Потусторонним вход воспрещён

Где-то тикали часы. Я огляделся, но стены так пестрели плакатами, что сосредоточиться на них дольше пяти секунд не получалось. От нечего делать я пошел вдоль полок, рассматривая чудаковатые «магические» атрибуты, бывшие, несомненно, жуткой дешевкой. Полки кончились, я провел по стене рукой, касаясь стыков между листами. Неожиданно пальцы нащупали щель.

Замаскированная и совершенно слившаяся с рисунками дверца бесшумно подалась внутрь, обнажая за декорациями светлый безлюдный коридор. Мигали на потолке забранные металлической сеткой лампы дневного света. Пластиковая панель на стене отражала белесые блики. «Доска информации». В кармашках прятались белые листы и толстая книга «Правила проживания в заведении».

От резкой смены обстановки сделалось смешно и неловко.

Умно – устроить розыгрыш в общежитии. Оставалось только найти приятеля и всыпать ему за глупые шутки.

Я толкнул ближайшую дверь. Комната за ней походила на театральную мастерскую. В углу стоял стол с головастой лампой на кривой «ноге». Среди вороха ткани валялась растрепанная кукла.

На стене сверху было прибито деревянное полотно с полочками и креплениями для инструментов. Там висели и лежали странные формы, колодки и приборы для вживления шарниров, рядами тянулись мастерки и резцы по дереву. Тонкие золотистые спицы торчали из фарфорового стакана. На бархатной подушечке матово блестели под лампой стеклянные кукольные глаза на проволочных стебельках.

Остальные стены покрывали рисунки. Бесчисленные альбомные листы заполняли свободное пространство, лепились и наползали друг на друга, почти как в приемной с конторкой и заводным администратором. Страницы содержали чертежи будущих кукол: рассеченных на части, препарированных и вскрытых, с яростно заштрихованными черным карандашом лицами.

Других источников света в мастерской не обнаружилось, не было даже окон, оттого единственный яркий угол с порога приковывал взгляд. И я сам, и сотни нарисованных кукол с набросков казались мне наблюдателями, с трепетом следящими за работой мастера. Однако место за столом пустовало. Я попятился в коридор.

Следующее помещение походило на склад. На стеллажах, выстроившихся по бокам от входа, россыпью лежали пластиковые руки, ноги, туловища и безволосые головы. Иногда среди «запчастей» попадались подвешенные к балкам куклы – худые и изможденные, как высушенные мумии. И до ужаса реалистичные. Глаза навыкате излучали тоскливую безнадегу.

«Зеркало души», – вспомнил я.

Длинные проволочные ресницы бросали на щеки косые тени. Сероватая кожа шелушилась, точно сделанная из пергамента.

Прямоугольное отверстие в дальней стене загораживала фанера. «Прям как в окнах общежития», – подумал я. На ней мелом изобразили женщину с огромными миндалевидными глазами. В полупрозрачных голубоватых белках застыли золотые рыбки.

Под забитым окном стоял витой столик. За ним сидели еще две куклы: тонкий маленький мальчик и сухонькая девочка в платье невесты. И сатин платья, и впалые щеки игрушечной новобрачной отливали неживой синевой. Широко распахнутые глаза мальчика завороженно смотрели на подругу. Темно-бордовый галстук был засунут ему в рот. Нижняя челюсть неестественно широко отставала от верхней.

На столе перед ними покоился могильный венок. Пыльные, будто присыпанные землей цветы создавали атмосферу тоскливой мрачности.

Что значат все эти комнаты? Кто стащил сюда кукол, сделал мастерскую в жилом доме? И зачем?

Я на цыпочках вышел. Из следующего помещения раздавались ритмичные щелчки, стук и глухие удары. Шум издавали вращающиеся барабаны стиральных машин. За дверцами-иллюминаторами мелькало разноцветное тряпье. Гулкое дребезжание вибрацией разносилось по полу.

Машинки стояли друг на друге в три ряда, верхний упирался почти в самый потолок. Наверное, забирались туда по лестнице. Я притворил дверь и повернулся к ней спиной. Уверенность, что я нахожусь в обычном общежитии, таяла на глазах.

– Хранители – это типа люди, которые живут на границе с Потусторонним. А Институт – их особое ведомство. Понапридумывали, блин…

– Зачем они нужны?

– Для контроля. Думают, раз загнали Духов под землю, то все. А они – хоп! – и в личинку.

– Она открывается с помощью ключей?

– Типа того. Только нужно спрятать живую душу.

Из-за стены напротив раздавались голоса. Полная неразбериха.

– Ты, Темников, конечно, гений-все-дела, но я не понимаю, как можно ключом запереть то, что даже на руке не взвесить!

– Вырастешь – узнаешь.

– Куда уж расти-то?

Слова звучали неловко, механически, как если бы говорившие не знали языка, а просто повторяли заученные фразы наизусть.

Механически…

Души. Дети… Люди в метро смахивали на манекены, заводных кукол.

Я рванул навстречу с полной уверенностью, что снова увижу их. В тот момент я не понимал еще, что буду делать, но отчаянное желание застать говоривших врасплох перевесило растерянность.

Дверь открылась.

Я стоял на пороге, по всей видимости, общежитской кухни. Пол устилали квадратики выцветшего пестрого ламината. Вдоль правой стены тянулись ржавые рукомойники, слева выстроились пять или шесть плит. Возле одной замерли двое студентов – чем-то неуловимо похожие между собой рыжеволосый парень и девушка. На конфорке перед ними грелась большая кастрюля, из которой торчала поварешка.

Студенты внимательно наблюдали за ней, как будто чего-то ждали, но на скрип петель синхронно обернулись.

– Кого потерял? – спросила девушка.

Фигура ее походила на волну: дугообразная ссутуленная спина и выдающийся вперед плоский живот. Лицо пестрело крупными веснушками – даже издалека их рисунок проступал очень четко. Девушка зевнула, сделавшись похожей на выгибающуюся кошку, и облизнула губы. Глаза ее бесстыдно горели.

– Где здесь этот, в мантии? – Я изобразил одеяние торговца.

– Мастер кукол в конце коридора. Следующая дверь, – лениво махнул рукой парень и отвернулся.

Я порывисто отступил, собираясь идти, но в последний момент передумал и спросил еще:

– А Димон?

– Там же, Ваше Сиятельство, – ничуть не удивившись, проговорил студент.

Девушка сдавленно хихикнула.

– Спасибо.

Теперь я точно знал, что меня разыгрывают. Причем с самого утра.

Я прошел назад через дверь и застыл…

Коридора не было. Был узкий земляной проход с низким стесанным потолком. Пахло плесенью. Я выпрямился и уперся затылком в сырую почву. Обернулся.

Вход на кухню исчез. На его месте торчали из стены корявые корни. От них убегала вперед тусклая нить красных лампочек, похожих на те, которыми обозначают места дорожных работ. От ближайшего огонька к следующему тянулся тонкий проводок. Конец цепочки терялся в густом кофейном сумраке. Я пошел на ощупь, держась за провод, словно за нить Ариадны.

Шагов через двадцать я почувствовал, что потолок опустился ниже. Еще через десяток пришлось сгорбиться. Я двигался почти на ощупь, ловя красное свечение фонариков и неудобно выкручивая голову в попытках разглядеть хоть что-то впереди. Каждый шаг отдавался холодком, и внутренности испуганно сжимались в предчувствии того же жуткого вибрирующего воя, который сотрясал вагон метро.

Я уже понял, что иду по какому-то подземному тоннелю, проеденному под городом огромным ртом. Засечки на стенах походили на отпечатки зубов. Мне не хотелось думать, кем могло быть существо, проложившее его.

Нить огоньков внезапно оборвалась. Я с удивлением заметил, что стою возле еще одной двери: деревянной, с резным узором, состоящим сплошь из острых углов. Согнувшись, я пошарил в поисках ручки, навалился всем весом. С пронзительным скрипом створка подалась вперед.

Описав широкую дугу вместе с ней, я вывалился в неожиданно светлую комнату. За конторкой спиной ко мне стоял уже знакомый торговец.

Я был в той же приемной, куда попал, поддавшись миганию вывески на улице Лунных кошек. Или не в той, а всего лишь похожей?

Под потолком покачивались бумажные китайские светильники. Стены украшали тканевые драпировки густых винных и баклажановых оттенков. Вместо пухлого дивана по правой стене тянулся стеллаж, уставленный заводными игрушками. Оскаленные деревянные медведи по очереди ударяли молоточками по деревянной же наковальне. Раскрашенная обезьяна лезла по металлической спице за бананом и, не достав, падала обратно. Крутилась резная карусель. Отовсюду доносились, переплетаясь друг с другом, задорные мелодии.

В клетке над конторкой возилось мелкое существо: тонколапый мохнатый зверек с треугольной мордой. Не то истощенный лемур, не то насекомое с пушистыми суставчатыми конечностями. Недобрые глаза остановились на мне. Существо напряженно замерло.

– Можешь сказать Димону, что розыгрыш отлично удался, – бросил я в спину торговцу, с удивлением обнаруживая в голосе дрожь. – Правда, не знаю, как вам удалось провернуть такое в студенческом общежитии, но за декорации отдельный респект. Особенно за коридор. В нашем театре такого нет.

Сухие щелчки разносились по комнате, словно бряцали деревянными счетами. Дзеньк-дзеньк-дзеньк. Блондин поднял голову. Расписанная звездами хламида шелохнулась. Вместо чудаковатого парня на меня смотрело абсолютно гладкое пластиковое лицо манекена. Белые глаза выразительно мигнули. Кукла дернулась, сделала шаг навстречу. Нерешительно, точно боясь передумать или поторопиться.

Сердце дрогнуло и пропустило удар, а потом разразилось частой дробью. Я сглотнул, чувствуя, как пересыхает в горле. Отступил к стене.

– Ты… прошел сюда… а значит… справился… с испытанием. – Голос доносился откуда-то из нутра куклы. Приглушенный и скрипучий. Казалось, под широкой одеждой спрятан магнитофон.

– Несложно найти кого-то в общаге.

Я снова тяжело сглотнул. Лопатки коснулись полок стеллажа. Отступать дальше было некуда.

– Черная вода… под землей… где камень… – прохрипел репродуктор. – Торопись…

– Достаточно, – раздался властный голос. Из-за тканого полога в комнату шагнул растрепанный блондин в темных очках. Я удивленно воззрился на две одинаковые с виду звездные накидки. – В чужом незнании сила того, кто все знает.

Парень с силой крутанул в спине манекена ключ, тот обмяк и медленно сполз по стене, став похожим на обычную, неживую куклу.

– Мы с ним как братья-близнецы, но иногда он несет сущую чушь. – Блондин улыбнулся, и опять улыбка вышла какая-то кособокая.

– Кто ты?

– Ты пришел сюда, значит, хотел найти Мастера магических кукол. Модельера судеб. Великого Духа, в конце концов. Имя не имеет значения. Но раз мы здесь, разговор другой. Какой вопрос интересует Хранителя?

– Где мой приятель? Димон… Он меня сюда притащил.

– Здесь не знают такого, – вежливо улыбнулся тот, кто называл себя Мастером кукол. – Первый вопрос. Мастер трижды отвечает без платы. Еще два.

Я глубоко вздохнул, пытаясь унять рвущееся сердце. Что за бред? Розыгрыш зашел слишком далеко. Если это и правда розыгрыш. Но надо играть до конца.

– Ты спрашивал, зачем я пришел. Так вот. Почему пропадают дети?

Теперь мой голос звенел. От напора и наглости. И страха. В голове сбились в кучу десятки догадок – одна фантастичнее другой. Ничто не подходило под рациональное объяснение живых кукол и изменяющегося пространства. Ничто.

Блондин усмехнулся, будто взрослый над глупым вопросом ребенка:

– Потери – естественный процесс, когда одно Время сменяется другим… Еще один ответ.

– Значит, кому-то так выгодно! Может быть, вам?

Мастер застыл:

– Вопрос, заключающий в себе разгадку, некорректен. Но на него может ответить мой брат.

Он щелкнул пальцами. Сидящий у стены манекен ожил, поднял голову. По его лицу вдруг прошла судорога, ожесточенно перекосившая непрорисованные черты. Он протянул ко мне руки, согнул пальцы, будто желая сжать и раздавить.

Теперь я не стал медлить. Рванулся к углу, где под складками бархатной накидки пряталась входная дверь. Дернул ткань на себя. Из проема, окантованного тяжелой золотой рамой, дохнуло сыростью. Я торопливо шагнул в вечернюю улицу, но не почувствовал под ногами твердой опоры. Горло сковал ужас. Выбил из легких воздух. Сделал податливым и неуклюжим тело.

Я нелепо взмахнул руками, пытаясь схватиться за полотно. Жесткие неживые ладони подтолкнули в спину. Я извернулся, вцепившись в край ткани.

Кукольный брат блондина стоял на пороге. Накидка на манекене задралась, обнажая взгляду пластиковые органы: сероватые легкие, похожая на жирного слизня печень, клубок сизых кишок. Заводной механизм на месте сердца зловеще шевелил шестеренками. Скрипучий голос куклы произнес:

– Еще один… ключ…

Полог выскользнул. Манекен накинул его на дверь, отрезая путь свету. Я падал. Падал в нескончаемую тьму…

Глава 4

Старик у набережной

Потусторонний пепел – в больших дозах токсичная для человека субстанция и требует особого подхода и аккуратности манипуляций.

Выведите людей и животных. Изолируйте загрязненное помещение, закрыв форточки и двери. Не позволяйте взвеси пепла вместе с воздухом попадать в другие помещения.

Ограничьте место развоплощения. Пепел легко разносится на ногах.

Соберите пепел со всех доступных поверхностей, предварительно защитив органы дыхания как минимум влажной марлевой повязкой. На руки наденьте резиновые перчатки.

Когда пепел собран, помещение необходимо обработать концентрированным раствором хлорной извести.

Собранные образцы в герметичной упаковке передайте на экспертизу в научный отдел для регистрации и установления видовой принадлежности потустороннего существа.

Инструкция по работе полевых групп, глава 3, НИИ ГИИСМарго

«Иди на мой голос… За дверь… У тебя же есть ключ…»

Я вздрогнула, не разлепляя век. Прислушалась, но голос не повторился. Легкий ветерок скользнул по уху, потревожил прядь волос. Точно взаправду позвали. Я понимала, что вижу сон и что он скоро ускользнет, растворится невесомой дымкой. А вместе с ним уйдет теплый покой – без воспоминаний, без слез, без страха. Но до чего же реально звучит…

Тревога шевельнулась внутри, кольнула тупой иглой. Что-то нехорошее случилось вчера и не исчезло с утренним солнцем. Точно, Василиска пропала…

Стараясь оттянуть полное пробуждение, я села с закрытыми глазами, растерла ладонями лицо, запрокинула голову к потолку. На руках ощущался непонятный порошок. Еще секунду я прислушивалась к ощущениям, затаив дыхание. Точно, не снится. Порошок. Между подушечками пальцев чувствовалось что-то сухое – похоже на муку или сахарную пудру. Но откуда?

Дремоту как ветром сдуло. Я близоруко сощурилась на испачканную кисть. Кожа оказалась серой, точно заляпанной сажей.

Сообразив, что лицо у меня теперь не лучше, я поспешно рванула в ванную, где долго умывалась теплой водой и мылом, пытаясь смыть вместе с грязью вчерашнюю усталость и потрясения. Мысли ворочались с трудом. Мне казалось, я слышу, как в голове потрескивают и натужно вертятся шестеренки. Не мозги, а заводной механизм.

Вода пахла хлоркой. Я закрыла кран и рассерженно тряхнула волосами. Сильно вьющиеся, после сна они смахивали на гнездо сумасшедшей вороны. Под глазами залегли круги, веки набухли. Зато пыли больше не было.

– Чучело – оно чучело и есть, – сказала я отражению.

В коридоре я медленно осмотрелась. Квартиру накрывала плотная, вязкая тишина, в которой терялось даже тиканье часов. Щелчок выключателя она поглотила почти беззвучно. Родители ушли. Заметили ли они, что я спала в комнате Лиски? Или после вчерашнего маме все равно?

Вспомнились ее потерянный взгляд, папино осунувшееся лицо, мерзкая физиономия Ряженого, кобылий хвост инспекторши, и мне сделалось дурно. Томительно засосало под ложечкой. Может, сестру уже нашли?

В волокнистой, смутно проступающей мебелью темноте мысль показалась зловещей. Пусть ее найдут только живой! Пожалуйста! Я даже шутить над ней больше не буду. Даже свожу к дурацкой набережной!

В комнате пиликнул телефон, привлекая внимание. Мобильник я нашарила между диванными подушками. Экран блокировки выдал сухое сообщение от мамы:

Мы в полиции.

И все.

Я прищурилась и перечитала его три раза, пытаясь уловить недосказанность между словами. Кликнула на звонок. Испугалась и сбросила.

Но испугалась не голоса на том конце линии.

На обивке дивана, в том месте, где я заснула в обнимку с Лискиной куклой, серело размазанное пятно. Я схватила с тумбочки очки, кое-как нацепила их на нос. В нормальной резкости отпечатки ладони на сиденье смотрелись отчетливо и очень жутко. Кукла исчезла – может, выпала ночью?

Я посветила телефонным фонариком в темноту под диваном. Даже пыли нет, но… Свет выхватил в глубине бесформенную кучку тряпья. Я запустила руку в щель, примерилась, схватила наугад что-то мягкое, толкнула наружу.

Возле моих ног на полу лежала изуродованная, наполовину превратившаяся в труху кукла. Тряпичное тело сморщилось, ссохлось, ткань затвердела, сделавшись ломкой. Одежда напоминала выцветшие древние лоскутки и пахла разложившимися половиками. Ее покрывала россыпь зеленоватых плесневых пятен – как на залежавшейся корке хлеба.

Я с отвращением обтерла пальцы о штаны. Истлела. Сгорела без огня. Но как?

Кто-то заходил сюда ночью, пока мы все спали. Кто-то сжег куклу. Или подменил ее. Тот, у кого были ключи. Кто незаметно проник вчера в квартиру, выманил Василиску и запер дверь. Кто-то неуловимый, как дух.

Я вздрогнула и выпрямилась, тревожно осматриваясь. Из следов чужого присутствия в комнате было не только странное пятно. Пропали рамки с семейными фотографиями – штук пять, если я правильно помню, висели возле письменного стола. Мама так старательно пыталась придать комнате младшей дочери уют, что казалось, будто мы вообще никуда не переезжали. Каждая мелочь, каждый предмет лежали на своих местах.

И вот теперь рамки исчезли. Может, родители взяли на допрос? Но зачем им фото из летнего лагеря, с моря, со школьного концерта? Из угла комнаты на меня взирала голая белая стена. На свежей краске виднелись прямоугольные потертости – такое бывает, если рамка провисела много лет, и под ней образовалось светлое, не тронутое временем, светом и прикосновениями пятно.

Снова пятна. Откуда взяться им в новой квартире?

По спине пробежали мурашки, я попятилась в коридор. Повеяло потусторонним холодком. Меня впервые пугала простая комната. Даже будучи маленькой, я не боялась оставаться дома. Спала одна, если родители задерживались на работе. Никогда не пугалась тени от окна, стула с одеждой. Не придумывала сказок, будто в шкафу завелся монстр, потому что свято верила: в родной квартире со мной ничто не может случиться.

В родной…

Я попятилась из комнаты.

В коридоре взгляд упал на дверцу шкафа. Из-за курьерской сумки та плохо закрывалась, оставляя узкую щель. Только ли из-за сумки?

Сердце екнуло. Я проскользнула на кухню, достала из кармана мобильник, набрала мамин номер. Тревожные гудки эхом отдавались в затылке. Мне казалось, прошла целая вечность, прежде чем она ответила.

– Алло, мам?

– Да.

По голосу я не понимала, злится она или сдерживается, чтобы не заплакать.

– Тут в комнате… у Лиски. Ее кукла испортилась за одну ночь. И рамки с фотографиями исчезли.

– Какие рамки?

– Которые висели над столом…

– Мы могли не распаковать их еще. Ты только за этим звонишь?

– Только за этим.

– Мы не скоро приедем. Пожалуйста, жди нас дома… И постарайся не потеряться.

Мама сбросила раньше, чем я успела что-то сказать. Я кинула телефон на стол, нарочно шумно включила воду, прогоняя всколыхнувшийся в груди зыбкий страх. Что со мной такое? Тяжело дыша, я смотрела, как вода с шипением бьется о дно раковины и утекает в водосток.

Чего это я, правда?..

С кухней все было в порядке. По крайней мере, с первого взгляда. Достав из холодильника холодный сок, я долго и жадно пила его, будто стремясь заморозить внутреннюю дрожь.

Нахальный кот удостоил мое появление лишь поворотом головы – опять выслеживал птиц, статуэткой сидя на подоконнике. Рядом с ним стояли поникшие фиалки. Мама жаловалась, что цветы с трудом переносят смену климата и перестановку с солнечной стороны на несолнечную, но уносить горшки в комнату к Василиске категорически отказывалась, помня ее «эксперименты» с подстриганием кактусов.

Я взяла пустой стакан, набрала воды и вернулась к цветам.

Мясистые округлые листья фиалок с мягкими ворсинками и толстыми черешками казались покрытыми то ли паутиной, то ли сетью витиеватых трещин. Серо-зеленые прожилки вросли в тело растения, прорезали и иссушили его. Я прицокнула языком и плеснула в горшки из стакана. Хотела глотнуть и сама, но в последний момент заметила взвесь.

На дне плавали едва различимые черные частички. Я поднесла стакан к лицу, глянула сквозь. В утреннем свете вода выглядела кристально чистой, и тем контрастнее смотрелись вкрапления темноты внутри нее. Словно проколы в пространстве, втягивающие свет.

– Бред какой!

Я встряхнула головой, но додумать мысль не дал кот. Еще секунду назад сидевший на своем посту, он вдруг сорвался, пригнулся и опрометью кинулся вдоль пустой стены.

– Опять погнал невидимую мышь? Угомонись уже, а!

Я порывисто обернулась.

Мышь действительно была… Только очень странная. Существо размером с ладонь сидело на пороге в кухню и умывало лапой треугольную мордочку. Шерстяное и ломаное, как ветка дерева, с суставчатыми конечностями и помелом-хвостом. Смахивающее на большое насекомое. Заметив кота, оно подскочило, собираясь бежать, но слишком поздно. Я кинулась Ваське наперерез, схватила поперек туловища, потянула на себя. Кот гневно заорал. Мы покатились по полу. Красные глаза зверька смотрели на нашу борьбу с изучающим любопытством. Горбатое туловище изогнулось, шерсть на спине встала дыбом.

А я узнала его. Узнала существо из лаборатории, куда отвозила заказ!

Васька вывернулся, оцарапал меня и кинулся на добычу. Я вскрикнула и зажмурилась, чтобы не видеть его расправы…

Возни и предсмертного писка существа не последовало. Я осторожно приоткрыла один глаз. Васька озадаченно топтался на полу, разглядывая кучку пыли в том месте, где секунду назад находился зверек. Рядом валялся старинный ключ.

Я подняла его, повертела перед глазами. Тот самый, со скамейки в сквере. Только вот я сама бросила ключ в тумбочку в коридоре, когда вернулась. Значит, существо умудрилось стащить его. А зачем?

– Мяв, – пискнул кот и посмотрел на меня. В апельсиновых глазах перса плескалось недоумение.

– Мяв, – машинально повторила я, проводя ладонью по полу.

На пальцах остались пятна. Боясь спугнуть внезапную догадку, я отпихнула кружащегося возле ног Ваську и метнулась в детскую, мазнула испачканными пальцами по стене там, где висели рамки с фотографиями. Растерла ребром ладони. Пепельный след лег на обои неровным слоем, слился с серыми разводами на них.

Я подобрала истлевшее кукольное тело, потерла, окрашивая другую руку, и провела рядом с первой полосой новую. Если сомнения, что это один и тот же грязный налет, еще оставались, то теперь они напрочь исчезли.

Пыль… От пропавших рамок, куклы и зверька.

– Но это ж бред! – выдохнула я в который раз.

– Мяв, – подтвердил Васька, зашедший в спальню. В зубах он нес забытый на кухне ключ.

– И при чем тут он? – спросила я, хотя уже догадывалась. Странные зверьки сидели в клетках в лаборатории НИИ ГИИС. Ключ немного погодя я нашла на скамейке возле нее же.

«А Василиса?»

В груди шевельнулась тревога, но я прогнала ее – пусть не мешает думать. И ответила сама себе:

– Сейчас поедем и узнаем, что им известно про Василису.

Самокат не подключили к сети на ночь, и он разрядился. До лаборатории предстояло добираться пешком. Я сунула в карман телефон, ключи от квартиры, найденный ключик и потуже затянула шнурки толстовки, чтобы ветер не прокрался внутрь и не застудил до костей. Подумав, взяла с полки длинный шарф, обмотала вокруг шеи. Глянула на себя в зеркало – один нос и видно. И еще очки. Волосы я собрала в пучок на затылке, скрепив их Василискиной детской резинкой – на удачу.

– Не знаю, куда ты подевалась, но я обязательно тебя найду, – сказала я отражению и приободренно расправила плечи.

Впрочем, уверенности моей хватило ненадолго…

* * *

Примерно час спустя я стояла в переулке возле двери с синей табличкой.

Пока шла, спина взмокла под теплой толстовкой. Теперь же ее морозил холод, пробравшийся за пазуху. Здешний ветер умел проникать даже в самые труднодоступные места.

Я топталась возле входа уже минут пятнадцать. Выжидала, вытягивалась на цыпочках, пытаясь заглянуть в глухо занавешенные окна. Прохаживалась туда-сюда, норовя взять не наскоком, так измором. И продолжала время от времени трезвонить, вдавливая кнопку звонка до упора.