Слеза Иштар

– Прошу прощения, многолетняя привычка, – он обернулся, – лорд Вульф.

И протянул свою длинную ладонь.

На мгновение я забыла, как делается вдох или выдох. Эти льдистые насмешливые глаза словно видели насквозь, и оторвать от них взгляд было выше моих сил.

– Орисс… Просто Орисс, – промямлила я, подавая руку.

– О-о-о! Уверяю Вас, моя хорошая, Вы не просто Орисс, – улыбнулся Волк краешками губ, – но об этом после. Сейчас же – горячая ванна и свежая постель.

– А нас с Тимом, – Лорд как-то многозначительно взглянул на моего провожатого, – ждут занятия.

***

– Сегодня, мой мальчик, мы поговорим о природе миров и путешествиях между ними.

Лорд Вульф стоял прямо перед Тимом и внимательно смотрел на него. Его серо-голубые глаза казались более грустными, чем обычно, а смешинка во взгляде и вовсе отсутствовала.

– Со мной много чего случалось за эти сорок тысяч лет… – Мужчина неторопливо раскуривал трубку. – Но твоя фантазия меня поражает.

Волк взглянул на молодого художника сквозь табачный дым.

Тим монотонно покачивался взад-вперёд, сидя на стуле, на поджатой левой ноге, правую же, согнутую в колене, обхватил руками.

– Так, так… – Лорд Вульф пощелкал пальцами перед носом парня. – Я тебе о чем толкую, приятель?

Тим приподнял брови и сосредоточился на учителе.

– Ты сегодня пытался бороться со Временем! Пёр против потока. Твоему упорству можно позавидовать! Но так ты ничему не научишься, Тим. Ты знаешь, что я сноходец. Думаешь, у меня получилось с первой попытки?

Волк замолчал, подошел к художнику, присел на корточки и захватил своими лапищами ледяные и полупрозрачные кисти рук парня.

Тим отпрянул и зло посмотрел на учителя.

– Я Вас не понимаю! Зачем Вы мне всё это говорите? Что конкретно мне нужно до завтра нарисовать?

Он вскочил, сжимая кулаки, качнулся туда-сюда.

– Вы всегда избегаете разговоров! Даёте задание, неопределённо хмыкаете и уходите. Что изменилось сегодня? Это всё из-за этой несуразной женщины?

– Послушай, малец, если ты будешь сопротивляться тому, над чем не властен, оно в конце концов тебя перемелет, перетрет, раздавит. Я знаю, о чем говорю..

Лорд Вульф устало опустился в свое любимое коричневое кожаное кресло из красного дерева.

Тим пожал плечами и направился к дубовой двери, но тут Волк вскочил, будто сел на огромную канцелярскую кнопку. Трубка в его руках уже давно не дымилась, но мужчина впился в нее зубами. Два размашистых шага, и он снова плюхнулся в кресло, которое недовольно заскрипело-охнуло.

Тим выглянул из-под челки, правая бровь подскочила-изогнулась вверх. Он редко видел наставника в таком состоянии. Вернее, никогда.

Вместо седовласого ухмыляющегося молодого человека в кресле восседал джентльмен лет сорока. Ухоженная классическая борода с паутинками седины, всё та же кудрявая шевелюра до плеч, но шоколадного цвета. Серо-голубые глаза слегка прищурены и не смеются. Тонкие пальцы барабанят по подлокотнику, выстукивая какой-то ритм.

«Почему именно сейчас? Почему именно Тим? Что она задумала? – Мысли истерично бились в голове лорда Вульфа. – Она не может, не может, не может… Не сейчас! Посоветоваться с Часовщиком или не тревожить понапрасну?

Я справлюсь сам? Боже, как же я устал… Сорок тысяч лет одно и то же. Меняются лица, одежда, даже языки, стираются в пыль горы, леса сменяются пустынями, рождаются и погибают цивилизации… Но человеческая сущность остается прежней! Всегда и везде, под любым солнцем или луной, во сне и наяву.

Я бывал и по одну сторону баррикад, и по другую – везде одинаково мерзко, скользко и дурно пахнет. Это в юности кажется, что взмахом руки или метким словом разрешатся все неприятности мира, затянутся все его несовершенства, и наступит… Да не рай на земле, а всеобщее благоденствие. Плавали, знаем.

Как поступить сейчас? Нужен план действий. Если пойти к Часовщику, начнется большой трам тарарам, а выхлопа – ноль. К его дружку обратиться, к Аритмиксу? Ой, да ну… Этот жук только и ждет повода подначить нашего старика.

А если рассказать как есть самому Тиму? Нет. Нет! НЕТ!!! Вон как ошалело на меня смотрит… Т-а-а-а-к, я что, видоизменяюсь?».

«Это что такое…» – Тим почувствовал знакомый зуд в икрах.

Правая нога – пружинкой вверх, левая, правая… Парнишка с налета врезался в пыльный старый камзол лорда Вульфа, потер ушибленный лоб и сердито выглянул из-под челки.

– Да что б меня… – вскрикнул и отпрянул. – Что с Вами?

Вместо ухоженного джентльмена перед Тимом стоял незнакомец. Брови напряженно сошлись над потемневшим тяжелым взглядом. Когда-то бывшая французской вилкой, седая борода растрепалась. Пепельные волосы заколоты в небрежный пучок на затылке. Губы что-то безмолвно произносят…

«Нужно собраться, делаем вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох, закончили.

Давай рассуждать логически, Волк. У нас есть проблема, значит найдется и решение. Только вот проблема – это и есть ты, лорд Вульф, твое малодушие, желание компромисса. Всегда хочешь быть хорошеньким для всех. Самому не противно, а? Ты о мальчишке подумал? А о Часовщике, он же как отец родной! Да если бы и не был ты ему ничем обязан, только посмотри, как он за город радеет, над каждым винтиком и шестеренкой трясется, порядок блюдет.

Не хочешь о людях думать, о городе позаботься. Может, это твое последнее пристанище? Фу, как пафосно и лживо… Город волнует меня в последнюю очередь. Одним больше…

Ох, какой же я дурень!

А, может, натравить на нее Ишу? Пусть девчонки сами разбираются. Им сподручнее, на одной волне болтаются. Понимают друг дружку на генетическом уровне. Пока будут отвлечены перепалками, выяснениями, у кого кость шире, кто истинная равноправка, а кто и мимо не проходил, я что-нибудь стоящее придумаю. Например, куда спрятать Тима.

Сейчас я совсем не в форме. Не могу определить, где «хорошо», а где – «так себе». А что такое «плохо»? Плохо – не что, а уже, и оно наступило.»

– Лорд Вульф, очнитесь уже! – Тим стукнул наставника кулаком в грудь и поморщился, будто о стену саданул.

Мужчина как ни в чем не бывало развернулся и вышел из комнаты.

***

Тим называл такое состояние про себя «белым шумом», когда из-за обилия мыслей он не мог уловить нить. Ему нужно было «на воздух», попрыгать. В самом прямом смысле. Паренек буквально ощущал зуд в ногах, нервические импульсы.

Игнорируя окружающих, Тим выскочил из Логова лорда Вульфа.

«Так-так-так… Не могу сосредоточиться. Вот о чем я думал?..

Хорошо, что челка отросла, можно спрятаться от этих вездесущих взглядов…

Вон тот, в несуразном сиреневом балахоне, вот что он пялится… Лучше пусть под ноги смотрит… Я ж говорил! Ха! Так тебе и надо! Теперь твой драгоценный балахончик прекрасного серо-буро-малинового цвета.

Смешок сам вырвался из моего рта. Такой громкий фырк, что я даже замер. Встретился взглядом с бедолагой. Ну что уставился? Мне твои малиновые глаза сниться не будут, даже не надейся.

Ноги зудят, хочется побыстрее сбросить это напряжение.

Шлеп, шлеп, хлюп…

Вот я и поплатился. Правую ногу будто обожгло, она потяжелела и раздался грохочущий чавк…

Да, педы пора бы починить, а лучше бы новенькие… только где…

Что это снова?

Иногда я жалею, что наушники еще не изобрели здесь, а контрабандой протащить нет никакого смысла. И так меня чудаком все считают.

А сами они кто? Живут в своих провонявших мочой, потом, керосином, смешанных с запахом стряпни, полных отбросов кварталах, радужные лужи с ошметками не пойми чего. Б-р-р… Я почувствовал во рту привкус железа и облизал губы. Снова прикусил щеку. Она словно поняла, что о ней речь, и запульсировала болью.

Так вот, этот город… Вот смотрю и зацепиться взглядом не за что. Серое всё или ржавое. От керосиновых светильников першит в горле. Пора бы уже на электричество переходить. Экономят…

Постоянный гул всего: паровых двигателей, дирижаблей, омнибусов, человеческих голосов – такая какофония, что я автоматически отключаю слух.

Но вот иногда пробивается. Как сейчас.

Так что это и где?

Большой палец правой ноги, кажется, перестал чувствовать, а нет, чувствует. Между ним и соседним пальцем будто наждачка крупного зерна попала. Я наклонился, чтобы вынуть… Ну вот, прощай любимый пед… Моя нога стояла на мокрой брусчатке в облепленном серой грязью дырявом носке, из которого выглядывал сизый палец.

Я понял! Что это был за звук. Это злосчастная Орисс кричала мое имя на весь квартал Логова. Пронзительный и вместе с тем низкий голос, я спиной ощутил вибрацию, аж мурашки пробежали. Щекотно.

Ну вот что ей-то от меня нужно?».

***

«Ну вот что ей-то от меня нужно?» – подумал с досадой Тим. – «Она же спать должна…»

Огибая зловонные лужи с мусором, Орисс бежала к парнишке. Под ее ногами чавкало, мутно-землистые густые капли вылетали из-под подошв ботинок и оседали на подоле темной юбки.

«Зачем она нацепила светлые ботинки?» – промелькнуло в голове Тима.

Пыхтя громче парового двигателя, женщина подскочила к юноше, по ее щекам медленно расползались малиновые пятна.

– Тим… – Орисс уперлась руками в середину бедер, пытаясь отдышаться. – Ты проводишь меня в Квартал Равноправок?

На него снова смотрели два больших радужных глаза.

Молодой человек помотал головой и пробормотал:

– Не сейчас…

***

Тиму нравилось коротать вечера в таверне. Он мог и сытно поесть, и сделать пару-тройку набросков, иногда сыграть партию-другую в карты. Больше ему не удавалось.

Начиналось всегда всё хорошо. Игроки, предвкушая – каждый свою – победу, потирали руки, перебрасывались не всегда остроумными или смешными шуточками, ржали и фыркали.

И без того тусклый свет от керосиновых фонарей рассеивался сквозь клубы табачного дыма. Тим старался вдыхать не глубоко. Смесь запахов тесно переплеталась и густо била в нос: керосиновый, табачный, пота, квашеной капусты, эля, браги, кислый и терпкий – немытых тел, перегара, жареных потрохов и овощей…

Именно сегодня молодому художнику хотелось просто порисовать. Он, почти не задумываясь, водил по бумаге рашкулем, растушевывал пальцами, накладывал черточку за черточкой, добиваясь идеального результата.

– Ску-у-у-у-чно… – протянул насмешливый, слегка надтреснутый голос. Когда же Тим никак не отреагировал, добавил: – Смерте-е-е-е-льно ску-у-у-у-чно!

Художник вопросительно взглянул из-под челки. Рядом с ним нависал худощавый и неестественно высокий мужчина, но какой-то нечёткий. Казалось, что он видоизменяется прямо на глазах, будто не может определиться, каким ему предстать перед Тимом.

– Мы знакомы?

– Мсье Ренар, к Вашим услугам, mon cher Тим, – видоизменяющийся театрально отвесил поклон.

И вот уже перед художником красуется фигляр в шутовском колпаке с бубенчиками, на нем вишневый сюртук с охряными рукавами и лацканами, а золотистые глаза так глумливо смотрят, что Тиму захотелось рассмеяться. Очень уж щекотный взгляд получился.

– Допустим, – кивнул молодой человек, – и чего же Вам надо, мсье Ренар?

– Сущий пустяк, mon cher Тим. – Худощавый всплеснул руками и протянул карту. – Сегодня тот самый день, Тим. Тот самый… Тимми…

На этих словах Трикстер растворился в воздухе, а карта нырнула художнику в карман куртки.

Те, кто знали Тима, играть звали редко. Приглашали только незнакомцы или чересчур уверенные в себе.

Одним из таких оказался Медведь. Сразу видно, привык нахрапом брать. Как говорится, сила есть, ума не надо. Льняная рубаха плотно обхватывала могучие плечи мужчины, закатанные рукава открывали мохнатые предплечья. Пара верхних пуговиц отсутствовали, видимо, застегнутый воротник сдавливал мясистую шею. Пил Медведь за троих, вытирая малиновые губы тыльной стороной руки.

– Ну, щенок, сегодня научишься уважать доску. Шесть карт бери, две – в криб. И не вздумай сбрасывать валета… – громила хитро сощурился, раздавая карты.

Тим молча сбросил двойку и семерку в криб и тоскливо посмотрел на соперника.

– Ха! «Два за его каблуки»! – Медведь передвинул колышек на доске. – Твой криб, Тимми, а удача-то – моя.

Художник как-то неопределенно улыбнулся-ухмыльнулся.

– Четыре, – ревел довольный мужик, выкладывая четвёрку.

– Одиннадцать, – Тим едва не зевнул.

– Двадцать! – потер лапищи Медведь. – И я беру два очка!

Он передвинул свой колышек еще на два деления.

Тим невозмутимо посмотрел на оппонента, затем его взгляд сосредоточился на чем-то позади Медведя. Два золотистых глаза смотрели прямо на художника, затем левый – весело подмигнул и… оба исчезли.

Тим выложил свои карты, по его подсчетам, получался квартет. Но откуда-то в руку нырнула еще карта и, вуаля, «идеальная рука»…

Медведь замахнулся и прорычал:

– Ах ты, щеноооокхх… Мухлевать вздумал!

И без того красная морда побагровела, а нижняя челюсть выдвинулась вперед. По рыжеватой бороде стекала мутная капля слюны. Маленькие глазки темнели злобными щелочками.

Тим невозмутимо смотрел на нетрезвого мужика, с которым только что резались в карты. Разве он виноват, что патологически везуч в любой азартной игре?

Медведь не унимался. Картонки с фигурками полетели в лицо Тиму, тот лишь ухмыльнулся. Такого Медведь стерпеть не мог даже от приятелей.

Хрумкс… Это кулак-кувалда опустился на столешницу. Дзинькнули стопки, липкое содержимое закапало на пол.

Тим отодвинул ноги, чтобы его не залило элем.

– А ну-ка… – Волосатая сиреневая лапища потянулась через весь стол. – Иди… сюдааа…

Казалось, что окружающие перестали дышать, а мухи жужжать.

Тим не шевелился.

Медведь взревел и пнул стол в сторону, тот влетел в стойку и рассыпался на части. Кто-то взвизгнул от неожиданности, кто-то замычал от боли.

Две лапищи опустились на худенькие плечи паренька, затрещали швы куртки, ноги Тима повисли в паре сантиметров над полом.

Никто так и не понял, что произошло дальше, только Медведь взвыл-заскулил, а юный художник повторил траекторию давешнего стола.

– Что. Здесь. Происходит. – Над посетителями таверны прогрохотал густой хрипловатый голос лорда Вульфа.

Тим поднялся с пола, нашарил рукой упавшую твидовую шляпу, нахлобучил на самые глаза, поравнялся с наставником, выразительно пожал плечами:

– Да кто ж их, работяг, разберет…

И выскочил на улицу.

***

«Не могу… Не могу… Не могу привыкнуть… Не могу привыкнуть… Не могу…» – Тим, не переставая, прыгал из угла в угол по мансарде.

По небеленым каменным стенам комнатушки, в которой проживал молодой человек, медленно расплывалось ярко-алое пятно заката. Единственный момент дня, когда жилье художника преображалось, теряло свой одинокий и угрюмый облик.

Кроме старого скрипучего табурета вся обстановка состояла из лежанки, – на ней бесформенным кулем взгромоздилось лоскутное одеяло, замызганное до невнятного серо-коричневого цвета, – жестяного умывальника-рукомойника да деревянного рассохшегося и потемневшего до цвета поджаренной корочки стола. Когда-то он был обеденным, а сейчас его столешницу покрывала густая пыль, сухие колкие крошки хлеба, мелки пастели, сангины и угля, ворох набросков, дырявый носок и приближающаяся ночная тоска.

Тим разгонялся всё сильнее, но пространства хватало на каких-то жалких пять прыжков. На улицу не хотелось. Мысли путались после игры в криббедж.

«Не то… Не то… Всё не то… Всё не то…» – Он остановился, замер, закусив костяшку указательного пальца.

– Допустим! – воскликнул художник, спустя 20 ударов сердца, и принялся сметать всё подряд со стола.

Затем залез под него, шебуршился там еще ударов 30-ть. Попятился на четвереньках, тут же огрелся вихрастым затылком о перекладину, вскрикнул. Выпрастался и уселся, скрестив ноги. В руках перед собой держал какую-то прямоугольную картонку.

– И что, – это был не вопрос, – ты здесь. Откуда? Или нет…

Тим снова вскочил и запружинил по комнате.

– Подожди… Если ты здесь… и там тоже ты… Как?!

Парень обвел взглядом свою каморку, но ответчика не наблюдалось.

– Но там был валет! А сейчас… – Художник постарался сфокусироваться на карте. – Кто ты? Я тебя не знаю!

Тим швырнул злосчастную картонку и отпрыгнул, задел этюдник, на котором его дожидался незавершенный пейзаж. Пришлось пожертвовать своим равновесием, чтобы картина и часть инструментов уцелела. Боль немного отвлекла его. Парень уселся на пол и принялся собирать инвентарь в ящик.

Глава 3: Странные сны

Глава 3: Странные сны

Сначала приходят цвета – яркие, пульсирующие. Целая карусель цветов: красный переходит в синий, который растворяется в золотом, а затем всё рассыпается на тысячи оттенков, которых нет здесь, в Клокхолле…

«Но они есть там! Где?..» – часть сознания Тима будто следит за этим странным сном.

Цветастая фантасмагория замедляется, тускнеет… сквозь нее проступают какие-то очертания. Тим не очень понимает, что/кто это, так как во сне его зрение больше похоже на «рыбий глаз».

Он видит какого-то худощавого парня с ярко-синими растрепанными волосами, который сидит на полу. Его руки движутся с лихорадочной скоростью, набрасывая линии на огромный лист Ватмана. Рядом – открытый ноутбук, из которого слышатся смутно знакомые звуки быстрой и ритмичной композиции.

Тим переводит взгляд и видит окно, полное солнечного света, теплый золотистый луч блестками струится сквозь занавески. Тим поворачивает голову и… все стены комнаты покрыты сотнями рисунков: одни прикноплены, другие держатся на скотче, некоторые – прямо на обоях. На полу полный раскардаш: тюбики с краской, иные – без колпачков, кисти, мелки пастели и сангины, скетчбуки, просто альбомные листы…

Тим чувствует, как горячо бьется в сердце: «Это моя комната… Настоящая моя комната!»

Из открытого вдруг окна врывается ветер, треплет занавеску, сдувает со стола какие-то листки бумаги. Тим поспешно хватает один из них.

С рисунка на него смотрят два насмешливых золотистых глаза…

***

Невыразительность Орисс сбивала Тима с толку. Ему никак не удавалось запечатлеть её в своем скетчбуке. Вспоминались лишь радужные глаза… Может быть, в них всё дело? Вдруг она гипнотизирует так?

– Я не могу Вас нарисовать.

– Зачем?» – поинтересовалась Орисс, но художник не ответил, углубившись в собственные мысли.

– А ты всех рисуешь или только избранных? – попыталась пошутить женщина.

Тим уперся в нее взглядом и молчал очень долго (до неловкости долго), но его это не смущало. Он грыз костяшку указательного пальца.

Другой бы на месте Орисс вспыхнул от негодования, но она смотрела на юношу в ответ и не моргала. Ей было очевидно, что мысли и взгляд художника не синхронизированы. С таким же успехом он мог «пялиться» на стенку.

И как «достучаться» до такого?

– Хэй! – Женщина пощелкала пальцами перед лицом Тима. – Есть кто дома или зайти завтра?

Вдруг парень улыбнулся.

– Хорошая… Идея!

Молодой человек развернулся и почти прыгнул, но Орисс схватила его за рукав куртки и потянула к себе. Тим недоуменно взглянул на неё.

– Давай так, я позволяю тебе нарисовать себя, а ты за это проведешь со мной вечер в таверне. Как тебе?

– Да я и так каждый вечер в таверне, – ухмыльнулся паренёк.

– Я знаю, но в этот раз в моей компании. Можем во что-нибудь сыграть или просто поболтать.

– Я все равно Вас обыграю!

– А ты попробуй!

Тим скептически скривился.

– Раньше времени не говори «гоп». Так что, по рукам? – Орисс протянула широкую ладонь.

– Ок, – бесцветно обронил юноша и ускакал.

***

Орисс невольно задержала дыхание: от табачного дыма, пота и других органических запахов слезились глаза, а легкие отказывались фильтровать этот смрад. Она, перескакивая через две ступеньки, направилась сразу на третий ярус: тут было «посвежее» да и народу поменьше. А еще именно здесь любил коротать вечера Тим.

При этом делал он это в своей манере: просовывал ноги в прогалины между резными столбиками деревянного парапета и что-то увлеченно рисовал угольком в своем скетчбуке. Иногда парнишка непроизвольно болтал своими ногами-жердочками в воздухе. Не всем посетителям таверны это было по душе, но недовольные предпочитали терпеливо «не обращать внимания». Ведь никто не хотел получить между ушей от Медведя и тем паче от самого Лорда Вульфа, который частенько инкогнито проводил в таверне вечера.

Никто из завсегдатаев «Шхуны» не мог бы точно описать внешность Лорда, а всё потому, что каждый раз он представал перед ними в новом образе: то глубокий старик, то прекрасный юнец, то джентльмен среднего возраста, то вообще восточный шах или иудейский раввин. Поди запомни всех!

Когда Орисс добралась до верхнего яруса, Тима еще не было. У подскочившего к ней гарсона женщина попросила чашечку кофе со сливками с двумя кусочками сахару. На пару секунд во всем питейном заведении повисла глубокая тишина, даже мухи офонарели от такой «душевной простоты» новоприбывшей.

Мальчишка же не растерялся, кивнул и умчался вниз. Орисс же и не рассчитывала на вышеупомянутую «чашечку», ей просто хотелось отослать гарсона подальше от себя.

– А Вы прикольная. – Тим вынырнул из полумрака.

– Отчего же? – пожала плечами женщина. – Разве здесь не подают чай или…

– Так что там по нашему договору? – Художник выпрастал из своей сумки планшет и пенал с рашкулем.

Орисс улыбнулась:

– С тебя разговор по душам.

– Э-э-э-э… О таком не было уговора…

– «Сыграть или просто поболтать» – помнишь? – Женщина приподняла левую бровь.

Тим промычал что-то нечленораздельное и кивнул в сторону арки окна, в котором еще в полную силу играл закат. Орисс последовала за ним.

«Интересно, что у него творится в голове, когда он рисует?» – размышляла Орисс не из праздного любопытства, а опыта ради.

***

Я сняла эти кошмарные очки и мир вокруг перестал быть унылым и однообразным. Все-таки видеть истинную сущность всего крайне утомительно и вовсе не так интересно как кажется вначале. Мир иллюзии, в который поселяют себя многие, красочный и привлекательный, комфортный, что ли. Но чем дольше находишься в «плену морока», тем угрюмее предстает перед тобой мир настоящий, без иллюзий и прикрас.

Но это я отвлеклась.

Тим преобразился, как только уголек коснулся листа бумаги. Всегда беспокойный и подвижный, теперь он напоминал буддийского монаха в момент медитации. А еще японского каллиграфа за работой. Безмятежность, концентрация, сила и красота. Лишь тонкие пальцы с мелком порхали от одного края листа к другому.

Как же красиво и восхитительно! Интересно, что у него творится в голове в этот момент?

Откуда-то из-за моей спины вынырнул давешний гарсон с изящной фарфоровой чашечкой, которая одурманивающе благоухала кофе со сливками и корицей.

– Просим прощения за столь долгое ожидание, мадам. – Мальчик низко раскланивался передо мной и почему-то пятился назад.

– Мой комплимент хозяину! – Улыбнулась я, но официанта как ветром сдуло.

***

– Я представлял тебя другой, Орисс. Зачем ты выбрала эти безобразные очки? Они сбивают с толку, – голос Тима был внятным, а взгляд внимательным и пытливым.

– Это не мой выбор, знаешь ли. – Женщина слегка улыбнулась. – Кое-кто постарался при экипировке.

– Очень зря. Ты вполне симпатичная и кого-то мне напоминаешь… – Тим протянул портрет.

«Если бы он знал, – промелькнуло в голове Орисс, – неужели даже этот образ не откликнулся ему?»

Вслух же она произнесла:

– Оставь себе, на память. А мне можешь подарить свой предпоследний скетч.

Парень отрицательно покрутил головой.

– Это задание от Вульфа? Ну, хотя бы покажи. – Орисс протянула руку.

Но Тим, словно не слыша, собирал принадлежности в сумку, медленно и аккуратно.

– Неужели тебе так неприятно иметь со мной дело? – не выдержала женщина, – что такого во мне ужасного?

Художник безэмоционально посмотрел на неё.

– Что, – так же бесцветно прозвучало из его рта.

– Ты живой! – почти прокричала Орисс, – живой! Внутри тебя всё кипит! Почему ты сдерживаешься?

– Я не понимаю… – Тим шагнул в сторону собеседницы и задел ее плечом.

– Ну, нет, дружок, так не пойдёт! У меня терпение не бескрайнее…

Женщина схватила невежу за плечи и крутанула на 180 градусов. Парень свел брови к переносице, глазища гневно вспыхнули.

– Не имеешь права! – он попытался высвободиться, но хватка Орисс напоминала клещи.

– Еще как имею! – парировала она и силой усадила Тима на свободный стул. – Я не в игрушки пришла играть сюда, мой милый.

– Кхм… – раздалось из сумрака позади.

– Выходите уже, Лорд Вульф, – бросила через плечо Орисс.

Волк шаркнул ножкой, галантно поклонился и… предстал перед друзьями в своем «первозданном» виде, больше похожий на инопланетного пришельца, чем на человека: огромные, будто кошачьи, серо-голубые глаза, шерсть и чешуйки крыльев бабочки на лбу и скулах, длинная седая грива, острые уши и седая очень короткая «козлиная бородка», словно мазок кисти.