Восход Ярила

Лана Мэй

Восход Ярила

Глава 1

Боги держали совет. В полной растерянности и потрясении перед ними стоял запределец, только недавно покинувший двадцать первый век.

– Что?! – его высокий голос сорвался на крик, почти девичий, отчаянный и звонкий.

Небесная Мать Лада завершила свою мысль:

– Ты пойдёшь с младыми богами на поле брани. На роду тебе написано.

– Из огня, да в полымя?! Вы в своём уме? При всём моём уважении…, – Пересвет нервно заморгал и провёл дрожащей рукой по волосам. – Без меня меня женили. Замечательно! Какого…ладно, Лешего приплетать не стану. Какого чёрта здесь происходит?! Я пацифист! Мне к бабушке надо.

Старшие боги лишь потупили взоры, хотя вполне могли бы наказать человека за дерзость. Их странное поведение не осталось незамеченным. Молодые боги начали что-то подозревать. Троица переглянулась. Кто-то из старших тихо перешёптывался, кто-то доедал остатки дичи и небесных фруктов, а Квасура с Чуром во хмелю обнимались словно закадычные друзья. И один только Авсень пристально смотрел на запредельца. В том взгляде не было угрозы или вины, в нём читалось сочувствие. Видя, что мать с отцом на вопрос Пересвета отвечать не желают, рядом с ним встала Леля и промолвила во всеуслышанье:

– Где ваша справедливость? Матушка! Батюшка! Сёстры и братья мои! Вы являете собою могучих богов Прави. Ваша мудрость не знает границ! Так отчего же вы посылаете хвилого человека на верную погибель? Доселе не бывало такого. Напротив, вы сберегли бы человека, воротив туда, откуда он пришёл. Вам это по силам.

– Дитя моё, – ласково отозвалась Лада, – тебе ли не знать, что запредельцев приводим в этот мир не мы. Китоврас определяет – достойны ли они пировать с нами. Недостойных отправляет в Навь. Достойные же приходят к нам, толкуют кто об чём, а после исчезают по велению Вышних.

– Исчезают? – Пересвет вздрогнул, обратив испуганный взгляд на Матерь богов.

– Мнится, что они воротились туда, откуда пришли. Я…, – Лада осеклась и провела очами по уверенным лицам богов, – мы считаем – то дурная прихоть Числобога. Брата Рода, отца нашего. Для него забава – носить людей из века в век.

Пересвет набрался храбрости и сказал:

– Хорошо. Если меня, по вашему мнению, перенёс сюда именно этот бог, то свяжитесь с ним. Дайте мне поговорить, в конце концов.

– Не всё так просто, Пересвет. Он по силе равен батюшке Роду. Обиталище обоих – выше Ирия небесного. Толковать разрешено токмо им с нами, никак иначе. Пожелают – весточку пришлют.

– Другими словами всё, что вы можете – сидеть и ждать, пока высшие ниспошлют вам своё драгоценное слово?

Его сарказма не оценили: лица богов выражали скорее смирение, чем раздражение или злость на чужака. Послушные глупцы, а не боги, возмутился он. На ум Пересвету пришла догадка:

– Подождите. Если Числобог отправлял запредельцев домой, когда они достигали финальной точки, тогда и я, по идее, уже мог бы исчезнуть. Но я всё ещё здесь…Почему вы хотите послать меня обратно? Я думаю, вам известно что-то очень важное. Не так ли?

Старшие боги смерили его непроницаемыми, бесстрастными взглядами. Младые боги нахмурились. Насколько смог уяснить для себя Пересвет – боги не умеют врать, ведь они должны нести правду в явный мир. И сейчас все молчали именно поэтому. Правду, если она неприятна, говорить всегда тяжело. И всё-таки Сварог взял слово:

– Неведомы мне помыслы Вышних, душою не кривлю. Воля Рода – отправить запредельца с младыми богами на сечу. Он мне поведал о том, егда вы покинули деревню.

– И вы целый месяц ждали, чтобы открыть нам правду? – Пересвет негодующе вздёрнул брови.

– Такова воля богов. Смирись, человече.

Проще сказать, чем сделать, подумал опустошённый запределец. Его тяготило чувство собственной ничтожности и беспомощности. Компания богов только усугубляла ситуацию. Они живут ради людей. А ради чего живёт он? Себя? Родных? На самом деле, и в большом городе он ощущал то же гнетущее чувство, но благодаря работе его удавалось подавить.

Пересвет стал рабом своих страхов и иллюзий. Ему казалось, что, если начнёт замечать мир вокруг себя, давно забытое чувство ненужности вернётся. Поэтому он бежал по улочкам столицы, почти не глядя на людей. Не замечать жизнь ведь проще, нежели её чувствовать. Оттого и солнце нещадно слепило глаза, которые хотели видеть лишь серую стену неба да беспросветный мрак. А когда попал в глубину веков – все чувства обострились, эмоции катком прошлись по безразличию, а детали сделались чётче. Моменты детства, юношества, первая любовь вспыхнули жарким, опаляющим нервы костром, разогрели закостеневшее сердце, столкнули обожаемый валун страхов с души.

И всё благодаря людям. Века проходят, а люди остаются прежними: некоторые проявляют заботу через грубость, другие говорят обо всём открыто. А безразличие – защитный механизм, чтобы не было больно. Только вот Пересвет на них не похож. Он считает себя ничтожеством, дух которого слаб и бледен. Гордо поднимает голову и выпрямляет спину лишь ради родственников и коллег. Чтобы они считали его сильным и компетентным. Но правда в другом: ему недостаёт отваги сразиться со своим прошлым. Отец прекрасно об этом знает, поэтому на семейных застольях игнорирует сына и ведёт беседы исключительно с достойными его внимания братьями, невестками и прочими равными ему людьми. А сын не признаётся, что именно авторитет папы стал главной причиной его закрытости от общества. Да, на публику он прекрасный ведущий, трудяга и душа компании, но в личных отношениях полный профан. Сейчас, когда он решил, что скитания по Руси закончились – новая беда: авторитет отца сменился безоговорочным авторитетом богов. Их слово – закон, и он, жалкий человечек, не имеет права выбора. Воспоминания и богатство ощущений всколыхнули в нём забытую подростковую дерзость. Но увы, этого оказалось мало, чтобы перейти дорогу Высшим богам. Смирись и подчинись – всё, что осталось такой посредственности, как он.

– Да тут на каждом шагу опасности, – отрешённо заговорил Пересвет. – Вы боги. Не верю, что вас совсем не волнует жизнь простого человека.

– Тревожит, – ответил ему Небесный Отец. – Ано запредельцы – чужаки, ниспосланные нам в наказание.

– Мы тоже люди. Русские люди, на минуточку! – чужак отчаянно пытался доказать свою правоту.

– Словене али нет – а доверие заслужить надобно кологодьями усердных трудов. Ты, по белым дланям вижу, ни трудился в своей жизни ни дня.

– Мой труд другой – он интеллектуальный.

– Чудными словами заговорил. Эво как!

– Мне уже больше месяца приходится слушать ваши слова, и ничего, не жалуюсь. И, кстати, кажется, здешний переводчик стал работать лучше. Я понимаю вас больше, чем в первые дни моего затянувшегося визита к предкам. Так о чём я? Да, интеллект. В новом времени он ценится гораздо больше физического труда или, как вы её величаете, силушки богатырской.

– Пришёл пострел на Русь-Матушку…не уберегли, Роде…, – разочарованно покачал головой бог.

– Ой, да не расстраивайтесь вы так. Это только плюс! Весь мир живёт в эпоху глобализации и технического прогресса. Это лучшее, что пока придумало человечество.

Боги заворчали и стали косо поглядывать на говорливого запредельца.

– Моё слово крепко и незыблемо, якоже земная твердь! – Сварог устремил непоколебимый взор на Пересвета. – Ты воротишься в Любозень вместе с богами. А там ужо, как поступить – на то воля ваша.

– Батюшка, – подала голос Леля. – Коли суждено нам – я согласна пойти. Есть ли какое зелие в подмогу? Поделись мудростью.

За супруга ответила Лада, обратив свой мягкий любящий взор на дочь:

– Ступайте все трое к Алатырю. Вспомни, как припадала ты к Бел-горюч камню да слушала его глас. Давал он тебе ответы?

– Благодар, матушка! Идём же!

Леля улыбнулась тёплым воспоминаниям, подхватила Догоду и Ярилу под руки, и поспешила к молчаливому камню, что стоял неподалёку от пира богов. Она выпустила друзей, как только приблизилась к белой твердыне. Из-под Алатыря тёк извилистый ручей с кристально-чистой водой. А позади высилось и шумело своей могучей кроной Мировое Древо.

***

Вешняя богиня рухнула перед Священными реликвиями на колени и прижалась румяной щекой к белому камню. Раскинув руки, Леля обняла его, и зажмурила глаза, вслушиваясь. Догода и Ярило, между тем, безмолвно наблюдали за молитвой подруги, как делали это сотни лет подряд. Леля мысленно поприветствовала великана, вознесла ему почести и попросила совета.

Алатырь откликнулся на её мольбу. Что он говорил – загадка, ибо только она могла его слышать. Друзья видели, как напряжённое лицо Лели расслабилось и приняло умиротворённое выражение: это случалось всегда, когда она выходила с ним на контакт. Камень дарил душевный покой и тепло. Энергия света, исходящая от него, была неподвластна чёрным думам. Они слились воедино – два луча добра и любви.

***

Едва младые боги покинули пир, Пересвету стало неуютно. Он сидел напротив Дивы-Додолы и Стрибога, которые разговаривали и ели, иногда бросая на него недружелюбные взгляды. Чтобы как-то отвлечься, обернулся к Волку – пёс уже спал, высунув влажный язык после сытного обеда. Пересвету же в горло кусок не лез.

– Э, милок, ты успокойся, не забивай голову, – Чур, что сидел слева, легонько толкнул его плечом и протянул непочатую кружку сурьи. – Квасура старался, старался, а ты не пьёшь. Уважь нас, приложись устами.

Пересвет вдохнул терпко-сладкий дух травяной настойки. К горлу подступила тошнота. Он скривился, отвернулся и поправил очки.

– Нет, спасибо. Извините, мне что-то нехорошо.

– Объелся, поди? – громко хохотнул Квасура, выглядывая из-за спины сердобольного приятеля. – Ты глотни, легше станет!

Он протянул ещё одну кружку, но Пересвет решительно выставил ладонь перед ней в знак протеста. Квасура только пожал плечами и с радостью опрокинул содержимое сам.

В теле Пересвета нарастала тревога: удручающие мысли цеплялись одна за одну, образуя тугую цепь. Каждое звено в ней – варианты, что могло и ещё может с ним случиться. Эта стальная удавка обвилась вокруг тонкой шеи и постепенно затягивалась. Её надо порвать. Сейчас же! Булат цепи твёрд, одними думами тут не поможешь. И тогда он решился встать и высказать всё, что накипело.

– Сдалась мне ваша война! – Боги устремили на него недоуменные взгляды. Он побагровел, разрывая цепь дурных мыслей. – Я что, мало прошёл или сделал для Любозени? Сколько можно тянуть из меня жилы?! Достали! Все вы – боги, волхвы, люди! Достали! Я домой хочу, только и всего. Неужели так сложно отправить меня домой прямо сейчас?

– Тебя снедает пылкая ярость, – ответила ему Лада мягким, снисходительным тоном, будто малому ребёнку. Пересвету такое обращение не понравилось, он раздул ноздри и нахмурился, глядя на Матерь богов. – Укроти её во благо твоих друже. Младые боги возрадуются, ежели с ними пойдёшь.

– Какой в этом толк? Я вернусь в будущее и больше никогда их не увижу! Мы знакомы чуть больше месяца. Не думаю, что за этот срок успел им стать настоящим другом.

– Не временем проверяется дружба, а делом да словом.

– Чушь собачья!!! – выкрикнул он, но тут же снизил тон, увидев замешательство на лице богини, – Извините за грубость, но я на взводе. Не могу и не буду больше терпеть этих ваших игр. Боги бессердечны, если играют с чувствами людей.

Мнения богов разделились. Некоторые виновато потупили взор, другие хищниками уставились на запредельца, а третьи во хмелю не совсем поняли суть сказанного и просто кивнули. Улыбка Лады померкла.

– Мнишь, у нас сердца нет? У всех богов?

– Да, я так думаю. У всех!

Лада посмотрела куда-то за Пересвета, отвела ясные очи, и, смутившись, замолчала. Пересвет обернулся.

Неподалёку, на тропинке, что вела к столу, с широко распахнутыми глазами стояла Леля. Прямо за ней – Ярило и Догода. В глазах богини жемчужинами сверкали слёзы. Она резко развернулась и со всех ног помчалась к лесу, невзирая на окрики близких и друзей. Ярило вспыхнул:

– А ты чем лепше нас, чужак?! Лелю до слёз довёл. И у кого тут сердца нет?

На Пересвета будто лохань ледяной воды опрокинули. Сердце часто забилось, на лбу выступили капельки пота, а пальцы дрогнули. Что я наделал, вертелась в голове одна-единственная мысль. Всё, что копилось в нём долгое время, весь шок, ужас и злость – всё вылилось в эту недопустимо грубую речь. Лицемер. Считал чёрствыми богов, но сам превратился из человека в чудовище. Леля, этот хрупкий цветок весны, доверила ему сердечные тайны, приоткрыла душу, а он…он растоптал её доверие одним нервным срывом. «Несдержанный мальчишка», сказал бы сейчас отец, видя, до чего докатился отпрыск – полоснул ножом по сердцу самого дорогого друга. И богам нанёс обиду. Вряд ли они такое простят. Хотя уже не важно: сейчас из воздуха явится Китоврас, чтобы отправить наглого чужака в Навь. И поделом. Заслужил.

Пока Ярило сжимал охваченные пламенем кулаки, Догода посмотрел на Пересвета так, как москвичи смотрят на бабулю в лохмотьях возле церкви – с жалостью и сочувствием. Его это не задело, напротив, в груди затеплилась надежда, что хоть кто-то остался на стороне чужака. Бог хорошей погоды твёрдо, но без укора, вымолвил:

– Исправлять содеянное тебе, Пересвет. Мы тут бессильны.

Мать богов явила свою милость. Взмахнув рукой, она призвала всех пировать далее. Стол вновь зашумел. Кружки, кубки, ложки – всё шло в ход. Запредельца обсуждали и осуждали, но под суровым взглядом красавицы Лады выносить разглагольствования на общий суд не решились. Меж тем Ярило твёрдой поступью двинулся к столу. Пересвет нервно соображал, что ему сказать, но огонь злости в глазах бога потух. Не глядя на запредельца, он обогнул стол и встал возле Перуна, буквально впившись в громовержца взглядом.

– Ты зачем мне в поле подсобил?

– Не тебе помогал – Земле-Матушке.

– Уж сколько веков минуло, а ты всё за старь цепляешься. В чём повинен я пред тобою? В том ли, что на божий свет явился? В том ли, что плод страсти скотьего бога вырос под приглядом твоих златых очей?

Перун встал и упёр взгляд в стол. Додола, сцепив зубы, переводила широко открытые очи с мужа на сына. Громовержец поднял голову и заглянул в лицо Яриле.

– Сей спор веками идёт.

– И ты никогда не отвечаешь на мои вопросы. Молвишь – хватит, в иной день докончим. А после серчаешь, мол, скотье отродье, сражаться не умеешь. Сам ведь меня ратному делу обучал! Вот ворочусь в Явь, и ты меня здесь боле не увидишь. Доволен, поди? Скотий вымесок уйдёт, дабы рожу свою Великому воину не являть!

Хмурый вид Перуна собрал на себе внимание богов и Пересвета. Они расслышали каждое слово и притихли. Сварог и Лада чинно попивали сурью, не особо заботясь о назревающем скандале. Их взгляды изредка скользили по каменным лицам спорщиков, но выражали лишь смирение, как если бы полюбившийся раненый сокол выздоровел и упорхнул в родную синь.

– Полноте, – затихшим басом ответил Перун. Суровая морщина меж бровей разгладилась, золотистые очи глянули на Ярилу, – Не враждовать с тобою мне надобно. Отступись.

– А чего тогда от меня ждёшь?

Бог грома не ответил. Пересвет, решивший, что для него путь назад всё равно закрыт, уверенно обратился к Яриле, при этом не спуская глаз с Перуна:

– Он о тебе заботится. Преподаёт уроки жизни, играя на твоём своенравном характере. Есть тип людей, которые не умеют выражать чувства без ругани. У богов, видно, также. Вам надо установить перемирие и заключить…

– Не встревай! Не тебе меня вразумлять, чужак, – выплюнул Ярило, не глядя на запредельца. Он смотрел только на Перуна, привычно сжимая кулаки. – Прав он, али нет?

Воин отвёл суровый взгляд в сторону и опустился на своё место. Дива-Додола с жалостью посмотрела на сына. Застольные разговоры возобновились с пущим азартом. Ярило присел на край лавки лицом к Древу. К нему подошёл Догода и, тяжело вздохнув, опустился рядом с другом.

Пересвет, проклиная себя за напрасное намерение разрешить многовековой спор, схватил пустую кружку и со стоном рухнул на лавку. Весёлый Квасура наполнил до краёв его тару и подбодрил кличем «э-ге-гей, пей, пей, живота не жалей». Запределец, отрешённо глядя на колыхание низкой травы позади богов, залпом опрокинул кружку. Ему налили ещё. Опрокинул вторую. Третью. Мыслей в голове не осталось, только жалкая потребность раззадорить сознание хотя бы выпивкой.

– Ух, присосался! – сказал ему Чур. – Ты шибко-то не налегай.

– Почему? Напиток градусов шесть от силы. Так, газировка на травках. К тому же, соображаю хорошо. Странно…

– Встань-ка. Поглядим.

Пересвет неохотно отставил пустую кружку и поднялся. Его повело в сторону, а голова закружилась. Хотел сделать шаг – не может: ноги ватные, не слушаются. Зато сознание ясное, будто и не пил вовсе. Он повернулся к Чуру и едва не упал. Бог вовремя поддержал его под руки и усадил обратно.

– Ну, а я об чём толкую? Убедился?

– Я…я…

– Ты, ты, – передразнил Чур. – Сиди, на харчи налегай. А сурью покамест не трожь, пущай тебе голову не дурит.

– Но как же…Мне к Леле надо, извиниться…

Решительно настроенный Пересвет снова поднялся и качнулся в сторону Догоды. Погодный бог выставил руку вперёд, упреждая падение друга. Тот не упал, ибо сзади за рубаху его ухватил Чур.

– Куды собрался? Ежели она тебя в эдаком виде узрит – об прощении и не помышляй.

Пересвет сел. Внутри пекло не только от напитка, но и от злости на самого себя: теперь, из-за его беспечности, придётся сидеть и ждать, когда снова появится возможность встать на ноги и не плюхнуться тут же наземь. В нетерпении он накинулся на мочёные яблоки, солёные огурцы и капусту: читал где-то, что клетчатка помогает протрезветь.

– Легше-легше, у-у-у, торопыга, – неодобрительно похлопывал его Чур по плечу. – Подависся. Жуй, глотай. Да не торопись так. Успеется. Леленьке тоже время надобно, отойти маленько.

– Угу, – Пересвет начал более тщательно пережёвывать еду.

Чур-то дело говорит, надо дать ей успокоиться. Сейчас она его и слушать не будет. Ярило тоже сидел угрюмый и сычём смотрел на Мировое Древо, будто это оно виновато в их семейных неурядицах. Догода расслабился, и с беззаботным выражением лица закинул в рот пару катышков свежего хлеба.

Некоторое время спустя Пересвет снова предпринял попытку встать. На этот раз на ногах он удержался. Чур с беспокойством за ним присматривал. Запределец перешагнул лавку и направился к Алатырю. Ноги заплелись, он схватился за голову, зажмурился и сосредоточил мысли на том, чтобы дойти. До слуха донеслись назидания Чура:

– Ступай легше, плавней, не торопись. Во-о-от так.

Внимать словам бога оказалось полезно: слабость в ногах отступила, шаг сделался твёрже. Однако желание скорее извиниться свело на нет все его усилия. Пересвет самоуверенно ускорился, и его бросило в сторону снова. Только чудом не свалился в траву.

***

С лавки за ним следили Чур, Догода и Ярило. Белокурый игриво пихнул рыжего друга в бок, спросив:

– Дойдёт?

– А мне почём знать? Да и какое дело бессердечному богу до человека.

– Ярило, не гневись. Он обидел Лелю, нас, богов, ано всё ж он наш друже. Негоже его упрекать – доселе ведь и слова худого не вымолвил. Тяжко ему. Копил, копил всё, себя изматывал. Я бы на его месте тоже ярился – боги, а домой воротить не в силах. Так есчё на войну посылают.

В ответ Ярило пробурчал себе под нос что-то невнятное и ещё сильнее нахмурился. Тревожить друга Догода перестал, как только соседи вовлекли его в не слишком важный разговор. Солнечный бог покосился в сторону запредельца: тот медленно но верно шёл к Бел-Горюч камню.

***

Цель близка – только руку протяни. Леля сидела у Алатыря и водила ладошкой по чистой поверхности ручья, что брал исток под камнем. Её грустный, отсутствующий взгляд сказал о многом: о том, как задели слова друга, о том, что не желает его возвращения домой, и о том, что никогда в этом не признается даже самой себе. Для Пересвета взгляд богини стал зеркалом: её голубые очи хуже трясины затягивали его всякий раз, когда они оставались наедине. Как там говорят: глаза без дна…Бездна. Это о ней.

Только у одной женщины встречал он глаза, подобные этим, и столь же грустные: у своей матери. Временами они с отцом закатывали грандиозные скандалы, с битьём посуды и чуть ли не львиным рыком отца. А после, когда тарелок больше не оставалось, мать садилась на край стола и бесцельно смотрела на подтекающий кран. В руках вафельное полотенце, покрытое пятнами свежей крови, на полу осколки битой керамики и стекла, а у дверного косяка маленький сын, ошарашенно взирающий в бездны родимых глаз. Когда вырос, они стали казаться ещё темнее. Как будто из них выкачали всю жизнь, а вместе с ней слёзы. Ничего больше не приходило ему на ум при взгляде на эту уставшую женщину. Пересвет видел, как мать страдает, но никогда не сказал отцу и слова поперёк, а её так ни разу и не утешил. Мать выгораживала отца, мирилась с его характером. Ну а сыну велела во всём его слушаться, якобы тогда он вырастет твёрдым, как камень, и обязательно успешным человеком. Вместо этого сын вырос хрупким фарфором, который от любого неловкого движения упадёт и разлетится на тысячи осколков. К тому же, изрежет пальчики той, что его уронила.

Пришло время меняться. Решительный шаг, ещё один, третий – ноги не подкосились. Уже победа. Но остаётся главное…Пересвет набрался смелости и, остановившись за спиной Лели, тихо спросил:

– Ты простишь меня?

– За что прощения просишь, Пересвет? – горькая ирония сквозила в журчании девичьего голоса. – Ты верно молвил – мы не ровня доброму люду. У них сердца открытые, аки зелёный луг, а у нас – тёмная пещера. Войдёшь – заблудишься и останешься там.

– Я не со зла, правда!

– Довольно, – оборвала его богиня, отняла руку от воды и поднялась. Она обернулась и растянула губы в улыбке. В голубых глазах всё ещё сквозила печаль. – Идём, я открою запретные врата. Ворочу тебя домой!

– Запретные врата? – переспросил запределец и только через пару секунд понял вторую часть её предложения. – Вернёшь?!

– Ступай за мной, да не отставай!

Беззаботный тон Лели обескуражил Пересвета. Богиня пролетела мимо него и, придерживая подол рубахи, побежала к лесу. Он двинулся следом, изо всех сил сопротивляясь телу, которое напоминало маятник – то в одну сторону качнётся, то в другую. Скоро Леля скрылась в зелени чащи. Пересвет обеспокоенно вгляделся в дубраву. Из-за массивного ствола выглянуло игривое личико богини:

– Шибче, шибче! Али ноги после кружки не ходят?

Она усмехнулась глядя на то, как запределец уставился на свои ноги с серьёзным видом, будто обдумывая: а действительно, ходят ли. Белокурая голова Лели скрылась за дубом. Пересвет бросился вдогонку и слегка развёл руки в стороны для лучшего баланса.

Солнце нещадно слепило, но как только он оказался в дубраве, пышные кроны закрыли его от палящих лучей. В тени деревьев чудилось приятное томление, как будто они на тайном свидании. По дубам скакали белки. Так думал Пересвет вплоть до момента, когда повернулся: никаких зверят, лишь вековые коряги покачиваются на ветру. Это Правь, обычных животных здесь не водится, вразумлял себя он, пока неспешно шёл по утоптанной травяной дорожке. Озираясь по сторонам, ждал, когда юная богиня поманит его изящным пальчиком или прошелестит над ухом «я здесь», как тогда, в березняке. Но ни голоса, ни её самой видно не было. А тропинка, меж тем, оборвалась. Вокруг только волны сочной зелёной травы да россыпь мелких цветков.

– Леля? Леля, где ты прячешься?

Пересвет с грацией кошки заглядывал за каждый дуб, так, чтобы застать её врасплох. Но встречали его лишь тишина и одиночество.

– Эй, Леленька…я потеряюсь, если не покажешься.

– Кто таков, чтоб Леленькой её кликать? – раздался мальчишеский нагловатый голос из глубины дубравы.

– А? – Пересвет покрутился вокруг себя, выискивая взглядом владельца голоса.

– Не трудись, не сыщешь.

Только Пересвет обернулся, как перед ним возник юноша: светловолосый, кудрявый и лицом похожий на девицу. Одежда простенькая: рубаха, портки да лапти, голову венчает полоска ткани с обережными узорами. В руке пастуший рожок.

Юноша угрожающе посмотрел на запредельца.

– Кто таков?

– Я-то? – Пересвет с неловкой улыбочкой почесал в затылке. – Гость. Отсель далече живу. Заплутал малость, вот Лелю и позвал.

Ему до жути надоело выкладывать при знакомстве все карты сразу, мол, он запределец. Решил проверить, а так ли боги прозорливы. Да и бог ли перед ним вообще? Выглядит, как обычный паренёк лет двадцати. Но в Прави из человеческого рода сейчас, судя по всему, только Пересвет. Так откуда же взяться другому человеку? Юноша сердито нахмурил белые брови.