скачать книгу бесплатно
Через несколько дней я сказал:
– Видишь, я пришёл!
– Вижу! – откликнулась девушка.
Я снял с полки томик Сенеки.
Передо мной качнулось возбуждённое лицо.
– Читаешь на латыни?
– Лотан, – сказал я. – Меня зовут Лотан.
– Лия, – живо отозвалась девушка. – Поступила на романское отделение университета.
– Античная культура?
– Да.
– Здесь в Иерусалиме?
– Здесь.
Мои глаза споткнулись о девушку.
Хотелось спросить: "Кто ты?"
Хотелось понюхать её волосы.
Забыв о Сенеке, я осведомился:
– Можно приглашу в кино?
– Пригласи! – сказала Лия.
Не проронив ни слова, я из лавки вышел.
* * *
Иерусалим был многолюден.
Невольно вспомнился Игорь Сахновский, в книге которого один из персонажей провёл исследование –
"Среди шестнадцати тысяч трёх сот восьми пешеходов, водителей и пассажиров, украшающих своим присутствием главную улицу города, девять тысяч шестьсот одиннадцать персон сейчас мыслили о деньгах. Три тысячи семьсот двадцать девять граждан обоих полов думали о сексе, имея ввиду самые грубые и незатейливые формы сношений с малознакомыми, незнакомыми или просто воображаемыми особями. Неполная тысяча сильно тревожилась, как она выглядит со стороны. Восемьсот сорок одного терзала потребность безотлагательно выпить, даже и не закусывая. Полтысячи с лишним элементов хотели есть. Сто пять разных личностей, абсолютно независимых друг от друга, напевали про себя половозрелый шлягер: "Забирай меня скорей! Увози за сто морей! И целуй меня везде! Я ведь взрослая уже!" Семнадцать счастливых женщин и трое мужчин молчаливо сходили с ума от ревности. Четыре компетентных тинейджера с пылом обсуждали пятого: он больной на всю голову – или не на всю?"
* * *
На углу улицы Бецалель человек в жёлтой рубахе писал портрет с фотографии пожилой женщины. Я остановился. Было любопытно. "У тебя счастливое лицо, – взглянув на меня, сказал художник. – Присаживайся – счастье на твоём лице увековечу" Я отказался, усомнившись в том, что счастье делается кистью уличного художника.
Мимо меня прошли три женщины в длинных чёрных одеяниях.
Я оглянулся на них.
Они оглянулись на меня.
Я улыбнулся.
Они – нет.
Подумав о Лие, я твёрдо решил, что девственности лишусь непременно по любви, и вдруг поймал себя на том, что завёл песнопение во славу Господа.
* * *
Я позвонил:
– Лия, как бизнес?
– Твой заказ – "К самому себе" Марка Аврелия" – в лавке. Букинист от тебя без ума.
– А ты?
Лия подышала в трубку. Потом спросила:
– Придёшь?
В ответ я тоже подышал в трубку и сказал:
– Примчусь!
* * *
На одной из страниц книжки Марка Аврелия "К самому себе" я задержался: "Лучший способ оборониться – это не уподобляться обидчику. От моего деда Вера я унаследовал сердечность и незлобивость. От славы моего родителя и оставленной им по себе памяти – скромность и мужественность. От матери – благочестие, щедрость, воздержание не только от дурных дел, но и от дурных помыслов. А так же – простоту образа жизни, далёкую от всякой роскоши. От прадеда – то, что не пришлось посещать публичных школ; я пользовался услугами прекрасных учителей на дому и понял, что на это стоит потратиться".
Букинист бросил взгляд на книжные стеллажи и добродушно проговорил:
– Писатели выдумщики, а их книги – это нередко искусный приём обмана, способный увести читателя чёрт знает куда. Впрочем, иногда в той или иной книге проскальзывает желание добраться до сути, то есть, указать на то, что в конечном итоге, побеждает Добро, и ещё то, что, в конечном итоге, Зло неистребимо.
Проходя мимо Лии, я шепнул:
– Вечером заглянем в кафе?
Лия бодро отозвалась:
– Только в такое, где не шумно, где можно беседовать в полголоса.
– Ладно. А потом ещё в кино… Пойдёшь?
В глазах Лии я прочёл: "А ты как думаешь?"
* * *
В крошечном кафе "Дыхание" было четыре столика без скатертей, зато на каждом из них возвышалась узкая стеклянная вазочка с цветком. Мы устроились за столиком возле окна. В чуть затемнённом углу сидел старик с большими красными ушами и длинными плохо расчёсанными волосами. Прислонившись к стене, он пил из гранёного стакана рыжую жидкость. И вдруг он запел какую-то французскую песню, а закончив петь, посмотрел на нас. Лия улыбнулись, а я поаплодировал. Старик поднялся, отвёл рукой лезущие в глаза волосы и направился к выходу. В окно было видно, как он, размахивая руками, шёл вдоль улицы. На углу он остановился, что-то, видимо, обдумывая, а потом свернул в переулок, где магазин рыболовных принадлежностей.
Официант поставил на наш столик две чашки кофе и творожное пирожное.
Лия облизала губы.
Я поиграл бровями.
Вошли двое мужчин в помятых шляпах. Они прошли к столику, за которым сидел старик. Мужчина с зелёными глазами стал читать стихи о женщинах. В стихах звучало немало забавного.
Лия нагнулась ко мне и сказала:
– Писатели – чудаки.
– Не все, – рассудил я. – Только те, что пытаются добраться до сути.
– Кому-то из них удалось?
– Одной жизни бывает мало…
Лия перевела взгляд на окно.
– Мне иногда кажется, что планета остановилась, и что земля прекратила своё вращение.
Я огляделся вокруг и почти выкрикнул:
– Упаси Боже!
Лия взяла мою руку и задумчиво проговорила:
– А ещё мне иногда кажется, что я старая.
Я пошевелил ушами. Подвигал носом.
С улицы в окно заглянул какой-то мужчина. У него был смятенный вид. Кажется, он кого-то потерял. Я проникся к нему сочувствием. Мужчина от окна отошёл.
– Почему мне с тобой хорошо? – выдохнула Лия.
– И действительно – почему? – зарычал я.
На окно опустилась муха, и я, проследив за движением её ножек-ниточек, напомнил о Вергилии, который за мухами, залетающими в комнаты, признавал статус домашних животных, а однажды на земле возле своего дома организовал траурную церемонию похорон мухи со всеми положенными при таком событии атрибутами – гробокопателями и долгими речами.
Лия сказала, что в букинистическую лавку доставили новые книги, а затем, немного поговорив о Римской империи, мы завели разговор о современной литературе. Лия одобрительно отозвалась о незнакомом мне шведском писателе. "Храбрый он, не боится общаться с мёртвыми".
В кафе вошли две пожилые дамы. Они пили чай и во весь голос обсуждали последние выборы в Венесуэле. Внезапно, вскочив со своего места, одна из них замахала руками и со словами "ничего ты в этом не смыслишь" побежала в туалет. Та, которая осталась, заметно заскучала. "Вот скажи, – обратилась она ко мне, – что будет с этим миром дальше?" Я высказал предположение, что дальше будет то же, что было прежде. Дама посмотрела на меня пустыми, будто слепыми глазами, а затем, допив свой чай короткими, нервными глотками, тяжело вздохнула и выбежала на улицу.
Я посмотрел на Лию и стал гадать: если наша прародительница Ева родилась из ребра Адамова, Венера – из морской пены, то Лия… От кого мне такой подарок, кем послана?
– Могу получить информацию? – спросил я.
– Обо мне?
Я кивнул.
Лея горестно вздохнула:
– Что ж, приступай к пыткам.
Я приступил:
– Твой любимый танец?
– Танго.
– Любимые цветы?
– Белые гвоздики.
– Любимые картины?
– Тёплые. А любимая еда – жареная картошка.
– Про еду я не спрашивал.
Подошёл официант и спросил, не желаем ли чего-либо ещё.
Я попросил жареной картошки.
– Нет у нас, – смутился официант.
Я посмотрел на Лию.
– Тогда в кино?
Лия поднялась с места.
* * *
Фильм Тео Ангелопулоса "Вечность и один день" рассказывал о судьбах нелегальных иммигрантов. Во время показа забавных сцен лицо Лии улыбалось, жестких – содрогалось, таинственных или невнятных – замирало. "С этим лицом всё как надо!" – заключил я.
Выйдя из кинотеатра, мы, взявшись за руки, бродили по городу, говорили о фильмах, об учёбе в университете. На нас оборачивались, на нас заглядывались и мужчины, и женщины, и я был готов поклясться, что за нами всю дорогу тянулось яркое, многоцветное сияние.
Лия сказала:
– Обожаю твои пальцы.
Я спросил:
