Пятнадцатое воплощение. Исторический роман

Начальник стражи Рамир сказал Рамалли, что раджа желает лично знакомиться со своими самыми храбрыми воинами. Он предложил ему войти в отряд телохранителей раджи.

Крепкогрудый, с серьгами, свисающими до плеч, с многорядными бусами на груди, с жестким темным лицом, лоснящимся на скулах, Рамир бросил еще несколько слов слугам, которым давал распоряжения насчет приготовления к празднику, а затем сделал Рамалли знак следовать за ним. Они прошли внутрь просторного дома.

В небольшой квадратной комнате правитель, обнаженный по пояс, поджав ноги, сидел на высоких подушках низкого дивана, стоящего перед раскрытой дверью в цветущий сад, где по аллеям гуляли павлины. Из сада веяло душистым ароматом цветов и легкой прохладой осеннего дня.

Слуга мелкими шажками приблизился к порогу центрального входа и, колесом согнувшись, в поклоне коснулся лбом циновки пола.

– О, владыка! Твоего внимания просят Рамир и воин, пришедший наняться в твою свиту.

– Пусть войдут, – не взглянув в его сторону, велел раджа.

Рамир шагнул вперед, а Рамалли остановился у порога и по обычаю преклонил колени, приветствуя правителя.

Маска лица Атаранги с полуопущенными глазами хранила надменно незыблемое спокойствие. Обнаженный торс, шея и руки раджи, покрытые золотисто-коричневым загаром, столь разукрашены ожерельями и узорами золотого пояса, что на этом фоне на его коленях Рамалли не сразу заметил большую пушистую кошку светло-песчаного цвета. Кошка сидела на подогнутых задних и вытянутых передних лапках и, судя по некоторой неопределенности позы и рассеянному спокойствию взгляда, устремленного в сад, находилась в коротком промежутке между сытным обедом и блаженством послеполуденного отдыха. И, действительно, зверек начал умащиваться спать: улегся на бок, подобрав под себя пушистые лапки и сверху обернув их пышным, длинно шерстистым хвостом, и тут же прикрыл глаза, погружаясь в сладкую дрему.

Атаранга несколько раз коснулся кошачьей шерстки пальцами маленькой твердой руки – поглаживал прекрасное животное, затем повернул к Рамалли голову, увенчанную по черным длинным волосам золотой диадемой. В упор глянули его глаза – словно черная чистая вода, прозрачно блестящая в лунном сиянии.

– Подойди, – четким голосом велел раджа и спросил:– твой отец служил моей семье?

– Да, великий господин, Амирам, сын Васути служил в войске твоего отца 20 лет назад. – Рамалли не знал: стоит ли добавить, что 11 лет назад отец сражался на стороне Маурьев в большой войне северных царей и погиб в битве возле Ганги. Вместо этого сказал:

– Отныне я рад служить тебе, государь.

Раджа задал еще несколько вопросов и погрузился в молчание. Лицо его было полно благородного спокойствия. Чеканная золотисто-коричневая маска его лица приковывала внимание совершенством точеных линий и незыблемой уверенностью в своей власти над всем окружающим. Развитое тело Атаранги блестело точно полированный камень и, видимо, обладало каменной твердостью мышц. Он – один из самых лучших воинов в своем войске.

Охваченный благодарностью, что этот человек позволил ему приблизиться к себе, Рамалли невольно снова поклонился, и вновь устремил на раджу бесстрашные и доброжелательные глаза.

Из глубины дома приглушенный расстоянием донесся взрыв веселого смеха, а затем страстные и звонкие женские голоса затянули ритмично быструю песню – она зазвучала отдаленно и красиво.

– Мне нужны преданные воины, – по-прежнему четко и коротко сказал Атаранга и вновь повернул лицо к цветам, заканчивая разговор.

Рамир и Рамалли еще раз поклонились и вышли.

С этого дня Рамалли был назначен в отряд царских телохранителей.

Через несколько дней новый раджа предстал перед всеми горожанами на Празднике Осени. К толпе, собравшейся на дворцовой площади, он вышел в золотых украшениях, в золотом шелку одеяния. Впереди своей свиты и телохранителей стоял вместе со своими двумя сыновьями: мальчиками семи и восьми лет в воинских красных поясах, с маленькими позолоченными мечами и луками.

Атаранга на полголовы ниже Рамалли и других высоких воинов, но поразительное, врожденное сознание своей исключительности наполняет его, словно силой богов.

К нему подвели удивительно красивую белую лошадь с изящной маленькой головкой на круто выгнутой шее. Раджа сел на лошадь и, блистая украшениями и желтым шелком одеяния, проехал по улицам среди приветственного шума нарядно разодетых горожан.

Затем на площади началось праздничное гуляние.

Разряженные воины азартно принялись исполнять боевой танец. Блещущие украшения рук, ног, головных уборов и почти женственная красота их лиц лишь подчеркивали горячую силу их сильных развитых тел. За красотой и плавностью танца – свирепая и привычно кровожадная сила.

Воины разгорячились в танце. Их глаза жаждали вида боя, ноздри раздувались, словно ловили запах крови. Тела рвались в жестокий и беспощадный бой.

Но этой осенью и зимой военный поход не состоялся. Атаранга и Видохья заключили мир. Вместо похода в начале осеннего месяца читра (сентябрь) Атаранга отправился в священный город Варанаси, чтобы навестить своего тестя – князя, отца его старшей жены. Он хотел погостить у него несколько месяцев, а зимой вернуться домой.

Рамалли оказался среди сопровождавших его воинов.

По реке предстояло плыть недолго, поэтому лошадей взяли с собой. Четыре забитых до отказа корабля направились вниз по течению Бетва, а потом по синим волнам Джамны поплыли мимо берегов, заросших густыми лесами.

В центре переднего корабля под ярко-алым шелковым навесом восседал Атаранга. Себе на колени он положил любимый меч и иногда поглаживал обнаженное лезвие кончиками маленьких твердых пальцев. Чеканное лицо его почти всегда хранило выражение полного спокойствия, почти презрительного в своей надменности. Держался с неизменной и непринужденной свободой представителя высшей варны. Он – дваждырожденный, прошедший обряд «второго рождения» и в гордом сознании своего превосходства почти не замечал «низших» людей, с рождения призванных служить ему. Глядел поверх воинов и слуг, привычно повинующихся любому его жесту и слову.

Атаранга всегда полностью владел собой, что давало ему постоянную уверенность в себе. Сильный, как тигр, и умный, как брахман. Величавая неподвижность, в минуты боя сменяющаяся бешеной силой движений. Из всех царей и военачальников, виденных Рамалли, Атаранге больше всех подходило звание царя.

Среди окружавших его воинов – строжайшая дисциплина, без ведома своего раджи воины и слуги ничего сделать не смели.

Сплавлялись вниз по реке шесть дней до большого и знаменитого города Каушамби, затем четыре дня неторопливо ехали верхом по дороге вдоль левого берега Ганги. Здесь на огромной равнине царила полноводная голубая Мать Всех Рек и ее многочисленные притоки. А далеко за равниной находились невидные отсюда Гималаи, гигантской каменной и ледяной громадой, ограждающие Индию с севера.

В священном городе Варанаси находится прославленный храм Шивы-Всепобедителя. Первый раз Рамалли видел этот город 12 лет назад, когда приезжал сюда вместе с отцом и старшим братом. Теперь приехал сюда второй раз и очень рад этому. Это один из самых знаменитых и древних городов Индии и по преданию основан самим богом Шивой.

Город «Наси» (Отраженный божественный свет) раскинулся на берегу светло-голубых волн широко-струящейся Ганги, – с дворцами и садами, с каскадами вод, льющихся в бассейнах. Дворцы, точно горы, возвышались над роскошными садами. На берегу Ганги располагались многочисленные храмы с купальнями. Ни один другой город, казалось, не мог соперничать с Варанаси, даже персидский Персеполь, виденный Рамалли два года назад, по сравнению с ним был слишком мал и выглядел скорее, как Дворец персидских царей, чем настоящий столичный град.

В свободное время Рамалли отправлялся бродить по улицам и площадям. Мужчины, как везде в жаркой Индии, одеты лишь в набедренные повязки, а женщины – в длинных ярких платьях. Множество актеров, танцоров, мастеров кулачного боя. Устраивались бои петухов, баранов, быков, слонов. С древности популярна игра в кости – для нее строили специальные игорные дома, ею увлекались и знать и народ.

На улицах и рынках – множество проповедников своих вер и учений. Джайны, утверждающие исключительность над всеми своего пророка-кшатрия Махавиры Джины. Много сидхиков – последователей Будды Гаутамы, сына царя племени шакьев, и его учения, распространяемого в Варанаси и его окрестностях.

Недалеко от набережной на северном краю площади Рамалли остановился послушать одного из сидхиков. Рослый, с развитым телом Рамалли почти на голову выше окружавших его людей. Но взгляд у него – открытый и дружелюбный.

Сидхик громко, во всеуслышание говорил:

– Будда открыл путь освобождения спасения для себя и для всех нас! Наш учитель объявил общность веры и обычаев для всех людей и народов. Он отверг любую жестокость к людям и животным, он выступил против жертвоприношений животных и деления общности на варны и касты. Он объявил равноправие всех людей независимо от рождения и пола!

Невысокий круглоголовый сидхик говорил увлеченно и горячо, блестя черными глазами, быстрыми жестами тонких пальцев подчеркивая свои слова. Собравшиеся люди слушали его, а вдали за городом на горизонте между жаркой синевой неба и землей, точно бело-голубые громады Гималаев, мерцали белые облака в голубых тенях.

Индия.333 год до н.э.

После возвращения из Варанаси прошло несколько месяцев. Войн с окрестными царями пока нет, и всё это время с начала весны Атаранга провел в своей столице. Дома он целыми днями ничего не делал, пальцем не шевелил. Проводил время в тишине сада в тени беседки перед прудом с ароматными цветущими лотосами. Сидел или лежал в одной ткани, обтягивающей бедра, в широком золотом ожерелье на груди, с золотой диадемой над чеканно красивой неподвижностью лица. На коленях держал кошку или любимый меч. Несколько раз в день слуги приносили ему еду: не осмеливаясь коснуться своего господина взглядом, они приближались к нему, согнувшись колесом, и ставили перед ним подносы с едой и напитками. Уединение своего царя советники осмеливались потревожить лишь по самым важным делам.

Атаранга очень молчалив. Говорил редко и мало. Злые языки насмешников из его противников утверждали, что Атаранге нечего сказать, что, как и у его отца, в голове его пусто, как в тыкве-горлянке.

После захода солнца Атаранга укладывался спать в саду или на ночь уходил в покои одной из своих пятерых жен и десяти наложниц.

Непререкаемая власть Атаранги наполняла весь дом и сады. Лица даже низших слуг – важные, исполненные значения своего приближения в великой особе властителя.

Пьянящее цветение весны закончилось, в лесах и садах смолкли томные призывы кокилы (индийская кукушка), и настало жаркое лето.

Потом лето прошло, и настал сезон дождей. Полились освежающие ливни.

…Доносящиеся из дворцового сада мяукающие крики павлинов словно подчеркивали и усиливали безмолвие знойного полудня, погружали в сонное забытье. Всюду царит полдневная жара, и никого не видно на дворах и дорожках.

На траве в тени пышно резной листвы молодого дерева нима Рамалли лежал на животе, голову положив на руки, и смотрел на игру солнечного света в листве окружавших его деревьев.

Неподалеку возле больших тополей, окружавших конюшни, слышался голос бродячего сказителя, рассказывающего воинам и слугам о приключениях мудреца Ваджранги. Неугомонный Шарад вставлял свои шутки и реплики, потешавшие слушателей и сердившие рассказчика.

От нечего делать Рамалли вспоминал события прошедших месяцев. Он уже более полугода живет в столичном городке и столько же времени не был дома. Ничего в своей жизни ему не хочется менять. Служить у Атаранги ему нравится. Почетно находиться в числе воинов, приближенных к радже. И сытая жизнь, разнообразимая лишь боевыми упражнениями, вводила Рамалли в ленивое оцепенение, в блаженный покой. И все же внутренне он не был спокоен. Как тревожное громыханье и ослепительное полыханье грозы его неизменно волновало и манило яркое разнообразие жизни, всего, что он видит и слышит. Красота жизни и, то, что стоит за ней, влекли его.

….Глаза устали взирать на солнечное великолепие дня, и он уткнулся лбом в скрещенные руки, смотрел теперь в землю: там между травинок хлопотливо взад-вперед бегали два муравья: они без конца что-то перетаскивали, роняли и опять тащили. Пронизывая крону нима, солнечные лучи падали на голые лопатки, спину и ноги Рамалли. Ленивая тяжесть разливалась по телу, но нынешняя лень не беспокоила Рамалли, ведь через декаду дней, войско выступит в поход, и посреди движения он без труда стряхнет с себя одурь бездействия. Другое сейчас волновало его: ему вспомнился вчерашний разговор с молодым брахманом Йогешварой, с которым он сдружился и в свободное время часто навещал его, жившего в доме главного советника раджи.

Родом с берегов Наранды Йогешвара отказался служить местному царю, порицая его за недостойное поведение, и пришел жить в столичный городок Атаранги. Здесь молодой брахман стал известным толкователем Вед. Он занят тщательным изучением древних рукописей и делает к ним комментарии.

Йогешвара часто говорил о значимости строгих правил для каждого человека и всего общества в целом.

Всё индийское общество и каждую семью скрепляли многочисленные обряды: рождение ребенка, наречение ему имени, первое кормление рисом, первая стрижка волос, свадьба, рождение детей, похороны. Особенно торжественно отмечалось посвящение мальчика в свою варну – по своей значимости это событие считалось вторым рождением. За десятки сотен лет в индийском обществе выработалось множество правил общения.

– Все эти обряды и религиозные идеи не дают всем и каждому спокойной безбедной жизни, тогда зачем они нужны? – допытывался Рамалли.

– Обряды и правила общения дают нам ощущение защиты и устойчивости окружающего мира, так же как физические упражнения развивают в воинах непоколебимость воли, – отвечал пышноволосый и стройный, молодой брахмачаррин. Он верил без сомнений, что соблюдение правил и обрядов необходимы для большинства людей. Лишь мудрецы-отшельники, ставящие себя выше всех, способны игнорировать общество.

Рамалли перевернулся на спину, перелег на более прохладное местечко в траве – на переместившуюся в сторону тень от дерева, – согнутую в локте руку положил на лоб и глядел в голубое небо, пышущее ослепительным жаром-светом. Мир сиял, как драгоценный камень. Лишь когда Рамалли видел Красоту Мира, ему становилось легче жить. Но реальна ли эта красота? Или она всего лишь отблеск чего-то иного? Что присутствует за Майей-Иллюзией всего видимого?

Он закрыл глаза и невольно прислушался к словам сказителя, с красочной образностью повествующего о подвигах Ваджранги, и в такт словам перед закрытыми глазами невольно возникали яркие представления борьбы и подвигов, разворачивающихся на фоне красочных пейзажей Индии.

За пятнадцать последних лет Рамалли побывал во многих окрестных землях – от гор Виндхья до Варанаси.

Он любил эту жаркую землю глубокой и ровной любовью сына к своей щедрой и прекрасной Матери. Любил синие разливы могучих рек и извивы бесчисленных речек, горы, гордо возносящие короны своих вершин в небо, неудержимо буйную зелень лесов, слепящую красоту весеннего цветения, несравнимую ни с чем. И когда он слышал с детства знакомые и новые красочные легенды, то для него неразрывная с ними природа Индии сама представала дивной сказкой. Именно здесь души поэтов и философов, влюбленных в могучую красоту природы, порождали сказания о богах, тремя шажками пересекающих бесконечную протяженность Вселенной, и истории о мудрецах-аскетах, завоевывающих мировую власть подвигами неслыханного самоотречения и самообладания. Легенды о красавицах, одним своим взглядом сводящих с ума любого бога – даже самого творца Вселенной. Роскошно-яркая, безудержная в цветении природа сама подсказывала мысли о вселенском размахе битв, ведущихся между богами, о героях, отдающих немыслимо высокую цену за свою власть и любовь.

Сама природа словно творила и подсказывала дивные сказания о самом невероятном, духовном и телесном могуществе. Индия – сад наслаждений богов и арена их состязания. Заливаемая ливнем солнечных лучей или грозовым дождем, в опьяняюще густых ароматах цветения, в своей неистовой силе и расцвете она порождает в населяющих ее людях легенды о великой мудрости и великом могуществе, в тесном объятье в единую печать красоты сливает божественные, земные и нижние миры.

Только необъятно могучая и прекрасная природа могла породить представления о солнцеликих Адитьях – толпу сверкающих молниями сынов Рудры: в бурях и молниях мчатся они по небу, изливая потоки воды на землю; похождения несравненной и своенравной Урваши – вершине женского обаяния и силы! Богиня Кали – владычица жизни и смерти, вечно жаждущая жертвенной человеческой крови, и Лакшми – сокровище красоты, любви и счастья. Великолепные демоны и герои, непобедимые в своих поразительных победах и разрушительных поражениях.

Глубокая любовь к окружающей земле и ее красоте всегда поддерживала Рамалли, давала ему силу. Философские учения, которые он впитывал в себя и боевой путь воина одинаково сильно дополняли друг друга. К чему бы он не тянулся, это не нарушало его внутреннего равновесия, потому что он тянулся только к близкому себе.

Дожди закончились, и воины начали готовиться к походу. Гнедой конь Рамалли заболел, и он велел слуге отвести Пратамукуту домой, надеясь, что там он выздоровеет. А в поход он поедет на недавно купленном белобоком и кауром двухлетнем жеребце. Рамалли всегда ласково относится к животным, детям и женщинам.

В первый день месяца азвина войско выступило в поход.

Конница Атаранги впереди пехоты ворвалась в столицу восточного царства. Захват владений местного раджи был стремителен и внезапен. Толстяк Касива – потомок рода Каси – взгромоздился с помощью слуг на коня и поспешно бежал через задние ворота. Чужие воины ворвались в его дворец, разгоняя вопящих слуг и женщин, ища, ловя и убивая сыновей царя и его родню.

Атаранга подъехал к крыльцу на белой лошади, с гривой, хвостом и ногами выкрашенными в красный цвет – цвет войны. В сопровождении Рамира, Рамалли и еще нескольких воинов вошел в главный зал. Ему показали сокровища захваченной казны, а затем по обычаю захвата привели пятнадцатилетнюю дочь Касивы.

Царевна вошла, оглядываясь на разбегающихся служанок, не понимая, что такое случилось вокруг. Невысокая, с уже пышной грудью и широкими бедрами, с тоненькой талией, она держала в руках игрушку – золотую куколку. Украшенные золотой диадемой волосы ее были рассыпаны по голой спине шелковисто черной волной. Недоумение и удивление, были в ее больших, как у лани, глазах. Всю жизнь ее нежили, холили, баловали, и она даже не подозревала, что сейчас с ней сделают чужие и жестокие люди.

Рамир схватил ее и бросил на ковер перед Атарангой – она упала, точно лента, беззвучно и гибко. Ее темные, точно лишенные разума глаза, удивленно расширились. Рамир велел Рамалли:

– Придержи ее.

Сев на ковер, Рамалли сильными загорелыми коленями зажал девушке голову, а ее руки заломил на свои бедра и смотрел, как Атаранга – он не снял с себя ни диадемы, ни оружия, – разорвал тонкие шальвары царевны, обнажив юные и широкие бедра, и налег на ее тело. До этого изнеженное лепетавшая что-то, царевна вскрикнула от боли – может быть, первый раз в своей жизни. Рамалли почувствовал, как напряглось всё ее тело.

Он смотрел, как его любимый господин познает-оскверняет дочь Касивы, любовался ритмом его движений, почти бесшумным ровным дыханием; лишь в конце на лице раджи появились капельки пота. Но ведь они могли выступить и из-за жары. Поднимаясь, Атаранга поднял голову, и взгляды их встретились. В черных глазах раджи не было никакого расслабления, которое Рамалли знал в себе после порыва чувственности, соединяющего тела мужчины и женщины. И все же презрительно спокойная маска лица Атаранги словно слегка дрогнула – мгновенная беспомощность, казалось, мелькнула в его взгляде, брошенном из-под ресниц на Рамалли.

Подождав, пока слуга завяжет на нем пояс, Атаранга покинул зал. Теперь Рамалли пожалел рыдающую девушку – царевна перевернулась на живот и полза по ковру, хватаясь пальчиками за его густой мех, с залитым слезами лицом ничего не видя перед собой. Несмотря ни на что, девушка была прекрасна, точно неразумный зверек, походя обиженный прохожим человеком. Наклонившись, Рамалли погладил ее по голове и поспешил за Рамиром и другими воинами, а к царевне с воплями и рыданиями поспешила подбежать толпа нянек и рабынь, до этого заливавшаяся громкими рыданиями за порогом зала. Многие женщины принялись кричать проклятия вслед захватчикам, призывая все кары на их головы.

Привычно придерживая ножны двух мечей на боках, Рамалли выскочил на крыльцо, перед которым слуги держали коней за поводья, быстро сбежал по ступенькам и сел на своего коня, смотря на то, что творится вокруг.

Радже Касиве пришла поддержка – могущественный военачальник Карна-Кубджа прискакал с отрядом воинов, набранных из ближних сел, и с ходу во дворе дворца напал на захватчиков.

Слева яростно бились между собой отдельные группы пеших воинов. Дом справа горел бездымно-ярко, на фоне небесной синевы обвитый высокими полосами пламени. Пожар разгорался и был готов перекинуться на ворота и дворцовые сооружения.

Слуги усадили Атарангу на его белую лошадь, и он обнажил меч, во главе своих воинов бросаясь в бой.

Вслед за ним воины вскакивали на коней и вступали в сражение. Со двора бой перекинулся на площадь. Вскоре всюду среди улиц и садов завязались отдельные стычки. Лишь к вечеру отряды Атаранги отстояли захваченный ими дворец и выбили отряд Карны-Кубджи из городка.

Во время боя отряд Алишпура поредел, и Атаранга на время передал ему треть своих телохранителей. В их числе и – Рамалли.

Утром следующего дня отряды Атаранги принялись усердно прочесывать ближние селения в поисках Касивы и его приближенных.

Всюду в окрестностях запылали поджигаемые села, их жители бросали свои жилища и разбегались во все стороны, спасаясь, кто как мог.

Отряд Алишпура прискакал в обезлюдевшее село. Рыская всюду, воины сновали меж покрытых травой хижин. Узкие улочки густо заросли изумрудного цвета травой, а сами хижины окружали сплошные стены из зарослей и высоких деревьев.

На краю села Рамалли вышел на поляну, и двое воинов, в тени высокого нима сидевших на земле возле стены хижины, при неожиданном появлении Рамалли прервали оживленный разговор, вскочили на ноги, и, оскалив зубы, и с быстротой и рычанием тигров кинулись на него.

Несколькими стремительными ударами меча поражая-убивая первого, Рамалли пришлось одновременно боковыми ударами отбивать меч второго врага, нападающего слева.

Еще пара ударов, и второй воин тоже повалился вперед, будто споткнувшись, с остановившимся взглядом широко раскрытых глаз. Схватка вышла столь короткой и стремительной, что Рамалли даже не успел рассмотреть лиц воинов, лишь их руки и мечи мелькали перед ним в бешенной игре поединка.

Ему на помощь выскочили на поляну еще двое воинов. Все вместе они вбежали в хижину, но, увидев там лишь сбившихся в кучку испуганных женщин и детей, выскочили обратно на свист-зов начальника, собирающего свой отряд.

Раджа Касива ускользнул от погони и бежал к соседнему царю, и вскоре он сговорился с ним – своим бывшим заклятым врагом – пообещав за отвоеванное царство отдать часть своих земель. И через полмесяца на границе трех царств сошлись в бою войска Атаранги и двух раджей-союзников.

Битва началась с раннего утра. Воины союзников упорно наседали на центр, где находился Атаранга с двумя отборными отрядами. К полудню ничей перевес не был достигнут, и Атаранга послал за подкреплением, но оно почему-то не подходило.

Бились в ожесточенной тесноте. Слышались тяжелое хриплое дыхание напряженных людей, яростное всхрапывание и взвизгивание разъярённых теснотой лошадей, звон сталкиваемых мечей и стук копий о щиты, прерываемые сдавленными или резкими криками злобы и боли. Яростный шум битвы порой напоминал ритм страстной до боли песни. Запах пота людей и лошадей, запах крови и нагретого на солнце железа.

На правом крыле группа всадников обороняла тяжело раненого зятя Атаранги. Алишпур велел половине своего отряда пробиться к ним на помощь. Рамалли, Марури и другие пробились туда и помогли вынести с поля боя зятя Атаранги, а затем вновь вернулись в бой.

Еще час бились без передышки, спасая друг друга. Не осталось ничего, кроме сражения. Всё это время Рамалли краем глаз видел, как слева в центре бьются Атаранга и окружавшие его воины. Наседавшие отряды союзников начали теснить и окружать их. Тогда, наконец, Алишпур, как главный военачальник правого крыла войска, велел начать отступление.