скачать книгу бесплатно
Осип Фомич являл собой типичного представителя «детей гнезда Петрова». Крестьянский сын из крепостных. Попал в солдаты в шестнадцать лет и сразу очень удачно – в Бутырский полк. Просто повезло.
Именно там его отобрали в учебную роту за рвение и прилежание, которая осваивала штыковой бой. А потом уже в роли инструктора поставили тренировать своих сослуживцев, сделав тогда капралом. Не минула его участь похода полка 1698 года, когда тот под началом Гордона подавлял восстание стрельцов.
Отличился Осип и в войне со Швецией. Руководил обучением пехоты в Белгороде в канун войны с Речи Посполитой. Принял в ней участие и даже сражался в окрестности Борисовки под рукой царевича в 1707 году. Именно там он и получил повышение в чинах до целого полковника. За храбрость и распорядительность.
Война закончилась.
Старая служилая аристократия воспринимала таких, как он, трудно. Регулярно происходили конфликты, саботаж и манкирование приказами. Однако царевич упорно продвигал подобных ему людей, стараясь освежить кровь военной и прочей аристократии теми, кто добился высокого положения сам, а не в память славных дел предков. Так что в 1709 году Осипа Фомича повысили до первого генеральского чина и отправили командовать Иркутским военным округом.
Самым далеким.
Самым спокойным.
Самым слабым.
И самым сложным именно с точки зрения управления из-за чрезвычайной удаленности подчиненных объектов.
Справится? Пойдет дальше. А на его место придет новый генерал, поднявшийся из низов. А если нет, то… Осип Фомич не хотел об этом думать.
Иркутский военный округ считался самым спокойным из-за того, что с халка-монголами русские давно замирились и спокойно торговали. Взаимовыгодно. Та самая Кяхта как раз на их территории и находилась. Этакая нейтральная площадка, где встречались купцы России и державы Цин. А прочие проблемы носили ситуативный и локальный характер. Да еще с середины XVII века шла малая война с чукчами. Но она велась где-то далеко и крайне ограниченными контингентами, нося характер этаких эпизодических столкновений.
В остальном же тишь да благодать.
В отличие от Томского и Тобольского военного округов, где приходилось иметь дело с отражением непрерывных набегов со стороны степи. Каждый сезон – полноценная военная операция, как правило оборонительная. И тот же Томск в 1698 года осаду даже держал от степняков. Бии улуса Джучи и енисейские киргизы[14 - Группа племен, проживавших в Минусинской котловине.] проказничали непрерывно и с выдумкой.
Алексей Петрович, отправляя Осипа Фомича сюда, рассчитывал, что тот сможет проявить свои лучшие качества. А именно распорядительность. В том числе в канун предстоящих реформ сибирских военных округов.
А тут такое дело.
Крепость сгнила.
И он о том узнал лишь после катастрофы. А если бы войска Цин не подошли к Нерчинску, мог бы и вообще не узнать. Вот его и заело. Ведь он спрашивал, принимая дела. Вдумчиво расспрашивал. И ему врали. В глаза врали.
– Лгуны! Мерзавцы! Твари! – кричал он, пытаясь догнать слишком быстроногих подчиненных.
После того, как он отходил палкой до полусмерти начальника канцелярии, остальные старались не подставляться. Как вскрылось, что тот знал о проблемах Нерчинской крепости и умолчал, так и сдали нервы у Осипа Фомича.
Бумаги все имелись.
Писали из города ведь. Писали. Понятно – до принятия дел новым генералом. Да только ведь знал глава канцелярии об этом. Точно знал. И много кто еще, включая простых жителей. Но пальца о палец не ударили. И слишком активного «пришельца» в лице Осипа Фомича «не беспокоили понапрасну». Ну а что? Ну сгнили укрепления. И что с того? Какая такая беда может приключиться, в которой они потребуются?
И тут в Иркутск прибыли лодки с беженцами.
Люди засуетились.
А чуть погодя пришли совсем уж печальные новости. Нерчинск пал, ибо сгнившие укрепления не устояли…
Устал и выдохся генерал только через пару часов, все-таки догнав и поколотив с добрый десяток старших чинов, часть из которых просто в силу грузности не сумели оторваться.
Да, по-хорошему нужно было поступать иначе. Приказать солдатам да казакам арестовать виновных. И дальше по инстанции пустить, перемалывая их судьбы в фарш. За дело. Но ситуация оказалась НАСТОЛЬКО неожиданной и шокирующей, что Осип Фомич не сдержался. Просто не смог совладать с собой.
И надо сказать, нашел в этой своей выходке полную поддержку горожан. Иркутск в те годы был очень небольшим. Все знали всех. И новость о падении Нерчинска вызвала эффект разорвавшейся бомбы. За своих командиров, которые лгали генералу, солдаты и казаки заступаться не стали. За дело же тех бил.
Да и опять же – зрелище. Не каждый день на такое посмотришь.
Осел Осип Фомич на лавочку у своего дома.
Осунувшийся. Мрачный. Злой.
Чуть погодя к нему приковылял, изрядно прихрамывая, начальник его штаба. Тот тоже лгал. За что и получил.
Потом подтянулся еще один командир. И еще. Еще. Пока все начальные люди воинские не собрались вокруг. Включая тех, что из Нерчинска пришли.
Ну и начали стихийный военный совет, к которому регулярно привлекались люди рангом пониже. В том числе и не военные чины, но хорошо знающие ту или иную местность. Дабы понять – куда цинцы пойдут, что смогут и так далее. Солдат старых вытащили, что еще в старую войну тут воевали. Даже нашли одного, сидевшего осаду в Албазинском остроге…
Сам же новый генерал в известной степени чувствовал стыд за свою выходку. Не по чину ему такие поступки. Хотя, как он слышал, и царь не гнушается иной раз за палку взяться. Да и подчиненные вроде не дулись. Только охали, трогая ушибленные места…
Глава 5
1711, июль, 5. Саратов – Удинск
Купец степенно отхлебнул чая из чашки и поставил ее на стол. На блюдце. Это был тот самый Семен Фомич, что возил линейки да гири из Москвы на продажу в Смоленск, когда вводили новую СИ.
Ныне сей торг уже не шел так же бойко. И он отправился в своеобразное турне – посмотреть да послушать. Благо, что денег на распространении СИ сколотил изрядно и лавки имел по разным городам всего северо-запада. Даже в Ригу пробился.
Маленькие.
Они себя окупали и прибыль мал-мало приносили. Но плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Вот и Семен Фомич желал выйти на другой уровень торговых оборотов. Для чего линейки с гирьками совершенно не годились. Вот и отправился он погулять. Людей посмотреть. Себя показать. Да подумать – откуда-куда и чего возить сподручнее. И отправиться решил в те края, где в эти годы кипела самая бурная жизнь, – на Волгу. Тут взрывной рост и торговли, и перевозок, и всякого рода особых дел. Тех же новых хозяйств поставили массу. Да производящих всякое…
Прибыл в Саратов.
Погулял по торгу. Поговорил с людьми.
Там-то и узнал, что один его старый знакомец тут поселился. Уехавший из Смоленска еще до всей этой бучи с новой СИ. Вот и решил навестить его да поговорить. Он ведь если и не местный, то вон сколько тут прожил. Всяко лучше ситуацию знает…
– Вокруг города ничего особенного нет, – добродушно ответил знакомец. – Здесь всего семь колхозов. В них маис, фасоль и тыкву растят. Тебе нужно южнее ехать.
– Тыкву знаю, – произнес Семен Фомич, – а маис и фасоль – это что?
– А пойдем покажу…
Прогулялись до амбара. Он начал показывать и рассказывать.
– Фасоль, считай, что горох, только крупнее. И варится дольше. Маис же… это зерно. Видишь, какие крупные и дивные колосья? Так-то вещь. Но люди его не знают и не покупают. Да и непривычно оно.
– Тыкву, как я слышал, тоже неохотно покупают.
– Так и есть. У привычки великая сила… увы…
– И кому же это все растят?
– На прокорм колхозникам да в Пермь. Там с едой несладко, оттого все берут. И тыкву с маисом в каше мешают.
– А зачем?
– Так с тыквой больше варева выходит. Живот набить – самое то. А тыквы у нас вон какие. На загляденье. Поговаривают, что их поначалу хотели растить скоту на прокорм. Но люди тоже жуют. Особливо ежели выбора нет.
– Не глянулась тебе чем-то тыква?
– Мне? Так нет. Я-то ее люблю даже. Супружница моя ее запекает с медом – вообще лакомство выходит. Но люди у нас к ней непривычны. Оттого про скот и думали. Или птицу. Что куры, что гуси, что эти… как их… индейские куры, да, тыкву хорошо едят. Но им не достается, – улыбнулся Платон Тихонович.
– Ты сказывал про юг. А что там?
– А там много чего садят. И земляной орех с грушей, и солнечный цветок, и иное. Сверх к тому, что у нас выращивают. Солнечный цветок особенно хорош. С него масло можно давить. Хорошее. У нас в Царицыне первая маслобойня стоит. Я брал на пробу. Не оливковое, но доброе и сильно дешевле. И еще с него жмых остается, которым скотину кормить можно. Тех же свиней. Так что дело верное.
– А груша эта земляная? Что сие?
– Ты картошку знаешь?
– Ну а как же?
– Вот что-то похожее. Только можно по всяким неудобным местам высадить. Мал-мало еды даст. Она как сорняк растет. Не скажу, что сильно много или очень вкусно, чем-то на редиску похожа, только слаще, но как подмога – хороша. Ее ведь даже вдоль тынов можно сажать. В любой угол понатыкать. Покупать и возить можно только на продажу как спасительное средство, впихивая его селянам. Говорят, и на Смоленщине растет, и даже на юге новгородских земель. Но это слухи. Это проверять надо.
– А орех земляной?
– Орех и орех, – пожал плечами Платон Тихонович, – на вот, попробуй, – сказал он и, зачерпнув несколько штук, протянул Семену Фомичу. – Шелуху только руками разломай.
Собеседник сделал, что просили.
Попробовал.
– Да не кривись.
– Непривычный вкус.
– Оттого ходу мало ему. Но он очень сытный. Его в гарнизоны дальние шлют. А если подсушить, перетереть да подсолить – на масло становится похож. Таким его на корабли дают, в жестяные луженые банки закрывая. В Царицыне мастерская небольшая этим промышляет.
– Маис подсушивать да молоть не пробовали? Коли зерно, сказываешь. Может, из него и хлеб можно печь?
– Да кто его знает? Может, и можно. Да он весь в кашу идет. Вполне приличную, хоть по вкусу люду чуждую. Привыкать к ней надо.
– А что еще на юге дивного растят?
– Сарацинское зерно – рис. В заболоченных землях дельты Волги высаживают. Особливо из далекой Аютии людишек вывезли, умеющих сие делать. Они там какие-то канавки капают да вообще странное делают. Но тут лучше самому посмотреть. Еще просо с сорго у казаков по Яику. Хотя… – задумался Платон Тихонович. – Знаешь, а ведь маис мелют.
– И где?
– Не у нас на Волге. Знакомец ко мне с Дона приезжал по прошлому году. Сказывал, что по нижнему его течению тоже, как у нас, тыкву, фасоль и маис сажают. И там мельницы ветряные на бровках ставят. Им туда через Иван-озеро особые жернова привезли. Бочку из чугуна литую, да шары к ней. Внутрь сыплют зерна маиса, кладут те шары да крутят бочку. Может, одну такую поставили, а может, и много – не ведаю. А то и набрехал. Кто же его знает? За ним такое водилось уже – любил приукрасить. Ты бы сам туда съездил – глянул. А потом мне отписал. Самому зело любопытно.
– А сам чего не поедешь?
– Так когда мне? Ты вон в разъездах. А я дела тут веду. Не отлучиться. Видел ветряки у города? На холмах.
– Видел. Такое не пропустишь.
– То мои. Я с Алексеем Петровичем ряд заключил.
– С царевичем? – удивился Семен Фомич, перебив собеседника.
– Так, – кивнул собеседник. – Я-то как из Смоленска уехал? Рискнул. Пришел к нему на прием. Да удачно… Ему как раз был нужен человек для дел таких. Вот и пристроился удачно.
– Зерно мелешь?
– Дерево пилю. С севера баркасы большие спускаются с деревом, заготовленным чин по чину по Каме и притокам ее. Просушенным по уму да в сплав непускаемым. А я тут его пилю. Чай, ветра бесплатные, – улыбнулся Платон Тихонович. – На брус и доски распускаю. Их загружаю на баркасы и дальше через Астрахань в Бендер-Энзели.
– Это куда?
– В Иран.
– Куда?
– К персам. Они свою державу так кличут.
– И хороший навар?
– А то! Я уже все вложенное в мельницы отбил. Еще и опилками торгую.
– Опилками? Кому они надобны-то?
– То Алексей Петрович подсказал. И даже оснастку прислал. Я из опилок кирпичи такие давлю, вроде глиняных. После просушки их как дрова можно использовать. Обрезки же и часть опилок идет на топку в этом деле. Тоже на юг везут. Денег не так много, но тоже прибыток.
– Интересно…
– Очень интересно. Так что занят я так, что никуда не отъехать. Если поставки сорвешь, царевич голову оторвет. Вот – присматриваю за рабочими. А все ж хочется разобраться – как у них там. Больно меня эта мельница маисовая за душу взяла. Его ведь тут много растят. И говорят, что еще колхозов ставить будут столько же на будущий год.
– А что там по Дону вообще?
– Переселенцы от турка туда едут. И эллины, и болгары, и иные. И через них едут. Поговаривают, что царь-государь наш с ихним договорился. И османы откуда-то издалека нам охочих людей везут. Магометан. Светлых ликом. Но не турки и не арабы. Другие. И странные. Царевич их обзывает берберами, но, мне говорили, себя эти люди кличут иначе и по-разному.
– И что же? Своим обычаем живут?
– Нет. Так их вразнобой по южным берегам селят. Стараются. В Крыму, по Дону аж до Воронежа, по нижнему Днепру до порогов. У нас-то тут все больше переселенцы из Ливонии и Финляндии. А там эти. Наш люд тоже едет, но мало пока. Их промеж этих пришлых селят, чтобы язык учили. Да и оных мешают дай боже.
– Не бунтуют?
– Так там полки стоят. Поди побунтуй, – усмехнулся Платон Тимофеевич. – Да и лихих казаков оттуда уже сковырнули. Шалить особливо-то и некому. Сказывают, что уже тысяч пятьсот люда всякого туда понаехало. Вот в дела их и вовлекают. От Царицына на запад сады разбивают. Вдоль дороги торговой. И по Дону всякое сажают. И в Крыму.
– А что там в Крыму сажать-то? Там же воды нет.
