бедолагой. Ну что уставился? Мне твои малиновые глаза сниться не будут, даже не надейся.

Ноги зудят, хочется побыстрее сбросить это напряжение.

Шлеп, шлеп, хлюп…

Вот я и поплатился. Правую ногу будто обожгло, она потяжелела и раздался грохочущий чавк…

Да, башмаки пора бы починить, а лучше бы новенькие… только где…

Что это снова?

Иногда я жалею, что наушники еще не изобрели здесь, а контрабандой протащить нет никакого смысла. И так меня чудаком все считают.

А сами они кто? Живут в своих провонявших мочой, потом, керосином, смешанных с запахом стряпни, полных отбросов кварталах, радужные лужи с ошметками не пойми чего. Б-р-р… Я почувствовал во рту привкус железа и облизал губы. Снова прикусил щеку. Она словно поняла, что о ней речь, и запульсировала болью.

Так вот, этот город… Вот смотрю и зацепиться взглядом не за что. Серое всё или ржавое. От керосиновых светильников першит в горле. Пора бы уже на электричество переходить. Экономят…

Постоянный гул всего: паровых двигателей, дирижаблей, омнибусов, человеческих голосов – такая какофония, что я автоматически отключаю слух.

Но вот иногда пробивается. Как сейчас.

Так что это и где?

Большой палец правой ноги, кажется, перестал чувствовать, а нет, чувствует. Между ним и соседним пальцем будто наждачка крупного зерна попала. Я наклонился, чтобы вынуть… Ну вот, прощай любимый башмак… Моя нога стояла на мокрой брусчатке в облепленном серой грязью дырявом носке, из которого выглядывал сизый палец.

Я понял! Что это был за звук. Это злосчастная Орисс кричала мое имя на весь квартал Логова. Пронзительный и вместе с тем низкий голос, я спиной ощутил вибрацию, аж мурашки пробежали. Щекотно».

***

«Ну вот что ей-то от меня нужно?» – подумал с досадой Тим. – «Она же спать должна…»

Огибая зловонные лужи с мусором, Орисс бежала к нему. Под ее ногами чавкало, мутно-землистые густые капли вылетали из-под подошв ботинок и оседали на подоле темной юбки.

«Зачем она нацепила светлые ботинки?» – промелькнуло в голове Тима.

Пыхтя громче парового двигателя, женщина подскочила к юноше, по ее щекам медленно расползались малиновые пятна.

– Тим… – Орисс уперлась руками в середину бедер, пытаясь отдышаться. – Ты проводишь меня в Квартал Равноправок?

На него снова смотрели два больших радужных глаза.

Он помотал головой и пробормотал:

– Не сейчас…

Орисс смотрела ему вслед, как он исчезает в толпе. Сжала кулаки. «Терпение, – сказала она себе. – Ты не можешь форсировать события. Он должен прийти к правде сам».

***

Вечер опускался на Клокхолл неравномерно – в одних кварталах уже наступила ночь, в других еще догорал закат. Тим шел по мостовой, не разбирая пути, пока не оказался у знакомой двери таверны.

Тиму нравилось коротать вечера в «Шхуне». Он мог и сытно поесть, и сделать пару-тройку набросков. Тусклый свет от керосиновых фонарей рассеивался сквозь клубы табачного дыма. Смесь запахов тесно переплеталась и густо била в нос: квашеной капусты, эля, браги, кислый и терпкий – немытых тел, перегара, жареных потрохов и овощей…

Именно сегодня молодому художнику хотелось просто порисовать. Он, почти не задумываясь, водил по бумаге рашкулем, растушевывал пальцами, накладывал черточку за черточкой, добиваясь идеального результата.

– Ску-у-у-у-чно… – протянул насмешливый, слегка надтреснутый голос. Когда же Тим никак не отреагировал, добавил: – Смерте-е-е-е-льно ску-у-у-у-чно!

Художник вопросительно взглянул из-под челки. Рядом с ним нависал худощавый и неестественно высокий мужчина, но какой-то нечёткий. Казалось, что он видоизменяется прямо на глазах, будто не может определиться, каким ему предстать перед Тимом.

– Мы знакомы?

– Мсье Ренар, к Вашим услугам, mon cher Тим, – видоизменяющийся театрально отвесил поклон.

И вот уже перед художником красуется фигляр в шутовском колпаке с бубенчиками, на нем вишневый сюртук с охряными рукавами и лацканами, а золотистые глаза так глумливо смотрят, что Тиму захотелось рассмеяться. Очень уж щекотный взгляд получился.

– Допустим, – кивнул он, – и чего же Вам надо, мсье Ренар?

– Сущий пустяк, mon cher Тим. – Худощавый всплеснул руками и протянул карту. – Сегодня тот самый день, Тим. Тот самый… Тимми… День, когда всё может измениться. Или не измениться. Как карта ляжет, mon ami. А карты… – он подмигнул, – карты любят играть с реальностью. Ты ведь понимаешь, что каждая карта – это не просто картинка? Это дверь. Возможность. Выбор, который ты еще не сделал, но уже можешь. Или наоборот. – Он рассмеялся. – Впрочем, зачем я тебе всё это объясняю? Ты художник. Ты и сам создаешь двери, даже не замечая этого.

На этих словах Трикстер растворился в табачном дыму, а карта нырнула художнику в карман куртки.

– Ну, щенок, шесть карт бери, две – в криб. – проревел Медведь, раздавая карты.

Его красная морда лоснилась от пота и эля. Тим монотонно сбросил двойку и семёрку. Его пальцы будто сами нащупали нужные карты. «Опять…» Он выложил квартет.

Медведь замер, багровея.

– Ах ты, щеноооокхх… Мухлевать вздумал!

Его кулак-кувалда обрушился на стол. Стопки взлетели, липкое пойло хлынуло на пол.

Тим едва успел отдернуть ноги. Две волосатые лапищи потянулись через стол. Никто не понял, как щуплый парень оказался на свободе, а Медведь с воем полетел к стойке, повторяя траекторию опрокинутого стола.

– Что. Здесь. Происходит. – Над посетителями таверны прогрохотал густой хрипловатый голос лорда Вульфа.

Тим поднялся с пола, нашарил рукой упавшую твидовую шляпу, нахлобучил на самые глаза, поравнялся с наставником, выразительно пожал плечами:

– Да кто ж их, работяг, разберет…

И выскочил в зловонную ночь, сжимая в кулаке карту Ренара. Зуд в ногах стал невыносимым.

***

«Не могу… Не могу… Не могу привыкнуть… Не могу привыкнуть… Не могу…» – Тим, не переставая, прыгал из угла в угол по мансарде.

По небеленым каменным стенам комнатушки, в которой он проживал, медленно расплывалось ярко-алое пятно заката. Единственный момент дня, когда жилье художника преображалось, теряло свой одинокий и угрюмый облик.

Кроме старого скрипучего табурета вся обстановка состояла из лежанки, – на ней бесформенным кулем взгромоздилось лоскутное одеяло, замызганное до невнятного серо-коричневого цвета, – жестяного умывальника-рукомойника да деревянного рассохшегося и потемневшего до цвета поджаренной корочки стола. Когда-то он был обеденным, а сейчас его столешницу покрывала густая пыль, сухие колкие крошки хлеба, мелки пастели, сангины и угля, ворох набросков, дырявый носок и приближающаяся ночная тоска.

Тим разгонялся всё сильнее, но пространства хватало на каких-то жалких пять прыжков. На улицу не хотелось. Мысли путались после игры в криббедж.

«Не то… Не то… Всё не то… Всё не то…» – Он остановился, замер, закусив костяшку указательного пальца.

– Допустим! – воскликнул художник, спустя 20 ударов сердца, и принялся сметать всё подряд со стола.

Затем залез под него, шебуршился там еще ударов 30-ть. Попятился на четвереньках, тут же огрелся вихрастым затылком о перекладину, вскрикнул. Выпрастался и уселся, скрестив ноги. В руках перед собой держал какую-то прямоугольную картонку.

– И что, – это был не вопрос, – ты здесь. Откуда? Или нет…

Тим снова вскочил и запружинил по комнате.

– Подожди… Если ты здесь… и там тоже ты… Как?!

Он обвел взглядом свою каморку, но ответчика не наблюдалось.

– Но там был валет! А сейчас… – Художник постарался сфокусироваться на карте. – Кто ты? Я тебя не знаю!

Тим швырнул злосчастную картонку и отпрыгнул, задел этюдник, на котором его дожидался незавершенный пейзаж. Пришлось пожертвовать своим равновесием, чтобы картина и часть инструментов уцелела. Боль немного отвлекла его. Он уселся на пол и принялся собирать инвентарь в ящик.

Когда он поднял голову, его взгляд упал на выброшенную карту. Она лежала лицевой стороной вверх, и то, что он увидел, заставило его кровь застыть в жилах.

На карте был изображен он сам, с синими волосами, в странной одежде, стоящий перед мольбертом в комнате, которую он никогда не видел. А в углу карты была надпись: «Помни, кто ты на самом деле». 

Глава 3: Странные сны

Сначала приходят цвета – яркие, пульсирующие. Целая карусель цветов: красный переходит в синий, который растворяется в золотом, а затем всё рассыпается на тысячи оттенков, которых нет здесь, в Клокхолле…

«Но они есть там! Где?..» – часть сознания Тима будто следит за этим странным сном.

Цветастая фантасмагория замедляется, тускнеет… сквозь нее проступают какие-то очертания. Тим не очень понимает, что/кто это, так как во сне его зрение больше похоже на «рыбий глаз».

Он видит какого-то худощавого парня с ярко-синими растрепанными волосами, который сидит на полу. Его руки движутся с лихорадочной скоростью, набрасывая линии на огромный лист Ватмана. Рядом – открытый ноутбук, из которого слышатся смутно знакомые звуки быстрой и ритмичной композиции.

«Это не просто сон, – осознает Тим. – Это… воспоминание? Но лорд Вульф говорил, что сноходцы могут видеть чужие сны, путешествовать между мирами во сне. Значит, я.. я тоже? Или это моё собственное прошлое, запертое где-то глубоко?»

Тим переводит взгляд и видит окно, полное солнечного света, теплый золотистый луч блестками струится сквозь занавески. Он поворачивает голову и.. все стены комнаты покрыты сотнями рисунков: одни прикноплены, другие держатся на скотче, некоторые – прямо на обоях. На полу полный раскардаш: тюбики с краской, иные – без колпачков, кисти, мелки пастели и сангины, скетчбуки, просто альбомные листы…

Тим чувствует, как горячо бьется сердце: «Это моя комната… Настоящая моя комната! Но где она? В каком мире?»

Из открытого вдруг окна врывается ветер, треплет занавеску, сдувает со стола какие-то листки бумаги. Тим поспешно хватает один из них.

С рисунка на него смотрят два насмешливых золотистых глаза…

Но что-то не так. Синеволосый парень на полу – это… он? Тим пытается рассмотреть лицо получше, но оно расплывается, словно акварель под водой. Он знает этого человека. Он есть этот человек. Но как? Почему он не помнит?

«Кто я? Кто я на самом деле?» – вопрос эхом отзывается в голове, и сон начинает рассыпаться на фрагменты…

***

Тим проснулся с колотящимся сердцем. Рука инстинктивно потянулась к скетчбуку на полу рядом с лежанкой. Пальцы нащупали уголь. Ещё не до конца очнувшись, он начал набрасывать линии – нужно зафиксировать, пока не забыл.

Синие волосы. Комната с рисунками. Окно со светом. И.. что-то еще. Что-то важное. Семь… форм? Кристаллы? Октаэдры! Вытянутые разноцветные октаэдры по углам комнаты, словно маяки или… грани чего-то целого.

«Почему семь? – думал Тим, не отрывая угля от бумаги. – Семь граней… Семь частей… Как будто что-то разделенное, ждущее соединения».

Рука двигалась сама, выводя на бумаге образы, которые он толком не понимал, но чувствовал их правильность. Так всегда было с лучшими его работами – интуиция вела кисть, а разум лишь наблюдал.

К тому моменту, как за окном забрезжил рассвет Клокхолла (а точнее – один из семи рассветов разных кварталов), набросок был готов.

***

Невыразительность Орисс сбивала Тима с толку. Ему никак не удавалось запечатлеть её в своем скетчбуке. Вспоминались лишь радужные глаза… Может быть, в них всё дело? Вдруг она гипнотизирует так?

– Я не могу Вас нарисовать.

– Зачем? – поинтересовалась Орисс, но художник не ответил, углубившись в собственные мысли.

– А ты всех рисуешь или только избранных? – попыталась пошутить женщина.

Тим уперся в нее взглядом и молчал очень долго (до неловкости долго), но его это не смущало. Он грыз костяшку указательного пальца.

Другой бы на месте Орисс вспыхнул от негодования, но она смотрела на юношу в ответ и не моргала. Ей было очевидно, что мысли и взгляд художника не синхронизированы. С таким же успехом он мог «пялиться» на стенку.

Орисс украдкой приподняла очки, позволяя своему истинному зрению на мгновение охватить Тима. Вокруг него пульсировало сияние, серебристое, текучее, как ртуть. Но сам он казался размытым, неполным, как набросок, ждущий завершения.

Она видела его настоящего – синеволосого мальчика с глазами цвета грозовой тучи, потерянного между мирами. Её сердце сжалось от боли и нежности. И от вины – по левому запястью, скрытому длинным рукавом, тянулся шрам в форме семиконечной звезды. Метка тех, кто был рядом со Слезой. Метка свидетеля той катастрофы, что разделила миры.

«Рассказать ему сейчас? – подумала она. – Показать, кто он на самом деле? Показать свой шрам, доказать, что я из того же мира, что и он?»

Но она знала, что не может. Слишком рано. Его разум ещё не готов принять правду. Она должна быть терпеливой, должна вести его маленькими шагами к осознанию, даже если каждая ложь и недомолвка ранит её саму. Даже если приходится скрывать знак своего происхождения, своей связи с трагедией, что привела его сюда.