скачать книгу бесплатно
– Вот покончим с…
Кто-то тронул моё плечо.
Лии не стало.
Танк оставил пустырь.
По небу рассыпались знаки-символы.
"Чуток оклемался?" – спросил ефрейтор Фима.
Я повертел носом. Поиграл ушами. Поинтересовался, снятся ли сны Фиме. Он посетовал на то, что сны приходят к нему большей частью нелепые. Однажды он увидел во сне президента Клинтона. Тот катался по лужайке Белого дома на трёхколёсном велосипеде, а он, Фима, стоял в стороне и играл на саксофоне.
– Вздремни ты, – предложил я.
Во сне Фима запел. Слова были на русском.
– Переведи! – попросил я, когда ефрейтор проснулся.
Он перевёл: "У попа была собака. Он любил её. А она любила мясо. Любое мясо. Кроме старого, испорченного. А ещё была у попа жена. Собака жену попа не кусала, потому что под одеждой этой женщины мясо было уж очень не свежее".
Я сказал:
– Врёшь, Фима!
– Спроси сам! – обиделся Фима. – У собаки…
На память пришёл Джозеф Джейкобс, который считал, что читать стихи в переводе, то же самое, что целовать женщину, лицо которой покрыто вуалью.
* * *
Ночь-день…
День-ночь…
Ефрейтор Фима кивнул на рацию.
– Ну?
Я развёл руками.
– Молчит?
– Глухо!
Вокруг –
смрадный,
зудящий,
лязгающий мир.
Обжигая наши руки, лица, шеи, приставали комары.
Рядовой Иона возмутился:
– Сколько ещё торчать здесь?
Я вяло возразил:
– Вроде бы движемся. Во времени и пространстве…
– Разве что во времени, – ухмыльнулся Иона, – а что до территории, то…
Я пожал плечами.
– Не все свои законы природа раскрывает.
Иона шмыгнул носом и отошёл в сторону.
Чтобы как-то отключиться от состояния непонятного бездействия, я решил завести беседу об Апуллее, но бойцам было не до него.
Вспоминалось:
"– И люди же там! Представьте, никогда не спят!
– И почему не спят?
– Они не устают!
– А почему не устают?
– Потому что дураки.
– Разве дураки не устают?
– А чего дуракам уставать?"[9 - Франц Кафка. "Дети на дороге"]
Ночь отступала.
Звёзды гасли.
Где-то я слышал, что звёзды в небе – это плод любви, результат соития неба с… С кем именно – загадка. Чьей любви – тайна.
За город Газа опустилась луна, на небе корчились, строя рожицы, облака, и, будто лизнув по оставленным на небе ночным ранам, пробежался зыбкий утренний луч солнца.
Мы достали консервные банки и принялись поедать бобы в томате. "Что-то будет…", – подумал я и сказал себе: "Не дёргайся! Fatum non penis, in manus non recipis"[10 - (лат) Судьба не член, рукой не ухватишь.]
– Хотел бы я знать, – проговорил рядовой Тувье, – чем в эти минуты занят Бог?
Алекс помахал небу рукой, попросил Создателя откликнуться.
– Не отзывается, – пожаловался Алекс.
– Может, так даже лучше? – заметил Николай и рассказал анекдот: "Доктор, – спросила больная, – почему, когда я говорю с Богом, это называется молитвой, а когда Бог разговаривает со мной, это называется шизофренией?"
Я с облегчением подумал: "Со мной Он, вроде бы, разговоров не заводит…"
Опустившись наземь, Юваль Лерман грыз печенье.
* * *
Полдень.
Час воспалённого солнца.
Дряблый, потный воздух.
Мы достали консервные банки и принялись поедать бобы в томате.
Город Газа выплёвывал из себя ракеты, и тогда я шептал: "Vade retro, Satanas!"[11 - (лат.) Изыди, сатана!]
В расположение нашего взвода забрела серая коза. Оценив армейский быт, она высказала что-то на своём козьем языке и, торопливо перебирая ножками, повернула назад.
* * *
Вечер…
"Возможно, – подумал я, – сейчас Лия смотрит на закат солнца? И мама смотрит…"
Николай лежал на траве и наблюдал за тем, как, подталкивая друг друга рыхлыми бёдрами, в небе покачивались облака. Вдруг он запел.
– Переведи, – попросил я.
Он перевёл: "Дамы, дамы, не крутите задом, это не пропеллер, вам говорят"
– Сочинил ты? – спросил я.
– Возможно, – ответил Николай. – Уже и не припомню.
Я раскрыл мобильник, проговорил:
– Лия, Марк Аврелий считал, что человек бывает счастливым лишь тогда, если сам себя таковым считает.
– Ты себя таковым считаешь?
– У меня есть ты…
* * *
Месяц назад поэт Давид Полонски доверительно сообщил:
– Жажду сделать ребёнка.
Я скосил глаза,
подвигал носом,
пошевелил ушами.
– Кто счастливица?
Давид покрутил шеей.
– Как тебе объяснить?
Я снизошёл:
– Ничего объяснять не надо – мне подумалось, что если человек говорит "как тебе объяснить?", то он или не в ладах со словами, или же толком сам не знает, чего хочет.
Но поэт, как оказалось, знал.
– Надо бы изменить структуру вселенной, – сказал он. – Из гуманитарных побуждений сделаю ей отрока, то есть, заброшу, так сказать, достойное семя в строительство Будущего.
Идея Давида меня увлекла.
– Да-да, – подхватил я, – подкорректируй структуру вселенной, внедри нужное семя в Будущее! Теперь самое время. Пожалуйста, прояви усердие, сделай это! Читающую публику страны я предупрежу, что ты, по причине выхода в декрет, какое-то время печататься прекратишь…
– В декрет? – омрачился Давид. – В Иерусалиме меня ненормальным не посчитают?
– Ни в коем случае, – заверил я. – В столице ненормальных и без тебя хватает, кроме того, любой интеллигентный человек знает, что поэзия – это хворь необычная, ни на одну из других непохожая, и лишь неуч станет выискивать в личности поэта нормальность. Подкорректируй у вселенной ДНК, сделай это! Только учти – службы не дремлют…
– Какие к чертям службы?
Я пояснил:
– Службы государственные, специальные и очень специальные.
Лицо поэта потускнело. В воздухе прозвучало вялое "подумаю".
Мы заговорили о ракетах из Газы, о пылающих домах Негева, о детях, глотающих дым.
– С носителями Зла мы покончим, – обещал я. – Раз и навсегда! А ты, тем временем, займись семяизвержением…
* * *
Ночной взгляд луны показался мне враждебным, и я потянулся к автомату.
