Потусторонним вход воспрещён

– Глеб Борисович упоминал род Хранителей, – поделился Вася. – А потом сказал такую странную фразу: «Реши насчет своего места в жизни, пока все картины не умерли». В общем-то, мы с ним встречались как раз по поводу грибковой болезни на многих полотнах в музее. Я отучился на реставратора.

– Гусев темнит, – сказала Лида, глядя на Лёню. – Сначала отказывается сотрудничать с Институтом, а сам тем временем ищет себе замену.

– Старый интриган.

– Мне только интересно, почему он? – кивнула девушка.

– Хотелось бы знать. – Василий пожал плечами.

– Выясним, – отрезал Лёня. – Сейчас есть дела поважнее.

– Пропавшие дети? – встрепенулась я.

Если полчаса назад после разговора с Васей я могла сказать, что нахожу закономерности в случаях со мной и с ним, то теперь в голове все перемешалось. Мысли сбились в кучу.

– Мне нужно кое-что вам показать, – сказал Лёня. – Подождите минуту.

Он порывисто развернулся и скрылся в двери. Еще не осознавая, что собираюсь делать, я сорвалась с места и под неодобрительный взгляд Лиды выбежала следом.

В темном коридоре я чуть не влетела Лёне в спину. Он обернулся, замер, занеся руку над колышущимся тканевым пологом. За ним была комната, где светила красная лампа и стояли клетки со зверьками.

– Ты со мной?

Я увидела в полумраке, как недоуменно изогнулась его правая бровь.

– Если можно.

– Ну, вперед.

Я нерешительно просочилась в комнату за лаборантом. При звуке шагов возня и шебуршание в клетках прекратились. Множество пар бусиничных глаз уставились на нас в настороженном внимании. Лёня подхватил клетку размером с небольшой аквариум. Зверек внутри завозился, вытянул сквозь прутья лапу и угрожающе затряс ею в воздухе. Не обращая внимания на его метания, Лёня развернулся к выходу. Я заслонила проход.

– В чем дело? – негромко и очень ровно спросил он.

В свете ламп лицо парня выглядело красновато-румяным, как от загара. Длинные тени очертили скулы, выделив острый подбородок с едва заметным пушком и выразительные линии бровей.

– Помогите мне, – прошептала я. – Моя сестренка пропала. Точнее, ее украли. Я уверена…

Лаборант медленно моргал, неотрывно глядя на меня. Грудь под вишневым свитером мерно вздымалась и опадала. На бесстрастном лице сложно было прочитать, о чем именно он думал. Но он решал.

Я внезапно догадалась, что Лёня выглядит моложе своих лет, хотя наверняка старше и Василия, и тех ребят. Опыт спокойной силой читался во взгляде, в мягкой уверенности движений, интонациях.

– Разберемся, – наконец сказал Лёня и, осторожно взяв меня за локоть, обошел и двинулся обратно в лабораторию. Я поспешила за ним.

– Это котеуглы, низшие существа, жители сумеречного города прошлого. Потусторонний рембрандтского типа. – Лёня поставил клетку со зверьком на лабораторный стол, зафиксировал металлическими креплениями дно. Зверек беспокойно заерзал, взгляд крошечных красных глазок метался от нас с Василием на лаборанта. – Угловатые твари, поедающие мышей. В общем, отсюда и название. Водятся в мусоропроводах домов и старых канализациях. Пока север города еще не так плотно застраивали, обитали там.

– Зачем они вам? – спросил Вася.

– Эксперименты с биоэлектричеством. Скажем так: альтернативные источники энергии. Но не суть. – Лёня оперся ладонями о стол, развернулся к нам. – Сейчас будет небольшой экскурс в историю. Что мы знаем об основании города? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Была болотистая глухая пустошь, труднопроходимая, не заселенная людьми. Затем пришел царь Пётр и заложил крепость на Заячьем острове.[16] Так?

– Наверное, – сказала я. – В учебниках по истории это и пишут.

Лёня удовлетворенно кивнул. Как лектор, довольный неправильным ответом студента, попавшегося на его уловку.

– Во всяком случае, именно эта теория разлетелась как горячие пирожки. В то же время нам известны конкретные народы, населявшие земли Приневья и Приладожья тысячу лет. Об этом еще Шарымов[17] писал. Водь, нудь, суомские и ижорские племена. Викинги, оседавшие вдоль торговых путей. Жизнь кипела. В том числе тайная жизнь. Тонкие миры существовали бок о бок с нашим. Духи, неведомые создания. До сих пор на месте бывших поселений вдоль реки находят языческие капища и жертвенники. Взгляните, насколько обширные территории были задействованы. – Лёня махнул рукой.

За его спиной, на дальней стене, висела репродукция старинной карты: зеленоватая суша, ближе к воде раскрошенная на крупные острова. Зубья леса вдавались в нее неохотно, образуя кривую «расческу». Штриховка обозначала болота. Широкий рубец реки в левом углу карты был уродливее и шире нынешней Невы.

– Вопрос: откуда взялся слух о «гиблых пустынных землях»? И тут же вторая нестыковка. Если пройтись по историческому центру Санкт-Петербурга, можно заметить, что у многих домов есть так называемый цокольный этаж. Наверное, со временем подземные воды размывали почву, и здания потихоньку «проваливались». Так объясняют официально.

– Культурный слой, – перебил Вася.

– Возможно. Я не списываю роль наводнений, как, например, в тысяча восемьсот двадцать четвертом. Страсть, что тогда творилось, если верить картинам художников. Возможно, где-то и намыло лишний слой грунта. Но как тогда объяснить чертежи Зимнего дворца и многих других архитектурных сооружений того времени? – Лёня покачал головой. – Бартоломео Растрелли изобразил на них здание Эрмитажа именно таким, как мы видим его сегодня: с утопленным в землю цокольным этажом. То есть где-то культурный слой за триста лет нарос аж под три метра, а какие-то места совершенно обошел стороной? И где вы, простите, видели культурный слой в несколько метров? В Трое, значит, накопилось не больше сантиметра, который безалабернейшим образом уничтожили при раскопках, а у нас что?[18] Люди по дорогам не ходили, улицы не убирали? Не-е-ет. Это значит, что здания строили таким образом изначально: без фундамента и с окнами в полуподвальных этажах. Разумно ли это в условиях постоянных наводнений? – И опять Лёня не стал ждать ответа, сказал сам: – Неразумно. Если, конечно, строители были не в курсе зыбкости места. Но подобное исключено. Тогда, быть может, фундаменты не делали потому… что они уже были? Остатки разрушенных построек…

– Ты хочешь сказать, Петербург существовал до прихода Петра Первого? – поинтересовался Василий.

– Не только существовал, но и был заселен. С полной ответственностью вам заявляю. Минутка демонстрации.

Лёня оттолкнулся от стола, прошел в угол, где стояла широкая приземистая тумба, намертво вросшая в пол. Откинул звонкую жестяную крышку. Изнутри дохнуло слабым запахом водорослей и сырости. Колодец?

До меня с запозданием дошел смысл Лидиной шутки про любителя не суши, а, скорее, речной воды. Лёня бодро завертел ручку ворота. С металлическим звоном и плеском поднялось ведро. Лаборант выхватил его, затащил на борт. Зачерпнул химическим стаканом.

Я затаила дыхание, но вода оказалась самая обыкновенная: прозрачная, без частичек рассеянной тьмы.

Лёня поставил стакан на стол, крючком на витой пружине подцепил крышку клетки. Потянул на себя рычаг рядом с платформой. Спицы, служившие стенками, резко сложились. Потолок с силой обрушился на дно, придавив зверька. В воздухе повис звук оборвавшейся тугой пружины.

Я вскрикнула:

– Что ты сделал?!

Я боялась подойти ближе и увидеть окровавленную шкурку и размозженные косточки хилого создания. Кем бы ни было существо, оно все-таки живое.

– Вернул Потустороннего в его мир, под землю, на Изнанку города. – Лёня спокойно пожал плечами. – Сама посмотри.

Я отчаянно замотала головой.

– Ладно, сейчас поправим.

Отцепив спусковой крючок с пружины, Лёня снова расправил клетку. Останков не было, лишь кучка уже знакомой невесомой пыли.

Мы с Василием жадно следили за происходящим. Лаборант плеснул воды прямо в горсть сероватой трухи. Внезапно кашица зашевелилась, стала жадно вбирать воду. Отдельные крупинки подтягивались к куче в центре клетки. Субстанция пухла, поднималась, словно распирающее кастрюлю тесто, продолжая свое студенистое трясущееся движение.

Тонкая когтистая лапка протянулась к прутьям решетки, за ней показалась вторая. Затем треугольная голова существа высунулась из комка шевелящейся грязи. Живой и невредимый зверек пронзительно заклекотал и заметался в клетке. Пыли же и след простыл.

– Видите? У здешних созданий особенная связь с рекой. Вода из Невы питает их, позволяет жить в мире, который больше не принадлежит им полностью: в мире обычных людей.

– Это магия? – спросил Василий.

Лёня покачал головой. Лида, все это время следившая за нами молча и без движения, подала голос:

– И да и нет. Процесс развоплощения вполне себе физический. Будь тут достаточно чувствительный термометр, мы бы засекли тепловой выброс. Хотя это иррационально с точки зрения привычной логики. Сейчас существа тонкого мира, давние жители сумеречного города, на развалинах которого, вероятно, был построен Петербург, – лишь исторические эманации, проекции так называемого Перепутья.

Лёня продолжил:

– Ага. Мы нарекли их Потусторонними. Они обитают здесь повсеместно в разных причудливых ипостасях. Некоторые даже похожи на людей. А мы, сотрудники Института, похожи на них. Верно писали классики: каждый человек – маг в душе. Когда очень долго прислушиваешься к сигналам мира, можешь развить в себе дополнительные способности. Шестое чувство, если хотите. Кто-то начинает слышать залежи руды и подземные источники. Другие ощущают чужую ложь, излечивают тела от повреждений, накидывают полог отвода глаз. Вот и получились… то ли маги, то ли историки.

Вася и я растерянно моргали. Лёня, явно довольный произведенным впечатлением, улыбнулся.

– И чем же занимается ваш Институт? – спросил Василий после долгой паузы.

– Поиском истоков правды. Копаем вглубь исторических эпох, выискиваем то, что потеряли или специально укрыли. Достраиваем картинку нашей реальности, при этом стараясь всё сделать так, чтобы никто посторонний не узнал о другой, соседствующей с нами. Ты знаешь, например, что Декабрьское восстание разжигали в том числе и Потусторонние? Александр Первый, прославившийся склонностями к мистицизму, в качестве самодержца их не устраивал, потому что мог докопаться и до тайн Перепутья. В общем, теперь знаете…

Лида подхватила:

– Город живет, пока о нем помнят. Пока заботятся о нем. Прошлое всегда стремится взять реванш. Если люди забудут собственную историю и не станет Института и Хранителей, древние силы прорвутся на свободу и превратят здания и жителей в такую же пыль, которая была здесь столетия назад, до прихода Петра. И начнется хаос. – Кивок на клетку. Котеугл сидел в углу, рассеянно умываясь лапкой.

– Разве он уже не начался? – угрюмо спросила я.

Лёня прикусил губу. Наверное, вспомнил мой горячий шепот в коридоре и мольбы о помощи в поисках сестры. Но ответить не успел.

– Что случилось с человеком в кафе? – задал вопрос Василий.

– Звездная плесень. Вызывает стремительное разрушение под действием искаженного хода времени. Есть такая закономерность: некоторые вещи в городе сохраняются на века, а что-то сгорает буквально на глазах, сморщивается, покрывается трещинами, иссыхает и превращается в пепел, потому что его подтачивают энергии этого места. И я не только про неодушевленные предметы. Плюс историческая аура тут не очень. Но это скорее одно из следствий, нежели причина аномалий. Звездная плесень – неразумный потусторонний паразит, встречается нечасто, водится обычно в старинных местах и музеях. На живое не нападает, потому как не имеет разума отличить его от неживого. Да и тягаться с живым ему не по силенкам.

– При прошлой нашей встрече ваш паразит вел себя вполне разумно, – поморщился Вася.

– Причину этого нам и предстоит выяснить, – хмыкнул Лёня. – Видимо, микоплазменной пневмонии в декабре нам не хватило. Теперь у нас разумные грибы. Впрочем, появление звездной плесени обычно и так не предвещает ничего хорошего.

В кармане у меня громко и настойчиво завибрировал телефон. Надеюсь, это не сообщение от мамы, требующей тотчас вернуться домой. И не плохие новости…

Я выдохнула и быстро открыла сообщение.

Писала не мама. Номер у отправителя вообще отсутствовал. Я застыла. Потом крепко зажмурилась, не веря своим глазам. Перечитала короткие строчки, чувствуя, как при каждом слове кровь гулко ударяет в виски. Сердце заходилось как сумасшедшее. Буквы прыгали и двоились.

– Ну что там? – первым не выдержал Вася.

Я выдохнула:

– Кажется, я узнала, где моя сестра.

Глава 7

Сердца Петербурга

По указу Его Величества Государя Императора Александра Николаевича самодержца Всероссийского и прочая, и прочая, и прочая приказываю учредить новое государственное ведомство за именем Главного Потустороннего управления города Санкт-Петербурга с целью сохранения народного спокойствия и защиты Государства от потусторонних угроз и нежелательного влияния на души и умы населения.

Министр внутренних дел П. А. Валуев,в ответ на Высочайшее постановление Императора Российской империи Александра II о создании НИИ ГИИС (бывш. Главного Потустороннего управления), 1 (13) апреля 1860 г.Василий

– Что там написано? – спросил я.

Марго зажмурилась, помотала головой. Телефон лежал перед ней на столе. Я взял мобильник.

– «Дорогая Маргарита! Пишу по поводу объявления в тематической группе. Это было очень любезно с Вашей стороны – упростить нам поиск контактов для связи с Вами. Перехожу к сути. Так вышло, что у Вашей семьи есть очень важная для нас вещь. А у нас – кое-кто ценный для Вас. И мы предлагаем вернуть пропажи на свои места. Как насчет встречи сегодня? Ваш покорный слуга, Вольдемар». Откуда он вообще знает о Василисе?!

Марго вскочила, выхватила у меня из рук телефон, метнулась к двери.

– Постой пока паниковать, – вмешался Лёня, шустро перехватывая ее за локоть. – Для начала надо разобраться.

– Да сдался мне их ключ. Пусти! – Марго вырвалась.

– О чем речь?

Марго вытащила из кармана и показала на раскрытой ладони ключ.

– Вот. Василиса – это моя сестра. Мне нужно домой. Сообщить родителям. Пусть идут передадут полиции…

– Боюсь, там вам не помогут, – почесал затылок Лёня. – К тому же они в курсе. Мы проверяли свои догадки насчет пропавших.

– И что?

– И… ничего. Что он пишет насчет встречи?

– В ночном клубе у Гавани в десять. Адрес пришлет позже, – глухо сказала Марго и заплакала.

Лида поднялась из-за стола, взяла с полки чистую чашку, налила остывшей воды из чайника. Марго с благодарностью приняла кружку, стала пить частыми мелкими глотками.

На несколько секунд их с Лидой пальцы соприкоснулись.

– Опер Ряженый. Ну и фамилия!

– Откуда ты…

Лида постучала пальцем по виску.

– Мысли?

– Ты позволишь?

Они сели за стол, друг напротив друга. Лида крепко обхватила ладонями руку Марго:

– Расслабься.

Марго недоверчиво прикрыла глаза, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя.

Лида замерла, глядя в пустоту, лицо ее сделалось отстраненным.

– Совсем недавно переехали. Работает курьером, пока каникулы… Десятый класс? Пф, мне б твои годы! Вчера доставляла заказ нам в лабораторию… Лёня! Нужно запирать входную дверь! – неожиданно воскликнула девушка.

– Откуда я знал, что у нее не будет сдачи? – пожал плечами лаборант.

Лида сделала на него страшные глаза и снова забормотала вполголоса:

– Младшая сестра пропала… прямо из детской… «как ветром сдуло». Это, между прочим, ее выражение. Котеугл хотел стащить ключ, но стал жертвой кота… Пыль… Кукла истлела за ночь… – Лида ненадолго замолчала, по-прежнему глядя в пространство. – Ха! Она думала, это мы! Ходила под окнами лаборатории, выслеживала тебя…

– Хватит, – перебила ее Марго, отдергивая руку.

– Ты все слышал, Лёнь.

– Кто-то науськал Потустороннее существо стащить ключ. Значит, он один в своем роде. Ключ, имею в виду. И притом чрезвычайно ценный. Где ты его взяла? – спросил Лёня.

– Нашла на скамейке в сквере. Незнакомый старик советовал поискать его прежнего владельца. Я дала объявление в соцсети.

– А ну покажи!

Лида протянула ладонь. Марго вздохнула и покорно вложила в нее пальцы. Взгляд Лиды опять затуманился, она нахмурилась.

– Не вижу, – озадаченно произнесла девушка через несколько минут. – Черты размытые.

– Хотелось бы знать, кто тогда написал эсэмэску Марго и на кой ляд этому субъекту сдался ключ, если он даже использовал потустороннее существо для кражи?

– Особо ценная коллекция антикварных шкатулок? – предположила Лида.

– Сомневаюсь.

– У него моя сестра, – подала голос Марго. – Если это выкуп, пусть заберет и подавится!

Лёня поскреб переносицу:

– Не хочу тебя расстраивать, но насчет выкупа еще не факт. Ключ один, а детей пропало за последние две недели с твоей сестрой пятеро. Не похоже на специальное похищение.

– Нет, – неожиданно для себя сказал я. – Ключ не один.

– Поясни, – попросил Лёня.

– В магической лавке была заводная кукла. Даже не так. Манекен с органами, как для уроков биологии. И он… Мне показалось, кукла разговаривала со мной. Осознанно. Она повторяла «черная вода» и «еще один ключ».

Лёня задумался. Воспользовавшись паузой, я уточнил:

– Скажи, а чисто технически возможно управлять неодушевленными предметами? Наделять их жизнью, имею в виду.

– Еще никогда никому не удавалось. Лид, ты не поможешь мне кое в чем?

– Конечно, капитан, – саркастично усмехнулась Лида. – Что надумал проверить?

– Странные слова Гусева про род Хранителей. Посмотри по нашим книгам. И на всякий случай по гербовнику.

Девушка кивнула и обратилась ко мне:

– Мне нужны твои фамилия, имя и отчество. И желательно то же самое кого-нибудь из родственников.

– Обязательно?

– Она не кредит на тебя берет.

Я помедлил:

– Красинский Василий Наумович. И Красинская Раиса Пантелеймоновна.

При упоминании директора Гусева первой на ум пришла именно бабуля.

– Интересное сочетание. Искать будет несложно.

Лида сделала заметку, оторвала стикер от стопочки и положила в карман халата.

– А нам нужно кое-куда съездить.

– Куда? – заволновалась Марго.

Лёня вздохнул:

– К человеку, которому мы, к сожалению, не поверили сразу. А он оказался прав…

* * *

Шестиэтажный дом математика Киселёва[19], автора известного учебника по алгебре и геометрии, стоял на второй линии Васильевского острова. До него мы шли пешком. Лёня, торопливо надевший длинную ветровку прямо поверх лабораторного халата, чуть забегал вперед, размашистым шагом меряя улицы.

Марго хмурилась, отчего на высоком лбу пролегала тонкая белая складочка, нервно закусывала губы и часто моргала, сумрачно глядя себе под ноги. Руки девушка прятала в кармане толстовки, сильно оттягивая его вперед так, что кофта скособочилась на ней, а шарф растрепался. Концы его болтались за спиной.

Но даже она, явно погруженная в мрачные и томительные мысли, на подходе к особняку запнулась и подняла голову, остановившись напротив парадного входа.

Несмотря на общую обшарпанность, дом сохранил следы некогда богатого убранства: львиная маска щерилась над входом слепой мордой, растительный орнамент устилал фасад, кованые перила балконов блестели облезлой позолотой в лучах выглянувшего из-за облаков солнца.

Лёня прошел в арку, потянул на себя неприметную боковую дверь. Полутемная сбитая лестница привела нас на третий этаж. Я с изумлением уставился на вереницу звонков, вделанных в стену. Под одной из кнопок висела табличка: «Миролюбовы – 3 звонка, Гореловы – 2 звонка, Давыдовы – 1 звонок».

Лёня решительно вдавил кнопку два раза. Сухая трель разнеслась в прихожей. По коридору старчески зашаркали тапочки. С надсадным то ли кряхтением, то ли скрипом дверь отворилась на лестничную клетку. К нам высунулась белая голова старушки, покрытая редким невесомым пухом. Под кривым носом бойко сидела бородавка размером с садовую муху. Сильно напомаженные фиолетовые губы скривились. Старуха потянулась к очкам на шнурке.

– Опять ты? – сурово прострекотала она, наконец разглядев лицо Лёни. – Я тебе что говорила? Нет их! Никого нет. Так ты теперь, малахольный, в чужие квартиры трезвонишь!

Марго удивленно вскинула брови. Я покосился на Лёню: не перепутал ли чего?

– Я, Валентина Петровна, не по злому умыслу соседей беспокою, – спокойно и даже немного весело объяснил он с театральной напыщенностью. – Я знаю, что Ярослав дома. И он, поверьте, тоже прекрасно знает, когда к нему приходят друзья. Но продолжает прятаться.

– Да как же? – Старушка-соседка широко распахнула блеклые серые глаза. – Если друзья, чего ж прятаться!

– Вы это ему, Валентина Петровна, как-нибудь скажите, – продолжил с задором Лёня, сам тем временем боком протискиваясь в прихожую и оттесняя соседку в коридор. – При встрече, а?

– Так он не выходит, – всплеснула она руками.

Руки были тонкие, костистые, с массивными агатовыми перстнями, увенчивавшими пальцы. Чем-то Горелова напоминала мне престарелую актрису. Или даже тетю Раю. Разве что роскошные кольца плохо вязались с засаленным байковым халатом и растоптанными тапочками.

– Мы здесь именно за тем, чтобы исправить ситуацию! – заверил лаборант.

– А вы… вы кто? – недоверчиво прищурилась старушка.

– Так говорю же – друг его! Ярослава!

– Ах да, точно, друг Яруши… – Госпожа актриса замерла с поднятым пальцем, припоминая. Уличив момент, Лёня схватил за руку Марго и протолкнул ее в коридор перед собой. – Хороший мальчик Яруша…

– Она бывшая учительница русского языка в гимназии. В старости у нее начались проблемы с памятью, – шепнул Лёня, увлекая нас вперед.

Опомнившись, Валентина Петровна засеменила следом:

– Я говорю, порядочный Яруша юноша. Не то что некоторые. Тут недавно один сосед заехал, гопнического вида молодой человек, надо вам сказать, – заговорщицки шепнула она, не обращая внимания, что ее никто не слушает. – Я ему на днях говорю: Сева, от тебя пахнет специями, зачем ты это делаешь, у меня аллергия! Или вот прошу вешать съемный стульчак на гвоздь. Ни в какую! Все ходит ночью мимо моей комнаты, кастрюлями какими-то гремит.

Сумрачный узкий коридор, казалось, тянулся в глубину дома бесконечно. Тусклая лампочка на шнуре бросала желтые отсветы на стены цвета гнилой травы. В душном полумраке пахло пылью, древним деревом, книгами и жареной рыбой. Повсюду были двери: двустворчатые, высокие, как в старинных залах для приема гостей. Паркетное покрытие с выпавшими ячейками и стертым рисунком устилали крошки. Мелкий мусор неприятно скрипел под подошвами. Где-то в сердце дома громко тикали часы.

– И им говорю: вешайте! А им хоть бы хны. Только плакаты свои в туалете могут лепить. Вот что они могут! – не унималась соседка. – А у нас, между прочим, барский этаж. Ба-а-арский![20] – потрясла она в воздухе кривым пальцем. – А заселяется все какой-то сброд.

У входа на кухню – я понял это по удушливому запаху рыбы, который здесь висел прямо-таки облаком, – Валентина Петровна отстала. Глянула на нас потерянным взглядом, явно забыв, о чем хотела сказать секунду назад, и скрылась внутри.

Лёня с облегчением выдохнул и остановился возле ничем не примечательной бежевой двери.

Правую створку украшал настенный календарь с красной рамкой-бегунком, остановившейся на четвертом февраля. Лёня уверенно сунул руку в нишу за календарем и извлек ключ. Не раздумывая, без стеснения отпер дверь. Из помещения хлынул живительный свет. Лёня вошел в комнату и поманил нас за собой. Мы оказались в просторной не то гостиной, не то библиотеке.

Книжные шкафы заполняли три стены из четырех. В правом углу, на почетном месте, возвышалась малахитовая изразцовая печь. Рядом стояло пианино с потрескавшейся лакировкой. Пространство над инструментом занимали картины в багетах – сплошь натюрморты, выведенные неуверенной рукой любителя.

На высоченном потолке – лепнина цвета мятного мороженого, с цветочными бутонами и позолоченными завитками. Из центра лепной розетки торчал на длинной «ноге» пятирожковый светильник. Запах книг упоительным сладким облаком витал в воздухе. Тома, не влезшие на полки, башнями высились по углам.

У окна стояли два кресла с высокими спинками. В том, что смотрело на дверь, дремала рыжая такса. Заметив нас, пес спрыгнул на пол и, заливисто лая, кинулся навстречу, шумно обнюхал брюки, завертелся игривым волчком, требуя ласки. Кудрявые висячие уши смешно подпрыгивали при каждом повороте востроносой головы щенка.

Лёня почесал пса за ухом, проскочил мимо собаки, чьи коготки смешно цокали по паркету, и приблизился ко второму креслу:

– Привет, дружище.

– Виделись, – глухо отозвались из кресла. Самого молодого человека видно не было, и с первого взгляда комната казалась пустой.